Любишь меня? Люби мою собаку!

Тем же днем тётя Петунья позвонила в клинику, та предоставила специальный медицинский транспорт и велела ждать. Дождавшись же, тётя поволокла Гарри к санитарному автомобилю, затащила внутрь, повинуясь указаниям медицинского работника, пристегнула и села рядом, аккуратно расправляя на коленях юбку. И прокатился Гарри с ветерком на скрининговый осмотр, где ему не только прослушали легкие и простучали молоточком коленки, но и отправили на КТ, сканировать мозг, тот, что в голове. Гарри, ложась на белый эмалированный стол с прорезиненным, кажется, поролоновым, покрытием, испытал престранное ощущение дежавю, ему казалось, что он уже бывал здесь, и неоднократно… Скользкая и холодная поверхность под ним завибрировала, и Гарри медленно поехал под длинный и немножко страшноватый цилиндр. Х-лучей он не почувствовал, хоть и знал, что его сейчас чем-то просвечивают. Но страха, к счастью, не было. Правда, потом Гарри настиг один неприятный сюрприз, на самом деле ему предстояло провести в больнице сутки, потому что его направили на болюсное исследование, то бишь контрастирование, а это — проверка; потом капельница, которую вот прямо сейчас ему подключили, потом оценка реакции, и обязательно лежа… Ну, так доктор сказал, значит так надо. Последнее, что увидел Гарри перед тем, как закрылась дверь, был взгляд Петуньи — какой-то жалобный и в нем светилась такая бешеная надежда, что мальчик не поверил своим глазам. С тихим гудением и почему-то знакомыми щелчками лежанка принялась двигаться внутри цилиндра, а Гарри расслабился. В голове, казалось, не было ни единой мысли, а перед глазами все стояла тетя Петунья и ее взгляд. Тут лежанка, наконец, выехала из цилиндра, и голос откуда-то сверху предупредил, чтобы Гарри не вставал. Открылась дверь, вкатилась каталка, ну, такая кровать больничная на колесиках, куда его переложили двое санитаров. В какой-то момент мальчик почувствовал себя очень маленьким и, стараясь не поддаваться страху, посмотрел на санитаров, которые очень тепло ему улыбались, вывозя каталку. Когда его уже завезли в палату, в помещение буквально влетела тетя Петуния и принялась его со слезами обнимать и целовать. Она была счастлива и все повторяла: «Ты будешь жить!» Гарри, естественно, удивился и немного испугался, но врачи и тетя его успокоили, рассказав ту часть истории, которую от него утаили родственники. Оказывается, когда-то давно, Гарри не понял когда, у него диагностировали неоперируемое злокачественное новообразование мозга, проще говоря — опухоль. Несмотря на то, что опухоль не увеличивалась и никак не прогрессировала, это был приговор. Дурсли, конечно же, знали, что эта опухоль убьет Гарри, но пока не рассказывали об этом ребенку, да и как рассказать о таком… Потому и клиника, которая называлась «Региональный Онкологический Центр», выделила свой транспорт, ведь такого пациента нельзя возить просто на автобусе. И вот сегодня КТ показало, что опухоль уменьшилась и стала доброкачественной. Как Гарри понял, есть такие «рентгенологические признаки», которые могут это определить. На всякий случай мальчику сделают и какую-то «гистологию» опухоли, чтобы быть точно-точно уверенными, и потому Гарри проведет в больнице три дня. Ну, три дня — не вся жизнь, переживем… Пришла медсестра и сделала укол в вену, после чего Гарри как-то неожиданно уснул, а когда проснулся, оказалось, что он лежит в реанимации и что все уже позади. И вот, лежит Гарри на высокой коечке под капельницей и горько размышляет об услышанном. Ах вот как, значит, у него это, оказывается, с детства диагностировали. А теперь оно, значит, сократилось, то есть выжжено ядом василиска… Ну спасибо тебе, дорогой змейчик! Вернусь в Хогвартс, обязательно навещу твою обитель, проведаю, как твое здоровьице и живется ли тебе… а то, помнится, в последней