Ты — моё первое сентября.

—Блять, — шёпотом произносит девушка, выдыхая сигаретный дым.       Она подошла к своему подъезду, но заходить туда не торопится. Почему? Потому что не хочет.       Она знает, что там её ждёт пьющий отец, а точнее — отчим (отец ушел из их семьи, когда Сашке было два года, она даже не сможет вспомнить, как он выглядел), ждёт мать, которая делает вид, что ничего не замечает. Нет. Никто её не ждёт. Она просто знает, что вернувшись домой раньше, чем ночью, когда родители уже будут спать, её будет ждать ад. И это единственное, что её там ждёт.       Будучи ещё в начальной школе Сашка стала замечать, что с отчимом что-то не так. Когда она была в третьем классе, его уволили с работы, и мужчина на какое-то время «залёг на дно». Он не выходил на улицу, почти не ел, ничего не хотел, никого не слушал. Он буквально потерял смысл во всей жизни. Их семья и так была не очень богатой, а после увольнения они обеднели буквально в два раза. Матери Саши пришлось работать сразу на нескольких работах, чтобы хоть как-то прокормить семью, но и она не выдержала таких нагрузок и в скором времени уволилась со всех, кроме одной (осталась работать швеёй). Семье пришлось экономить на всём. Саше уже не могли покупать новую одежду, потому мать всегда пыталась сшить ей что-либо сама (конечно же, из старых вещей, она давала им новую жизнь), но, даже несмотря на то, что Саша была одета не так уж и плохо, одноклассники все равно находили повод посмеяться над бедным ребенком. Сашка не понимала, почему над ней издеваются, потому и терпеть такое долго не смогла. Вскоре она стала давать отпор, могла ударить или обозвать, причём совсем не детскими словами, а-ля «дурочка». Всё было гораздо серьезнее.       Девочку стали вызывать к школьному психологу, и тот пытался выяснить, почему она так изменилась в своем поведении, на что Саша всегда отвечала, что дело вовсе не в ней, а в тех, кто ее окружает. И меняться, пока не изменятся другие, она не собирается.       Последней каплей были серьёзные разборки между Сашкой и её одноклассником, Юрой. В тот день девочка пришла в школу в «новом» сарафане, который ей сшила мама из двух старых.       Нет, это выглядело очень даже неплохо, и, как Саша думала, наверняка, на этот раз никто её не обидит. Ведь мама очень старалась. Каждый вечер в течение недели она приходила домой после работы и почти что сразу же шла шить это платьице. Она украсила его красивыми кружевными лентами, но на вопрос Сашки о том «Где же ты, мама, эти красивые ленточки взяла?» она так и не ответила.       И, вот, девочка приходит в школу, довольная своим внешним видом, но как только заходит в класс, её самый главный неприятель начинает смеяться. На вопросительный взгляд Сашки отвечает: «Да у моей мамы тряпка половая и то лучше выглядит, чем твоё платье. Ты его где купила? На помойке?»       Десятилетняя девочка не выдержала и, молча подойдя к однокласснику, полезла в драку.       По итогу, мальчика увезли в травмпункт с диагнозом — перелом носа. После этого Александру Горбачёву, ученицу 4 «Г» класса, поставили на школьный учёт. В школу вызвали мать.       Но она так и не пришла. Не пришла потому, что посчитала действия своей дочери правильными и оправданными. И, быть может, это действительно так, но, наверное, именно с этого момента Сашка поняла, что может делать всё, что ей вздумается.       Отец стал пить. Страшно пить. Трезвым Саша видела его очень редко. С каждым месяцем всё реже и реже. А затем он даже стал уходить из дома. Сначала на день, после — на два, а потом уже и на несколько дней, порой мог не появляться дома неделю.       Если Саша вспоминает свою жизнь в начальной школе, то перед глазами сразу же мать, которая, истерично рыдая, пыталась вести домашний быт, чтобы хотя бы её дочь была счастлива. Но она не будет счастлива, нет. И перед глазами не только мать, нет! Отчим… Сашке кажется, что он всегда либо пил, либо спал. Он всегда уходил от реальности. Уходил из дома — значит уходил к своим друзьям, там тоже пил и точно так же спал. Где бы он ни был; либо пил, либо спал. Девушка ненавидит его за это. Однажды ему предлагали работу, но он принял решение продолжить пить. Она всегда вспоминает, как подошла к маме, будучи в шестом классе, и спросила «Мам, а почему…почему папа отказался пойти работать?», а мать ответила, что всё в порядке и они справятся.       