Достойный ученик

И ничего особенно страшного в Безночном городе не было. Это Мэн Яо подумал после приема у главы ордена Вэнь, а на приеме, конечно, с трудом сдерживал дрожь и в коленях, и в голосе. Не так уж и трудно было попасть к Вэнь Жоханю: дать высланным в дозор поймать себя, стерпеть пинки и пару ударов плеткой и твердить, что ему надо увидеть главу ордена. Только главу ордена. Важно. Срочно. — Кто ты? — Мэн Яо еще не разглядел ни лица, ни одежды, только голос слышал, согнувшись на коленях на том же месте в шатре, куда его бросили. Голос спокойный, с толикой любопытства, голос, в котором была сила, от которого хотелось пригнуться еще ниже. Переборов себя, он поднял взгляд настолько, чтобы увидеть носки сапог с красными завитками. — Мэн Яо. — Не знаю такого. — Мой отец — Цзинь Гуаншань. После недолгой паузы носки опустились на землю. Вэнь Жохань обошел вокруг него неспешно, шагом легким и пружинистым, не хуже Не Минцзюэ на тренировке. — Встань. Когда Мэн Яо поднялся, Вэнь Жохань подцепил его за подбородок, вынуждая посмотреть в лицо, и первое, о чем подумалось, — что глава ордена Вэнь не так высок, как он почему-то ожидал. Выше него, конечно, но ниже Не Минцзюэ. Даже Лань Сичэня, может быть, ниже, — и эти мысли он прогнал из головы как можно быстрее. — Не похож. Мэн Яо второй раз в жизни рассказывал все про себя почти так же откровенно, как Лань Сичэню. Почти — потому что как раз о встрече с молодым главой ордена Лань умолчал. Зато ничего не скрыл о том, как убил воинов ордена Цзинь, как служил Не Минцзюэ и как ранил его. Вэнь Жохань слушал усмехаясь, и играющая на губах улыбка пугала намного больше, чем гнев Не Минцзюэ. Мэн Яо подозревал, что ложь Вэнь Жохань почувствует или как-то распознает магически, поэтому был честен в своей ненависти к ордену Цзинь и отцу, будь он проклят. — Хочешь отомстить? — Вэнь Жохань усмехнулся, вернулся в кресло. — А мне ты зачем? Вот если бы ты принес с собой голову Не Минцзюэ… — Я знаю, куда они намерены нанести удар. — Я тоже знаю. Что-то еще у тебя есть? Мэн Яо думал почему-то, что Вэнь Жохань примет всякого, ненавидящего восставших, особенно орден Цзинь, — по слухам, после того как Цзинь Гуаншань присоединился к восстанию, глава ордена Вэнь был в гневе. Но если сейчас его выгонят, куда идти еще?! Или просто отрубят голову. Пока он думал, Вэнь Жохань встал, снова обошел его, и взгляд пригибал к земле не хуже руки или приказа. По Не Минцзюэ Мэн Яо уже знал, как может ощущаться энергия сильного заклинателя, когда тот в гневе, но Вэнь Жохань и не гневался вроде бы. Не считал нужным сдерживать? — Поедешь со мной в Безночный город. А больше ничего по-настоящему страшного в Безночном городе не было из того, о чем ходили слухи. Отрубленных голов по площадям не валялось, кровь по ступеням дворца не лилась, стражники не убивали каждого, дерзнувшего приблизиться к высокому крыльцу. Про подвалы Знойного дворца Мэн Яо разузнал сразу, но то, что в них творится, его совсем не удивляло. Конечно, и тут пытали пойманных врагов, жестоко наказывали нерадивых слуг и провинившихся воинов, по спинам рабов гуляла плетка, но где в мире такого не было? Может быть, только в Гусу Лань, о котором он старался не думать, чтобы нечаянно, оговоркой или во сне, не привлечь сюда даже тень Лань Сичэня. Что-то тот думает теперь о нем, уже узнав, конечно, о том, как Мэн Яо убил своего командира? Кто он сам в Знойном дворце, Мэн Яо еще не понял. Его устроило бы причисление к любому из отрядов или даже к дворцовой прислуге, но Вэнь Жохань такого приказа не дал. От безделья, впрочем, скучать ему тоже не давали. — Покажи, как ты убил людей Цзинь? — Вэнь Жохань отвел его удар, как смахнул бы стрекозу с плеча. — Если ты сделал это так же медленно, они заслуживали смерти. Говоришь, ты видел это только в бою? — Да, господин. — Чему тебя учил Не Минцзюэ? — Он не учил меня сам, господин, говорил, что сабля мне не пригодится. По его приказу я учился мечу вместе с другими адептами. — Покажи. Эти приемы были начальными, не тайными, да и Мэн Яо освоил их не слишком чисто. Книжная премудрость все-таки давалась ему легче. — Отвратительно. Меч заменить тебе он тоже не додумался? Меч, купленный еще матерью, был на самом деле не так плох, Не Минцзюэ сказал про него «пока сойдет». Мэн Яо все равно завершал формирование золотого ядра и не справился бы с более сильным оружием. — Знаешь, где оружейная