There are nights like that

Billie Eilish — When I was older

Тэхен слышит звонок в дверь и тут же вскакивает с места, отбрасывая джойстик. — Я открою! — кричит он родителям, скатываясь вниз по лестнице. У самого порога он тормозит, давая себе мгновение, чтобы отдышаться, и приглаживает встрепанные волосы ладонью. Бросив быстрый взгляд в зеркало, он распахивает дверь и расплывается в довольной улыбке. — Чонгукки! — Привет, хен, — парень вскидывает руку, чуть розовея щеками, и делает шаг вперед, заходя в дом. Тэхен тут же притягивает его к себе за воротник куртки, коротко и сочно целуя в губы. Чонгук слегка пошатывается, поплывшим взглядом находя его глаза, а потом слышит голоса взрослых со второго этажа и возмущенно приоткрывает рот. — Хен! Твои родители дома! Тэхен легкомысленно пожимает плечами и снова тянется к нему, жарко выдыхая в губы, но в этот раз Чонгук отстраняется сам, твердо качая головой. — Зануда, — фыркает Тэхен, хватая Чонгука за руку и таща за собой на кухню. — Мам, пап, ко мне пришел Чонгук! На лестнице раздаются шаги, и спустя мгновение в дверном проеме показывается мама Тэхена, застегивающая застежку крупной жемчужной сережки на ухе. — Здравствуй, дорогой, — тепло улыбается она, проходя внутрь и наливая себе воды в высокий прозрачный стакан. — Как у тебя дела? — Здравствуйте, — слегка кланяется Чонгук. Он всегда чувствует себя немного скованно в присутствии родителей Тэхена, которые считают их обычными друзьями и понятия не имеют, какие вещи Тэхен вытворяет с ним, стоит им остаться наедине. — Все хорошо, спасибо. — Сынок, мы полетели, — она целует Тэхена в лоб, тут же стирая большим пальцем отпечатавшуюся помаду. — Будем поздно ночью. Закроетесь сами, ключи у нас есть. Алкоголь не пейте, а если и пьете, то хорошо заметайте следы, чтобы мне не пришлось быть строгой и наказывать тебя. — Мам, — закатывает глаза Тэхен. — Иди уже, пожалуйста. Женщина легко улыбается и упархивает из кухни, обернувшись напоследок. — Чонгук, одна надежда на тебя, — говорит она, подмигивая ему, и Чонгук кивает. — Вы можете положиться на меня, — серьезно отвечает он. Тэхен фыркает, уходя в коридор, чтобы закрыть за ними дверь и возвращается спустя пару мгновений, подбираясь к Чонгуку, с благоговением смотрящему на него. Чонгук ничего не может с собой поделать — Тэхен слишком красив, когда двигается, вроде лениво, но в то же время удивительно грациозно. — Вы можете положиться на меня, — передразнивает он, упираясь руками в столешницу по обе стороны от его бедер. — Подлиза. Чонгук криво усмехается, отчаянно пытаясь усмирить колотящееся сердце. Они встречаются не настолько долго, и он был влюблен слишком давно, чтобы быстро привыкнуть к этому. К тому, как Тэхен смотрит на него, к его близости, к этим секундам до поцелуя, от которых сладко тянет внизу живота. Он кладет ладони на его плечи и сам до сих пор не верит в то, что имеет право это делать. Имеет право называть Тэхена своим. — Я хочу нравиться твоим родителям, — мягко признается он. — Это важно для меня. Взгляд Тэхена становится серьезным, и он перемещает ладони на маленькую талию Чонгука, успокаивающе поглаживая. — Ты же понимаешь, что это не будет иметь значения? Как бы они ни отнеслись к нашим отношениям, ты останешься моим. Чонгук непроизвольно охает, все еще не способный спокойно реагировать на такие откровенные фразы Тэхена. И последний пользуется этим, подаваясь вперед и накрывая его рот поцелуем. Чонгук забывает дышать. Он целовался раньше, конечно, но то, что с ним делает Тэхен, не поддается никакому объяснению. Он становится отзывчивым, мягким, принимает все, что дает ему Тэхен, послушно подстраиваясь под каждое его движение, но при этом не чувствуя над собой превосходства. Тэхен заставляет его почувствовать себя особенным. Он не давит и не напирает, оставляет пространство, возможность выбирать. И Чонгук, неуверенный, робкий Чонгук, очень ему за это благодарен. За комфорт, который он чувствует рядом с ним и которого ему так не хватало раньше. — Какой фильм смотреть будем? — отрываясь, спрашивает Чонгук. Дыхание у него тяжелое, и фильмы смотреть не хочется, хочется целоваться и лежать, переплетя ноги, прижавшись тесно-тесно, или заняться чем-то поинтереснее, но Чонгук учит себя не быть настолько зависимым от чужих прикосновений. Тэхен стонет, утыкаясь лбом в его плечо. — Ты меня с ума сводишь, — жалуется он, и Чонгук счастливо улыбается, запуская пальцы в волосы старшего и отдаваясь сладкому трепету в груди. Они стоят так некоторое время, успокаиваясь после поцелуя, и просто наслаждаются близостью друг друга, а потом Тэхен поднимает голову, задумчиво покусывая губы. — Может, ужастик посмотрим? Сегодня Хэллоуин, — предлагает он. Чонгука непроизвольно передергивает. — Давай без этого, пожалуйста, — хнычет он. — Я не переношу фильмы ужасов. Мы можем просто… рассказывать страшные истории? Поникшее было лицо Тэхена вновь светлеет, и Чонгук надеется, что он не будет придумывать что-нибудь слишком жуткое. Он чересчур впечатлительный, и вообще вся эта крипи-паста не для него. Есть серьезные причины, по которым он старается держаться подальше от всего, что включает в себя понятие «страх». — Отличная идея! Тогда бери пиццу и иди в гостиную, я колу достану из холодильника. Чонгук кивает и, украв последний короткий поцелуй, подхватывает две огромные коробки с еще теплой пиццей и уходит в гостиную, устраиваясь