По дороге в Тихуану

Настоящее. Ебаный песок Чиуауа Розовый кадиллак-кабриолет мчался по каменистой дороге, оставляя за собой шлейф из тончайшей белой пыли. Будь сейчас утро, Тамао мог бы предположить, что кадиллак на самом деле молочный или цвета яичной скорлупы, и что это кровь рассвета довела его до паскудных оттенков. Но стоял белый день, точнее, полдень, а значит, кадиллак действительно был того ебучего цвета, от которого некуда скрыться в дни цветения сакуры и на святого Валентина. Кадиллак промчался мимо. Тамао проводил его взглядом. Розовая букашка уменьшалась, уменьшалась и вдруг перестала уменьшаться. Не повезло. Тамао добрался до места спустя примерно полчаса. Телефон разрядился еще миль пятнадцать назад, а часов у него отродясь не водилось. Будто так не видно, когда день, а когда вечер. Но интуитивно получалось, что полчаса. Водитель стоял у заднего колеса и методично его пинал. Светлые волосы недовольно топорщились. — Надо же, — сказал Тамао, откидывая с глаз неприлично отросшую челку. — Шел по пустыне — встретил Идзаки Шуна. — Охуеть, — согласился тот, не прерываясь. — Песок? — понимающе спросил Тамао. — Ебучий песок. Наверняка все, что можно, забил. И куда теперь эту колымагу? — Бросить и идти пешком? — предложил Тамао. — Знаю тут один охуенный бар. Гамбургеры упругие, как задница акробата. Всего пятьдесят миль. — Не могу, — Идзаки пнул колесо. — Мне надо к морю. — Топиться? — удивился Тамао. — Почему топиться? — удивился Идзаки. — Дело. Шлюха у меня. — У тебя Генджи, — резонно возразил Тамао. — Семь лет уже, если не ошибаюсь. Откуда шлюха? — Заказали, — объяснил Идзаки. — А теперь она мертвая. Думал утопить. Рыбы, крабы… Объедают. — Он изобразил пальцами процесс объедания. — Начнем сначала, — предложил Тамао. — Откуда у тебя мертвая шлюха? Пятью часами ранее. Грандиозная годовщина На семилетие почти супружеской жизни они решили поехать в Мексику. Мексика была ничуть не хуже любой другой дыры на карте мира, к тому же где-то там сейчас жили Тамао и Токио. Генджи мечтал о встрече старых друзей. Идзаки было насрать, но он никогда не отказывался воплотить в жизнь мечту Генджи, будь то покорение Судзурана или пони-плей. (Пони-плей был единодушно признан говном, а бутафория и аксессуары облиты бензином и безжалостно сожжены на автосвалке.) В Мексике были кактусы, текила и местные. Много местных. — Заебали, — сказал на третий вечер Идзаки, открывая упаковку такос с курицей и кузнечиками. — Давай закажем шлюху. — Ну давай, — согласился Генджи между двумя глотками пива. — А зачем? — Нельзя побывать в стране и не трахнуть местную шлюху. О чем мы потом будем рассказывать? О такос? — Ладно, — сказал Генджи. Ему нравилось исполнять внезапные желания Идзаки. Тот редко их высказывал. А тут всего-навсего шлюха. Мог бы захотеть чего-то покруче, Генджи в лепешку расшибся бы. Все-таки годовщина. Шлюха прибыла через каких-то четверть часа. Сочная, как опунция без шипов, знойная, как ветер полудня. У нее были большие сиськи и красивая пышная жопа. Генджи пялился на эту жопу, пока шлюха профессионально работала ртом над его членом. Член профессионалом не был и вливаться в коллектив хотел вяло. На другом конце шлюхи Идзаки уныло загонял хуй в вагину. Лицо у него было таким, будто его под угрозой визита налоговиков заставили смотреть «Дневник Бриджит Джонс». Через десять минут созерцания этой поебени Генджи решил, что пора кончать. — Мучас грациас, сеньорита, — сказал он на чистейшем испанском, который успел выучить за последние пятьдесят часов тупого безделья. — Мы сейчас в душ, потом вернемся и заплатим. Эн ла дуча, понятно? Потом пагаремос. — Ты не мог что-нибудь другое на память придумать? — спросил он Идзаки, намыливаясь. — Что мы рассказывать будем? Мы ебали эту сеньориту, пока не сдохли от скуки? — Мой косяк, — признал Идзаки. — Сейчас все исправлю. Генджи только собрался спросить, что тот намерен предпринять, как Идзаки выдернул его из-под душа, опустился на колени и взял член в рот. Тот сразу признал знакомые места и встал так, как шлюхе и не снилось. Генджи схватился за края кабинки, чуть слышно застонал и стал толкаться в рот Идзаки, еле сдерживаясь, чтобы не кончить сразу. Идзаки размеренно сосал, брал глубоко, деловито. Именно так и нравилось Генджи. Идзаки ему вообще нравился: как сосет, как трахает, как дрочит себе в такт качанию головы. И только они собрались кончить, как случилось