кладовая? — Да, господин, — первое, что он постарался сделать, как только выдалось свободное время, — изучить Знойный дворец и хотя бы прилегающую к нему часть Безночного города. — Пойдешь туда и выберешь себе меч. Любой. Скажешь, я приказал. — Что, если слуга выберет слишком дорогой меч? — А вот я и посмотрю, что ты выберешь. Мэн Яо поклонился вслед, незаметно передернув плечами. Больше всего его пугало, когда Вэнь Жохань рассматривал его с прищуром, будто сравнивал с кем-то. Нетрудно догадаться, с кем, и в эти минуты он всерьез ожидал чего угодно, от подвалов до… До чего, лучше было не думать. По пути в оружейную кладовую его угораздило нарваться на второго молодого господина Вэнь. Вэнь Чао можно было не бояться, он был всегда всем недоволен, — но именно что всем, а не Мэн Яо лично, ругань или оплеухи даже в расчет брать не стоило. Опасаться можно было Вэнь Чжулю, но тот пускал свой дар в ход только по приказу. — Эй, ты, прочь с дороги, — хотя Мэн Яо и так вжался в стену. — А ну-ка стой. Это ты сын Цзинь Гуаншаня? Мэн Яо на всякий случай молча поклонился. Вэнь Чао обошел его вокруг, и это так до смешного напомнило Вэнь Жоханя, что страх исчез окончательно. Старшего сына главы ордена Вэнь он еще не видел, а младший… Без причины точно не убьет того, кого выделил отец, а Мэн Яо боялся только смерти и того, что что-то случится с тем, о ком он старался не думать. — Не похож, — вынес решение Вэнь Чао, презрительно хмыкнул и пошел дальше. Мэн Яо отмер и отправился в оружейную. «Сын Цзинь Гуаншаня» он слышал здесь вслед часто, чаще, чем когда-либо, и обычно эти слова сопровождались плохо скрытыми усмешками. Пояснять их значение не требовалось, и Мэн Яо на всякий случай заранее готовился, что глава ордена Вэнь может потребовать его в свои покои, но до сих пор в глазах Вэнь Жоханя не видел и тени особого интереса. Никто в Безночном городе не решился бы отдать приказ от имени главы ордена, не имея на то права, а если бы решился, быстрая смерть была бы для него милосердием. Потому и Мэн Яо впустили немедленно, стоило сообщить волю Вэнь Жоханя. В оружейной кладовой Цишань Вэнь можно было потеряться и пропасть на несколько дней. Мэн Яо собрался с мыслями. Ему надо было оружие особенное. Не обычный заклинательский меч, хотя бы и очень хороший, не обычную саблю — на них у него пока что не хватит душевных и телесных сил. Что-то легкое в руке, неопасное на первый взгляд… Через пару часов, перебрав множество мечей, он нашел наконец узкие ножны со стальной змеей, длинной и гибкой. Глупо, конечно, было, трогать кончик лезвия — все мечи здесь были заточены, и змея немедленно ужалила неосторожного. Мэн Яо слизнул с пальца каплю крови и направился к выходу. Каждый день был заполнен до отказа. Сначала явился один наставник, сообщивший, что будет обучать молодого господина по воле главы ордена Вэнь, потом другой… Даже его безотказная память готова была лопнуть от сыпавшихся в нее заклятий, названий нечисти, талисманов, мудрых изречений. Он пытался сравнивать их с уроками Лань Сичэня, отмечая совпадения и различия, и только теперь понимал, что имел в виду Лань Сичэнь, говоря о разнице между путями орденов. Гусу Лань, если он правильно понял наставления, учил, как стать чем-то большим, чем ты есть, через недеяние и следование собственной природе. Эту часть объяснений Мэн Яо не понял в свое время и не успел расспросить Лань Сичэня. Цишань Вэнь тоже говорил о следовании собственной природе и понимал это следование совсем иначе, не стесняясь того, что в мире простых людей называли пороками. Но думать об этом времени было мало, и Мэн Яо то и дело ловил себя на том, что почти счастлив. Если его путь — обретение знаний, то он готов следовать ему вечно. Один из наставников как-то обронил, что глава ордена будет доволен его успехами. Наверняка Вэнь Жоханю докладывали не только наставники, Мэн Яо чувствовал и понимал, что за каждым его шагом следят глаза бесчисленных прислужников. Но в глубине души позволял себе посмеиваться: если сумел в свое время подольститься не только к хозяину фермы, но и к сердитым работникам, сумеет поладить со всеми и здесь. К вечеру он падал на постель, еле живой от тренировок ума и тела. Он уже умел пользоваться духовными силами, чтобы не зевать после бессонной ночи, не обессилеть после голодовки — этому тоже учили, проверяя по-настоящему, — чтобы зажечь огонь, немного не так, как показывал