Мы с тобой плетём паутину, Запутываясь в волнах.
Здесь уж точно не перепутаешь — увидел, и сразу в голове: оно. Безо всяких сомнений. Так со всеми. Кто-то верит, кто-то нет — дело сугубо каждого, бесспорно, — скорее приходит или не приходит, такое тоже бывает. Не доживает кто-то, бывает. Кого-то не сводит судьба, — судьба в мире с «родственными душами» понятие, мягко говоря, достоверное, почти что материальное. Когда-то Джотаро так не думал, когда-то отрицал, когда-то отрицал изо всех сил, потом думал, но сомневался; — чёткое осознание, похоже, пришло не особо поздно — так должно было казаться. Двадцать один год, в общем-то, возраст для принятия вещей не такой уж и плохой, чем раньше, тем лучше — но на всё воля судьбы. Судьба. — короткое слово всегда с точкой после. Джотаро считал, он живёт неплохой жизнью со своими-то роднёй и связями, — но судьба подложила ему свинью. Жирную и грязную свинью. Он выкуривал сигарету за сигаретой, — взял специально покрепче, а всё мало. Джотаро был готов, что с такой табачной вонью за версту жена его и близко не подпустит; — он редкий раз чувствовал себя настолько нетерпеливым: так много курил, часто проверял время на стальных часах, сжимал и разжимал ладони в кулаки, держа сигарету во рту. Когда наконец пришла пора, он выплюнул недокуренную в урну и вошёл за металлические ворота на территорию больницы. В полном одиночестве Джотаро не принёс с собой ни цветов, ничего — жена попросила не растрачиваться; она сказала: главный подарок теперь у её сердца — живёт, дышит, шевелится и смотрит на маму полуоткрытыми глазами. «Девочка», — почти шепнула жена в трубку; Джотаро спрашивать что-то ещё не стал. Необычайная нервозность одолевала и не давала хоть что-то даже хрипнуть в ответ, — а, может, вовсе и не нервозность — что-то непонятное, другое, просто так не объяснимое. Трепет к родному существу, внезапно возникшему — кусочек того самого необъяснимого, это-то Джотаро точно понимал. И вот пробил час — он стоял у входа, спрятав руки в карманы плаща; он ощущал, как на лбу натянулась кожа — так сильно хмурился. Дул лёгкий ветер — хотелось надеяться, что он хоть немного сдует запах табака — тот вдруг показался противным. Не слишком ли холодно?.. Непонятно сколько времени прошло, прежде чем жена вышла — с маленьким кулёчком на руках, прижимая того к груди, как единственное, что у неё есть — ну настоящая мама. «Познакомься», — жена приподняла ткань с младенческого сморщенного личика, — «это Джолин». Это она. Частичка, отделившаяся от него, и вновь вернувшаяся. Крохотный комочек безусловной любви, сделанной из любви отца и матери — комочек родительской любви: — так должно, так обязано быть, — у Джотаро в голове закрутился ураган мимолётных бессмысленных обрывков мыслей, сворачивающийся с адской болью. Новорожденный ребёнок. Его дочь. Он должен был быть объят отцовской нежностью, а боялся руку к ней протянуть, чтоб схватила за палец. Да, твою же, он боялся. Страх обуял и приковал ноги к месту, а глаза — к Джолин. Боже, его дочь. Судьба, ты просто сука. Судьба — каким же задумала она Куджо Джотаро отвратительным и мерзким. Этому ребёнку не следовало рождаться. Джотаро не надо было жениться на этой девушке, не надо было с ней заводить каких-либо отношений, не надо было спать с ней. Надо было вовремя вытащить. Это не из-за Джотаро, конечно, не из-за того, что не успел. Не из-за неопытности. Не из-за периодической молчаливой импульсивности, которой в нём, конечно же, нет. Судьба — это слово возымело теперь особый вес, — вот из-за неё. Совсем не из-за Джотаро. Нет. Он вообще всегда всё правильно делает и смотрит на всё объективно. Как же, как же. Он по школе дружил с одноклассником, — Какёин совсем не из того типа людей, с которыми Джотаро хотелось иметь дружеские связи, но при взгляде на него чувствовалось что-то… этакое. Странное. Что надо к девочкам испытывать. Джотаро с Нориаки никогда не заходили