прямо на полу и взволнованно ерзая. Честно говоря, если бы Тэхен настоял, он бы согласился смотреть ужастик, потому что он согласен на все, что приносит Тэхену удовольствие. Хорошо, что его парень не торопится пользоваться этим. Через несколько минут он приходит в гостиную, держа в руках несколько баночек колы и две бутылки пива. Чонгук выгибает брови, глядя на него, а он пожимает плечами, самодовольно улыбаясь. — Были в моей комнате, — объясняет он, садясь рядом с Чонгуком так, чтобы их бедра плотно прижимались друг к другу, от чего Чонгуку становится вдруг слишком жарко. Он откидывается спиной на диван, открывая одну из бутылок. — Твоя мама наказала не пить, — укоризненно хмурится Чонгук, но Тэхен только фыркает. — Это обычное пиво, с него ничего не будет, — говорит он. — Но если не хочешь, то не пей, конечно, я не заставляю. Чонгук ломается недолго и, завороженный тем, как Тэхен закидывает голову, когда пьет, протягивает руку за второй бутылкой. Тэхен усмехается, но молчит, открывая для него бутылку. Они пьют в тишине, заедая алкоголь пиццей, и Чонгуку становится спокойно и хорошо, уютно. Тепло тела Тэхена волнует, а каждый раз, когда их пальцы встречаются, неловко перебирая друг друга, внутри все будто прошибает легким разрядом тока. Чонгук ощущает это каждой клеточкой кожи, слышит это в мирном молчании, видит это в островках света на полу. Любовь. Он никогда раньше такого не чувствовал, но все равно угадывает безошибочно. И знает, что Тэхен думает о том же самом. Самое ценное, что дарит ему любовь, — это забвение. Возможность не думать о том, что не дает ему спать без кошмаров. Расслабленный и мягкий, он придвигается ближе к Тэхену, когда они допивают пиво, и кладет голову на его плечо. Мысли ленивые и размякшие, он вспоминает о том, что они хотели устроить марафон страшных историй, и надеется, что Тэхен забудет об этом. Но Тэхен не забывает. Он начинает говорить, рассказывает что-то про кладбище, оживших кошек и другую муть — Чонгук не особо вслушивается. Он берет его за руку и ведет подушечками пальцев по длинной узкой ладони, оглаживает костяшки и млеет от того, сколько нежности расцветает в его груди. — …было страшно? Чонгуку требуется несколько секунд, чтобы понять, что Тэхен закончил свою историю и теперь ждет его ответа. Он поднимает поплывший взгляд и улыбается уголками губ. — Очень. Тэхен закатывает глаза и пихает его в бок. — Ты меня не слушал! Чонгук делает максимально виноватый вид, обнимая руку Тэхена и потираясь щекой о его плечо. Тэхен смягчается, целуя его в макушку, и Чонгук жмурится от удовольствия. — Ладно, теперь твоя очередь. Посмотрим, сможешь ли ты заинтересовать меня, — решает Тэхен, и Чонгук стонет, сползая ниже и пряча лицо на его груди. — Может, не надо? — просит он, пользуясь своей беспроигрышной техникой щенячьих глаз, но в этот раз она проигрывает, потому что Тэхен, оскорбленный тем, что младший его не слушал, неумолимо качает головой. — Давай-давай. Чонгук вздыхает обреченно, закрывая глаза, чтобы как следует подумать. Он не знает, о чем рассказывать. Всю жизнь отчаянно ограждающий себя от любых страшилок, он вдруг понимает, что действительно не знаком ни с одной более-менее достойной внимания Тэхена историей, кроме той, что воплощается в его жизни. Чонгук выпрямляется, откашливаясь, и осознает, что в мыслях царит идеальный порядок, а легкое алкогольное опьянение как рукой сняло. Протерев ставшие внезапно влажными ладони о джинсы, он откашливается. — Есть у меня одна история, — тихо начинает он, глядя на Тэхена из-под ресниц. — Не знаю, покажется ли она тебе жуткой, но меня… Меня уже много лет от нее бросает в дрожь. Он сглатывает, ощущая неуверенность. Он никогда ни с кем об этом не разговаривал, а реакция Тэхена для него гораздо важнее, чем реакция любого другого человека, и он просто надеется, что сможет перевести все в шутку, если что-то пойдет не так. — У меня был брат-близнец, — набрав в грудь побольше воздуха, заговаривает он, — который умер, когда мне было десять. И это не что-то грустное, мне не нужны соболезнования или что-то вроде того, потому что… Потому что я его не помню. Это странно, понимаешь, я ведь был не настолько маленьким, чтобы не запомнить того, с кем проводил почти все свое время. Еще более странным это кажется, если подумать о том, что я помню все остальное. Я помню многие вещи, начиная с четырех лет, но своего родного брата — нет. Как будто его стерли из моей памяти. Он находит взгляд Тэхена, но тут же отводит свой. О таком проще говорить, не видя чужих эмоций, потому что со своими-то справиться нелегко. Атмосфера неощутимо меняется, и несмотря на то, что свет горит так же ярко, за окном так же слышны проезжающие машины и голоса детей и взрослых, становится будто мрачнее. — О нем никогда не говорил мой отец, или другие наши родственники, зато его очень хорошо помнит моя мать, — Чонгук неосознанно хмурится. — Она заставляла меня вести себя так, будто он еще жив. Она никогда не обращалась ко мне в единственном числе, никогда не покупала что-то для меня одного, не готовила на меня одного… И она запрещала мне говорить об этом с другими, даже с отцом. Один раз я случайно обмолвился с отцом о братике, а потом слушал всю ночь, как они с матерью ругались — он обвинял ее в том, что она сумасшедшая, что не нужно переносить свои галлюцинации на ребенка и все такое. Папа сообщил мне, что никакого брата у меня