Лань Сичэнь, и еще, и еще. Но тело, вынужденное овладевать навыками, на освоение которых у других уходили месяцы и годы, горело как в лихорадке. Когда один из наставников обратил на это внимание, появилась незнакомая красивая девушка, прощупала запястье, сообщила, что все в порядке, и исчезла. Потом Мэн Яо, запоминавший каждое новое лицо, узнал, что это двоюродная племянница главы ордена, Вэнь Цин «Золотые руки». На тренировочное поле могли призвать рано утром, могли вытащить из постели посреди ночи, — когда у Вэнь Жоханя находилось на него время. При каждой новой встрече Вэнь Жохань мерил его взглядом, будто сравнивая. Или прикидывая, что изменилось, и те уроки боя, которые давал глава ордена, были самыми полезными — и самыми тяжелыми. — Все еще хочешь отомстить? — Да, господин. — А если я тебе прикажу убить Цзинь Гуаншаня — убьешь? — Нет, господин. Вэнь Чао уже замахнулся бы, Вэнь Жохань вскинул брови. — Пойду, если прикажет господин. Убить — пока еще не смогу, не хватит сил и знаний. — Я дам их тебе. Покажи меч. Угадать, правильно ли он выбрал, по лицу Вэнь Жоханя не удалось. — Как ты его назвал? — Меч принадлежит господину, как и право на его имя. Теперь он смог уловить мелькнувшее одобрение. — Хэньшэн. Он пожалеет, что произвел тебя на свет. Мэн Яо поклонился, а Вэнь Жохань поднял его подбородок, как при первой встрече. — Не Минцзюэ не дал тебе имени? — Нет, господин. — Гуан… Яо. Цзинь Гуанъяо. — Я не Цзинь, господин. — Будешь Цзинь, если я скажу, — на «я» Вэнь Жохань сделал очень весомое ударение. Мэн Яо принесли новые одежды: белые с широкими огненными завитками. Достаточно широкими, чтобы стражники не спрашивая открывали перед ним многие двери Знойного дворца. Надо было принести благодарность, но глава ордена опять отлучился, и Мэн Яо стоял у перил галереи, глядя на город и размышляя. Вид собственных рукавов был непривычен. Зато пояс обвивала стальная змея. Мэн Яо еще пару раз умудрился порезаться о собственное оружие, но в итоге они поладили. На обычных тренировках пользовались защищенными мечами. Вэнь Жохань защитой пренебрегал. — Ты меня не достанешь. Я тебя убью, только если захочу. Мэн Яо почти забыл обо всем, что происходит за пределами Знойного дворца, но совсем забыть не мог, даже если бы хотел. Урывками ловя разговоры вокруг, он знал, что восстание все еще не подавлено и огрызается отчаянно. Теперь, увидев мощь ордена Вэнь изнутри, он не мог понять, на что рассчитывали восставшие. Не проще ли было смириться сразу и получить жизнь, пусть и под властью другого ордена? Разница орденских путей хоть и велика, но следовать пути Вэнь в чем-то даже проще, чем Дао того ордена, о котором он думал украдкой и про себя. Если с… с тем, о ком он думает, что-то случится… Мэн Яо не собирался отказываться от пути мести, опрометчиво взятого на себя, даже если тот оказался сложнее, чем он представлял. Слава Небесам, по слухам, молодой глава ордена Лань ускользал от всех ловушек и разведчиков, иногда сражался рядом с Не Минцзюэ, иногда исчезал, чтобы появиться снова в самом неожиданном месте. Задумавшись, Мэн Яо чуть не пропустил движение рядом. Привычку кланяться всякому вытравить было труднее, чем переодеться, но в этот раз это было уместно, потому что у подошедшего к нему воротник и рукава украшал еще более яркий и широкий узор. Слишком молодой для таких одежд, если бы был приглашенным заклинателем. Безусловно красивый и чем-то знакомый — то ли разрезом глаз, то ли надменно поднятой головой, то ли… Старший сын Вэнь Жоханя. Как это все в Знойном дворце еще не бегают вокруг вернувшегося первого молодого господина? — Ты — сын Цзинь Гуаншаня. Вэнь Сюй не спрашивал, а утверждал, голос у него был такой же звучный, как у отца, почти так же насыщенный силой, но более дружелюбный. — Ты не похож на… Цзинь Цзысюаня. Мэн Яо, ожидавший другого, до оскомины надоевшего, быстро взглянул, кланяясь вместо ответа. — Ты свободен от учебы сейчас? Вопрос был равен приказу, и Мэн Яо послушно последовал в покои, где еще не бывал, сел за чайный столик, исподтишка наблюдая и сравнивая. Вэнь Чао подражал отцу, но это было смешно. Вэнь Сюй вел себя иначе, но походил на отца намного больше и пугал сильнее, хотя причин для того, кажется, не было. — Не удивляйся, что я тебя позвал. Человек, которого глава ордена Вэнь захотел приблизить к себе, достоин внимания. Мэн Яо отказался от намерения незаметно выспросить о