за рамки, держались на расстоянии — но то «странное» не уходило. Может, вот оно? — но что-то не то. Сомнение, непринятие. Совесть, в конце концов, — как же тупо, нельзя так думать про парня, разглядывать его и мастурбировать на его образ — пидорство же. Но от чего-то казалось — или так хотелось? — Какёин чувствует нечто похожее; — от того необычностью веяло, таинством каким-то. Тем, что так или иначе влекло, такая вот единственная ниточка, за которую захотелось ухватиться. Джотаро с Нориаки дружили до самого выпускного — и разошлись, а вместе с Какёином ушло и то самое «странное». Со своей женой Джотаро встречался не так уж и долго, полгода, может. С первой близостью они медлили, да и использовать эту девушку не хотелось — она не достойна подобных подлостей, которых за время студенчества он уже успел наделать. Джотаро, впрочем, не из тех, кто всегда бросает девушек после одной ночи, хотя и такое было несколько раз. И несерьёзные отношения, — так, увлечение. Встретив будущую жену, сразу подумалось — вдруг вот оно? И вновь что-то не то, со временем стало понятно — не было твёрдой уверенности. Она нравилась, да. Он ей тоже — не так, как обычно нравился девушкам, не до визга — спокойно, сдержанно. А возможно Джотаро, от того что ничего в этих родственных душах не понимал, не мог разобраться — может, думает что-то не то или делает неверные выводы. Мутная тема такая. Редко в чём он не мог разобраться так долго, — вообще не разобраться? Джотаро хватался за всякую возможность уехать и желательно надолго, работать до изнеможения физического и умственного, — не слышать, не видеть, не говорить. Не верить, что происходит в самом деле, — не верить, что Джотаро сбегает от собственной дочери. — «Я хочу, чтоб у вас было всё». «Чтоб вы себе ни в чём не отказывали». «Чтоб Джолин доставалось только самое лучшее». Что за чушь.***
Муж перевёл денег на перелёт в Токио — свекровь давно звала в гости невестку с внучкой. Холли вообще женщина золотая — от золота волос до золота душевного тепла. Она любила Джолин, малышку ДжоДжо, такую похожую на отца и вместе с этим другую; — не по возрасту рассудительную девочку, но всё же ещё верящую в сказку. Джолин сидела на руках у бабушки, тянула руки, чтоб бережно поиграть с блестящими с редким серебром седины волосами, — Холли рассказывала внучке, что та слушала с открытым ртом. — Ба, а у меня так будет? — Обязательно будет. Родной человек есть у каждого, и судьба непременно сведёт вас вместе. Джолин показывала весь свой наивный светлый восторг, — а её мама думала: «Не морочила бы голову ребёнку».***
Джолин видела его редко. Всего-то несколько дней с ним — и снова месяцы без него; — ну как сказать с ним, он просто здесь, в одном с ней доме. Он не разговаривал с Джолин — скорее даже не разговаривал по душам. Дежурные вопросы про школу, друзей, поверхностно про любимые занятия — с ответом в краткое «мгм». Он, наверное, даже не знал, в каком классе училась его собственная дочь. Обидно. Чёрт, да, мне обидно! — Джолин не скрывала от себя этого и пыталась злиться на отца — но что-то не давало. Он ей родной. Да, само собой, одна кровь — но отец ей будто бы особенно родной — человек, с которым Джолин вовсе не знакома. Какой он? Что любит кроме морских зверушек? Какие спортивные передачи смотрит, какой марки курит сигареты, какой его любимый цвет? Хоть что-нибудь есть за его холодом? Но родной. Самый родной. Джолин маму очень любит, но папу… что это вообще такое?***