никогда не было, и с тех пор мама об этом тоже не заикалась, разве что называла меня другим именем порой. У Тэхена настолько напряженный вид, что в любой другой ситуации Чонгуку бы стало смешно. Он внимательно ловит каждое его слово, и Чонгук даже немного горд тем, что ему удалось настолько его заинтересовать. — А потом начало происходить нечто действительно странное. Мои друзья обсуждали нашу встречу, хотя я точно помнил, что в тот день не выходил из дома. Папа покупал мне какие-то вещи или еду, которые я давно просил, хотя я даже не думал об этих вещах. Мне приписывали слова, которых я не произносил, действия, которых не совершал… Как будто у меня раздвоение личности. И тогда я начал задумываться, что, если мамин бред про брата-близнеца — правда? Я не обсуждал это ни с кем, потому что боялся, что меня посчитают сумасшедшим, но в то же время не мог выкинуть это из головы. И мне не было страшно. Скорее, волнительно как-то. Я связывал образ умершего брата, которого даже не помнил, с образом ангела-хранителя. Пока не произошло то, что изменило все мое впечатление и заставило меня мучиться от кошмаров долгие годы. Он замечает, как Тэхен подбирается к нему ближе, накрывая его руку своей, и слабо улыбается ему в знак благодарности. — У меня была собака, я просил о ней еще с самого детства. Мне подарили Джимми, когда мне было шесть. Это был золотистый ретривер, совсем еще крошечный. Я очень к нему привязался, мы росли вместе, и он был моим лучшим другом. Однажды родители уехали на ночь в гости, такое бывало иногда, я всегда предпочитал дома оставаться, чем с ними куда-то мотаться. Я выключил свет, лег в кровать и спустя время почувствовал, как пес забрался рядом, но не обратил на это внимания. Родители запрещали ему забираться на мебель, но я уж точно не думал его выгонять. Я проснулся под утро от странного чувства, как будто я не один. Знаешь, как говорят? Если ты просыпаешься посреди ночи, значит, на тебя кто-то смотрит. Мне стало не по себе, но я знал, что Джимми лежит слева от меня и прижался спиной к нему покрепче. Он ерзал в кровати, как будто тоже хотел лечь чуть ближе. Я уже начал снова засыпать, как вдруг… — Чонгук вздыхает, подавляя дрожь и пропуская историю через себя. — Как вдруг услышал скулеж на кухне. Тэхен ощутимо вздрагивает, и Чонгук поднимает на него взгляд. — Я не могу передать словами, что почувствовал в этот момент. Я вскочил с кровати и вылетел из комнаты с такой скоростью, что любой бегун бы мне позавидовал. Сон сняло как рукой, — Чонгук словно видит это все наяву, словно ощущает все на себе. Животный, не поддающийся никакому объяснению страх, который накрыл его с головой, когда он осознал, что всю ночь в его кровати была не его собака. — Кто это был? Я понятия не имею. Я захлопнул дверь в свою комнату, так и не решился обернуться. Я побежал на кухню в надежде найти там Джимми, и я… нашел. Он несколько раз облизывает губы и тянется к ближайшей баночке колы, чувствуя, как пересохло во рту. Сделав несколько глотков, он собирается с духом и продолжает. — Он лежал на полу в луже собственной крови. У него был вскрыт живот, причем порез был такой, что его можно было бы спасти, если бы ему оказали помощь сразу. А так он лежал всю ночь, истекая кровью, не в силах подняться… И я не понимаю, до сих пор, черт возьми, не понимаю, почему я не услышал его раньше. Как будто он был настолько обессилен, что не мог издать ни звука, но в последний момент словно почувствовал, что я в опасности. Я не знаю, что бы со мной произошло, если бы я задержался в комнате еще на немного, — голос Чонгука его подводит, но он упрямо продолжает. — Представляешь, какая картина открылась моим родителям, когда они вернулись? Их сын, весь в крови, сжимает в руках убитую собаку. Естественно, в моей комнате к тому времени уже никого не было. Я помню, как отец кричал… Обвинял меня, говорил, что я сумасшедший, а у меня даже не было сил отрицать, хотя я не был виноват. Я был потрясен, напуган и разбит. И мать впервые за долгие годы вспомнила о своем бреде с близнецом. Она не двигалась, пока отец ругал меня, а потом вдруг сказала «он пришел забрать то, что принадлежит тебе». И упала в обморок. Чонгук делает паузу, поднимая взгляд на ошарашенного Тэхена, круглыми глазами глядящего на него. — И я могу поклясться тебе, я не убивал собаку. Я бы никогда не смог это сделать, ни под каким предлогом. Знаешь, что это значит? Это значит, что в доме все это время кто-то был. С того момента, как уехали родители, или еще раньше. Он замолкает, с опаской ожидая реакции Тэхена. — Черт возьми, Чонгук, — дрожащим голосом начинает он. — Это просто невероятно. Я прям чувствую мурашки. Знаешь, ты это здорово придумал — так связал все с реальностью… У тебя ведь тоже собака недавно умерла. Где ты нашел эту историю? Чонгук невесело усмехается, обхватывая плечи руками. Черт, ну конечно. Он подумал, что это выдумка. Любой бы подумал так на его месте. — Нигде, — признание вырывается само собой, и Чонгук не успевает себя остановить. — Это реальная история, Тэхен. Я рассказывал тебе, что моя собака умерла, я просто не уточнял, как. Лицо Тэхена становится белым как мел. Чонгуку хочется плакать — он рассказал то, что тревожит его, самую темную свою тайну, и он ждет, что Тэхен сейчас выгонит его, испугается, посчитает сумасшедшим и оборвет все связи. Он понимает это. Неизвестно, как он сам бы отреагировал на такую