Damnatio Memoriae

Лоренцо всегда говорил Пьеро, что его крёстным отцом был его дядя Джулиано. Клариче, всегда стоявшая на стороне правды, в этот раз позволила ему солгать, не возражая и не подвергая действия Лоренцо сомнению. Она будто без всяких слов понимала, как больно ему было бы думать о крещении Пьеро. Как больно ему было бы вспоминать о его настоящем крёстном отце. Лукреция со своей стороны тоже не позволяла правде выйти наружу. Но всё же, когда эта тема пару раз поднималась в разговоре, Лоренцо видел в её глазах обиду. Она всё ещё не простила Лоренцо то, что он тогда пренебрёг Джулиано. Во время беременности Клариче он много раз ей объяснял, для чего это нужно. Объяснял, как политически выгодно было бы связать Франческо с их семьёй сейчас, и что Джулиано мог бы стать крёстным отцом их следующего ребёнка. Лоренцо и сам себе этого до сих пор не простил. Конечно, на крестинах было много гостей, которые тоже знали правду. Но Лоренцо о них не беспокоился. Даже если бы Пьеро заговорил с кем-то из тех людей о своих крёстных родителях, никто из флорентийцев не посмел бы произнести фамилию Пацци с того самого апрельского дня. Ложь обратилась в правду. Так продолжалось до тех пор, пока Лоренцо тяжело не заболел. Он слёг с подагрой, которая так мучила его отца. Лоренцо был моложе, ему было всего сорок три, но он был готов умереть. Он похоронил отца, брата и мать. Похоронил жену, сестру и дочь в один год. Он хотел бы сказать, что похоронил лучшего друга. Но это было не так. Когда Лоренцо приказал вынуть его тело из петли, он позволил толпе разорвать его на куски, пронести останки по улицам, словно трофей, и выбросить в Арно. Лоренцо не похоронил его, отказал его душе в вечном покое. Может быть, именно поэтому Лоренцо начал грезить. Его тело всё ещё боролось, хотя душа уже давно ждала смерти — с того самого апрельского дня. Или это были не сны, а видения? Лоренцо мучила лихорадка, и он не мог понять, спит он или бодрствует. — Damnatio memoriae. Проклятие памяти, — в ночной тишине раздался голос, который невозможно было забыть. — Для древних римлян это была худшая кара. Быть забытым всеми, стёртым из памяти. Так, будто тебя никогда и не было. Лоренцо медленно повернул голову и увидел отчётливый силуэт, вырисовывающийся в свете стоявшей у кровати свечи. — Франческо, — произнёс он. Позже, вспоминая то, какое спокойствие он ощущал, Лоренцо решил, что эта встреча, должно быть, ему и правда приснилась. — Значит, не забыл меня? — Что ты здесь делаешь? Я умер? — Ещё нет. Но можешь ли ты назвать себя живым? — спросил Франческо. — Тоже нет. Ты между жизнью и смертью. В том же пограничном состоянии, что и я. — О чём ты говоришь? Ты мёртв, — сказал Лоренцо. — Я сам приказал тебя убить. — Да. Но меня не похоронили, поэтому моя душа обречена на скитание. — Твоя душа горит в аду. Франческо вышел на свет, и Лоренцо увидел, как он улыбается. Не искренней улыбкой, зажигавшей свет в его глазах, а той саркастичной улыбкой, которую Лоренцо всегда ненавидел. — Где бы я ни был, ты скоро присоединишься ко мне, — сказал Франческо в ответ. — Тогда я отправлюсь в ад, — произнёс Лоренцо, всё ещё на удивление спокойный. — Разве я что-то сказал про ад? — Ты сказал, что я присоединюсь к тебе. Если справедливость существует, ты в аду. — Души погибших в Вольтерре тоже молят о справедливости, — произнёс Франческо. Лоренцо отвернулся. Старая боль и чувство вины снова овладели им. — Я готов отправиться куда угодно, лишь бы там был мой брат. — Который из них? — спросил Франческо так тихо, что у Лоренцо на глаза навернулись слёзы. Он вспомнил о том годе, когда они были счастливы, и слёзы потекли по его щекам. «У тебя новая семья, новая жизнь. И даже новый брат, — сказал как-то Джулиано. — Предложи Имолу своему новому брату». Как же Лоренцо был слеп. Он пренебрёг родной кровью, предпочтя своему брату человека, по чьим венам текла ложь. Человека, чей дед убил брата его деда. С чего Лоренцо решил, что в их с Франческо случае всё будет