«С меня хватит». «Джолин уже взрослая, и я могу быть спокойна, что её это не ранит». «Но это ничего не изменит». «У неё не было отца». «У неё нет отца». «У меня нет мужа». «Я подаю на развод». «Не хочу носить на пальце ничего не значащий кусок металла». «Пошёл ты». Прекрасно, ответил ей Джотаро, не буду тебе мешать, — уже бывшая жена собрала вещи, положила обручальное кольцо на полку и уехала к своей маме. А Джолин и вправду уже взрослая — совсем недавно ей исполнилось девятнадцать лет. Уже молодая женщина. Мать ей справедливо предоставила выбор, — дочь осталась в родном городе и подумывала в этом году поступать в университет, а на какое направление — Джотаро не знал. Он ничего о ней не знал и лучше бы ему не узнавать — неизвестно, во что оно выльется. Нет, нет. Известно. Очевидно. И ей, надо полагать, тоже, — потому что родственность душ — всегда взаимно. Хреново. Ещё хреновее, что она не просто осталась в городе — она осталась в его доме.***
— Я красивая? Джолин вертелась у громадного зеркала в зале, — рассматривала свои обнажённые плечи и руки, разрисованные татуировками-картинами бабочек и рыб на коже; синие узкие джинсы не скрывали ямочек на пояснице и подтянутого живота с проколотым пупком, коротенький топик на тонких лямках был чистой формальностью, — она же наденет куртку? — Мгм. — Ты это пытаешься как отец сказать или тебе вправду нравится? Собственные записи в чёрном кожаном блокноте в осмысленное что-то больше не складывались — будто и не свои вовсе, — Джотаро положил его вместе с ручкой на журнальный столик рядом со своим мягким креслом. Он утомлённо вздохнул и взглядом вернулся к дочери, — та, повернувшись в пол оборота, сложила руки на груди и наклонила голову вбок, надув губы. — Бо-оже, — Джолин закатила глаза, — ты даже на элементарный вопрос не можешь ответить. Только пялишься. — Как отец. — И врать не умеешь. Джотаро взял лежащий недалеко пульт и включил телевизор. — Ладно, нравится, если тебя это устроит. Перед глазами сменялись картинки перелистываемых каналов и смешивались в безрассудный сноп красок и разноголосых звуков. — Не надо делать мне одолжение. — Джолин, чего ты добиваешься? Она усмехнулась, заметив, что Джотаро вновь смотрел на неё. — Как так вышло, что ты теперь дома столько торчишь? Устал? Отпуск дали? Или это из-за меня, и ты хочешь со мной поближе познакомиться? — Что-то вроде того. — Ох, ну неужели. — на этот раз Джолин усмехнулась с хитрецой. — Я про отпуск. Джотаро остановился на НатГео — на экране в слоумо львица грациозно рассекала жаркий воздух саванн, охотясь на антилопу. — Да ты заебал, нахрен, со своим ящиком, — дочь стремительным шагом подошла к отцу и, бесцеремонно выхватив из его руки пульт, выключила телевизор с показным недовольством и кинула куда-то в сторону — пульт с размаху шумно ударился об пол, вылетевшие батарейки отрывисто простучали по паркету. Джолин встала в ту же позу перед ним — сложив руки на груди и наклонив голову, — она настроена явно не дружелюбно, и вместе с тем необычно для себя спокойна. — Пап, ты моя родственная душа. Расслабившись в кресле, Джотаро опёрся рукой о подлокотник, упираясь виском к согнутым пальцам, и уставился на дочь из-под извечно нахмуренных бровей: — Это правда. — Хочешь меня? — сказала она с той же невозмутимостью. — Что ты несёшь. — он не смог сдержать вздоха и не отвести будто бы безучастно взгляд, — услышал победную ухмылку. — Рассла-абься. Джолин всё так же стояла над душой, никуда не собираясь уходить; помада блестела на полных накрашенных губах, острые ключицы отбрасывали получёткие тени на плечи, грудь неспешно вздымалась под ровным дыханием. Она легко может взорваться через секунду, скажи её отец что-то не то, чего она не хочет слышать, — обозлиться и уйти, злобно фыркая весь оставшийся день. — Мы с твоей мамой просто-напросто накосячили. Но её лицо не изменилось, — она только переменила ногу. — Хочешь, чтоб я на тебя обиделась? Я знаю, что вы не планировали меня заделать, но так надо было, значит. Зато родили для тебя любовь всей жизни. — Бред. — Что ты всё «бред» да «бред»; — беззаботным тоном приговаривала Джолин, возвращаясь к зеркалу, — а я ведь тоже хочу получше тебя узнать. Погладив ладонями бёдра, будто поправляя джинсы, она потянулась — спина изящно слегка выгнулась. Джолин можно понять — она, если отбросить всю эту хрень про родственные