С тех пор прошло четыре года. Отец, не стесняясь, стал приводить своих собутыльников домой, а мать стала всё чаще и чаще пропадать из дома. Саша даже не хотела знать, где она пропадает. Саша вообще ничего знать не хотела; своих родителей в том числе.       Наверняка, мама просто разочаровалась в отце, в дочке, потому нашла кого-то на стороне, но решила умолчать. Ради Саши, наверное. Думает, что будет лучше, если у неё будет хоть какая-то, но семья. Но зачем Сашке такая семья? Иногда она думает, что проще жить на улице, в таком случае. Приходить домой, получать какие-то упрёки от матери, вопросы, мол, «Почему ты, Саша, не учишься?». Да действительно. А почему? Наверное, потому, что каждый раз, возвращаясь домой, девушка видит пьющего отчима; его таких же пьяных друзей. И ей отвратительно от осознания, что это её отчим. Отвратительно от осознания, что это её дом.       Она не могла находиться в этом месте больше пяти минут, потому почти всё лето она провела на улице, а ночевала у друзей, чаще всего — у одного, самого близкого ей друга. Человека, который всегда её поддерживал и помогал. Он был ей роднее, чем родная мать.       Руки девушки зачастую были в порезах, которые она всегда старалась прятать от других. И не только в порезах…и в синяках тоже. В синяках были не только руки. Отчим часто избивал Сашу. За что? Да просто так. Нет, не потому, что сегодня девушка пришла домой только в четыре утра, а вчера вообще не пришла. Просто потому, что ему нужно было выместить на ком-то свою злость, обиду.       Он всегда был зол. И Саша не понимала, почему он злится именно на неё; он ведь сам виноват в том, что запил, в том, что отказался от работы. Он сам выбрал такой путь, всё могло бы быть иначе, если бы он захотел что-то изменить.       Саша же не в силах что-то поменять. Она — обычная школьница, и если она кому-то расскажет о том, что происходит у неё дома, вероятнее всего, её отправят в интернат или детский дом, ведь никаких родственников у их семьи не было, а это значит, что и удочерить Сашу никто бы не смог.       Сегодня тридцать первое августа, а это значит, что завтра Саше придётся идти в школу. И её это, наверное, даже радует. Не придётся скитаться по своему району целый день, и своё плохое настроение, обиду, наконец, можно будет выместить на ком-то из учеников; они ведь слабее.       Возвращается домой Саша только к вечеру. Ну, как обычно. На удивление, сегодня отчим был без своих друзей-собутыльников, но напиться как в последний раз ему это не помешало. Что-то ей подсказывает, что сегодня случится какой-то пиздец, об этом говорит открытая в её комнату дверь (это значит, что отец там был) и адская вонь (плохой алкоголь пролитый повсюду, отсутствие уборки в отцовской комнате, видимо, дали о себе знать). Квартира ассоциировалась у Саши с притоном; серьезно, ничуть не отличалась. Да, каждый раз, когда мать возвращалась домой, она приходила в ужас и прибиралась в квартире настолько, насколько могла, настолько, насколько у нее была возможность это сделать, ведь пьянющий в стельку муж (а жаль, что всё ещё муж) никогда не давал сделать этого нормально. Вечно доёбывался, пускал в её сторону пошлые шутки, приставал, а если женщина пыталась возразить — злился; порой всё заканчивалось избиениями. Горбачёва сама в ахуе и не понимает, почему её мать настолько поехавшая, что всё ещё приходит в эту, блять, ебаную свалку. Действительно похоже: повсюду разбросаны бутылки, куча мусора, а главный мусор, конечно же, лежит на диване (это она про своего отчима). Выкинуть бы его. А остальное тоже исчезло бы после первой же уборки и никогда более не появлялось, ведь остальной мусор — лишь следствие нахождения отчима в их квартире.       Кстати, дверь в комнату матери тоже была слегка приоткрыта, что пугало Сашку. Неужели этот поганый чёрт пробрался и в спальню её мамы? Девушка медленно прошла до помещения, что, по идее, звалось комнатой, но по сути являлось какой-то сральней, да и воняло там не лучше, чем в общественном туалете (комната отца). И, конечно же, блять, не находит его там. На кухне тоже никого нет. И, раз в собственной комнате Сашки этого мудилы тоже не оказалось, то опасения Горбачёвой подтвердились — он в комнате её матери. Она до последнего надеялась, что в комнате мамы его тоже не окажется, что он ушёл бухать к своим друзьям, но открывала дверь с такой опаской, будто бы из-за нее сейчас выскочит клоун. Но нет. Она увидела пьянющую тушу, которая лежала на убранной кровати её маман (которая, между прочим, тоже молодец: оставила такую чистую квартиру и съебалась неизвестно куда).       «Ебать, честно говоря, клоуну я была бы рада больше.»       Саша почувствовала отвратительную вонь, отчего ей пришлось зажать нос пальцами, чтобы не блевануть прямо сейчас. Смотрит на опухшее ебало своего отчима и видит, как он пускает слюни в подушку, которая до его появления здесь была ещё более-менее чистой и даже не воняла. В общем, девушку конкретно замутило. Она готова была вставить два пальца в рот тотчас же, лишь бы отпустило наконец-то. Она прокашлялась, медленно подошла к отцу и, заметив, что тот спит без задних ног, разозлилась настолько сильно, что взяла пустую банку пива и кинула прямо в него, попав в лицо. Затем стала тормошить его за бок, сдерживая рвотные позывы; ну уж очень ей было отвратительно трогать его. —Господи, блять, что же ты тут делаешь? Какого хуя ты тут, а не в своей комнате? Боже, вставай нахуй! —Ооо, доченька! Хуёво — пиздец, дай водички попить, а то щас сдохну. —Да и сдохни. Хуй тебе, а не воды. Тебе самому ещё не надоело так бухать, ебаный ты в рот? —Чего ты там спизданула, сучка? —Как же ты, блять, меня заебал! Пидарас! — Горбачёва взяла в руки наполовину полную бутылку водки и вылила содержимое в окно; благо, оно было открыто, а Саша стояла рядом с ним.       Мужчина мгновенно наполняется яростью и хватает девочку за руку, сильно сжав запястье. —Не трогай меня! — Саша вырывается и толкает мужчину, — Ты мудак! Бухаешь за счёт моей маман, которая вкалывает, как ненормальная? Ты вообще видишь, что ее дома почти не бывает? Сутками нахуй! Сутками, блять! Ты не думал, что она от тебя уйдет?! — Саша поняла, что погорячилась, сказав последнюю фразу… Она ведь догадывалась, что мать уже нашла кого-то. —Ах ты мраа-аазь…- мужчина опёрся руками о матрас, отчего Саша невольно попятилась к стене. Какой бы злой и агрессивной она ни была, против двухметрового шкафа она бессильна, — Как ты с отчимом разговариваешь?! —Да какой ты нахуй отчим?! Ты — бесполезный кусок говна, нахуй иди! — Горбачева не могла остановить поток оскорблений даже под угрозой избиения, — Я не понимаю, почему у меня такая ебанутая мама, не понимаю, почему она все ещё приносит тебе деньги, чтоб ты покупал эту дешевую хуйню, она же могла бы выкинуть тебя нахуй… Как думаешь, почему она это не сделала до сих пор?       В общем, Сашка конкретно переборщила, ведь этот «кусок говна» смог подняться, подбежать к девушке и мгновенно въебать ей пощёчину. Голова девушки метнулась влево, будто бы бухой отчим может сломать ей шею. Но этого мужику было мало, он схватил несчастного подростка за крашенные в светлый оттенок патлы и хорошенько приложил к стене, вызвав у девушки дезориентацию. Ей казалось, что она прямо сейчас блеванет на отца, за что получит ещё раз, и к синякам на руках и шее добавится ещё и сломанная челюсть. —А теперь слушай меня. Мне абсолютно похуй на тебя и на твою мать, пока я нахожусь в этом доме, я тут главный, хочу — зову своих корешей, хочу — не зову; да я, блять, хоть всех алкашей Москвы здесь соберу, вы мне ничего нахуй не сделаете. Ещё раз спизданешь что-то, что говорила пару минут назад, и из квартиры уже не выйдешь. Точнее, тебя увезут ногами вперёд. Поняла, блять? — в конце своего монолога мужчина злобно харкнул себе под ноги, но попал на джинсы Сашки, отчего той вновь захотелось блевать, а затем толкнул её настолько сильно, что та не смогла задержаться и упала на пол.       Отчим разворачивается и выходит из комнаты, оставив девушку одну (наверное, пошёл спать дальше).       Саша осторожно касается рукой щеки. Щиплет. Видит на руке кровь. Видимо, пока падала, поцарапала щеку об старый гвоздь в стене. Вытирает кровь с щеки и аккуратно поднимается.       Кружится голова, очень больно, возможно сотрясение, но всем будет все равно. Саша не пытается найти медикаменты, ведь их попросту, блять, нет. Просто встает и идет в свою комнату, опираясь о стену, чтобы не упасть.       Дойдя до места назначения, падает на кровать и вновь начинает плакать. Она так устала. Устала от того, что каждый раз, приходя домой, она видит эту пьяную рожу, которой плевать на то, что происходит вокруг. Сколько раз Горбачёва просила мать уехать отсюда… И каждый раз получала отказ. Мол, Сашенька, как же дома без мужчины-то. Ну да, блять, будто бы он приносит дохуя пользы. Конечно же. Хочется прямо сейчас взять телефон в руки, набрать номер мамы (мамы, которая, кстати, пропадает уже который день неизвестно где), дождаться ответа и задать лишь один вопрос.