иначе? Почему прошлое его семьи его ничему не научило? Почему он не мог предугадать того, что произошло? Почему Лоренцо не стал для Франческо лучшим другом? Он мог бы пробудить в нём искренние чувства, и тогда ни о каком предательстве не было бы и речи. Франческо был ему, как брат, почему Лоренцо не обошёлся с ним по-другому? Впрочем, он и с родным братом обошёлся не лучшим образом. — Зачем ты здесь? — дрожащим голосом произнёс он. — Чтобы помучить меня? — Чтобы убедиться в том, что когда-то похороненная тобою правда станет известна, — произнёс Франческо. — Какая правда? — О моём крестнике. — У тебя нет крестника, — ответил Лоренцо с небывалой яростью. На проявление подобных эмоций у него на протяжении уже нескольких недель не было сил. Но Франческо и бровью не повёл. — Нет? Тогда какого ребёнка я держал над крестильной купелью много лет назад? — Ты потерял право называть его крестником, — сказал Лоренцо. — Ты лишил его дяди и лишил бы отца. И у тебя хватает смелости называть его крёстным сыном? Ты оставил бы его таким же сиротой, каким был сам. Как ты мог желать ребёнку такой судьбы? К счастью, на лице Франческо, наконец, промелькнула тень эмоции. Всего на секунду. — Ты цепляешься за жизнь, потому что твоя душа запятнана, — сказал он. — Расскажи Пьеро правду. — Рассказать о том, что его дядю убил его крёстный отец? Это уничтожит его. — Возможно. Но он имеет право знать. — Почему тебя это заботит? — спросил Лоренцо. — Сомневаюсь, что ты беспокоишься о моей душе. Почему тебе так важно, чтобы Пьеро узнал правду? Ещё одна вспышка эмоций — на этот раз ярче и дольше — осветила лицо Франческо. — За свою жизнь я искренне любил совсем не много людей, — произнёс он после долгой, тяжёлой паузы. — Но этот ребёнок был одним из них. — Тогда почему ты разрушил его семью? Франческо? Но мгновение спустя, кроме Лоренцо, в комнате никого не было. Кто знает, возможно, он был один всё это время.

***

Может быть, всё ему только привиделось, потому что он начал терять связь с реальностью? Или в нём говорили совесть и чувство вины? Или он действительно мог говорить с мёртвыми, потому что сам находился между жизнью и смертью? Лоренцо не знал ответа на эти вопросы, но, как бы там ни было, Франческо продолжал приходить к нему. — Почему я не могу поговорить с Джулиано? — спрашивал Лоренцо. — Или Клариче и Бьянкой? С дочерью Луизой? Родителями, дедом и бабушкой? — Они все нашли свой покой, — отвечал Франческо. — Ни у кого из них нет к тебе незавершённого дела. — Что это значит? Франческо лишь таинственно пожимал плечами. Лоренцо хотелось умереть, но он будто не мог перешагнуть некую незримую черту. Собственное бессилие угнетало его. — Кто такой Франческо? — однажды он услышал, как шепчутся его дети, смотревшие на него со смесью печали и страха. Так, будто он сошёл с ума. Может быть, он и правда помешался. — Вам лучше не знать, — ответил Сандро, грустно качая головой. Сандро остался последним. Джулиано, Франческо, Клариче, Бьянка и Симонетта — все были мертвы. Гульемо находился в изгнании, а Новелла жила новой — Лоренцо надеялся, счастливой — жизнью, далеко за пределами Флоренции. Сам же Лоренцо больше не принадлежал этому миру. Жизнь будто отвернулась от него. Но и умереть он не мог. Почему? — Потому что ты не хочешь отпускать, — сказал Франческо. — Ты должен попрощаться с ней. — С кем? — С той ложью, с которой ты жил. — Я не могу, — ответил Лоренцо, по щекам которого текли слёзы. — Не могу. — Неужели правда причинила бы Пьеро такую боль? Он был ещё младенцем и совсем не помнит Джулиано, не говоря уже обо мне. — Я не могу рассказать ему о том, каким глупцом был, доверившись тебе. — Это с моей стороны было глупо доверять тебе, — сказал Франческо. — Целый год я верил в то, что между нами и правда, как ты говорил, был союз. Союз, а не шитое белыми нитками оправдание тому, что я делал для тебя всё, а ты в свою очередь не пошевелил и пальцем, чтобы помочь мне. Лоренцо постоянно говорил о том, как помешать банку Пацци взять вверх над