Ричи Тозиер сбегает от своего отчаяния

      Нужно принять за аксиому: за пределами Дерри жизнь налаживается. Даже у Генри Бауэрса, упеченного в психиатрическую лечебницу за убийство своего папаши, все стало значительно лучше. Ричи не впервые проходил через этого, ему уже приходилось переезжать отсюда. Много лет назад, сразу после окончания старшей школы, когда из «Клуба Неудачников» остались только Майк и Стэнли. Беверли бежала от отца-садиста, Эдди мать перевезла в город со «здоровой атмосферой», Бен снова куда-то перевелся и стал новеньким в другом месте, семейству Денбро грозил развод… Он знал, что стоит покинуть пределы проклятого города, как становится легче дышать, и Соня Каспбрак, очевидно, впервые сделала что-то на пользу своему сыночку-астматику. Везде воздух другой, и нет ощущения, что чей-то взгляд уперся тебе в спину. Нигде ненависть не была такой жгучей и яростной, как здесь.       Ричи снова пробовал начать все сначала, и получалось, почти счастливо, потому что ничья жизнь не кончается после потери первой детской влюбленности. Поправка, после смерти человека, в которого ты был влюблен, с которым не виделся целых двадцать семь лет, о котором не приходилось вспоминать. И который спас твою шкуру от танцующего монстра-людоеда. Никто не думает о самоубийстве, не рыдает взахлеб на плече лучшей подруги всю дорогу. Вы молчите, вы друг другу чужие, просто вам оказывается по пути. Люди же взрослеют.       Да и плакать вообще как-то не по-мужски.       Беверли же не плачет. Она подала на развод, заявила об этом своей адвокатке прямо по телефону из закусочной на заправке. Храбрая Бев готова отсудить свою часть созданного брэнда, и готовится жить вместе с Хэнскомом, это счастье — ее спасательный круг. Марш всегда была сильной девочкой. А Ричи навсегда оставался непроходимым тупицей.       Ричи Тозиер, по приезду в ставший родным Нью-Йорк, отредактировал программу выступлений, переписав чужие шутки на свой манер. На рабочем столе ноутбука десятки созданных файлов в тестовом редакторе, десятки неудачных попыток. Стендап-шоу становится только хуже. Все валится из рук: стакан за кулисами, микрофон на сцене, смысл существования изо дня в день. То, что вылетало из его рта, несмешное и избитое. Как бездомная псина на вокзале, покрытая струпьями лишая, которую никто не жалел, как бы она не нуждалась в жалости. Ей Ричард, собственно, себя и ощущал. Все сказанное им — тошно грустное. Зрителям неприятно слушать эти душевные излияния, они приходят в свои выходные ради смеха, но получают апатичного мужика средних лет в уродливых очках и с ярко-выраженными признаками зародившегося алкоголизма. В глазах комика, — возможно, бывшего, — замешивался коктейль из безразличия и бурбона. Алкоголь — депрессант. Сама жизнь в какой-то степени тоже, и минус на минус должны бы дать плюс, но законы математики сбоят и отказываются работать. Минус на минус в жизни Тозиера дают в результате полнейшую задницу.       Нужно меньше пить, как советовал менеджер, справлявшийся и прежде с кризисами своих подопечных, но совет проходит мимо его ушей. Ричи радовался, черт возьми, как мог, и пытался жить, и жить счастливо, и отъебитесь от него наконец. Иначе он сблюет на вас прямо сейчас.       Ричи влюбился. Это должно звучать, как звон свадебных колокольчиков, но выходит удручающий погребальный набат. Он все-таки начал встречаться этим парнем, с абсолютно гейским именем Люсьен, за которое в Дерри ему непременно разбили бы нос. Перед этим перерезав горло, по которому, черт подери, набит узор с шипастыми ветками и розами. У самого Тозиера татуировок нет, и эта деталь от чего-то особенно его очаровывает.       Эдди, да и никому бы из «Неудачников» (почему он продолжает думать о нем в первую очередь?), татуировки бы не пошли, зато на коже Люсьена они сидели, как влитые.       У него выбеленные до желтизны волосы, сухие и ломкие, неприятные на ощупь, и голубые глаза. Они холодного оттенка, остужающие безрассудную голову Тозиера при каждом удобном случае. «Пожалуйста, дорогой, не шути так, это нетактично». Ричи старался отшутиться детским «бип-бип», но его любовник совсем не понимал тупого туалетного юмора. Почему нельзя просто контролировать поток того, что вываливает твой грязный рот? Пока Ричард берет перерыв в своей звездной карьере, к которой уже вряд ли захочет и сможет вернуться, и ходит до ближайшего магазина в куртке трехлетней давности, Люсьен ежегодно выбирает новое любимое пальто. У него их целая коллекция: серые, черные, в клетку и одно раздражающе красное, как перезревший гранат. Когда они целуются ночью на улице, вываливаясь в обнимку из бара, бордовые полы распахиваются, всполохами взлетают в воздух. Люсьен — ужасно красивый и молодой, ему всего двадцать три, Ричи — ужасно уставший и изживающий себя. Но он отрешается от своего отчаяния. Отрекается от него.       