Colchiques dans les prés fleurissent, fleurissent, Colchiques dans les prés: c'est la fin de l'été…
Юная Куффен смутно помнит лишь развод, переезд на корабль, доставшийся от деда, и счастливую мать, которая в отсутствии мужа становилась всё бодрее, веселее и будто бы наконец расправила плечи. Но вот Лука был тогда уже не таким маленьким мальчиком и, к сожалению, запомнил всё. И крики Анарки, умоляющей мужа не трогать их детей, и худые мамины пальцы, смывающие кровавые пятна с собственных волос и одежды, и её наставления — будь хорошим человеком, улыбайся, пой и играй, заботься о сестре, не будь таким, как отец. И то, как он старался защищать маму и сестру от жестокости родителя. Но для ослеплённого веществами мужчины не имело никакого значения, на ком срывать свою злость. И если Анарка в какой-то момент переставала реагировать на побои, сжавшись в углу и уставившись налитыми кровью глазами в одну точку, то маленький худенький голубоглазый мальчик сопротивлялся изо всех сил, от чего зачастую получал даже сильнее матери. Именно в те тёмные для их семьи времена в Луке что-то сломалось. Теперь он тщательно выполняет все заветы матери — улыбается, поёт, играет, заботится… Но в его поведении есть только один изъян - он не может справиться с неконтролируемыми приступами агрессии и жестокости, которую вымещает на единственном по-настоящему близком ему человеке. Но он по сути и не хочет с ними справляться. Джулека не знает, действительно ли Лука не запоминает то, что делает с ней во время этих приступов, является ли это помутнением рассудка, или он тщательно скрывает то, что помнит и осознает все свои действия. Но каждый раз на утро он удивляется ссадинам и синякам на теле сестры, с доброй улыбкой и будто бы искренней теплотой помогая ей обрабатывать раны. Но и не спрашивая при этом, откуда они взялись. Он накладывает повязки, дует на «больные места», мажет мазью синяки на спине и неизменно напевает при этом ту самую колыбельную, что пела их мама, стараясь отвлечь детей от страха и боли, причиняемых отцом.La feuille d'automne, emportée par le vent, En ronde monotone tombe en tourbillonnant.
Порой Джулека считает, что у брата раздвоение личности, и даже жалеет его, прекрасно осознавая причины его недуга. И во время каждого нового приступа она горькими слезами, идущими от самого сердца, оплакивает не только себя, но и его пропащую душу. Всё-таки он - родной для неё человек, самый близкий, не считая вечно пропадающей где-то матери. Но ещё у неё есть Роуз… Джулека кладёт гребень на полку и открывает кран с горячей водой. Сняв с рук кружевные перчатки, она подставляет заледеневшие пальцы под обжигающие струи, завороженно наблюдая, как краснеет от жара кожа вокруг её шрамов и ссадин. Боли она почти не чувствует. За все годы истязаний её болевой порог ощутимо повысился, и теперь она не замечает таких мелочей, как слишком горячая вода, или впившаяся по случайности в кожу булавка, или острые коготки котят, которые живут в антикварном магазине за углом, и которых они вместе с Роуз ходят иногда подкармливать. Все эти проблемы так легко решить: так легко выключить воду, убрать булавку, прогнать котят. Но вот её брата остановить фактически невозможно. И эта неотвратимость сковывает её толстыми цепями, вынуждая каждый раз лишь зажмуриваться, чтобы не видеть ненавистной улыбки, и ждать, просто ждать, когда наконец наступит утро. Закрыв воду, девушка вытирает согревшиеся руки полотенцем. Теперь Роуз не будет ойкать от холодных прикосновений, и Джулека сможет её обнять, уткнуться носом в короткие светлые волосы и попросить подругу спеть ей что-нибудь весёлое. Когда-то и она чудесно пела… Может быть, именно поэтому сейчас она так тянется к Роуз — не просто к однокласснице, но