банком Медичи в присутствии Франческо. Как глупо с его стороны было верить, что он мог быть Франческо дороже, чем его собственный банк. Как глупо с его стороны было ставить свой банк выше Франческо. И всё же, каждый раз, когда он начинал чувствовать себя виноватым за то, как поступил с Франческо, память снова возвращала его в Дуомо, а Джулиано, покрытый ранами и истекающий кровью, снова умирал у него на руках. Лоренцо должен был поступить с Франческо иначе, но он не мог довести его до такого. В своих грехах Франческо мог обвинить лишь свою нечестивую душу. — Ты жалеешь о том, что сделал с Джулиано? — спросил Лоренцо. — А ты жалеешь о том, что сделал со мной? — парировал Франческо. Лоренцо показалось, что на секунду в мерцающем свете свечи он увидел синяки, кольцом обвивавшие шею Франческо. — Мне жаль, что ты не оставил мне выбора. Франческо фыркнул. — Прирождённый политик. Достаточно ловко управлять словами — и ты ни в чём не виноват. — Ты убил моего брата, — сказал Лоренцо. — Как бы ты поступил на моём месте? Если бы я убил Гульемо? — Я задушил бы тебя голыми руками, — как ни в чём ни бывало ответил Франческо. — Но ты побоялся убить меня сам. Лоренцо устало закрыл глаза. — Если всё дело в этом, то почему ты не мучаешь человека, который надел на твою шею петлю? — Как я уже сказал, у меня к тебе незаконченное дело. — Я не собираюсь рассказывать Пьеро. — Рассказывать о чём? Лоренцо открыл глаза и увидел, как дверь его спальни открывается и в комнату кто-то заходит. Стоило ему украдкой взглянуть на вошедшего, как он тут же подошёл к нему. Это был Пьеро. — О чём рассказать, отец? — спросил он, садясь на край кровати Лоренцо. — Ну же, — сказал Франческо. — Прекрасная возможность. Лоренцо вздохнул. — Умоляю, Франческо, оставь меня в покое. Разве ты при жизни недостаточно меня измучил? — Здесь нет никакого Франческо, — мягко и терпеливо, вопреки обыкновению, сказал Пьеро. — Он стоит прямо здесь, — в отчаянии промолвил Лоренцо, поднимая слабую, дрожащую руку, чтобы показать на опирающегося на стену Франческо. Он ухмылялся, скрестив руки на груди, и это выводило Лоренцо из себя. — Вот там. Неужели ты не видишь? Пьеро, выглядевший усталым и печальным, покачал головой. — Отец, там никого нет. По ухмылке Франческо Лоренцо понял, что теперь он был ещё больше доволен собой, если это вообще было возможно. Если он мог показать себя Пьеро, но намеренно не делал этого, Лоренцо ни капли не удивился бы. Он просто хочет выставить его сумасшедшим. Засранец. — Расскажи ему, — сказал Франческо. — Может быть, тогда ты обретёшь покой. Стоило Лоренцо моргнуть, он исчез. — Но он правда стоял там, — настаивал Лоренцо. — Хорошо, он стоял там, — ответил Пьеро, явно ему потакая. — Но кто такой этот Франческо? Ты всё время с ним говоришь. Лоренцо снова взглянул на него, всматриваясь в глаза, которые так напоминали глаза Клариче. Казалось, ещё недавно Лоренцо держал в руках младенца. Теперь Пьеро был почти мужчиной, хотя Лоренцо готов был поклясться, что его крестили только вчера. Он был готов поклясться, что это было вчера. Франческо был одет в красный цвет, а не в мрачный зелёный, как обычно. Он смотрел на Лоренцо с любовью и гордостью и весь светился, будто солнце. Он гордился тем, что Лоренцо доверил ему сыграть такую важную роль в жизни своего сына. Лоренцо помнил, как Франческо искал его взглядом, стоя над купелью, и как он улыбнулся, когда их взгляды встретились. Каким теплом наполнилось сердце Лоренцо, когда он увидел своего друга со своим сыном на руках. Когда Франческо нежно поцеловал крошечную ручку Пьеро на пиру после крестин. Пьеро смотрел на него большими, полными любопытства глазами, будто уже тогда знал, что на протяжении всей жизни он будет связан с этим человеком особыми узами. По крайней мере, так тогда думал Лоренцо. «За свою жизнь я искренне любил совсем не много людей. Но этот ребёнок был одним из них». Лоренцо откашлялся, но его голос по-прежнему был хриплым и слабым. — Франческо Пацци. Пьеро нахмурился. — Франческо