В чем проблема уйти от него, мам?

      Мама, наверняка, просто промолчит. Впрочем, как это обычно делает. Горбачёва задавала этот вопрос матери уже далеко не один раз. Мать всегда переводила тему. А Сашке просто некуда деваться. Она вынуждена хоть иногда появляться дома. Так, для галочки. Мол, мама, папа, я жива. Да и жить у друга постоянно было как-то не очень даже для самой Саши. Ну, неудобно же, ну. Он, конечно, сам живёт, но у него тоже есть личная жизнь. В общем, нехорошо получается.       Короче, эти две будущие недели — то самое вынужденное нахождение в месте, откуда хочется нахуй сбежать и больше там никогда не появляться.       Пока Сашка живёт у своего друга, ей даже кажется, что всё не так уж и плохо. Кажется, будто бы в её жизни больше нет места селфхарму, будто бы всё наладилось. Будто бы она больше никогда не будет избивать подростков, что слабее, чем она. Будто бы бросит ту самую «плохую компанию». Да-да, ту самую, о которой нам в детстве почти всем рассказывали родители, просили не иметь с такими дело. Та компания, в которой пьют, курят, ругаются матом, дерутся и т.д. И Сашка даже не думала, что в такой окажется. Более того, не думала, что станет самой главной в этой компании. Иногда Горбачёвой казалось, что друзья даже слегка побаиваются её. А может, они и вовсе никакие и не друзья. Они всегда бросали Сашу при первой же возможности. Всегда, когда что-то шло не так, они убегали. Горбачёва всегда брала всю вину на себя. Всегда доставалось только ей; другие же оставались безнаказанными. Она уже давно стояла на учёте, ее родителей постоянно вызывали в школу, но никто никогда не приходил. Отчиму никакого дела не было до Саши, а у матери было много других, видимо, дел более важных, чем учеба и моральное состояние и поведение дочери.       Как я уже говорила, Сашка догадывалась, что мать нашла себе другого мужчину. И, наверное, даже хорошо, что Горбачёва не знает, что не одного мужчину. Да, их было несколько. Чего только не сделаешь ради денег. А Саша всё никак не может догадаться, откуда у мамы так много денег. Думает, что зарплату повысили. Ну-ну, наивная. Будто бы в ателье получают сотни тысяч, да-да, конечно.       В общем, мать дома так и не появилась. Саша прорыдала ещё пару часов в подушку, а затем поняла, что ей это надоело. Так как исправить ситуацию девушка никак не могла, она молча встала с дивана, открыла дверь в свою комнату, брезгливо одернув ладонь после соприкосновения с ручкой этой самой двери, которую наверняка трогал отец (от этой мысли Сашу тошнило, она понимала, что непременно должна сделать уборку в своей комнате) и вышла в прихожую. Запах перегара мгновенно ударил в нос, отчего Горбачеву затошнило пуще прежнего, и ей захотелось сбежать нахуй из квартиры тотчас же. Делать она этого не стала по одной только лишь простой причине: если она покинет дом, этот мудак, который сейчас невинно сопит (храпит) в соседней комнате, утром засрёт и разъебёт к хуям половину квартиры. После с этим дерьмом придётся разбираться матери. Да и самой Саше было пиздец как противно от мысли, что этот моральный урод (и не только моральный: забухался так, что его рожа никогда не переставала быть опухшей; иногда девушке казалось, что он уже просто чем-то болен, а оно, собственно, даже к лучшему) вновь может зайти в ее комнату. Даже если он ни к чему прикасаться не будет, комната все равно испачкается. Почему? Саша и сама не знает. Его присутствие «пачкает» и без каких-либо прикосновений.       