души, действительно нуждалась в Джотаро, а он бросил её вместе с её матерью. Ничего не поделаешь, увы, если отец для родной дочери — самая большая опасность. Но его в самом деле интересовали некоторые вопросы. Ладно, она хочет беседу — получит, — пускай Джотаро не такой уж в беседах и умелец. — Встречаешься с кем-нибудь? — А ты, что, ревнуешь? — сделала вид, что вытаскивает из глаза соринку. — Интересуюсь. Я же твой отец, — повторил он. — И родственная душа, — тоже повторила она. — Это ещё ничего не значит. Джолин, чтобы подвернуть джинсы, наклонилась — весьма провокационно. — Всего-то судьба. — она улыбнулась, резво выпрямившись, — её цветная чёлка взметнулась и небрежно легла на щёки. — Это ошибка. Всё так же улыбаясь, Джолин не сводила взгляд с отца сквозь зеркало — преграду между ними, хоть и весьма условную. — Судьба не ошибается, — она беспечно пожала плечами. — Кто тебе такое сказал? Мама? — Мама наоборот говорила, что это всё полная хуйня, — сдула прядь с глаз, — она, наверное, хотела, чтоб для неё это был ты. А я вот не хотела. Я хотела сдохнуть, — поток откровений так из неё и лился сам по себе, — когда я, мелкая школьница, сильно много думала о том, что чувствую к своему папе на самом деле, меня успокаивал канцелярский ножик. Нет, под татухами ничего не видно, — Джолин поймала взгляд на своих руках, — давно таким не занимаюсь. Принятие со временем приходит — но не думаю, что тебе это знакомо. Джотаро молчал. — Я люблю тебя. — выдала она легко и безэмоционально, оставаясь поразительно спокойной. Людям, как она, такие слова сказать ничего не стоит — можно ей даже позавидовать немного. — Иди ешь. За долю секунды она резко-разъярённо выдохнула, напряжённо нахмурилась и развернулась на сто восемьдесят. О, разозлилась. — Опять сбегаешь? Как же жалко, — выплюнула Джолин, — ведёшь себя как уёбище последнее! Чёрт, да признай уже! Мне так всё равно, родные по крови мы или нет — ты мне скорее не отец, а так, знакомый из детства. Удрал к ебене матери — сам не понял, что сделал этим только хуже. Ты вообще догоняешь, о чём я говорю? Спокойно, думал про себя Джотаро отчётливо, — какая она удивительная, его маленькая искорка, подпаляющая всё вокруг него — как никто другой. — Ты бесишься, — Джолин морщила лицо в презрении, — потому что знаешь, что всё это правда. — У тебя совсем нет ко мне никакого уважения. — Откуда бы ему появиться? Ты меня совсем не знаешь! Джотаро вздохнул: — Когда-нибудь ты поймёшь: я всегда дорожил тобой. — Старая песня, — задрав нос, она надменно, полукартинно-расслабленно отвернула голову в сторону, — как бы я хотела тебя ненавидеть. С такими, как ты, иначе никак. Спокойно, — он так думал про себя редко, и ещё реже ему это не помогало. — А ты ведёшь себя как пустоголовая баба, бегущая по зову своей пизды. Закрой рот и включи мозги. — Вау, — в глазах Джолин вспыхнул нездоровый нахальный восторг, — тебя куда легче развести на эмоции, как оказалось, — она криво ухмыльнулась, — папочка. Папочка, — её выдох опалил ухо и шею, её рука с мгновенно вспыхнувшим беспощадным огнём опускалась вниз по животу. Джолин накинула на себя огромного размера куртку из джинсы, подобрала с пола рюкзак и скрылась, сверкнув ступнями в люрексовых носках. — До вечера! — и дверь за ней громко хлопнула. Голодная ушла — чисто из принципа. Что он точно помнил о дочери — она всегда была проницательной, хоть вспыльчивость и застилала ей глаза. Ох, Джолин, — как пела Долли: — Джолин, Джолин, Джолин, Джолин — молю, не забирай… Жаль, что она всё, что ей нужно, уже забрала, — и знала это твёрдо, только смеясь — наблюдая за барахтаньями в попытках не утонуть в её двенадцати баллах по Бофорту. Джолин знала, к чему всё идёт, — Джотаро знал. Вопрос только в том, что с этим делать — делать ли вообще. А беседа вправду дурацкая получилась.***