Пацци? Убийца твоего брата? Твоего брата, а не моего дяди. Всё потому, что Франческо забрал у них Джулиано ещё до того, как Пьеро мог его по-настоящему узнать. Для Пьеро Джулиано был лишь историей. А Франческо — и того меньше. Единственное живое воспоминание о нём — его последний день. Все остальные дни были попросту вычеркнуты. Сотни забытых дней, которые хранили память о его доброте и дружбе. Среди них — день, когда он крестил Пьеро. Проклятие памяти. — Он был моим лучшим другом, — прошептал Лоренцо. — Франческо Пацци? — Пьеро смотрел на отца так, будто он лишился рассудка. — Он был твоим лучшим другом? — Да. — Но он убил твоего брата и пытался убить тебя, — таким тоном, каким говорил Пьеро, обычно что-то объясняют упрямому ребёнку. — До того... — произнёс Лоренцо. — До того, как между нами всё пошло не так, он был моим лучшим другом. Я любил его. Так, как не любил почти никого. И он был... — Лоренцо тяжело вздохнул. — Он был твоим крёстным отцом. — Ты не в себе, отец, — ответил Пьеро. — Джулиано был моим крёстным. — Нет. Это ложь, — сказал Лоренцо. — Знаю, ты сочтёшь мои слова бредом умирающего, но твоим крёстным отцом правда был Франческо. Спроси Сандро, он был на твоих крестинах. Он видел, как Франческо держал тебя над купелью. Пьеро смотрел на него со смесью недоверия и удивления. — Моим крёстным отцом...моим крёстным отцом был Франческо Пацци? — Да, — тихо ответил Лоренцо. — Если это правда... — Это правда. — ... тогда почему ты лгал мне все эти годы? — Потому что мне было стыдно, — произнёс Лоренцо. — Мне было стыдно, что я доверял ему. Было стыдно, что я любил его. Он убил моего брата на моих глазах, и я не мог... счастливые воспоминания о нём вызывали у меня отвращение, я не мог даже думать об этом. Поэтому я солгал о твоём крёстном отце, а твои мать и бабушка, как и все остальные, поддержали меня. Лоренцо увидел, что руки Пьеро дрожат, поэтому он мягко накрыл их своими. — Мне жаль, что мне пришлось обременить тебя, — сказал он. — Но мне нужно было облегчить душу, чтобы умереть спокойно. По щекам Пьеро текли слёзы. — Почему? — в его голосе звучали обида, злость и боль предательства. — Как ты мог сделать это чудовище моим крёстным? Лоренцо слабо улыбнулся. — Он не всегда был чудовищем. Он впервые себе в этом признался с того самого дня. Впервые признал, что Франческо, беспощадно, снова и снова вонзавший в Джулиано кинжал, был не единственным Франческо, которого он знал. Сделать вид, что он знал только убийцу, было намного, намного проще. Сделать вид, что все счастливые воспоминания Лоренцо были ложью, а Франческо лишь притворялся его другом, выжидая нужного момента для того, чтобы показать свою истинную, злостную сущность. Сделать вид, что он уже родился подлым, гнилым насквозь. Но это было не так. Когда-то он был хорошим человеком. Как бы ни трудно это было признать и как болезненны ни были бы воспоминания, Франческо был хорошим человеком. — Он не всегда был чудовищем, — повторил Лоренцо. — И он любил тебя, я точно знаю. Он говорил это Пьеро или самому себе? Пьеро отдёрнул руку, которую Лоренцо держал в своей. — Это должно успокоить меня? — гневно спросил он. — Не говори, что ты прощаешь его. — Нет, я не прощаю его. Не думаю, что я смогу простить ему то, что он сделал с Джулиано, — сказал Лоренцо. — Я всего лишь говорю правду. Правда — очень важная вещь, Пьеро, а я слишком много раз её искажал и скрывал. Пьеро, в отличие от своих родителей, всегда быстро терял терпение и выходил из себя. Этим он был так похож на своего крёстного отца — как настоящего, так и нет. Но, может быть, он решил, что Лоренцо слишком слаб, чтобы спорить, поэтому лишь бросил на него полный злости взгляд, прежде чем уйти. Уходя, Пьеро хлопнул дверью, и Лоренцо был готов поклясться, что Франческо бросился вслед за Пьеро, а в глазах у него стояли слёзы. — Ну вот, — обратился Лоренцо к пустой комнате. — Я рассказал ему. Теперь ты оставишь меня в покое? Ответа не последовало. Но на душе у него стало немного легче.