Убедившись, что отец спит, она быстро зашла в его комнату и истерично стала искать взглядом канцелярский нож. У себя в комнате она его не нашла, значит отец снова забирал его, чтобы открыть какую-то бутылку алкоголя (да, руки уже не работали, нужна была дополнительная помощь). Взгляд падает на журнальный столик, который больше напоминал какой-то старый кусок дерева, полностью залитый алкоголем. Быть может, даже заблёванный; таких подробностей Горбачева знать не желала.       Тихо подходит, спокойно берет нож в руки и выходит из комнаты. Вновь брезгливо берет ручку двери и закрывает её. Бежит в ванную и закрывает дверь. Включает воду и тщательно моет руки. Ей противно от того, что она находилась в его комнате даже около минуты. У нее в руках нож, который лежал у него там уже несколько часов. А может и дней. Отмывает нож (неизвестно от чего; внешне он был чистым…вроде бы), протирает его первым попавшимся полотенцем и делает несколько хаотичных порезов по слегка влажному от воды запястью. Сползает по стене. Через пару минут, окончательно превратив свою руку в кровавое месиво, девушка достигает пика истерики и начинает резать ноги сквозь штаны. Ткань джинсов начинает рваться, и девушка оставляет порезы уже на коже. Кровь капает на пол, Саша понимает, что пора остановиться, ведь даже серые джинсы стали окрашиваться в красный оттенок.       Откидывает нож в сторону.       Монотонный шум воды. Она не выключила воду в кране. Это вынуждает девушку подняться, несмотря на боль в ногах, головную боль и боль от порезов на руке. Кран был открыт уже около десяти-пятнадцати минут, за это время вылилось очень много воды. А мать, между прочим, платит за это. Видимо, зря…       Девушка снимает с себя всю одежду и встаёт в ванную. Включает воду в душе и зависает на пару минут. Потом осознает, что вновь льёт воду зря, потому быстро наносит на свое тело гель для душа, на волосы — шампунь, и в такой же спешке смывает с себя всю пену. Оборачивается полотенцем и выходит из ванной, захватив с собой окровавленные, теперь уже полностью рваные джинсы; носить их девушка все равно теперь не будет, их даже резать было не жалко. Обидно только, что мама на них деньги когда-то потратила.

***

      В общем, Саша так и не смогла заснуть этой ночью. Под утро проснулся отец, Саша поняла, что находиться с ним в одном доме, когда он бодрствует, не может, потому стала поспешно собираться в школу. Надела другие джинсы, черные; они больше напоминали брюки, были достаточно свободными; белую рубашку, правда…она была слегка помятой. Горбачёва не знала, что делать. Утюг был в комнате отца. Девушка замерла в раздумьях. —Окей…похер, — девушка достала из шкафа белую футболку, которая, в отличие от рубашки, была проглажена.       Взгляд девушки падает на руку, полностью изрезанную. —Ноги спрятала…ненавижу, блять, пиджаки, — с агрессией произносит Саша и берет в руки черную кофту. Накидывает её на себя, лишь бы никто не увидел её порезы. —Как-то ты не празднично оделась, — отец, вроде бы даже более-менее трезвый, проходя в прихожей мимо комнаты Саши, остановился и, заметив то, как одета девушка, решил пустить гадкую насмешку в её сторону. —Нахуй пошёл, — спокойным тоном произносит Горбачёва, берет в руки рюкзак, выходит из комнаты, рукой отталкивает отчима, быстро обувается, пока тот не успел среагировать, и, даже не завязав шнурки на кедах, выбегает из квартиры, захватив ключи.       Девушка была очень зла. Её бесило буквально всё вокруг; эти первоклассники, да и остальные школьники, их родители, учителя. Бесили все вокруг. Всем хотелось въебать. Но пока девушка держалась.       Подходит к территории школы и видит огромную толпу, что уже собралась на стадионе. —Какая же, сука, хуета, — достает из кармана джинс пачку сигарет, — Бля-ять, ещё и сиги закончились. Ну что за нахуй?! — проходящая мимо первоклассница с непониманием взглянула на Сашу, — Чего смотришь? Иди, куда шла, а.       