Добро пожаловать в Жизнь

— Я не могу поверить, что все закончилось. — Все, что произошло, уже не имеет смысла: нам незачем это помнить и незачем об этом думать. Нам нужно продолжать жить. — И делать вид, что... — Что все в порядке, да. Но мы не делаем вид, что все в порядке. Так оно и есть. Кубики льда с треском раскололись о стенку граненого стакана. Себастьян продолжал смотреть в окно. Ожидал того, от чего трепетало сердце и ноющей болью расползалась радость в теле. Но все, что он видел — как быстрые капли дождя оставляли после себя на внешней стороне стекла влажные полоски: за стеной проливного холода не было видно абсолютно ничего. Мужчина чуть одернул занавеску, провел своими шершавыми, грубыми пальцами по неприятно холодящей раме окна. Нажал на переключатель: ток с легким дребезжанием пробежал по проводам. И вот — под пологой крышей крыльца тусклым светом загорелась небольшая лампочка. Через пару секунд она стала светить немного ярче, чтобы указывать заблудшим душам путь домой. Себастьян видел блеклое пятно света за стеклом, но видел ли лампу тот, кто сейчас пробирался через ливень, оставалось неизвестным. — Себ…? — услышал он мягкий голос вновь. — Ты бросил пить, а я — начал. Мы с тобой как будто поменялись местами. — А я и не умирал. Думаю… — он не отводил глаз от того, что происходило за окном, лишь в отражении стекла было заметно, насколько задумчивый у Себастьяна взгляд. Мужчине сложно подбирать слова и формулировать мысли, ему тяжело сконцентрироваться, к тому же, он еще не привык, что сознание теперь у него всего одно. Себастьян медленно продолжил: — Думаю, у тебя есть полное право начать пить, особенно после того, что с тобой случилось. Но только не при моей дочери. Джозеф понимающе кивнул и поднял стакан в воздух. — Так за твою дочь, Себ! Пусть малышка растет счастливой. Сквозь шум дождя не было слышно, как зазвенела связка ключей в чьих-то руках. Где-то за стенкой послышался звонкий детский смех и несколько взрослых голосов. Люди громко обсуждали что-то, но понять, о чем конкретно они говорят, было невозможно. Массивная дверь с неприятным, режущим слух скрипом, открылась, — они пришли. В дверном проеме показался статный молодой человек в аккуратном, выглаженном костюме. Тонкие губы Себастьяна растянулись в вымученной, но от этого не менее счастливой улыбке. «Просто такая игра, — мелькнула мысль в тяжелой голове Себастьяна. — Смотреть куда и на что угодно, но только не на его лицо». Рубен держал на руках девочку, одетую в яркое платье. Себастьян не мог разглядеть рисунок ткани: рябило в глазах, и казалось, что только у него одного, потому что ни Джозеф, ни Рубен не обращали на расцветку одежды должного внимания. Создавалось ощущение, будто все упорно делали вид, что все в порядке. Но так ли это было на самом деле? Себастьян опустил взгляд на свою темно-красную клетчатую рубашку, осознал, что узора на материале он не видит. «Все в порядке, все в порядке», — продолжал убеждать себя Себастьян, но почувствовал новое, непривычное ощущение: дрожали руки. Он сжал кулаки, надеясь, что его нервозности никто не заметит, и попытался отвлечься на дочку. Лили держалась за Рубена, обнимала его за шею и воодушевленным и радостным взглядом рассматривала тех, кто находился в комнате: Джозефа, сидящего за праздничным столом и держащего в руке пустой стакан, и Себастьяна, который стоял у окна. Лили помахала папе своей маленькой ручкой. Он не сдержал улыбки и помахал в ответ. Каждый раз, когда Себастьян видит свою семью и друзей, ему кажется, что все происходящее — лишь сон, что липкая завеса кошмаров, окутавшая его мысли и жизнь, вновь вонзит в него свои когтистые лапы, и когда-нибудь все-таки оставит в этом страшном сне навечно. Во сне, имя которому — Жизнь. У Лили сегодня день рождения. Первый день рождения, который они празднуют после пережитых ужасов. Себастьяну все еще непривычно, он по-прежнему напряжен, словно натянутая струна: каждая клеточка мозга, каждый нерв в теле ожидает кошмаров, боится возвращения туда, откуда выхода нет. Мужчина с ожогами по всему лицу опускает девочку на пол, легким движением ручек она поправляет свое пышное платьице, а потом бежит в объятия отца. Сейчас Рубен резким движением ладони сожжет девочку. Или позволит ей добежать до отца, чтобы она вцепилась зубами в его глотку. Но ничего подобного не происходит. Они крепко обнимаются, Лили весело щебечет что-то, что Себастьяну не удается разобрать: он слышит лишь шум, и даже собственный голос сливается с ним. Себастьян отпускает дочку, потом — пожимает руку мужчине. Примерно в это же время в комнату заходят две женщины. Первая — Лаура — в красном платье в пол: ее длинные, сияющие здоровым блеском волосы убраны в высокий хвост. Вторая — светловолосая — выглядит старше: ее лицо уже тронули паутинки возрастных морщин. Майра кажется хрупкой: ее образ, готовый еще чуть-чуть — и исчезнуть, бледнеет на фоне Лауры. Себастьян приобнимает Лауру, после — намного крепче обнимает свою жену. Он слышит ее тихое, но теплое дыхание, размеренное биение сердца, и все еще не осознает, что она жива, она не призрак, не нечто бесформенное или пустое. Себастьян лишь отчасти понимает, что все они живы. Но чем живее они были, тем мертвее казались. Он целует теплые щеки своей любимой и берет из ее рук маленькую дамскую сумочку, медью отливающую в мягком и приглушенном свете комнаты. Проходит время, все потихоньку собираются за столом. Праздничная атмосфера витает в пропахшем сладостями и выпечкой воздухе. На стол поставили торт. — Сейчас я найду спички, — сказал Джозеф, попутно начиная рыться в карманах пиджака. — Давай этим займусь я. Себастьян щелкнул пальцами. Вспыхнул огонек. Лили аккуратно наклоняется к торту: огонек слабенько, как-то даже жалко колыхнулся. И пропал. … Взрыв! — Так будет лучше, да? Он нашел свой дом? — Да, — незамедлительно последовал холодный ответ. — Мы не спасли мир, но оставили счастливым одного человека. Того, кто больше всех этого заслужил. Татьяна не отводила взгляда от экрана стационарного компьютера, который с размеренными перебоями сообщал о состоянии единственного человека, подключенного к Системе. Последнего пациента, который числился в списках базы данных STEM. Лишь мигающее с небольшой периодичностью окошко статуса больного показывало, что он все еще жив. А если с Системой ничего не случится (не случится, потому что Рувик не позволит), то детектив Себастьян Кастелланос будет жить всегда. Джули не отводила взгляда от окна, за стеклом которого виднелась очередная вереница взрывов, копотью, дымом и кровью окрашивающая горящий воздух летней ночи. За грязной стеной пуленепробиваемого пластика вновь взорвались вспышками искры миллиардов снарядов. И если бы не ужасающая ситуация, если бы сейчас это не реальность распадалась на тысячи кусочков, по камням не разбирались небоскребы, по крупицам не разбивались бы стекла, по косточкам и каплям крови не разрывались бы люди, то можно было бы подумать, будто это звездопад. Но то, что происходило снаружи, была самая настоящая реальность, на фоне которой все ужасы STEM меркли и тускнели в памяти, словно старые фотографии в альбомах. … Две виновных жизни взамен одной невинной. Честный обмен?