и к вокалистке в их маленькой группе. Джулека искренне восхищается тем, как эта маленькая блондинка с тонким голоском так умело переключается на грубый, захватывающий дух гроулинг, а затем снова выводит красивые, цепляющие сердца мелодии. Столько силы было в её хрупком теле, столько энергии, что юная Куффен невольно восхищалась, отвлекаясь порой на новую удачно взятую подругой ноту и сбиваясь во время собственной игры на гитаре. Но даже эти незначительные ошибки во время репетиций позднее могли стать катализатором для нового приступа брата, который также играл в их группе. Иногда Джулеке казалось, что он везде преследует её, наблюдает за ней, специально оказывается там, где сестра пытается скрыться, забыться, отдохнуть от ужасов, ожидающих её на корабле. Казалось, что он везде следит за ней, подмечая и запоминая то, что потом вырывается наружу в очередной вспышке безумной агрессии. И только дома у Роуз девушка чувствовала себя в полной безопасности. Джулека покидает ванную комнату и идёт обратно в спальню подруги, где та что-то записывает ровным, красивым почерком в очаровательную тетрадочку, усыпанную изображениями единорогов. Она пишет розовой ручкой с белым меховым помпоном на конце. Улыбается. И от этой улыбки у Джулеки становится тепло на душе. — Звонил Лука, — тем временем произносит Роуз, а Джулека вздрагивает, чувствуя, как цепкие пальцы паники вновь начинают сдавливать её горло. — Хотел с тобой поговорить. Я сказала, что ты в ванной, и он ответил, что в таком случае напишет тебе сообщение. А где твой телефон? Куффен окидывает всё ещё потемневшим от страха взглядом маленькую комнатку, а затем рассеянно пожимает плечами. Роуз вскакивает со своего кресла, откладывает тетрадь, заложив нужное место ручкой, и принимается суетиться. Осматривает полки, стол, раскидывает в стороны лежащие на диване подушки, пока под одной из них не замечает маленький чёрный мобильник. Тычет тоненьким пальчиком в кнопочку на корпусе и забавно морщится: — Разряжен. Я так и думала, — она подходит к письменному столу, достаёт из верхнего ящика провод и ставит телефон на зарядку. — Через пару минут можно будет включить. Перезвонишь ему? Джулека неопределённо передёргивает плечами, и Роуз глубоко вздыхает, подходит к ней и берёт за тёплую руку, мимоходом погладив костяшки пальцев в успокаивающем жесте. — Я, кажется, написала новую песню. Хочешь, спою? И девушки садятся на диван, накрывают ноги мягким пледом, и разглядывают строки во вновь раскрытой тетрадке. Роуз, прокашлившись, начинает мычать под нос мелодию, настраиваясь на нужный лад и вспоминая только что выдуманный мотив, и уже собирается запеть, но их идиллию нарушает писк телефона. Джулека хмурится. Ей хочется накрыться пледом с головой, и она так бы и сделала, если бы вдруг не вспомнила, что так они играли с братом в детстве — прятались под большим одеялом, зажигали фонарик, и Лука рассказывал ей всякие страшилки. Но теперь в её жизни и без того слишком много ужасных историй, не требующих самодельной мистической обстановки, чтобы поверить в их реальность. — Это Алья, — сообщает Роуз, лишь мельком взглянув на экран. — Спрашивает, не с нами ли Маринетт. Видимо, она снова куда-то пропала. Девушка набирает короткий ответ и откладывает трубку, а Джулека вновь погружается в свои мысли, закусив треснувшую губу. Она боится за Маринетт. Но не только из-за того, что эта юная особа зачастую слишком подозрительно себя ведёт, сбегает с уроков и дружеских встреч, придумывает какие-то нелепые оправдания, и вечно выглядит невыспавшейся и изнурённой. Все эти признаки могут говорить о самых разных проблемах в жизни Дюпен-Чен, но Джулека переживает не из-за этого. Не нужно обладать какой-то особой интуицией, чтобы видеть