Любишь меня? Люби мою собаку!

При обсуждении третьего испытания возникли некоторые разногласия. Министр и его лизо… блюды хотели бы запретить применение маггловской техники и оружия, подозревая, что Барти и Виктор не просто так спалили логово пауков во время подготовки, но Дамблдору было любопытно, мадам Максим была благодарна, а Каркаров просто развлекался, потому дополнительных ограничений не было. На самом-то деле Каркаров точно знал, что будет, и развлекался оттого вдвойне, а то и втройне. Министр насупился, сделал обиженное лицо и удалился, высказавшись почему-то Дамблдору в духе: «Ты мне больше не подружка, Ты мне больше не дружок! Не играй в мои игрушки И не какай в мой горшок!» Итак, наступил день третьего испытания. — Мы будем патрулировать снаружи, — сообщила участникам состязания профессор МакГонагалл. — Если кто-нибудь попадет в беду и почувствует, что требуется подмога, пошлите в воздух сноп красных искр, и мы незамедлительно придем на помощь. Все ясно? Чемпионы кивнули. — Тогда вперед! — весело скомандовал Бэгмен четверым патрульным, после чего коснулся палочкой горла и тихо произнес: — Сонорус! И тут же его усиленный волшебством голос разнесся по всему стадиону: — Леди и джентльмены, третье и последнее состязание Турнира Трех Волшебников начинается! Разрешите мне напомнить вам турнирное положение участников на сегодняшний день! Первое место делят между собой мистер Виктор Крам, школа «Дурмстранг», и мистер Бартемиус Крауч, школа «Хогвартс», у каждого восемьдесят пять очков! Крики, гром аплодисментов разбудили чудом выживших птиц в Запретном лесу, и они с тревожным гомоном поднялись в темное ночное небо. — На втором месте мисс Флер Делакур, академия «Шармбатон»! Джентельмены попросили нас пропустить вперед даму! Итак, Флер, начнете по моему свистку! — пророкотал Бэгмен. — Три… два… один… Он резко свистнул, и Флер устремилась внутрь лабиринта подобно трепетной лани в кольчуге. Готовясь объявить Виктора и Барти, Бэгмен запнулся — откуда-то слышались звуки музыки. Под грозный, яростный марш, больше похожий на гимн, на площадку выбрался мощно порыкивающий и воняющий выхлопом броневик. Он был не нов, хоть и подкрашен, виднелись подпалины и яркая красная звезда на башне. «…Это есть наш последний и решительный бой…» — звучало из громкоговорителей, установленных на башне. Среди части зрителей, узнавших мелодию, началась тихая паника. Те, кто мелодию не узнал, подозревали, что она тут не просто так. На башню выбрались из люков улыбающиеся Барти и Виктор, устанавливая странные продолговатые штуки на броневике. Одеты они были одинаково — в зеленый мундир, на головах были странные черные шапки, напоминающие русскую зимнюю шапку. Прижав что-то к шее, Виктор зашевелил губами, и из рупоров донеслось: — Раз, раз, работает! Ну, мы пошли? И, не ожидая ответа, оба скользнули в люки. Броневик резко взревел и, опустив две пары колес, доселе висевшие под днищем, рванул ко входу в лабиринт. Почти сразу же возобновилась музыка и зрители увидели огненные стрелы, пламя и взрывы. Чемпионы явно получали удовольствие от испытания, что не скажешь об организаторах. Хагрид всхлипнул: — Сфинкса жалко… Поименованный сфинкс вывалился сквозь стену лабиринта и с криками «Мы так не договаривались!», «Идите вы все…» и «Война! Война!» умчался в сторону озера — прятаться у русалок, они-то уже опытные. Взрывы стали чаще, из лабиринта разбегались звери, улетали птицы и даже лианы, кажется, пытались уползти. *** Флер старалась добежать как можно быстрее, особенно когда услышала музыку. Ее папа контактировал с русскими, и что это за песня, она знала. Как и знала, что если уж эта песня поется, то ядерная бомба — гораздо милосерднее. Девушка отбилась от соплохвостов, практически лишившись одежды, потом сцепилась с какой-то кошкой и прозевала хищное плотоядное растение. А вот растение не прозевало и заглотнуло, сколько вместилось. Вместилась нога до колена, которой Флер мгновенно и лишилась. Едва сумев остановить кровь и испепелить растение, она потеряла сознание. Барти и Виктор в это время наслаждались поездкой. Муха РПГ-18 решала проблему препятствий, Шмель — всяких зловредных растений и мелких зверей; не испытание, а прогулка. Когда от звуков музыки соплохвосты в панике порскнули кто куда, Виктор улыбнулся и крикнул Барти: — Помнят, сволочи! Барти только кивнул, ведя тяжелую машину вперед. Вдруг за поворотом мелькнуло что-то знакомое и Барти резко дал по газам, да так, что Виктор чуть не свалился. Следующие семь минут были посвящены прочувствованной речи, богатой сравнениями и метафорами, смысл которой сводился к вопросу: «Что случилось?» Ответная речь Барти была менее длинной, хотя по образности могла поспорить с Петровским загибом и означала: «Гляди, какая там лежит… вещь!» С кряхтеньем надев «полтинник», Виктор потопал в сторону необычности. «Может, стоит продезинфицировать полянку?» — мрачно думал он, подходя к вороху тряпок, на поверку оказавшихся Флер в луже крови. Крикнув «Прикрой!» и подняв ее на руки под стрекот КПВТ, он вернулся к броневику. Пока Барти, скалясь, выкашивал всю растительность в радиусе дальности