военных делах: скажи только слово, и такой собеседник сам выспросит тебя обо всем, о чем ты еще даже подумать не успел. О Вэнь Сюе он знал то же, что и все, — достойный сын своего отца, несмотря на молодость, успешный полководец. Человек, разгромивший Облачные Глубины, смертельно ранивший прежнего главу ордена. Хочет ли Лань Сичэнь… глава ордена Лань отомстить ему? Понимает ли, что это так же невозможно, как прыгнуть до облака, нет, до солнца? Вэнь Сюй, к счастью, расспрашивал его только о времени пребывания в Цинхэ Не, все так же дружелюбно и спокойно, и о Не Минцзюэ говорил с беззлобной усмешкой, как о старом знакомом. Мэн Яо слышал, что слуги и воины первого молодого господина преданы ему, но не принимал этих сведений во внимание, потому что Вэнь Сюй был далеко. Теперь он надеялся, что тот и останется далеко хотя бы на время войны. Чем приветливее человек, тем он опаснее, в этом Мэн Яо убедился второй раз в жизни. В Цинхэ Не Мэн Яо заслужил расположение Не Минцзюэ тем, что понимал его настроение и намерения с первого взгляда, почти никогда не ошибаясь. В Цинхэ Не, пока он был правой рукой главы ордена, можно было бы позволить себе многие радости жизни, но Не Минцзюэ слабостями пренебрегал, и Мэн Яо старался его не разочаровать. В Цишань Вэнь понимать надо было не то что с первого взгляда — с полувзгляда. Зато и нынешнее положение, такое же вслух не названное, самому ему плохо понятное, давало право на многое. И никому из стоящих над ним не было дела до того, что он потребует принести себе на завтрак, — это он-то, Мэн Яо, сын дорогой, а потом очень дешевой шлюхи, — где проведет свободный час — в библиотеке, на тренировочном поле или в городе. Точнее, Вэнь Жоханю об этом наверняка доложат, но глава ордена пока что ничего ему не запрещал. Заклинателю уровня и силы главы ордена Вэнь наверняка даже учить такого, как он, скучно. И только Мэн Яо об этом подумал, как лезвие меча пропороло правое предплечье насквозь. — Все еще не умеешь останавливать кровь сам себе? — Вэнь Жохань стряхнул с меча красные капли. — Умею, господин. — Тогда почему стоишь? — Господин не приказал. — Приказываю, — и Мэн Яо снова успел поймать одобрение в усмешке. — На то, чтобы заживить, у тебя неделя. Бери меч в левую руку. — Иди за мной. Мэн Яо шел к тем лестницам, которых старался избегать без большой надобности, и чувствовал, как по спине ползет холодок. Разом вспомнились все слухи о Безночном городе, Знойном дворце и главе ордена Вэнь. Он же ничего не сделал, ничего! Не рассказал только о знакомстве с Лань Сичэнем, но об этом его никто и не спрашивал! И даже если спросят, мог же он не знать о приказе выдать беглеца или просто не узнать его! Только он не расскажет, даже если спросят. По крайней мере, постарается. Крики и кровь Мэн Яо не пугали — такое случалось и в цветочном доме, где пару раз прирезали гостей в пьяной драке, и на поле боя Как только он понял, что в подвалах его не оставят, как бояться перестал. А вот колыбельная в одной из клеток продрала спину морозом: такая тихая, еле слышная в окружающей мелодии чужих страданий, свист, подобный флейте, и безумие в глазах. Кто это, почему его не убили, когда он стал бесполезен, Мэн Яо не спросил в этот раз. Теперь он видел Вэнь Жоханя почти каждый день — иногда на тренировочном поле, иногда в подвалах, иногда и там и там. Мэн Яо не понимал, получает ли тот удовольствие от пыток или просто совершает то, что считает нужным: лицо главы ордена успешно скрывало и чувства, и мысли, и возраст. Он никогда не брал в руки пыточных орудий, только смотрел и иногда приказывал, а палачи в Знойном дворце были так же понятливы, как и прочие слуги. Это тоже был урок: скрывать отвращение, страх и порой жалость, от которых он никак не мог избавиться, под маской вежливой заинтересованности. Ни в коем случае не безразличной — слуге ордена Вэнь не может быть безразлично то, чем занимается его глава. Для себя Мэн Яо разделил всех, находящихся в подвалах, на три группы: обитатели Знойного дворца, чем-то провинившиеся перед главой ордена, — с ними редко затягивалось надолго, их или убивали через день-два, или отдавали лекарям, чтобы вернуть возможность служить; кто-то, кого терзали или держали в клетке за известную только главе ордена вину, не давая умереть; пленные, у которых выпытывали сведения о местонахождении и численности восставших. Вэнь Жоханя особенно интересовало, где