Джолин возвращалась чаще всего поздно, — даже думать не хотелось, где и с кем она бывает так долго, нормально ли ест и чем вообще занимается. То Джотаро не касается никаким боком — она большая девочка и вправе делать что хочет, хоть сколоться-снюхаться-скуриться, хоть блядовать-заблядоваться. Он же ей не отец — так, знакомый из детства, — пусть и проблемы свои решает сама. Джотаро и так не припоминал, чтоб Джолин когда-либо просила его помощи, а порой отшивала в отместку, — «отъебись», «тебе-то что», «ты в этом ничего не понимаешь». Оставалось только опустить руки — с воспитанием Джотаро припоздал. Сейчас-то, в его сорок, дай ребёнка на руки — вряд ли будет на все сто уверен, что делать, — а уж приведи подростка — тем более. Из Джолин подростковая сумасбродность до конца ещё не ушла, наверное — за ней всё ещё нужен глаз да глаз, — только Джотаро не имеет права вмешиваться — её мать, услышав бы это, доведённая до белого каления, кричала бы на него до хрипоты. Он обязан был быть рядом с Джолин, и теперь всё безнадёжно упущено — видимо, так действительно было нужно. Мерзость. Она ввалилась в спальню отца совершенно бесцеремонно, широко зевнув вместо приветствия и сбросив куртку на пол; поправив подушку под шеей, Джотаро подогнул уголок страницы и закрыл книгу, — не сегодня, мсье Верн. — Мне одино-око, — жалобно простонала Джолин, улёгшись на холодную-пустую половину кровати. В ответ на такую глупую отмазку Джотаро только искоса посмотрел на дочь. Поджала колени, обняв их, — в уличной одежде, со своей замысловатой причёской — чуть потрёпанные пучки наверняка неудобно давили, — сгорбленные пёстрые плечи, видно, ныли. — Ты бы хоть сходила переоделась. — Лень, — буркнула Джолин, — но я могу раздеться. Думать долго не надо, зачем она пришла — её незамысловатая топорная манера оказывать знаки внимания в разгадке не нуждалась, очевидно. Сложная девочка — и надо признать, чем дольше она рядом, тем без неё всё скучнее. Её крашеные волосы на ощупь чуть суше своих, — Джотаро снял резинку, и пряди косы подраспустились, тремя волнами спадая по пальцам; он вытянул обёрнутые вокруг пучков тугие косички и расплёл вслед за той. В каждом пучке оказалось по пять чёрных шпилек, — насколько аккуратно он мог, Джотаро положил их на прикроватный столик со своей стороны. Чёрный приглаженный шлейф волос блестел под его рукой, стелился по подушке на одеяло. Джолин не шевелилась и дышала тихо-тихо. — Наверное, думаешь, — ровно, но вместе с тем тяжело выговорила она, — что мне было легко признаться. Я столько готовилась… а оно вылетело внезапно. Джолин выдохнула и расслабилась; Джотаро всё гладил и гладил её волосы, — слишком приятные, пронзительно приятные, — будто давно огрубевшие пальцы вдруг ощутили каждую ниточку шёлкового полотна. — А ты часто говорил маме, что любишь её? Её вопрос не застал его врасплох. — Один раз. Рука Джотаро накрыла округлое плечо Джолин — выведенная чёрным контуром по коже ветка сакуры спряталась под широкой ладонью. — Как удачно она свалила, а? — Не говори таких вещей, Джолин. Тёплая и холодно усмехающаяся, — сотканная из противоречий, как из паутинок, — похожая на него куда больше, чем Джотаро мог бы подумать, — должно быть, тяга к рефлексии передаётся рядом с генами; и понять друг друга им было бы легче, чем самих себя, — переступи они гордость, совесть и рамки традиционных семейных отношений. Это просто, даже проще, чем кажется, — она сама пришла в его постель, а он её не прогнал. Всего-то малость осталась, — но они топчутся на месте, не зная, как дальше — кого он обманывает, зная, конечно; — плевать на разницу в годах, на социальный статус и семейное положение — они бы, само собой, вели себя тихо, — плевать на всё — если бы не одна кровь. Если бы не одна кровь, мысли о них не были такими мучительными, — надо же, надо же, какой эгоизм. И дело даже не в законе — а так было бы гораздо легче. Холод тронул девичье плечо, когда Джотаро убрал ладонь, — Джолин задрожала, задрожали бесцветные вишнёвые цветы. Сноп