Взглядом ищет свой класс, заодно находит своих друзей. —Оооо, Саня! Где ты, бля, пропадаешь? Мы тут, блять, ждём тебя уже полчаса. Мы же договорились, что в 7:40 уже будем тут. Хули? —Блять, ну опоздала на двадцать минут. Чего приебался-то? Не беси. Сиги есть? —Ладно… Да…- даёт пачку.       Другие решили промолчать, заметив, что Горбачёва не в настроении. Они догадывались, что Сашу, наверняка, пиздят дома, да она это особо и не скрывала от них. Откуда ж ещё в человеке столько агрессии, если не по этой причине?       Саша искала до кого бы ей доебаться. И, кажется, нашла. Вот та девочка с радужным значком на портфеле была вполне заебись для того, чтобы доебаться. —Видишь радужные носки, да? И этот…значок…на рюкзаке… Видишь? Пиздец, — говорит Горбачёва одному из своих друзей, — Она меня бесит, — произносит это более тише, — Хочу ей въебать. —Устроим, — спокойно произносит парень.       У девушки уже действительно руки чесались въебать кому-то; ей, по-сути, уже было без разницы кому, но та девочка выглядела такой слабой, беспомощной, что Саша, представляя, как пиздит её, чувствует некое удовлетворение.       Далее они стояли молча. Горбачева не отрывала взгляда от девчушки; она не должна потерять её в толпе.       Замечает, что та общается с каким-то мальчиком, а затем уходит куда-то дальше. —Блять, да мы сейчас её проебём. Идите со мной, — спокойно говорит Саша и движется в сторону девочки. Догоняет её и резко хватает за руку. —В…вы кто? — с удивлением вопрошает девочка, обнаружив у себя за спиной не одного человека, а целую компанию парней. —Тебе это знать не нужно, — отвечает Горбачёва, — Хотя…имена своих будущих обидчиков нужно знать. Я Саша. Приятно познакомиться. Нет, — нагло улыбается, — Что у тебя за значок на рюкзаке? —В смысле? Обыкновенный значок. А что, что-то не так? —Да, не так. Это отвратительно, детка. Только не говори, что ты ещё и сама относишься к этим вот…вот…вот этим…- Саша посмотрела на девочку с отвращением. На деле, она не так уж и сильно ненавидела людей, относящихся к ЛГБТ сообществу, но сейчас ей было необходимо доебаться, а значит, была нужна причина. Вот и причина. —К каким? Что за «эти»? — с недоумением вопрошает девушка и пытается выдернуть руку из крепкой хватки Саши. —Блять, не вырывайся. Эти — это всякие там геи, лесбиянки…всякая вот такая хуйня… —Ну, допустим… Допустим отношусь. А что не так? Почему хуйня? Какая вам вообще разница? Я же вас не трогаю и вам не мешаю. —Да мне от одного твоего вида, — сжимает руку Швец ещё сильнее, впиваясь своими ногтями прямо в кожу девушки, — блять, тошнит. —Слушай…чувак…во-первых, мне больно… во-вторых, тут идёт линейка. Давай со своими доёбами не сейчас…? Поговорим позже. Отпусти меня, а. —Ч…что? — опешила, — Иди к чёрту, — отпускает руку, показывает девушке средний палец и разворачивается, возвращаясь вместе со своей компанией от девушки обратно, к своему классу, — И сними этот грёбаный значок, иначе это придётся сделать мне.       Напоследок слышит совет стричь свои «грабли», отчего злится ещё больше, но понимает, что стоит подождать окончания линейки.       Линейка как раз закончилась, потому Горбачёва вновь ищет девочку и находит её без труда: уж очень она выделялась среди толпы со своими радужными носками и значком. Подходит к ней и снова хватает за руку. —Чёрт…отпусти меня. Что тебе от меня надо? —Значок. Давай…давай отойдём в другое место, — вновь нагло улыбается.       Швец пытается вырваться из рук Саши, но у неё не выходит. —Отпусти! Ещё раз: что тебе от меня надо?! —Хватит орать и рыпаться. Я даже ничего не делаю ещё, а ты уже паникуешь. Заебала, — тащит девушку за школу. —Не трогай меня! Отстань! Отпусти! —Заткнись, — слегка отталкивает от себя девушку, отчего та ударяется о стену, что находилась позади неё.       