крупнокалиберного пулемета, Виктор перевязал Флер и опустил внутрь машины. Флер, на свое счастье, в сознание не приходила. Быстро добравшись до кубка и никого не встретив, кроме каких-то огрызков и запчастей животного происхождения, Барти и Виктор уставились на кубок. — Как делить будем? — индифферентно поинтересовался Виктор — Осторожно, это портал, — пригляделся Барти. — Портал-шмортал, — проворчал Виктор, снимая чары, — там, в ящике, ножовка. Откопав в инструментальном ящике машины ножовку, Барти подошел к Виктору. И не надо спрашивать, зачем дозорному броневику ножовка, водитель такой машины — существо запасливое, куда там хомякам. Сняв кубок с постамента, Барти и Виктор попеременно принялись пилить бывший артефакт. Артефакт сопротивлялся, бросался искрами и жалобно скрежетал, но все-таки не мог противостоять ножовке производства СССР. Наконец, он сдался и распался на составляющие. — Ну надо же, — удивился Барти. — А выглядел хрустальным… — Если на клетке слона прочтешь надпись "буйвол" — не верь глазам своим, — отвечал Виктор. — Фило-о-ософ, — протянул Барти. — Ладно, едем? — А то! И они поехали напрямик, расчищая себе путь огневыми методами, проще говоря, предавая огню все на своем пути — растения, не успевших убежать зверушек, стенки и что-то странное, что не успело уползти из-под колес. *** А трибуны наблюдали огненное шоу со взрывами. Из лабиринта убежали все, кто смог, кто не смог, по-видимому, упокоился. «Лучше зверушки, чем мы», — подумал каждый пятый. Стена лабиринта вспыхнула ярким пламенем, и сквозь нее выбрался русский броневик, на котором уезжали Чемпионы. Трибуны пораженно молчали. Откинулись люки и, помахивая половинками кубка, на крышу выбрались Крам и Крауч. Мадам Максим всхлипнула, француженки дружно зарыдали, трибуны бесновались. — Врача сюда быстро, а то стреляю! — с характерным славянским акцентом донеслось со стороны броневика, и все увидели Флер в неполной комплектации. Француженки, правда, не увидели, они были заняты — они рыдали. На площадку спикировал дракон. Тот самый. Виктор поднял «Муху», но Барти остановил его. В лапе дракона был небольшой, по драконьим меркам, букет цветущих сакур, который он и положил перед Барти. Барти пытался объяснить драконе, что он-де завсегда, но они габаритами не сходятся и детей точно не будет, на что «дикий зверь» опустил голову и принялся смотреть в глаза Чемпиону. На стадионе началась паника. Как же, целый дракон, непривязанный, злой, голодный наверное. Люди принялись разбегаться и разлетаться, кто-то падал в обморок, у кого-то началась непроизвольная дефекация… И только француженки в этом не участвовали, они были заняты — они рыдали. Наконец Барти кивнул и, обняв дракона за шею, начал ему что-то нашептывать. Тот покивал головой и унесся в небо, а Барти, широко улыбнувшись, вернулся к Виктору и БРДМ. Какой-то мужчина в темном плаще встрепенулся и поинтересовался: — Кто победил-то? Так как ему бросились объяснять все и сразу, то единственное, что он понял, что вернулся Советский Союз и уже пришел сюда. Мужчина убежал разносить спле… страшную новость. По поводу окончания турнира и от радости, что на этот раз трупов не предвидится, а квиддичный стадион и починить можно, был пир. Пили вина, играли на гитарах, радовались еще одному солнечному дню. Гарри искренне поздравлял Барти и Виктора, Флер утешал Виктор, Гермиона висела на Невилле, все были заняты. И только Гарри вздыхал, думая об Эмили. Его тянуло к девчушке так, что он практически не мог думать ни о чем другом. Он будто ежечасно чувствовал ее руки, слышал ее задорный смех, видел ее глаза. Как ни странно, первой заметила его состояние Гермиона и, поймав в темном уголке, тактично поинтересовалась: — На свадьбу позовешь? Гарри смутился, покраснел и потерял дар речи. Гермиона была умной девушкой и хотела попасть на ужин, потому расспрашивать Гарри о девушке не стала. На мальчика с улыбкой смотрели взрослые, понимая, что с ним происходит, но не представляя силу этого чувства, первого в его жизни и случившегося с ним навсегда. Так же как и Эмили, спешащая жить, где-то то там далеко в Лондоне не находила себе места и душой стремилась к Гарри. Несмотря на юный возраст, она всей душой стремилась туда, где был ее Гарри. Даже и мысли не допуская о том, что это чувство не взаимно. Любой ценой оказаться рядом, и Гарри находил возможность хоть на час исчезнуть и оказаться рядом с девушкой. Они не говорили о любви, вовсе нет, они просто разговаривали, встраиваясь друг в друга душами, самим сердцем, становясь единым целым. Одной душой. Я делаю шаг в лабиринт сладких грез, Я делаю шаг, задохнувшись от слез, Я делаю шаг, хоть не в силах идти, Тропа предо мною, что ждет впереди? Шагая сквозь кровь и надежд забытье, Не чувствуя боли, не слыша нытье, Прося лишь: «Ты душу мне не береди», Тропа предо мною, что ждет впереди? Но, лед разбивая, явилась мне вдруг, Та дева, что ярче, чем солнечный круг, Судьба мне явилась в сиянии дня И взглядом зажгла во мне море огня. Соленой дорожкой мелькнула слеза, Когда мы взглянули друг другу в глаза, Исчезла тропа, и исчез этот мир, «Люблю», — всколыхнуло застывший эфир.