историю, если бы был нормальным. В воцарившейся тишине слышно, как Тэхен двигается к нему, а в следующую секунду Чонгук чувствует крепкие руки на своих плечах. — Все хорошо, — шепчет Тэхен ему на ухо. — Ну чего ты плачешь? Все хорошо, я рядом. Я защищу тебя. Плачет? Чонгук начал плакать? Он утыкается лицом в шею Тэхена, надрывисто всхлипывая. Слезы оказываются неожиданно сильными, почти перерастают в истерику. Столько лет Чонгук жил в страхе, неспособный ни с кем этим поделиться, абсолютно уверенный, что сходит с ума, и теперь чувствует такое облегчение от того, что Тэхен принял это, не стал насмехаться над ним. Всего один недоверчивый взгляд Тэхена — и Чонгук бы сломался. Тэхен ждет, пока Чонгук успокоится, гладит его по спине, целуя то в кончик уха, то в висок. Он почему-то не сомневается в словах Чонгука. Это все хоть и звучит как бред, но бредом не кажется. Чонгук всегда был немного замкнутым, отстраненным, каким-то зашуганным, и Тэхену нравилось видеть, как он открывается для него, хотя едва ли он рассчитывал увидеть за слоем брони такую сердцевину. И если бы он узнал об этом в самом начале их знакомства, он бы, скорее всего, ушел. Но сейчас он слишком глубоко во всем этом, влюблен слишком сильно, чтобы так просто его оставить. — Все хорошо, да? — спрашивает он, когда Чонгук немного успокаивается. — Мы можем посмотреть фильм. Любой, какой ты захочешь. Я могу поцеловать тебя. Могу сидеть с тобой в обнимку всю ночь. Все, что угодно. Чонгук шмыгает носом, поднимая на него покрасневшие глаза, и вытирает рукавом оранжевой толстовки мокрое лицо. Он похож на котенка, и Тэхен не сдерживается, целуя его в кончик соленого от слез носа и не чувствуя ни капли отвращения. История Чонгука кажется жуткой, но это всего лишь история, а их объятия сейчас — реальность. Дом Тэхена, плазма, коробки с пиццей — это все реальность. Нечего бояться. Ведь так? Чонгук выбирает «Дрянных девчонок», и Тэхен старательно закатывает глаза, но ничего не говорит, ставя то, что хочет младший. Они перебираются на диван, и Тэхен прижимается к Чонгуку со спины, сосредотачиваясь скорее на том, чтобы оставить побольше засосов на светлой шее, чем на самом фильме. Чонгук поначалу молчит, а потом, видимо, отходит от своей истории, которой хотел запугать Тэхена, а запугал в итоге самого себя. Он бурчит что-то себе под нос, комментируя действия разных персонажей, и Тэхен прячет хихиканье в его волосах, чтобы не смущать его. Чонгук не умеет смотреть фильмы молча, и это одна из множества его очаровательных черт. Они доходят примерно до половины фильма, когда раздается звонкий щелчок, и весь дом погружается в темноту. Чонгук испуганно вскрикивает, впиваясь в ладонь Тэхена с такой силой, что тот болезненно шипит. — Полегче, котенок, — предупреждает его Тэхен, освобождая руку и тут же обнимая дрожащего от потери контакта Чонгука за плечи. — Пробки выбило, наверное. Надо сходить посмотреть. — Я с тобой, — Чонгук утверждает, но звучит скорее как мольба. — Конечно, — Тэхен поднимается, нащупывая телефон на полу и включая фонарик. Чонгук выглядит бледным и зашуганным, огромными глазами глядя на него, и чуть не плачет от благодарности, когда другой рукой Тэхен обхватывает его талию. — Пойдем, это в коридоре. Они двигаются медленно, но если Чонгуку так спокойнее, то Тэхен ничего не имеет против. Добравшись до щитка, он открывает панель, направляя свет фонарика на ровную линию выключателей. Все в порядке. — Странно, — бормочет он себе под нос. — Почему же не работает? — Тэхен, — доносится со стороны тихий голос Чонгука. — Я не думаю, что дело в пробках. Тэхен оборачивается, освещая фонариком коридор, и видит силуэт Чонгука напротив дверного проема, ведущего на кухню. Он подходит ближе к нему, поворачиваясь туда, куда он смотрит, и поначалу теряется, потому что натыкается на сплошную черноту. Он хмурится, не сразу соображая, что именно не так, а потом переводит туда свет от телефона и непроизвольно охает. Тусклое голубоватое свечение фонарика освещает кухню, выхватывает белые очертания оконной рамы, но за стеклом ничего нет. Будто их засосало в черную дыру. Секундой позже к нему приходит осознание того, насколько тихо стало, словно кто-то обрубил все звуки улицы. — Что за херня, — выдыхает он, направляясь к окну и чувствуя, как Чонгук хватает его за руку, но не останавливает, а просто идет за ним. Они подходят к окну, выглядывая в него, и Тэхен специально выключает фонарик на телефоне, но на улице все равно не видно ни зги. Как будто разом потушили весь свет на планете. Тэхену передается страх Чонгука, и атмосфера становится напряженной, но он не дает себе испугаться. Хватит с них и одного Чонгука, кто-то должен оставаться спокойным. Он идет к одному из кухонных шкафчиков, доставая оттуда набор свечей, и криво улыбается. — У нас будет очень романтический вечер, — замечает он, нащупывая зажигалку возле плиты. Но Чонгуку шутка явно не показалась смешной. Он даже не улыбнулся, стеклянными глазами глядя на неровное пламя свечи, которую Тэхен только что зажег. Он белый, как мел, и ему определенно тяжело дышать. Тэхен даже с расстояния может сказать, что на его руках останутся красные лунки от того, с какой силой он сжимает кулаки. — Чонгукки, — зовет он, и Чонгук усилием воли поднимает на него полные животного ужаса глаза. Тэхену становится не по себе, но он давит улыбку. — Все хорошо. Ничего страшного, да? Это