Все пятеро слышат тихое «ай» от девушки. —Сань, ты перебарщиваешь…- опешив, произносит один из её друзей. —Мне похуй. Ты, ты…не выполнила мою просьбу. Почему этот ёбаный значок всё ещё на тебе?! —Захотела — оставила, — сморщившись и взявшись руками за голову, произносит девочка, — тебе-то какое дело до меня?! —Я повторюсь: мне от одного твоего вида с этим значком тошно. Снимай его прямо сейчас, при мне, — произносит с агрессией и достаёт пачку сигарет из кармана. —Нет. —Я подожду, — а теперь произносит спокойно и закуривает сигарету. —Да хоть вечность тут стой…я ничего не сниму…этот значок для меня многое значит… —Да мне вообще похуй, веришь, нет? —Мне тоже, веришь, нет? — отвечает с агрессией. —Сука! — от такой наглости девушки, Саша, кажется, разозлилась не на шутку, потому потушила сигарету о стену в паре сантиметров от волос и лица девочки, а затем продолжила, — Значит я сделаю это сам, — с злостью смотрит на девушку, — Подержите её, пожалуйста, а то сейчас опять начнётся…- смотрит на своих друзей. Двое из них подходят к девушке и хватают её за руки, — Оттащите её от стены.       Девушку оттаскивают подальше от стены, Саша подходит сзади и срывает значок с портфеля девушки, в то время как та пытается вырваться. —Да отстаньте вы от меня! Что я вам сделала?! Отдайте мне, блин, значок! Пожалуйста! — девушка заметно нервничала, её руки тряслись, а к глазам подступали слёзы. —Ты — ничего. А твой значок мозолит мне глаза. Противно смотреть, — улыбается и отрывает от значка булавку, затем кидает на пол и наступает так, что значок мгновенно согнулся пополам.       Девочка сразу же заплакала от увиденного. —Отпустите меня, уроды! Отъебитесь от меня! Я вам ничего не сделала! Я тут первый день, а вы уже испортили мне первое впечатление.       Саша с улыбкой ногой забрасывает значок в одну из щелей в асфальте, а затем, злостно смотря на девушку, подходит к ней вплотную. —Не оскорбляй моих друзей, сучка, — Саша смотрит на своих друзей и показывает им, чтобы те отпустили девушку. Как только парни делают это, Горбачёва берёт девушку за волосы и тянет вниз, отчего Швец падает на колени. —Да хватит меня трогать уже! — безумно сильно рыдая, произносит девочка и закрывает лицо руками. —Ты снова переборщил, Сань…- удивлённо произносит один из друзей Саши. Да, в таких случаях они обращаются к ней так, будто бы она парень, ведь она сама когда-то попросила их так её называть —Нормально. Для первого раза сойдёт, так сказать, — улыбается, — Идём отсюда. Надеюсь, ты будешь послушной девочкой и о том, что сейчас произошло никому не расскажешь, — подмигивает, — Не плачь, зай, — смеётся.       Выходит за пределы школьной территории и смотрит на своих друзей. —Ты реально переборщила. Она же реально ничего не сделала. —Мне похуй! Я тоже, блять, ничего не сделала! Ой…всё, похуй…отъебитесь… Вы сегодня меня бесите. Я пойду. —Э…ладно, пока…       Горбачёва стала уходить всё дальше и дальше от школы. Плевать ей, что сейчас проходит классный час, что она его прогуляет; она доебалась до девочки, но, почему-то, лучше ей не стало. Она вспоминает её лицо в слезах и чувствует боль. Она ведь действительно не заслужила такого отношения к себе, так же, как и Саша. Горбачёва понимает, что испытывала та девочка. То же, что и она сама сегодня ночью. А вдруг…вдруг эта девчушка что-то с собой сделает? Вдруг…вдруг этот значок действительно для неё многое значил?! —Какая же я мразь, — с улыбкой боли на лице и слезами на глазах произносит Горбачёва и, спрятавшись от дождя в первом попавшемся подъезде, ударяет кулаком по стене множество раз, пока не сбивает костяшки в кровь.