встрече они друг друга почти прикончили, и бедный василиск так и остался лежать там, неподвижный и… мертвый? Гарри надеялся, что змей всё-таки жив, что он просто потерял сознание. Задумавшись, Гарри спросил себя, а чего он так переживает за этого реликтового гада? И не всё ли равно, помер он там или по-прежнему ползает по трубам в стенах замка? Обдумав и рассмотрев этот вопрос со всех сторон, Гарри вынужденно признал, что да, он переживает за него и хочет, чтобы древний василиск остался жив. А почему и зачем, он и сам не понимал. После чего его усталый организм наконец-то дал ментального пинка и Гарри погрузился в сон. Ему приснился огромный зал, где собрались Дамблдоры из разных «миров». Тысячи, тысячи и тысячи Дамблдоров. От гадского гада до добрейшего и наивнейшего. И вот они там делятся опытом, ругаются, вцепляются в бороды, в общем, ведут себя, как депутаты в Думе, а сам Гарри бродит среди них и ищет «своего» директора, то есть Дамблдора из своего мира и времени. Вот ему показалось на миг, что он нашел его, но, подойдя, понял, что нет — не он. Старик знакомо посмотрел на Гарри и негромко сказал, «ты ищи дальше, мальчик мой, может быть, ты меня найдешь где-нибудь…» Гарри пошел дальше, внимательно вслушиваясь в голоса, доносящиеся со всех сторон, и выхватывая из них отдельные фразы: — Хочешь лимонную дольку? Это такие маггловские сладости, засахаренные лимонные дольки. — То, что произошло с тобой в подземельях — это строжайший секрет, и потому нет ничего удивительного, что его знает вся школа. — Счастье можно найти даже в темные времена, если не забывать обращаться к свету. — Требуется немалое мужество, чтобы противостоять врагам. Но еще больше мужества нужно, чтобы противостоять друзьям. — Всегда называй вещи своими именами. Страх перед именем усиливает страх перед тем, кто его носит. — Во все времена в Хогвартсе всегда находили помощь те, кто её просил. — Любовь всегда оставляет свой след. Это не шрам, этот след вообще невидим… Если тебя так крепко любят, то даже когда любящий тебя человек умирает, ты все равно остаешься под его защитой. — Помните Седрика. Если настанет время делать выбор между лёгким и правильным, вспомните, что случилось с честным, добрым, смелым мальчиком только потому, что он случайно встал на пути лорда Волан-де-Морта. Помните Седрика Диггори… — Правда — это прекраснейшая, но одновременно и опаснейшая вещь. А потому к ней надо подходить с превеликой осторожностью. — Наши решения показывают, кем мы являемся в действительности, гораздо лучше, чем наши способности. — Я отвечу на твои вопросы — если, конечно, у меня не будет достаточно веской причины для того, чтобы промолчать. Если я не смогу ответить, прошу меня простить: я промолчу, потому что ложь недопустима. — Для высокоорганизованного разума смерть — это очередное интересное приключение… Эти и великое множество подобных фраз, сказанных Дамблдором и слышанных Гарри в разные периоды времени первых трех курсов в Хогвартсе, прозвучали сейчас во сне. Когда Гарри проснулся, его голова неприятно гудела и кружилась, то ли от воздействия лекарств, то ли от невнятного бреда, который ему приснился. И одна странная фраза не давала ему покоя, что-то про Седрика… как там было во сне? «Помните Седрика. Если настанет время делать выбор между лёгким и правильным, вспомните, что случилось с честным, добрым, смелым мальчиком только потому, что он случайно встал на пути лорда Волан-де-Морта. Помните Седрика Диггори...» Почему-то Дамблдор говорил про него так, словно он умер. Но насколько Гарри помнил, сероглазый пуффендуец вполне себе жив-здоров и даже выиграл у него в последнем матче по квиддичу — первым поймал снитч. Так к чему же этот сон? И зачем он искал Дамблдора среди множества таких же Дамблдоров? Дамблдоров из прошлого, настоящего и… внезапная догадка буквально