находятся молодые главы орденов Цзян и Лань и еще один человек, о котором Мэн Яо до тех пор слышал только мельком: Вэй Усянь, воспитанник ордена Цзян. — Господин позволит узнать, почему его интересует молодой господин Вэй? Повышения голоса в своем присутствии Вэнь Жохань не любил, а тут пришлось бы перекрикивать или немного наклониться, Мэн Яо выбрал второе. — Мой сын его очень неудачно не убил. Гуанъяо, запомни: если хочешь кого-то убить, или сделай это сам, или так, чтобы не было никаких сомнений в смерти человека, но лучше все равно сам. — Но один человек, даже не глава ордена, не более чем песчинка под колесницами Цишань Вэнь! — Иногда достаточно камушка, чтобы соскочило колесо. Но может быть, этот камушек еще послужит мне, — Вэнь Жохань резко развернулся к нему, взяв за подбородок. — Боишься? — Да, — он ни разу не врал Вэнь Жоханю, и льстил, и благодарил, и спрашивал всегда честно. С другими можно было играть в слова, с Вэнь Жоханем это было все равно что останавливать заклятиями смерч или лесной пожар. Кто-нибудь другой смог бы, наверное, но не он. — Если прикажу тебе сейчас узнать вон у того в лиловом, где его господа, — сделаешь? — Пойду, господин, но боюсь, что могу ошибиться по неумению, и пленник погибнет прежде, чем что-то скажет, — Мэн Яо опустил глаза, не в силах смотреть. Вэнь Жохань усмехнулся и провел по его щеке. — Иди отдохни и приведи себя в порядок. Придешь в мои покои сразу после полуночи. То, чего он ожидал с первого дня, все-таки случилось; сердце стукнуло, сбиваясь. — Г-господин, — он никогда не заикался, но тут осекся. — Что? — Цзинь Гуанъяо… Мэн Яо слишком низок рождением, чтобы приблизиться к солнцу. Вэнь Жохань рассмеялся без гнева, негромко, но по коже пробежали мурашки. — Ты правильно понимаешь, — но не все. Орден Вэнь стоит высоко, как солнце в небе. И с высоты солнца нет разницы между грязью и золотом. Для меня что ты, что Цзинь Цзысюань, — одно и то же. Иди. В «его» цветочном доме юношей для утех не было, хозяин сам предпочитал женщин, а если гостю позарез хотелось усладиться иным способом, и не с женщиной, а с мужчиной, — срочно посылали на соседнюю улицу, к другу-сопернику, у которого были все. Мэн Яо и сам нередко бегал — как самый младший, быстрый и памятливый, даже в детстве ни разу не спутавший, кого именно просят привести. Где-то около четырнадцати мать все чаще стала его наставлять: — А-Яо, не поднимай голову, не смотри в глаза гостям, не показывайся, если не зовут… Мэн Яо слишком хорошо понимал к тому времени, в чем дело. Лицом он пошел в мать, а та была в молодости самой красивой среди «подруг». И уже тогда умел уворачиваться от подвыпивших гостей, не различавших в пылу вина и желания ни пол, ни возраст. «От этого вроде бы не умирают», — успокаивал он себя, подходя к дверям спальни. Ну не затем же Вэнь Жохань потратил на него столько времени и дал меч, чтобы уморить сейчас? Если, конечно, все это не была долгая игра, вполне во вкусе главы ордена Вэнь. Вэнь Жохань окинул его взглядом, внимательно, но по-прежнему без того огонька, который горел в глазах гостей цветочного дома. Полностью одетый, только волосы распущены, но он часто их так носил. Кто-то шевельнулся на кровати за полупрозрачным пологом. Мэн Яо невольно скосил взгляд, различив очертания фигуры, кажется, женской. Вэнь Жохань поманил ближе к себе, положил ладонь на плечо, усмехнулся, когда он вздрогнул, не справившись с собой. — Боишься? — Да, господин. — Ну и зачем ты мне нужен такой, трясущийся и ничего не умеющий? Не умеющий ведь? Ты хоть с женщиной был раньше? — Был, господин, — от чужого смеха продирало до костей то ли страхом, то ли непонятно чем. — Дыши, — Вэнь Жохань тряхнул его за плечо. — И не дрожи. Смирять интересно тех, кто мне не принадлежит. Пока не принадлежит. Ты — и так мой, с тобой я и так могу сделать все, что захочу. Понял? — Да, господин, — если сказано не дрожать, лучше взять себя в руки как можно скорее. — А-Чунь, — Вэнь Жохань взглянул в сторону кровати, откуда тут же появилась девица, которую проще было назвать голой, чем полураздетой. Обычная наложница, по красоте и прическе вполне достойная постели главы ордена… а цепи на ее запястьях были достойны ее красоты, то ли золотые, то ли позолоченные, наверняка тяжелые, но такой работы, что выглядели как украшение. — Глава ордена позволит спросить? — Спрашивай. — Зачем цепи, разве дева Чунь вам не принадлежит? — Молодец, — Вэнь