и знать о симпатии Луки к её однокласснице. Он с радостью проводит с Маринетт время, учит её играть на гитаре, всячески поддерживает и помогает ей. Но при этом Джулека с ужасом отмечает и тот факт, что брат порой смотрит на девушку с той самой странной улыбкой, которую младшая Куффен не раз видела при свете ночных огней, просачивающихся в иллюминаторы их с Лукой каюты. С той улыбкой, с которой он приносит ей боль. А это значит, что Маринетт грозит настоящая опасность. Джулека хочет, и даже периодически пытается предупредить Дюпен-Чен, чтобы та была осторожна. Но сделать это у неё никак не получается. Каждый раз, когда она собирается с силами и, вопреки своему страху и приступам паники, хочет озвучить тщательно подготовленную речь — максимально короткую, чтобы можно было понять даже сквозь постоянные запинки и заикания, Маринетт убегает, или исчезает, или находятся люди, нарушающие временное уединение одноклассниц. А говорить о таком в присутствии посторонних Джулека не хочет, боится и просто не может. Как не может заставить себя написать и отправить это предупреждение почтой или коротким сообщением. Она понимает, что если Лука узнает или заподозрит что-то, то обязательно накажет, отомстит, проучит так, как умеет только он. И это наказание она вряд ли переживёт. И кто знает, что он может сделать Маринетт, если поймёт, что его секрет больше не является тайной. Это слишком опасно. Именно поэтому, к удивлению подруг, считающих её взаимоотношения с братом идеальными, Джулека при любой возможности всеми силами помогает Маринетт сблизиться с Агрестом. Она надеется, что Лука не станет настаивать, не будет открыто завоёвывать Дюпен-Чен, если увидит, что Маринетт и Адриан вместе. Юная Куффен понимает, что поддерживать все безумные поступки Маринетт, нацеленные на завоевание первого красавчика коллежа, достаточно странно с её стороны. Она регулярно ловит удивлённые упрёки в направленных на неё взглядах, но упорно продолжает подбадривать одноклассницу и активно участвовать во всех её нелепых схемах, порой даже предлагая свои варианты решения её проблемы. Многие девочки из класса уже отступились от затеи помогать Маринетт, понимая, что Адриан увлечён Кагами, а сама Дюпен-Чен всё больше времени проводит с Лукой, постепенно смещая на него свой фокус. Для всех вокруг голубоглазый музыкант выглядит гораздо более подходящей для Маринетт парой, но только Джулека знает, чем могут обернуться забота и симпатия её брата к этой хрупкой и неловкой девушке. Именно поэтому она до сих пор находится в лагере «Адринетт» и всячески подталкивает подругу к мысли о том, чтобы она не сдавалась и продолжала наступление. Хотя Джулека прекрасно понимает, что рано или поздно ей достанется от Луки и за это… Но совсем бездействовать она не может, и, совершая все эти манипуляции, чувствует, что еще есть надежда спасти Маринетт. Хотя все колебания одноклассницы, и та надежда, что она давала Куффену, отвечая на его действия и ухаживания застенчивой улыбкой, всё больше и больше приближают её к раскрытию страшной тайны. Маринетт не ведает, что творит, а Джулека не в силах сделать что-то большее... Но пока Дюпен-Чен везёт. А значит, еще есть шанс, что Лука переключит своё внимание с неё на кого-то другого. Вот Хлою бы, например, Джулека так не жалела. Хотя, конечно, такой участи нельзя желать никому... Неожиданно в комнате воцаряется непривычная, давящая на уши тишина. Роуз допела придуманную ей мелодию, и Джулеке становится стыдно за то, что она слушала не слишком внимательно. Она кивает, улыбается, а подруга тем временем, прекрасно понимая, что оценки её творчеству сейчас можно не ждать, протягивает ей телефон. — Ответь, пожалуйста, Луке. Я ведь ему обещала. Ледяная тревожная волна прокатывается