пронзила его. Гарри, что называется, вштырило, осенило Божьей благодатью — и Дамблдора из будущего. Будущего, понимаете? Ему приснился Дамблдор из будущего, это его он искал среди той толпы! Тревожно запищал какой-то приборчик, подключенный к нему электродами-проводами и тонко и точно реагирующий на малейшие нюансы сигналов его организма. Вот и сейчас чуткая машина отметила участившееся сердцебиение и подала соответствующий сигнал на медицинский пост. В палату торопливо вошла женщина, склонилась над Гарри и провела прохладной ладонью по его лбу, утешающе шепнула: — Тихо-тихо, мой хороший. Что случилось? Что стряслось?.. Завороженный мягким и нежным голосом Гарри невольно всмотрелся в склоненное над ним лицо: миловидная шатенка с зелено-карими глазами, чуть полноватая и ростом, по описанию незабвенного О’Генри, — примерно с ангела. А будучи взволнованным и взбудораженным недавним озарением, Гарри выпалил прямо ей в лицо: — Пророческие сны бывают? Она ласково улыбнулась: — Конечно, бывают, дорогой. Именно пророческий сон и привел меня сюда, в Англию, четыре года назад. Гарри заинтересованно прислушался к её голосу, она говорила с каким-то странным акцентом, что-то было в ее произношении определенного артикля, как-то странно он звучал. Женщина заметила его пристальное внимание и, проверив показания приборов, убедилась, что всё в порядке, после чего снова обратилась к Гарри: — Мой отец — один из конструкторов реактора, который взорвался в восемьдесят шестом году, и, разумеется, так как у него не было покровителя в верхах, на него спустили всех собак и он убежал за границу, попросив политубежища в Великобритании. Я же едва сумела защититься, а после… скажем так, необоснованного бойкота сбежала к папе. Тем более что он много раз письма присылал с одним и тем же вопросом: не обижают ли меня там? Как потом выяснилось, папе постоянно снился сон, в котором меня травили его недовольные коллеги. Этот сон повторялся много раз, и папа забеспокоился. Стал писать, звонить и звать к себе. Воистину, сон в руку, как говорят. Говорила она весело и непринужденно, забавно спотыкаясь на звуке «з». Гарри, как и следовало ожидать, заслушался и совершенно успокоился. Расслабленно вытянулся под тонким одеялом и прикрыл глаза, продолжая слушать её волшебный голос. И постепенно уплыл в новый, уже нормальный сон, крепкий и глубокий. *** Проводив маму и кузена до машины, Дадли вернулся в дом и занялся собакой. Специальной посуды у них не было, тётушка Мардж не заморачивалась на эту тему и разрешала Злыдню лакать и жрать из человечьей посуды. Без зазрения совести она внаглую ставила на пол под слюнявую собачью пасть фаянсовые блюда из дорогого семейного сервиза, абсолютно не обращая внимания на Петунью, у которой сердце каждый раз екало, когда вредный и невоспитанный бульдог начинал возить и толкать хрупкую тарелку по полу. Полный сомнения Дадли обозрел стопку фарфоровых суповых тарелок и неуверенно пожал пухлыми плечами, вряд ли мама одобрит, если он даст Бродяге это. Закрыв сервант, толстяк протопал к чулану, в котором когда-то много лет жил Гарри, протиснувшись внутрь, он нашел то, что надо — глубокую миску. Так, потерев её края и собрав пальцами пыль, Дадли пришел к выводу, что посудину следует вымыть. Вот только… он никогда в жизни этого не делал. Пегий пёс со странным интересом смотрел на толстого мальчика и, казалось, ухмылялся, ехидно так раздвинув губы в неподражаемой собачьей улыбке. Подстегиваемый голодным взглядом псины и собственной совестью Дадли со всей ответственностью подошел к делу. Надел на себя мамин фартук, приготовил щетку и губку, вытащил из-под раковины стиральный порошок и кусок серого мыла, хозяйственного щелочного. Заткнул пробкой сливное отверстие в раковине, отвернул кран с холодной водой, потом отвернул кран с горячей водой и