Жохань усмехнулся. — Женщина — это Инь, а Инь никогда никому не принадлежит по-настоящему. А-Чунь, бери его, пусть покажет, что умеет. А я посмотрю. Мэн Яо повторил горячую мольбу Небесам о даровании сил, но теперь по другой причине. — Молодой господин много знает, но мало тренировался, — А-Чунь поклонилась главе ордена так низко, что цепи звякнули о пол, а круглый зад выпятился. — Он во всем так. А-Яо, А-Чунь знает все о соединении мужчины и женщины. Научись сперва у нее. — Благодарю наставницу Чунь, — Мэн Яо поклонился девушке со всей серьезностью, а та, не смущаясь присутствием Вэнь Жоханя, прыснула: — Наставницей меня еще никто не называл! Первые дни в Безночном городе теперь казались отдыхом. Наставники со свитками; тренировочное поле; «наставница» Чунь, которую быстро сменили другие; подвалы, куда Вэнь Жохань брал его теперь часто — обретенных духовных сил едва хватало поддерживать телесные, и все равно Мэн Яо то и дело ходил как в полубреду, не успевая осознавать происходящее. Даже давнюю мечту о парении на мече пришлось отложить, чтобы не брякнуться в самый неподходящий момент. В подвалах все чаще звучало имя Вэй Усяня. Мэн Яо уже знал всю историю этого человека, от сиротства в детстве до возвращения оттуда, где не мог выжить никто, о пути Тьмы, которому трудно противостоять. Если бы кто-то поступил с ним так, как Цзян Фэнмянь с Вэй Усянем, то ли незаконным сыном, то ли сыном друга! Новый, насмешливый голос, родившийся в душе в последние месяцы, указывал, что нынче ему жаловаться не на что, да и завидовать нечему. Даже владеющий темной силой не сможет быть серьезным противником для главы ордена Вэнь. — Чжулю, ты говорил, что сжег ядро Цзян Чэна, — это был один из редких случаев, когда Мэн Яо видел Вэнь Жоханя открыто разгневанным. — Да, господин. — Тогда почему он все еще сражается?! — Не знаю, господин. Я считал, что сформировать новое ядро невозможно. — Иди. У главы ордена Вэнь был человек, который знал об этом больше. — А-Цин, возможно ли сформировать новое ядро, если прежнее уничтожено? — Нет, глава ордена. — А получить новое иначе? Ты ведь что-то писала об этом? — Я писала, что вероятность благополучного заживления — половина на половину, и сейчас думаю так же. Если глава ордена разрешит, когда Цзян Ваньиня поймают, ваша племянница хотела бы посмотреть на него, прежде чем его убьют. — Я призову тебя, когда это случится. Можешь возвращаться. Никто из окружающих не сомневался, что затянувшееся сопротивление будет подавлено, а все его главы рано или поздно окажутся в Знойном дворце, если не погибнут на поле боя. Мэн Яо не успевал подумать об этом до того дня, как спустился в подвал и почувствовал, как от ужаса зашевелились волосы: один из пленников был в белой одежде. Не глава ордена Лань, как показалось со страху и со спины, совсем даже не похож, просто тоже высок и молод. Только не так сдержан и терпелив — вместо ответа на вопрос попытался плюнуть на сапоги Вэнь Жоханя, но завалился на бок, не в состоянии опереться на связанные руки. Стальная змея скользнула вперед стремительно, быстро и неслышно, глаза удивленно распахнулись, из открывшегося рта вытекла струйка крови. — Никто не смеет оскорблять главу ордена Вэнь! — Мэн Яо рыкнул на оставшихся пленников так, как никогда в жизни себе не позволял, и тут же сам рухнул на колени перед Вэнь Жоханем. — Гуанъяо умоляет главу ордена о прощении за самовольство! — Встань и отойди, — Вэнь Жохань отмахнулся от него. — Этот все равно вряд ли что-то знал, но впредь не забывайся. Остальные пленники скоро позавидуют погибшему, неизвестный адепт ордена Лань даже не успел понять, что умер. А Мэн Яо стискивал зубы, сдерживая запоздалую дрожь: вида белых одежд в крови, в рвоте после пытки он бы не перенес. Может, Лань Сичэнь и не знает, где он сейчас, считает пропавшим. Небеса милостивы, если так. Мэн Яо снова стоял у перил, шум города казался зловещим. На что они все надеются?! На Вэй Усяня?! Темный путь не дарит человеку бессмертие и неуязвимость! Лань Сичэнь, о котором он так тщательно не думал в последнее время, появился в памяти, стоило назвать его имя про себя: светлый, спокойный, еще более недосягаемый, чем раньше. «Что мне делать, Сичэнь-сюн? Что?!» Мэн Яо, как никогда, понял наставления святых-бессмертных об отрешении от себя, когда в одном месте украл бумагу, в другом — стрелу, в третьем — талисман, чтобы его известия