по всему телу Куффен, когда она берёт в руки не до конца заряженный мобильный и нажимает кнопку включения. Она понимает, почему Роуз так настаивает на том, чтобы она перезвонила брату. Хоть она и не знает, чего именно так боится Джулека, когда речь заходит о её брате, но сама начинает опасаться его и старается не идти ему наперекор, выполняя все его редкие просьбы. Её, безусловно, можно понять — ореол таинственности вокруг взаимоотношений внутри семьи Куффенов пугает и даёт почву для миллионов самых разных предположений, но не одно из них Джулека не может ни подтвердить, ни опровергнуть, игнорируя или отмахиваясь от любых вопросов подруги, что, конечно же, вызывает у той ещё больший страх и недоверие по отношению к музыканту. Поэтому конфликт между Роуз и Лукой действительно лучше не провоцировать, и Джулека выжидающе смотрит на включившийся экран. Телефон пищит дважды — знаменуя успешный запуск и уведомляя о новом сообщении. Джулека, поколебавшись лишь секунду, нажимает иконку в виде конверта, читает, а затем хмурится, глядя в экран, и несколько раз недоумённо моргает. «Джул, я уеду на некоторое время из города. Вероятно, на пару недель. Появились срочные дела. Передай маме, чтобы не волновалась. И извинись, пожалуйста, за меня перед группой. Я вернусь, как только смогу.» Девушка несколько раз перечитывает сообщение. Не верит своим глазам. Неужели он уехал? Почему? Значит, какое-то время она может не бояться? Впервые за столько лет? Этого просто не может быть… — Что такое? Что-то случилось? — беспокоится Роуз, беря Джулеку под руку и беззастенчиво заглядывая в экран телефона. — Лука уезжает? Надолго? А как же наш концерт?! Блондинка возмущается, а Джулеке хочется улыбаться. Она ещё дважды перечитывает сообщения, особо акцентируя своё внимание на некоторых словах, произносит их беззвучно, одними губами, смакует их вкус. «Уеду из города». «На пару недель». «Вернусь, как только смогу». Слишком хорошо, чтобы быть правдой… Она смахивает в сторону внезапно всплывшее окно со срочными новостями. "В Париже очередная акума. Кот Нуар не справляется. Ледибаг по какой-то причине всё ещё не пришла на место сражения..." Всё это сейчас совсем не интересует Джулеку. Герои справятся, как и всегда. По-другому просто быть не может. Что же тут нового и сенсационного? Зато отъезд Луки… Это то, о чём несомненно приятно думать. Непривычная лёгкость наполняет её грудную клетку. Какое-то время она сможет совсем не бояться! Пара недель — это ведь такая роскошь! Пара недель здорового сна, хорошего настроения и душевного спокойствия. А может, Луке придётся задержаться в этой своей поездке? Мысль о том, что с ним и вовсе может что-то случиться, и он не вернётся никогда, Джулека моментально задвигает в самую глубь своего сознания. Думать о подобных вещах она себе никогда не позволит, ведь Лука — её брат, каким бы он ни был, и она всё равно желает ему счастья. Но возможно ли такое, что во время отъезда он снова изменится? Избавится от приступов агрессии? Что, если они и вовсе никогда больше не повторятся? Размышлять о таком невероятном стечении событий было восхитительно сладко. Джулека наклоняет голову, прижимается щекой к макушке Роуз, наслаждаясь её теплом, и впервые за долгое время искренне улыбается. — Роуз, спой мне что-нибудь, пожалуйста, — просит она. И слышит, как мелодичный голос выводит знакомые строки той самой колыбельной. А Джулека шёпотом подпевает до тех пор, пока глаза её не наливаются свинцом, и она засыпает. Спокойно, безмятежно, так, как не спала уже долгие-долгие годы. И чувствует себя при этом невероятно счастливой.La feuille d'automne, emportée par le vent, En ronde monotone tombe en tourbillonnant. Fleurissent, fleurissent… C'est la fin de l'été…