просто свет. Чонгук напряженно кивает, и Тэхен обходит стол, приближаясь к нему и заключая его в объятия. Он как будто каменный — все тело сковано, неподвижно. Тэхену становится мучительно больно и немного страшно — неужели все, что он пережил, настолько жутко? Неужели это действительно пугает его даже сейчас, когда он не один? Тэхен успокаивающе поглаживает его по спине, и когда Чонгук расслабляется, вспоминает об одной очень важной вещи. — Надо бы вынести на улицу светильник, — задумчиво тянет он. — Как родители дорогу найдут в такой темноте? И, обрадовавшись собственной догадливости, он отстраняется и уже идет в чулан, но Чонгук снова его останавливает, с отчетливой паникой глядя ему в глаза. Скованность ушла, и на ее место пришла неконтролируемая дрожь. — Не нужно светильник, — молит он. — Пожалуйста! Тэхен недоуменно смотрит на него, не понимая, в чем проблема. — Почему? Чонгук с трудом сглатывает, и его глаза становятся будто еще больше, жутковатая тень от ресниц дрожит на щеках. — Разве ты не знаешь? Сегодня страшная ночь, — голос Чонгука кажется настолько испуганным, что вот-вот сорвется. — Нельзя оставлять свет на улице. Это привлекает… нечистые силы. Тэхен хоть и проникся атмосферой, но фырканье сдержать не может. — Ты серьезно, Гук? Но Чонгук только сильнее впивается в его руку, не давая ему сделать ни шага. — Ну хватит, — немного раздраженно говорит Тэхен, стряхивая его с себя. — Это не шутки, если родители придут ночью, а фонари гореть не будут, они могут просто не найти нужный дом. Они даже не на машине! Чонгук едва слышно всхлипывает, и от этого Тэхену становится хуже, чем если бы он просто заревел. Он больше не протестует, только зацепляется кончиками пальцев за подол его футболки, следуя за ним в коридор. Становится неловко, и Тэхен понимает, что перегнул палку, но молчит, не торопясь извиняться. Редко когда в своей жизни он боялся, особенно того, что не может увидеть, отсюда и любовь ко всяким фильмам ужасов и стремным историям, поэтому он, как ни старается, не может разделить страх Чонгука к тому, что, может, и не реально. А вот возможность того, что родители будут рассержены и накричат на него, если не сразу в темноте и под градусом найдут дорогу к дому, вполне реальна, и Тэхен предпочитает ее избежать. Он находит в чулане какой-то стеклянный светильник, который они покупали, когда украшали дом к новому году, и проверяет, работает ли он. Все это в гробовой тишине, нарушаемой только редкими шумными вздохами Чонгука, прилипшего к его спине. Тэхен чувствует телом мелкую дрожь младшего и практически видит его виноватый побитый взгляд, он обещает себе, что как только вынесет светильник, тут же залюбит Чонгука до такой степени, чтобы в нем не осталось сил бояться. Он улыбается своим мыслям, подходя к входной двери, и только возле нее оборачивается на съежившегося Чонгука. — Выйдешь со мной или побудешь здесь? Чонгук колеблется пару секунд, бегая взглядом от двери к его лицу, а потом решительно хватается за его руку. — С тобой. Тэхен не выдерживает, целуя его в кончик носа и ласково улыбаясь. — Мой храбрый малыш. Чонгук не реагирует на его слова, хотя в любой другой раз бы уже зарделся и отвернулся. Он гулко сглатывает, готовясь к выходу на улицу так, словно это выход на эшафот. Тэхен уныло кривится и щелкает замком, распахивая дверь. Чонгук издает сдавленный звук, прежде чем вывалиться наружу за ним, и Тэхена пробирает дрожь. Вот теперь ему становится действительно не по себе. Он не видит даже ступеньку лестницы крыльца, не говоря уже о дороге или других домах. Впервые на его памяти ночь такая темная, такая студеная, даже звезды словно потухли одна за другой. Но гораздо сильнее его напрягает тишина. Сегодня все празднуют Хэллоуин, некоторые дети даже, следуя американской традиции, ходят за конфетами, но сейчас все как будто вымерло. Тэхен изо всех сил старается игнорировать мурашки, бегущие по спине и голым рукам. — Мы что, пропустили конец света? — неуверенно шутит он, но Чонгук, ожидаемо, не смеется. Ему и самому не до смеха, если честно. Он размышляет несколько секунд о том, куда прицепить светильник, пока не вспоминает о гвоздике на двери, на который они обычно вешают венки перед Рождеством. Сделав это, он зовет Чонгука и холодеет, когда не получает ответа. — Чонгук? — чуть громче повторяет он, медленно оборачиваясь, но в кромешной тьме ничего не видно. Дорожка перед его домом выложена гравием, и он бы услышал шаги, если бы Чонгук решил его разыграть, но он ничего не слышал. И ничего не слышит сейчас. — Это не смешно, слышишь? Где ты? Тишина в ответ заставляет его поежиться. Прошло буквально несколько секунд с тех пор, как они вышли, куда он мог деться? Тэхен неуверенно поглядывает на дверь. Он запер ее, чтобы повесить светильник, так что внутрь незаметно Чонгук бы точно не зашел. — Чонгук? — снова зовет он, и тьма поглощает его голос, словно живая. Он сглатывает ставшую внезапно вязкой слюну, разворачиваясь и медленно спускаясь с крыльца, все еще надеясь на то, что Чонгук выскочит откуда-нибудь, смеясь от не особо удачного розыгрыша. Против воли в голову лезут дурацкие мысли. Что там говорил Гук о привлечении нечистой силы? Он бросает взгляд через плечо на маленькую лампочку фонарика, тускло пробивающееся сквозь темноту свечение, и думает о том, что без нее обратно не дойдет, но все равно выходит, скрипнув калиткой. Тэхен не верит в