не попали в чужие руки. Лань Сичэнь может не поверить письму без подписи, но подписаться — осудить себя на смерть сразу. И вряд ли кто-то будет к нему так милосерден, как он к адепту Лань. Лишь бы не огонь! На огненные пытки отчего-то было смотреть страшнее всего, от запаха горелого мяса и волос долго потом мутило, даже вино не отбивало мерзкий привкус. Мэн Яо однажды предложил иной способ, надеясь лишь отвлечь Вэнь Жоханя, и это неожиданно сработало. Потом пришлось придумывать приспособления еще и еще, и, рисуя чертежи, Мэн Яо мысленно представлял перед собой не пленников в подвале, а хозяина цветочного дома. Или того гостя, от которого еле удалось отбиться, или Цзинь Гуаншаня. Если не он, так другие, пленники все равно не избегнут пытки, только от этого не будет никакой пользы восстанию, а чем ближе он к Вэнь Жоханю, тем точнее будут тайные письма. Вэнь Жохань по-прежнему только смотрел на все, что происходило в его спальне, изредка подзывая какую-нибудь из девиц к себе, но и шага не делая к постели. Девушки, юноши, вместе и по отдельности, брать и принимать, живые нефритовые жезлы и игрушки, стоившие как целый цветочный дом, — он ничему уже не удивлялся, даже когда увидел однажды в покоях очень странную женщину: немолодую, высохшую и откровенно уродливую, с рубцом вместо одного глаза. — Все обманчиво, Гуанъяо, даже Дао состоит из противоположностей. Твердое переходит в мягкое, черное — в белое и обратно. Против воли можно причинить не только боль, но и удовольствие, а можно стереть грань между ними. Ты ведь ее не хочешь сейчас, правда? — Нет, господин. — Когда захочешь, не старайся устоять любой ценой, все равно не сможешь. Но пока хватит сил, можешь бороться с собой. Поначалу Мэн Яо еще пытался запомнить, каких именно точек касалась старая ведьма, потом забыл о том, что надо бороться, потом — обо всем. Нельзя слишком долго чего-то бояться. Теперь только тень прежнего страха щекотала душу, когда он отправлял тайные донесения, каждый раз удивляясь после, что все еще не попался. А еще тщательно вспомнил все, что успел когда-то прочесть из свитка Лань Сичэня. Чтобы освоить искусство смертельных струн, надо было быть адептом ордена Лань и уметь играть на гуцине. Мэн Яо так не умел и, опираясь на вычитанное в сочетании с узнанным в Безночном городе, придумал свое. Многих струн ему не надо, достаточно одной, которую можно скрыть в теле, а если его потащат в подвалы, струна найдет путь к сердцу так же быстро, как Хэньшэн. В очередную ночь в покоях Вэнь Жоханя не оказалось никого, кроме хозяина, и Мэн Яо понял, что «обучение» закончено. Но теперь он ничего не боялся, даже смерти — теперь он сам может решить, когда умрет и как. И не будет думать сейчас о чем-то постороннем, будет только смотреть на главу ордена Вэнь с полной преданностью и восхищением. Кто достоин поклонения, если не глава солнечного ордена, сделавший из него то, что он есть, как из грязи, из глины лепят человечков? …Глиняная куколка, даже обожженная, слишком легко раскалывается. Мэн Яо подумал об этом еще раз, пока полз к себе: остаться до утра в покоях главы ордена Вэнь можно было только по его прямому приказу. Ноги подкашивались, и он повис на перилах, чтобы передохнуть и отдышаться. Заклинатели в цветочном доме всегда оставались с женщинами дольше, чем простые люди. Мэн Яо потерял счет, а сейчас, вдыхая ночной воздух, с трудом мог восстановить в памяти последовательность происходящего. Страсть Вэнь Жоханя была тяжела, как и его взгляд; наверное, он и вправду не выдержал бы ее тогда, в начале. Наслаждение, переходящее в муку, если ему не дают завершиться, и обратно, забытье, новая вспышка, негромкая насмешка: — Не в отца… Поначалу он еще боялся, что Вэнь Жохань как-то обнаружит или почувствует спрятанную в теле струну, потом забыл об этом и сейчас попробовал ощутить, — резкий укол напомнил, что все на месте. Безночный город глухо гудел внизу, неугомонный даже в ночи. Страшный, многоликий, многоглазый, все видящий и ничего не скрывающий, поглощающий и высасывающий если не жизнь, то душу. Город живой, но страшнее мертвого, расцветающий на крови, пусть она и не текла, но ступеням дворца, — Мэн Яо знал теперь, где она течет, и какое кровавое солнце встает над ним. Даже луна в усталых глазах показалась ему сейчас обведенной кровавым ореолом. …До солнца достать можно, но не до луны. «Лань Сичэнь…» Мысль была слишком быстра, мысль