непредвиденное. Дверь распахнулась, стукнувшись о стену. Как потом выяснилось, ее открыл порыв ветра из окна, которое они забыли захлопнуть перед сеансом продажной любви. Генджи машинально схватил лежавший на стиральной машинке пистолет, оставленный там еще утром, когда Идзаки решил прогуляться налегке, и выпустил всю обойму в дверной проем. Глушитель был отличным, но все же не беззвучным. Идзаки находился спиной к двери, поэтому увидел только движение Генджи и услышал хлопки выстрелов. Он обладал чудовищным самоконтролем и ограничился тем, что рефлекторно слегка сжал зубы. — Ебаный в рот! — Генджи никогда не испытывал такой боли. Зажимая обеими ладонями враз скукожившийся член, он согнулся пополам, матерясь на одной ноте и время от времени жалобно подвывая. Идзаки посмотрел на него, вышел и тут же вернулся. — Если это тебя отвлечет, — сказал он, — то у нас в номере мертвая шлюха. Ты попал в нее тремя пулями из шести. Охуенная меткость. — Тир по пятницам, — сквозь выступившие слезы гордо сказал Генджи. — Что делать-то будем? Вопрос «Что делать?» всегда служил для Идзаки катализатором мыслительных процессов. — Я сажусь в машину и везу шлюху к океану. Ты берешь еще одну машину напрокат и пиздуешь в Сьюдад-Хуарес. Там находишь Токио, и он чинит тебе хуй. Эх, зря мы заказывали текилу. Заказали бы виски — был бы лед, член обложить. А так только соленый лимон. — Лимоном обкладывать не будем, — предупредил Генджи. Идзаки покладисто кивнул. — Встречаемся в аэропорту, завтра вечером. В гробу я видел отдых в Мексике. Настоящее. Ебаный песок Чиуауа, все еще Грудью Идзаки лежал на горячем металле, колени упирались в мягкое сиденье, а в заднице ходил туда-сюда член Тамао — давно забытое ощущение. Идзаки не мог точно сказать, как и почему разговоры о мертвой шлюхе привели к анальному сексу, но это был далеко не худший из возможных вариантов. — Блядь, — сказал он, орошая спермой кожаные подушки. — Теперь тачку только выкинуть. — Ага-а, — протяжно простонал Тамао позади — он никогда не стеснялся выражать эмоции вслух. — Сейчас, кончу только. — Давай уж, — поторопил Идзаки, поддавая задницей. — Блядь, — простонал Тамао, пугая варанов. — Ох, бля-я-ядь!.. — Столкнем тачку с дороги, — объяснял он через минуту, застегивая штаны. — Ветер ее за двое суток сравняет с пустыней. Это тебе повезло, участок тут песчаный. А то пришлось бы по винтику разбирать и под камни складывать. А что бы ты со шлюхой делал, вообще ума не приложу. — Ладно, — Идзаки примерился, как половчее столкнуть кадиллак с обочины. — А потом что? — Я же говорил, — сказал Тамао, упираясь ладонями в розовый блеск, — в пятидесяти милях бар. Охуенный. Десятью часами позднее. Сьюдад-Хуарес — город, не нуждающийся в матерных эпитетах — Нихуя себе, — поставил диагноз Токио. — И что надо сделать, чтобы так разозлить Идзаки? — Отметить годовщину в Мексике, — огрызнулся Генджи. — И это была его идея. — Ясно. — Токио осторожно ощупывал поврежденный орган. Его пальцы были аккуратными и ловкими, как и прежде, и член Генджи, кажется, реагировал на это более живо, чем ожидалось. Генджи даже ощутил уважение к его стойкости и силе духа. — Подожди минуту. — Токио снял перчатки и ответил на звонок. — Привет… Не удивлен… О как!.. Кстати, Генджи здесь. — Твой Идзаки встретил в пустыне Тамао, — объяснил он, закончив разговор. — Они куда-то дели машину — я не совсем понял, куда, и теперь зависают в баре на границе с Техасом. И что это за история с мертвой шлюхой? — Потом расскажу, — пообещал Генджи. — И что они там делают? — Полагаю, ебутся, — пожал плечами Токио. Генджи помолчал. — Так, может, и мы?.. Ну, чтоб время не терять. — У тебя же травма. — Ну у тебя-то нет. …Через два часа они курили в постели, стряхивая пепел в поставленную между ними чашку для сакэ и сталкиваясь руками. — Это ж надо, — запоздало удивился Генджи. — Ехать по ебаной мексиканской пустыне и столкнуться с Тамао. — Ничего удивительного, — возразил Токио. — Тамао всегда окажется на его пути. У него будто компас на Идзаки настроен. Как у меня на Тамао. Или у Идзаки на тебя. — Ага, — сказал Генджи, обдумывая новоявленную концепцию с компасами. — А на кого тогда я настроен? Токио хмыкнул. — Может, на того, в чьей постели сейчас лежишь? — Ну, может быть, — подумав, согласился Генджи. — Но я все равно это… вроде как Идзаки люблю. — А я — Тамао, — сказал Токио. — Одно другому не мешает. И ведь правда — не мешало.