паранормальные штуки. Это все бред, придумано, чтобы пугать сопливых детишек. Никаких призраков и злобных братьев-близнецов не существует, и даже смерти собаки Чонгука можно найти достойное объяснение. Тэхен в это не верит. Он не верит, но почему же так страшно сейчас, что даже вдохнуть чуть громче кажется недопустимым? Все это слишком странно — тишина, темнота, холод, хочется вернуться в дом, спрятаться от всего и ждать, забившись в угол, пока мир придет в себя. Но воспоминание о Чонгуке, напуганном и дрожащем, умоляющим его не выходить на улицу, заставляет его идти вперед, периодически зовя его по имени. — Я обещал защитить тебя, — упрямо говорит Тэхен сам себе, сжимая ладони в кулаки. Холодно настолько, что кажется, будто этот холод пробирается под кожу, обволакивает внутренности. Несколько раз Тэхен спотыкается, несколько раз оборачивается, успокаивая колотящееся сердце, когда ему кажется, что он слышит шаги. И почему-то он знает, что это бесполезно. Он не найдет Чонгука. Чонгук исчез, и ему страшно, потому что он не понимает, что происходит. Все же было нормально, в какой момент их из романтической комедии перенесли в фильм ужасов? — Чонгук… — неуверенно зовет он и стопорится на месте, словно наткнувшись на невидимую стену, когда слышит чей-то смех за спиной. В любой другой раз он бы обрадовался — он не один, тут есть еще кто-то, но сейчас… Сейчас чужое присутствие не вызывает ничего, кроме волны животного страха, поднимающегося откуда-то из живота и застревающего в глотке. — Чонгук? Смех раздается ближе, и это определенно голос Чонгука, но это не… это не Чонгук. Тэхен может сказать точно, смех Чонгука ласковый, приятный и звонкий, а эти звуки никак нельзя назвать приятными. Тэхен чувствует себя так, словно проглотил тяжеленный камень. — Чонгук, — еще тише повторяет он, больше надеясь на то, что его не услышат. Несмотря на обжигающий холод, вся его спина мокрая от пота, футболка неприятно липнет к ней, но это последнее, что его волнует сейчас. Гораздо сильнее его волнует то, что смех приближается, и он может различить шарканье ног, и его мысли кричат о том, что нужно бежать, но тело не может двинуться. Он не должен оставлять Чонгука на улице одного, ведь так? Оглушенный своим страхом, он не сразу ощущает чужое дыхание на затылке, но в момент, когда ледяные пальцы смыкаются на его запястье, он словно на автомате вырывается, бросаясь в сторону своего дома с такой скоростью, которую не демонстрировал ни один бегун ни на одних соревнованиях. Мысли о Чонгуке исчезают, исчезают вообще любые мысли кроме одной, подсознательной, — добраться до дома. Воображение рисует ему звуки чьих-то шагов, чьего-то сбивчивого дыхания, чьего-то смеха, и Тэхену впервые в жизни действительно хочется плакать от страха. Он и не думал, что успел уйти настолько далеко, и он уже теряет надежду добраться до дома, потому что у него такое чувство, что он бежит из ниоткуда в никуда, как вдруг темноту прорезает маленький тусклый огонек света — тот светильник, который он оставил на двери! Это придает ему сил, и он ускоряется, перелетая через калитку и рывком распахивая дверь, чтобы тут же ее за собой захлопнуть и закрыть на замок. Он сползает по ней вниз, тяжело дыша и накрывая мокрые щеки ладонями. Его тошнит от осознания, что Чонгук остался на улице, и еще сильнее тошнит от того, что он знает, что не сможет выйти туда снова. Что-то буквально дышало ему в спину, и, возможно, этим чем-то была его смерть. — Прости меня, — рыдает Тэхен, закрывая лицо ладонями и отчаянно молясь, сквозь всхлипы и позорные завывания, чтобы это все было дурным сном. Это все и похоже на сон — какой-то жуткий, неестественный сон. — Простить за что? Тэхен резко обрывает рыдания, вскидывая голову и едва не давится воздухом, когда видит перед собой Чонгука, держащего в руке телефон с включенным фонариком. — Ты в порядке, хен? — взволнованно спрашивает он. — Я не понял, куда ты исчез, и вернулся в дом. Хорошо, что ты пришел. Знаешь, те, кто остаются снаружи в такие ночи, исчезают навсегда. Тэхен ошарашенно смотрит на него, целого и невредимого, и не может сдержать истерического смеха. Это точно Чонгук. Абсолютно точно он. Он поднимается на дрожащих ногах и тянется к нему, обнимая за плечи и буквально вжимаясь в него. — Ты здесь, — едва слышно шепчет он, зарываясь пальцами в его волосы. — Спасибо, господи, спасибо, что ты здесь. Облегчение накрывает его так резко, что он не сразу понимает, что Чонгук уже совсем не дрожит и вообще не кажется напуганным. Он отстраняется от него, держа его за плечи, словно если он отпустит, то Чонгук снова исчезнет. — Ты в порядке? — сипло спрашивает он, вглядываясь в его лицо, на котором играют тени от горящих на кухне свечей. — Больше не боишься? Чонгук насмешливо усмехается. — Если кто и боится из нас, Тэ, то это точно не я, — отвечает он, и Тэхен прищуривается. — Это хорошо, — бормочет он, делая шаг назад, но Чонгук перехватывает его ладони, умоляюще заглядывая ему в глаза. — Поцелуешь меня? Просьба кажется такой простой, и в любое другое время Тэхен был бы рад ее исполнить, но в этот раз ему почему-то отчаянно не хочется приближаться к Чонгуку. Он все равно целует его, надеясь, что это дурацкое чувство, стягивающее внутренности, пройдет. Чонгук отвечает неожиданно яростно, совсем ему несвойственно. Он впивается в бок Тэхена, кусая его губы, и Тэхен охает, отстраняясь. Он хочет возмутиться, но