разноцветных бабочек затрепетал в темноте вслед за мягким щелчком выключателя лампы. — Я могу остаться? — Да. Холод в её голосе, жар невозможного желания в его выдохе, — они подвержены меланхолии куда больше, чем могли бы подумать. Synchiropus splendidus на руке Джолин проплыла вверх, когда та села на край кровати; глаза уже привыкли к темноте, чтоб разглядеть, как рыбы на её коже дрейфуют в полумраке, рассеянном огнями города, как в толще ночного океана под светом болезненно-бледной луны. Волосы опустились на голую, абсолютно голую спину — Джолин сняла свой чисто символический топик и, свернув в половину, положила на столик, — от джинс избавилась так же быстро, оставшись в единственном миниатюрном предмете нижнего белья. Тонкой дорожкой прокатился внутри мороз, — Джотаро не должен был быть мужчиной, который смотрит, как она раздевается. Он старался не смотреть на изгибы талии и бёдер, когда укрывал Джолин; — поддался желанию по-родительски приткнуть одеяло, — она, вместо очевидной насмешки, не издала ни звука, — Джотаро решил оставить Джолин в покое и повернулся спиной к ней. Из одолевшей вскоре полудрёмы его выдернуло касание к лопатке чужой горячей руки, просящей повернуться и согреть — хоть как-то отцу позаботиться уже о дочери. Она, потёршись щекой, прижалась к его груди, положила ладонь, — отрастила ногти; рука Джотаро легла на рисунок рыбы-мандаринки на коже Джолин. Они уже почти переступили грань; — он бы соврал, если бы утверждал про себя, что никогда не думал так её касаться. Остатки запаха сладких, как мармелад, духов оттеняли её родной запах — сродни напалму, — ещё немного и всё взлетит к чертям на воздух. Совсем немного — Джолин вся льнула к своему отцу нагим телом; чуть-чуть — Джолин поднялась, присаживаясь в постели, — рука Джотаро опоясывала талию, — в её сосках блестели маленькие штанги пирсинга; последняя капля — она наклонилась вплотную к его лицу и закрыла глаза. Это настолько сильно́, что преодолевает любую гордость, любой холод, любую ненависть и любые правила — настолько сильно́, что до безрассудства, беспамятства, бесстыдства и тупой рефлексивной лирики. Им всё равно, — Джолин, начав нежно, целовала больнее и больнее — наверняка у неё губы раскраснелись под слоем липкой размазанной помады и опухли, пульсируя кровью. Джотаро побережнее обхватил её и усадил верхом на себя, — обнажённой кожей он чувствовал, как между её ног влажно. Да, хочешь меня, — издевательски в том, как она потёрлась промежностью о него и как прошлись её руки вдоль его шеи к плечам. Джотаро всё ещё может остановиться, чтоб не трахнуть свою дочь. — Пап, — она оторвалась и выдохнула в его губы, чуть всё ещё касаясь их. — Хватит. Пока не— Поздно, — Джолин скользила на члене сквозь два тонких слоя ткани белья, неспешно потягиваясь и изгибаясь, будто кошка. Дальше разбирать что-либо, казалось бы, бесполезно — до банального бессмысленно, но — на Джотаро собственная дочь. Сжигающая родная кровь. Он не сопротивлялся, когда Джолин стягивала его бельё и вставляла в себя член, медленно насаживалась на него, громко дыша сквозь стиснутые зубы; внутри Джолин безумно приятно, — она плавно качала бёдрами, напрягая твёрдые мышцы; ещё, больше, — читалось в иступлённом-жалобном выражении её лица, в том, как она прикрыла глаза и закусила губу, — Джотаро исполнил её невысказанную просьбу — проведя вдоль спины, взял в руки ягодицы Джолин и начал направлять себя и её друг к другу навстречу. Она, его дочь, стонала от того, как её имел собственный отец. Потрясающе. Маленькие точки проблесков-отражений из широкого окна мерцали в приоткрытых глазах Джолин — о, его маленькая дочурка, — Джотаро перекинул на одно плечо её рассыпавшиеся по плечам свисающие вниз волосы и положил ладонь на чужую щёку. Джолин опустила слипшиеся от густой туши ресницы и прильнула к руке отца, — того кольнул в сердце давно знакомый нежный трепет — знакомый до