Ему и страданиям не по пути. Так всегда было, это же Балабол. Душевные терзания оставьте рифмоплету Бену или Заике Биллу. Каждую ночь, назло всем установкам и бессрочным посещениям психотерапевта, ему снится то, что он видел в мертвых огнях. Об этих видениях нельзя рассказать на сеансах, как и обо всей их предыстории, если не хочешь пойти по стопам Бауэрса-младшего. В мире профессиональных врачевателей душ нет никакой мистики и сверхъестественного. Тозиер смирился — ему никто не поможет, ни психоанализ, ни когнитивно-бихевиоральная терапия, ни электрошок, ни наркотики. Он обречен видеть повторяющийся, зацикленный кошмар. Как он мог спасти бесстрашного Эдварда Каспбрака, если бы вовремя сообразил, что к чему. Как он отталкивает его в сторону, защищая от мощного удара огромной клешни космического клоуна-мутанта.       Каспбрак бы выжил. Ричи, надо же, по-крупному облажался, кто бы мог подумать. Никогда такого, черт возьми, не было, и вот опять.       В прошлый раз, когда родители отправили его в престижный колледж, прочь из Дерри, все события, связанные с городком, забылись. Нужно было молиться и сейчас, чтобы проклятье подействовало в этот раз. Амнезия, беспамятство, незнание. Боже, дай хотя бы забыть бледнеющее лицо Эдварда с закатившимися назад глазами, и забери взамен хоть руки, ноги, да хоть голосовые связки.       Но Ричи не забывает. Потому что после победы над монстром это уже не работает. Потому что не хочет. Потому что он соткан из противоречий и ненависти к себе.       Нужно признаться, что он, правда, любит Люсьена всем сердцем, ведь человеку не обязательно быть однолюбом, и новые отношения не обнуляют прошлые. Которые, к тому же, не существовали. Просто нельзя любить одинаково двух людей одновременно, чтобы там не пели сладкие французские фильмы о радости тройничков. Ричи целует его по-настоящему, искренне, и также искренне морщится, глядя на свое отражение в зеркале ванной комнаты. Тело ощущается таким грязным, что хочется потереть его металлической губкой для мытья посуды, сдирая слой за слоем. Лицо кривится сильнее. Это все вина фантомной боли от обострившегося аппендицита, который вырезали еще в восьмом классе. Это не потому что Ричард чувствует себя галимым лгуном, у которого с возрастом становится все больше страшных и грязных секретиков.       Представлять во время секса с очень желанным человеком другого, самого желанного, но давно умершего, — это ведь не считается изменой? И Тозиер понимает, что да, вообще-то еще как считается.       Только почему-то чувствует, что изменяет он не своему парню, а зарытому на глубину двух метров лучшему другу. И все это ужасно сводило с ума, потому что чудится, что призрак Эдварда вернулся с ним, и становился все отчетливее с каждым прожитым месяцем. Здесь никто не должен следить за каждым твоим движением и прожигать взглядом спину, но Ричард чувствует, как осуждающе смотрит на него кто-то. Самовнушение, самооправдание, саморазрушение. Ричи, детка, ты всегда был таким чересчур самостоятельным мальчиком, не так ли?       В его крови совершенно случайно высчитывается более двух промилле содержания алкоголя, что соответствует стадии тяжелого опьянения, и все перед глазами размывается в месиво и несуразицу, картину какого-нибудь Кандинского под психоделиками. Нога сама собой давит на газ, рука переключает скорости, Ричи не контролирует процесс вождения. Фонари за боковыми окнами превращаются в сплошную линию взлетной полосы, когда машина врезается в бетонное ограждение. Шейные позвонки блаженно хрустят, когда Ричарда откидывает назад, а после резко дергает вперед, вышибая лобовое стекло его головой. Пустой. Ни единой мысли, точно также, как последний год.       Кажется, думать он начинал только тогда, когда тайком выбирался в Дерри на кладбище, часами рыдая на могиле, заросшей сорняками. Неухоженность. Вдова Каспбрак явно не хотела навещать мужа в этом месте, на маленькой родине всех Неудачников. Ричи вырывал их руками. Нет, он не ревел, как перепуганный насмерть мальчишка. Не стучал по обнаженной собственными усилиями земле кулаками, исцарапанными листьями сорной травы. Ничего подобного, он ведь не слабый. И никто все равно ничего не видел, с тем же успехом, это могло оказаться плохим сном.       Как и вся гребаная жизнь Ричи Тозиера.       Это совпадение. Случайность. Смерть пьяно улыбающегося Ричарда с разбитой о стену головой, лежащего на развороченном капоте взятой напрокат тачки, никак не связана со смертью Эдди в бесконечных подземельях треклятого городка в штате Мэн.       Такого просто не может быть.