не успевает сказать ни слова, как Чонгук тянет его в гостиную. — Пойдем на диван, хен. Тэхен покорно идет за ним, удивляясь внезапной перемене в поведении. Чонгук трясся от страха, когда они были вдвоем, а проведя в одиночестве какое-то время, он вдруг стал спокойным и уверенным. И требовательным, мысленно добавляет он, когда Чонгук пихает его на диван, заставляя завалиться на спину, а сам садится на его бедра. Тэхен приподнимается на локтях, встречая его губы, и теряется от внезапного напора, с которым Чонгук отвечает на поцелуй. Ладно, он не собирается жаловаться на то, что его парень внезапно стал таким отзывчивым. Ему нужно отвлечься от того, что творится за окном, нужно забыть о том, от чего он убегал, нужно перестать бояться. Чонгук переходит с поцелуями на его шею, и Тэхен откидывает голову. Чонгук целует и засасывает кожу почти больно — Тэхену не нравится. Он пытается сосредоточиться на ощущении тела Чонгука под ладонями, но напряжение не проходит. Это чувство, будто что-то не так, засело в груди, и все кажется слишком чужим — комната, диван, свет от нескольких свечей, которые Чонгук, видимо, перенес сюда. В какой-то момент Чонгук кусает его с такой силой, что едва не прокусывает кожу до крови, и Тэхен резко отстраняет его от себя. — Черт, полегче, — грубо выплевывает он, потирая мокрое пятно на шее, и Чонгук дует губы. — Прости, хен, — виновато говорит он, отводя взгляд в сторону. — Я просто… это все так непривычно. Тэхен хмурит брови. В каком смысле непривычно? Это не первый их секс, и он точно знает, что Чонгук не был девственником, когда они начали встречаться. Но он не успевает задуматься над этим надолго, потому что Чонгук снова нападает на него с поцелуями, отстраняясь только для того, чтобы стянуть с себя черную толстовку. Черную? Разве он был не в цветной? Тэхен не может вспомнить цвет. Красная? Желтая? Или все-таки черная? Он не понимает, почему это так важно сейчас. Все происходящее начинает казаться все более и более странным. Ладонь Чонгука забирается под его футболку, больно сжимая и царапая кожу, и Тэхен словно в трансе отвечает на его грубоватые жадные поцелуи, не проявляя никакой инициативы. Внезапно хочется спать, и Тэхен отвлекается на это, но Чонгук, кажется, даже не замечает. Отстранившись, он плотоядно облизывается, и его глаза поблескивают в темноте. — Черт, ты такой вкусный, Тэхен. Тэхену кажется, что в уголке его губ застыла кровь, и он ошарашенно выдыхает, касаясь ноющего места на шее, невольно вздрагивая, когда пальцы нащупывают вязкую влагу. Он переводит взгляд на Чонгука, уже открывая рот, чтобы спросить, что это такое, как вдруг раздается стук в дверь. Тэхен замирает, и страх резко возвращается, больно скручивая живот. — Пойду посмотрю, кто там. Заодно схожу в туалет, — Чонгук очаровательно улыбается, спрыгивая с его бедер и оборачиваясь на ходу. — Не скучай без меня, хен. Тэхен откидывается на подлокотник дивана, разглядывая свои пальцы, на которых тонкой алой пленкой застывает кровь. Чонгук только что добровольно вызвался открыть дверь? Не то чтобы он стремился встречаться лицом к лицу с тем, кто оказался в такой час на пустой темной улице, особенно после того, с чем столкнулся на этих улицах сам, но ведь Чонгук… Он так боялся, а теперь сам пошел в темный коридор, чтобы открыть незнакомцу дверь… Тэхен резко садится, пораженный мыслью. — Что за херня, — бормочет он. Его как будто снова и снова перемещают из фильма в фильм, и теперь он оказался в каком-то дурацком бдсм-порно. Чонгук даже засосы боялся ему оставлять, что за чертовщина с ним происходит? — Он не должен открывать дверь! Он настолько занят своей тревогой, что не сразу слышит вибрацию своего телефона, который Чонгук в порыве страсти бросил куда-то на пол. Он оглядывается, сердце глухо бьется в груди, но в этот момент Чонгук возвращается в комнату. Он замирает на мгновение, находя взглядом лежащий экраном вниз телефон, и приближается к Тэхену быстрее, чем Тэхен успевает даже подумать о том, чтобы потянуться за ним. — Ошиблись домом, — объясняет Чонгук, хватая его за плечи и прижимая к дивану. — Не отвечай. — Вдруг там что-то важное? — растерянно спрашивает Тэхен, не понимая, почему младший вдруг так напрягся, как-то сразу забывая о том, что кто-то ходит сейчас по улицам. Как кто-то мог ошибиться домом, если их дом — единственный, выделяющийся из темноты? — Разве может быть сейчас что-то важнее меня? — тихо говорит Чонгук и смотрит на него так… так, как смотрел бы Чонгук, — немного неуверенно, с опасением быть отвергнутым, с щемящей преданностью, что Тэхен перестает сопротивляться, обхватывая его за шею и притягивая к себе. — Конечно, нет, — шепчет он в его губы, прежде чем поцеловать его, в этот раз полностью контролируя поцелуй, сохраняя его нежным, медленным. Чонгук коротко хнычет, выгибаясь и потираясь своим стояком о его бедро, и Тэхен довольно улыбается. Наконец-то все становится знакомым — то, как Чонгук подается ему навстречу, как двигается, как отвечает на его прикосновения. Телефон продолжает звонить, но Тэхен уже не обращает на это внимания, слишком занятый тем, чтобы доставить им обоим удовольствие и слишком обрадованный тому, что у него получается, наконец, возбудиться. Чонгук такой горячий, его тело почти обжигает, когда он снимает с себя майку и пытается снять футболку с Тэхена. Его пальцы дрожат, когда он забивает на это, заставляя Тэхена