ужаса, — если бы в тот далёкий момент Джотаро узнал, что произойдёт в эту ночь, с ума бы сошёл, наверное; она вернула ему бдительность, перехватив ртом большой палец Джотаро — заводив по тому кончиком языка, она кинула дразнящий взгляд из-под приподнятых век и освободила палец из тугого кольца очаровательно испачканных губ, — ладонь Джотаро переместилась на девичье плечо. Он ощутил теплоту твёрдой хирургической стали в сосках Джолин, когда она приникла к нему, — зацеловывала шею Джотаро чувственно, покусывая, и обжигала дыханием до потери её отцом самообладания: он, оторвав от себя, легко поднял её за подмышки, опустил на простыни лицом вниз, встал на колени сзади Джолин, снял с неё крохотный кусочек из полосок ткани, называемый трусиками, и кинул их куда-то на пол. Поставив её на колени, Джотаро прижал к постели её грудь и без лишних прелюдий вошёл внутрь; — тонкая талия — его руки на ней, — изгибы бёдер, стройность и живописные рисунки на теле — какая его дочка красавица; — неожиданная для глаз Джотаро красота — ему всегда нравились простые хрупкие женщины с консервативно чистой кожей, — а может, всему виной родная сакура, любимые дочерью бабочки, всегда напоминающие Джотаро о ней, и морские рыбы — насколько же она всё-таки любит папу. Он вбивался в неё быстрее и жёстче, — Джолин глухо заскулила, едва выдавив: «больше», — действовал по наитию — звонко шлёпнул дочь по заду — она громко вскрикнула и посильнее выгнулась; раздвинув пошире ноги, Джолин подавалась к Джотаро, ускоряясь — смочила свои пальцы слюной, — хотел бы он посмотреть, как она мастурбирует. Как-нибудь в другой раз. Она вскоре кончила — протяжно простонала: — Па-а-апа-а… А он — немногим позже: спустил на спину, едва успев вытащить. Прерванный половой акт — метод контрацепции ненадёжный и рискованный, — один раз Джотаро уже прокололся. Сперма стекала по продольной ямке над позвоночником, — Джотаро поднял спутавшиеся волосы Джолин, обернув их концы на раз вокруг кулака, оголяя её шею. Какой он папа замечательный, оказывается — отец года прям. Вытерев её своим бельём, Джотаро лёг обратно, укрывшись тонким одеялом, — Джолин забралась под одеяло вслед за ним, положив голову на грудь, — они вернулись в прежнее положение. Он утёр ладонью свой лоб, запустив пальцы во влажные волосы, — Джотаро как будто только сейчас узнал, что такое секс. — Ну ты и урод, пап, — насмешливо сказала Джолин, — совсем стыда у тебя нет. — Не пытайся вывести меня из себя. — Настолько ты от меня без ума? — она снова усмехнулась. — Откуда в тебе такая раскованность? — Раскованность? Я просто немного опытнее тебя. Я же встречаюсь с мальчиками. — Больше ни с кем встречаться не будешь. — О, пап, да ты собственник, из кожи вон лезущий не выглядеть эгоистичным, — Джолин полусонно вздохнула, — и такой разговорчивый со мной. Я рада, что мы расставили все точки так быстро. Хотя, знаешь, иначе и быть не могло. Закрывались глаза, а внутри теперь почти пусто, — комната без обоев и половиц, без окон, с одной только облезшей дверью, — тускло светила лампочка, на её голом проводе привязана прочная петля, а на полу под лампочкой стояла табуретка — прям в самом центре, идеально выверено относительно углов комнаты. Антигерои собственной повести о кудрявых колтунах паутины вместо пены на морских волнах, — судьба уготовила им, очевидно, горький конец через сладкую пытку, усадила на колыбель Иуды — они проникли друг в друга грязными остриями глубже и глубже. Судьба — самый страшный и жестокий инквизитор — карающий просто так, без всяких «потому», — фанатики из средневековой Испании ни в какое сравнение. Судьба реальна — хотя бы по той причине, что они, отец и дочь, голые, обжимаются в одной постели — тёплой пропахшей ими пыточной. Предназначенные друг другу отец и дочь, — две части одного, связанные, однако, в тысячу раз теснее дозволенного. — Спокойной ночи, папа. Люблю тебя. Какая ж тут спокойная ночь.