убежала вперед без его желания, мгновенно преобразив прекрасное лицо в удивленное, залитое румянцем, а потом нарисовала образ Лань Сичэня таким, каким он его не видел и даже не представлял прежде, — обнаженным, позволяющим себя ласкать. «Против воли можно доставить не только боль, но и наслаждение». — Нет! — прохрипел Мэн Яо сквозь зубы, замотал головой. Это все недавнее, это еще гуляет в крови вино, — что за привкус был у того, чем напоил его из своей ладони Вэнь Жохань, когда силы начали оставлять? Для Вэнь Жоханя, может быть, и нет разницы между грязью и золотом, но Лань Сичэня нельзя тронуть не то что грязной рукой — грязным взглядом или мыслью. И если раньше между ним и Лань Сичэнем была пропасть, то теперь это море, Дун Ин. Мэн Яо согнулся от острого приступа отвращения к себе. «Помоги мне, Сичэнь-сюн. Помоги мне остаться хотя бы тем, кого ты знал…» — Молодому господину плохо? — стражники осторожно подняли его. — Ничего. Я сам. Лучше лечь спать, разрешения не являться утром на тренировочное поле ему не давали. Когда пришло известие о гибели Вэнь Сюя, Мэн Яо вспомнил первый и единственный разговор с ним наедине — потом он еще встречал первого молодого господина Вэнь, иногда тот обращался к нему, но долгих разговоров больше не удостаивал. Значит, Лань Сичэнь сейчас где-то близко к Не Минцзюэ, если глава ордена Не вовремя получил сведения о том, куда направляется Вэнь Сюй. Хорошо, что в бою его встретил именно Не Минцзюэ, Вэнь Сюй был очень опасным противником. Идти к Вэнь Жоханю Мэн Яо сейчас побаивался, но не идти было нельзя. — Мне нужен Вэй Усянь, — Вэнь Жохань иногда думал при нем вслух, и сейчас едва обратил внимание на его появление. — Какую глупость сделал А-Чао… Мэн Яо молчал, будто набрал в рот воды, не соглашаться же было с осуждением молодого господина Вэнь. Единственного теперь. — Сперва Вэй Усянь. Может быть, мы с ним еще договоримся, а если нет, самого себя он вряд ли поднимет. Стоило раньше подумать о темном пути, как ты считаешь, А-Яо? — Господин желает… — Не ты, — раздраженно отмахнулся Вэнь Жохань. — На пути Тьмы ты долго не протянешь, и кого я тогда сделаю главой Ланьлин Цзинь? — Цзинь Гуаншань не признал меня. — Сам выберешь, что с ним делать. С ним, с Цзинь Цзысюанем и всеми остальными. Хочешь, вырежь и съешь сердца, хочешь, посади в клетки, хочешь, развлекайся как тебе понравится. Чему ты учился здесь, если не знаешь, как поступить с врагами? — Ничтожный ученик никогда не достигнет меры господина. — Врешь. Хочешь — заставишь Цзинь Гуаншаня тебя признать, а потом убьешь. Или хоть орденом Ланьлин Мэн нареки, мне все равно, под каким именем ты мне будешь служить. Но сперва — уничтожить Вэй Усяня. Он самонадеян и не хочет брать охрану. Лучше было бы его выкрасть, но если не получится — убить. Наверняка, а не как А-Чао. А что до пути Тьмы, я еще заставлю пойти по нему кого-нибудь из этих юнцов… Вэнь Жохань говорил больше и быстрее, чем обычно, хмурился и сжимал ладонь в кулак, и ни словом не упоминал Вэнь Сюя, но нависшую тучу гнева почти что можно было потрогать руками. — Не так сложно заставить человека пойти по пути Тьмы, А-Яо. Любого. Если кто-то умудрится привести ко мне Нефритов живыми, я осыплю его драгоценными камнями. — А того, кто приведет к господину Не Минцзюэ? — Мэн Яо рискнул и не прогадал. Вэнь Жохань поднял голову, взгляд привычно придавливал к полу. — А-Яо, тебе-то чего еще не хватает в Безночном городе? — Господин дал мне больше, чем я когда-либо мог надеяться, — Мэн Яо опустился на колени. — Пусть он даст мне еще возможность послужить ему. — Хорошо, — Вэнь Жохань протянул руку. Мэн Яо поцеловал ее и, поклонившись, вышел. Глядя на Не Минцзюэ, распростертого на полу Знойного дворца, Мэн Яо понял, что никогда не боялся его по-настоящему. Глава ордена Не был слишком прост сердцем, им легко было управлять, если знать, как. Сейчас Мэн Яо не растерялся бы, застань тот его за убийством, нашел бы другие слова. И не попал бы в Безночный город, и… Не Минцзюэ вел себя так, как должен был. Дао — следование своей природе, и все здесь поступали так, как должны были в соответствии с собой — и Вэнь Жохань, и Не Минцзюэ, и он, Мэн Яо. Теперь он понял, что это значит, — что ж, стало быть, таков его путь. — Делай что хочешь, — сказал Вэнь Жохань, когда живых в зале осталось только трое, если считать живым израненного Не Минцзюэ. И Мэн Яо сделал то, что хотел.