рассмеяться, и вместо этого начинает расстегивать свои джинсы. И Тэхен забывает обо всем, в прямом смысле. Он не помнит, из-за чего так переживал, чего так боялся, он вряд ли сможет сказать, почему везде горят свечи, как давно выключили свет и откуда у Чонгука эта черная толстовка, ведь его Чонгукки никогда не носил темные вещи. Такое чувство, будто руки, губы и голос Чонгука вгоняют его в какой-то транс, заставляя сосредоточиться только на нем. В мире больше ничего не существует, нечего бояться, не о ком переживать. Ему плевать, кто звонит, плевать, кто приходил, плевать на все, кроме того, как хорошо Чонгук его целует, как сладко ласкает. Звонки на телефон резко прекращаются, но в этот момент снова раздается стук в дверь, и Чонгук раздраженно рычит, его глаза темнеют, и Тэхен сам внезапно пугается такой перемены. Что ж, он не завидует тому, кто вновь и вновь ошибается домом. Он встает и медленно выходит из комнаты, и Тэхену, наблюдающему за ним, приходит в голову мысль о том, что он ведет себя как злой брат-близнец Чонгука. Эта мысль должна быть смешная, но почему-то отдается внутри тревогой. Что-то он слышал про брата-близнеца, какую-то историю, но он не может вспомнить, как бы ни пытался. Его немного напрягает, что он не слышит ни щелчка замка, ни чьих-то голосов, хотя слышимость в их доме хорошая. Телефон снова начинает звонить, и Тэхен от нечего делать тянется к нему, не глядя отвечает на звонок, и его будто окунают в ледяную воду, когда он слышит голос. — Тэхен?! — Чонгук звучит одновременно облегченно и обвиняюще, и у Тэхена мурашки бегут по коже, и он в один момент все вспоминает. Яснее всего то, как только что целовался с Чонгуком. — Тэхен, может, откроешь мне дверь, наконец? Как ты вообще мог запереть меня на улице? Ты же знаешь, как я боюсь! — Чонгук… — хрипло выдыхает Тэхен, слыша сдавленные всхлипы, и распахивая глаза, резко садясь на диване. — Что происходит? — Я у тебя должен спросить! — на грани рыданий кричит Чонгук. — Открой мне дверь, Тэхен! — Я… — Тэхен растерянно смотрит на темный дверной проем. — Но там… В комнату входит Чонгук. Его голое тело почти светится в темноте. Он ерошит волосы, виновато улыбаясь, но улыбка превращается в оскал, когда он замечает ошарашенное лицо Тэхена и телефон, который тот прижимает к уху. — Тэхен, пожалуйста… — продолжает умолять его Чонгук, пока тот, кто все это время притворялся Чонгуком, прислоняется плечом к дверному косяку. — Я же говорил тебе не отвечать на звонок, — с долей сожаления тянет он. — Ты бы и не заметил подмены. Я бы тебя не тронул, знаешь, ты мне даже понравился. Тэхен обрывисто выдыхает, силясь произнести хоть слово, попросить Чонгука подождать немного, вот сейчас, сейчас он сможет встать и спасти его, защитить… — Теперь ты веришь в страшные истории, Тэхен? — насмешливо спрашивает он холодным голосом. — Позволь мне рассказать тебе еще одну, совсем короткую. Но перед этим, позволь мне тебя поблагодарить за то, что ты додумался оставить светильник возле дома, — он взволнованно улыбается, и у Тэхена путаются мысли, потому что это улыбка Чонгука, его голос, его тело, но это не Чонгук, и это… — Как бы я иначе нашел вас в такой темноте? …это его вина. Тэхен вслушивается в мольбы Чонгука по ту сторону телефона, но не может отвлечься от ровного, ледяного тона, как будто он под гипнозом. Сердце его падает и разбивается. Чонгук же предупреждал, он ведь говорил ему… — Впрочем, вернемся к истории. Все знают, что у близнецов особенная связь, — начинает он. — И если один из них умирает, то живой никогда не сможет обрести покой. Вечный траур, неплохо звучит, да? Но у этого есть обратная связь. Если один из близнецов виновен в смерти другого, то покой не в силах обрести мертвый. Представляешь ли ты, каково это, жить, зависнув между мирами? В темноте и холоде, подобном тому, с которым столкнулся ты, когда вышел на улицу? Подобном тому, в котором остался мой милый братец. У Тэхена леденеют внутренности. — Тэхен, я прошу тебя, мне страшно, — уже не сдерживает рыдания Чонгук. — Тут кто-то ходит, на меня кто-то смотрит, мне так страшно! Открой дверь, прошу тебя! О, если бы Тэхен только мог двинуться под этим тяжелым, холодным взглядом! — Только иногда я мог прикоснуться к миру людей, и тогда Чонгуку приходилось несладко, — продолжает он с мягкой улыбкой. — Он мучился и боялся, считал себя сумасшедшим, но этой цены было мало, чтобы заплатить за то, что он сделал. Он ведь даже не помнил меня, представляешь? Я мог бы убить его, но это было бы слишком просто. Поэтому я решил, — он выдерживает триумфальную паузу, — заставить его пройти через все, через что пришлось проходить мне! Тэхен рвано выдыхает. Крики и мольбы Чонгука разрывают ему сердце, но он не может даже отвести руку от уха, будто все его тело заледенело. Ему ужасно больно даже представить, что происходит с Чонгуком за этой чертовой дверью. — Я уже говорил тебе, правда? — радостно восклицает он, и голос Чонгука вдруг резко обрывается. Тэхен слышит шорохи, шаги, чье-то плотоядное хриплое дыхание в трубке, и по его щекам начинают течь слезы. — Есть такие ночи, в которые те, кто остаются снаружи, исчезают навсегда. Он подходит ближе, оставляя на щеке Тэхена короткий поцелуй и счастливо улыбаясь. Совсем как настоящий. Тот же голос, то же лицо, те же повадки. Только взгляд другой — холодный, как будто неживой. — И в такие ночи их места так легко занять.