зачарованно смотрел, как наполняется раковина. Когда она наполнилась до половины, Дадли насыпал туда стиральный порошок, сколько надо сыпать, он не знал, но понадеялся, что половины коробки хватит. Сириус круглыми глазами смотрел, как вырастает над раковиной пенная гора, и тоненько, нервно заскулил. Дадли успокаивающе что-то пробормотал ему и аккуратно до отказа завернул краны. Покончив с этим, он натянул на руки желтые резиновые перчатки и окунул в пенную кашу пыльную миску, которую, честно говоря, достаточно было просто сполоснуть, но Дадли-то об этом не знал. Окунув и смочив, он принялся возить по ней щеткой, потом взял губку и начал тереть уже ею, но миска почему-то стала очень скользкой и как будто живой, она несколько раз выскальзывала из рук и улетала с залихватским звоном то в пену, то под раковину, то под стол. И каким бы тугодумом ни был Дадли, спустить воду он догадался. И смог сполоснуть миску под струей холодной воды. Хозяйственное мыло не пригодилось, и поэтому Дадли долго не покидало ощущение, что он что-то сделал неправильно. Но собаку он смог накормить! На столе стояла кастрюля с луковым супом, накрытая полотенцем, и половину супа Дадли перелил в миску, а потом осторожно поставил её на пол. Выпрямился и, страшно гордый собой, позвал пса, сопроводив свои слова щедрым приглашающим жестом: — Ваше Высокомордие, прошу! Сириус кротко подошел к миске, стараясь не замечать остатков пены на стенах и лужицы воды по всей кухне, ожившая миска, видимо, отчаянно сопротивлялась нестандартному мытью. А Дадли Дурсль сел на стул, подпер руками крупную голову и масляными глазками смотрел, как кушает пёс. Он чувствовал приятную усталость и огромную радость от своего поступка — шутка ли, впервые в жизни совершил невероятный подвиг, вымыл посуду и накормил собаку! Вернон проснулся к вечеру. Сначала он сладко потянулся и тщательно прозевался — зевал он громко и протяжно, с таким… утробным подвыванием. Это была необходимость, так как Вернона иногда настигало некое ощущение удушья, когда его диафрагма просто отказывалась опускаться-подниматься и он долго-долго не мог глубоко вдохнуть или зевнуть. Это было очень похоже на паралич. Вернон не знал, как называется это его состояние, доктора на его вопросы что-то невразумительно мычали и разводили руками, и единодушно сходились только в одном — ишемическая болезнь сердца. Откинув плед, которым его заботливо укрыла любящая жена, Вернон пошарил ногой по полу, пытаясь нащупать тапочку, не видя её из-за своего необъятного пуза. Тапочка не нашаривалась, и джентльмен понял, что их тут просто нет. Недоуменно пробухтел: — Где мои тапки? Из прихожей раздалось цоканье когтей по паркету, и в гостиную на короткий миг заглянул черно-белый пёс. Глянув на Вернона, он развернулся и скрылся, чтобы спустя секунду появиться снова с тапками в зубах, подошел к креслу и опустил домашнюю обувь к ногам «хозяина». Вернон весело удивился: — Смотри-ка, умный! — и эксперимента ради приказал: — Принеси мне телегид. Пёс кротко сходил к телевизору и, сняв с тумбы свернутую газету, принес Дурслю. Настроение у того поднялось на шкалу выше, и он, развеселившись, принялся выяснять, какие ещё команды знает пёс. Услышав голос папы, сверху спустился Дадли и, вникнув в происходящее, включился в забаву. И долго ещё по гостиной разносились радостные и порой несуразные команды, типа «подай стакан!», до тех пор, пока из клиники не вернулась Петунья. Она с улыбкой стояла на пороге гостиной и промокала глаза крошечным платочком, первым её заметил Сириус и остановился, внимательно глядя на неё. Замерли и Дадли с Верноном, вопросительно смотря на мать и жену. Петунья всхлипнула и произнесла срывающимся от счастья голосом: — Гарри здоров! Его мозг чист, опухоль больше не угрожает его жизни. Он полностью поправился и в понедельник будет дома!