***
На берегу толпились люди, шёпот бежал и путался, сливался в нечленораздельное шуршание. На песке густились следы колёс, мигалки на машинах роняли свет на испуганные лица. Спрятанное под пелёнкой тело загружали на коляску. Густая рыжая шевелюра с прилипшей к ней грязью и впутанными камешками, трепеталась и выбивалась из-под ткани. У Жан-Жака отлила кровь от лица. Отабек позади охнул и прошипел, пропуская холодный воздух между зубов. До ушей доносилось, что покойник утонул по пьяни, завсегдатай обитатель единственного в деревушке паба, задира, любящий трепать нервы без повода. Другие голоса плевались ядом и поливали иностранцев сплетнями. Как только Жан-Жака заметили, гул стих, полетели колючие взгляды и безмолвные обвинения. Синяк на глазу запульсировал, губы поджались. Буквально пару дней назад покойный устроил им стычку из-за того, что Отабек случайно зацепил и опрокинул его пойло. Крики подняли всех на уши, на их потасовку, казалось, собралось полдеревни. Махать кулаками они вышли во двор под грозный взгляд хозяйки, запрещающей устраивать дебош в её пабе. Разбежались быстро, оставив друг на друге пару синяков. Парень был крупным и светился энергией, бил наотмашь так, что звёзды перед глазами кружились. Отабек подорвался и повалил его, пока Жан-Жака пытался разлепить пострадавший глаз. В итоге они втроём оказались на земле, качались в траве под всеобщее улюлюканье, пока их не разняли. Мужик в конечном счёте оказался достаточно добродушным и даже купил им выпивку. Посидели, посмеялись, поморщились от побоев. Наутро всё болело, Жан-Жак кое-как выполз из кровати. А теперь вот так вот, умер мужик, нет его. Неужели кто-то действительно думал, что они затаили злобу после той драки? Вот же дерьмо. — Пошли отсюда. — Отабек положил руку на плечо, сжал красный свитер, чуть повёл серьёзно сведёнными бровями. — Не надо нам тут шататься, только больше масла в огонь подольём. Ты не умеешь молчать, когда нужно. Жан-Жак кивнул и развернулся на пятках, захрустел песок. Вчера ведь он встретил тут того светловолосого юношу, какое ироничное совпадение.***
Свет отключили, вся деревушка сидела в темноте. Закаты тут были мутные, пыльные, тающие в подступающем вечере. Всё становилось зернистым и обливалось тенями. Из-за приоткрытого окна пробирался ветерок, колыша пламя свечи. Вдалеке шумели корабли с гавани, тонким свечением подмигивал маяк. Домик сдавался в аренду, у них с Отабеком были отдельные комнаты, общая кухня и гостиная, ещё одна спальня пустовала. Жан-Жак ютился на верхнем этаже, окошки тут были особенно маленькими, как две ладони в высоту. Внизу они шире, зашторенные и пропускают гораздо больше света в гостиную. Такая вот забавная особенность в этих старых домишках. Жан-Жак взмахнул карандашом, едва не сбивая свечу, чертыхнулся. Буквы затанцевали в отблесках пламени. Какая чепуха. Смятая бумажка улетела в угол комнаты. Лоб встретился с холодной поверхностью стола. Наверное просто на компьютере было привычнее, а так мысли поступают туже, скручиваются в бесформенный ком и вылезают в кривые слова ровными буквами на бумагу. Это совсем не потому что ничего больше не вдохновляет. В маленьком окошке захлопал крыльями ворон, затрепетал, опалил чернотой глаз, вскрикнул и, едва не врезавшись в стекло, выставив ноги вперёд, упорхнул, оставив угольный осадок. Жутковато. Крик засел в ушах. Каааар. Со скрипом. С тем, с которым ломаются кости на льду, когда публика испуганно замирает. С тем, с которым соскальзывает с тумбочки снятое обручальное кольцо. С тем, с которым ломается гитара от злого бессилия её владельца. Жан-Жак закрыл ладонями глаза, утёр пот со лба и хохотнул. Он проявил достаточно слабостей, сбежав сюда от неприятностей. Взял с собой приятеля, ушедшего из спорта раньше. Где-то между ними вязалось тонкое понимание, но тема была слишком острой и обнажала до костей. Тексты не шли, ни запах моря, ни таинственное мерцание свечи — ничего не трогало. Ирландия со всеми своими культурными странностями не подкидывала идей. Сухо, мерзко, будто смятая газета в голове. Жан-Жак поднёс пальцы к свече. Горячо. Маленькая танцующая жизнь. Дверь скрипнула и отворилась. Ещё один пляшущий ободок света ворвался в комнату. — Входить без стука некультурно, Бекс. — Позор мне, — ответил тот сухо и глянул в окно. — Везде вырубило. Отабек потёр глаза, поставил свою свечу рядом, глянул на разбросанные комки бумаги, не стал комментировать. — Похоронили сегодня. Доказано, что смерть не насильственная, но всё равно шепчутся. — Скучная деревенька, им как будто в радость что-то такое на поверхность пускать. Тебя это разволновало, суровый казахский мальчик? — Голова болит. От тебя сильнее. — Ну прости, несмотря на это ты соскучился по моей задорной компании. Отабек приподнял бровь, чуть шевельнул уголками губ, хлопнул по плечу. — Пошли покурим, задницу отсидишь. — Спасибо, что заботишься о ней, — хохотнул Жан-Жак и стал копаться в бумагах в поисках зажигалки, хоть от свечи закуривай. А что. С неба моросило, дым бил в голову, мысли отпускало.***
В небе, наконец, продирались тонкие полосы солнца. Старый рыбацкий музей был заколочен досками, в щелях свистел ветер. Рядом простирался сад. Старушка, живущая рядом, продолжала о нём заботиться. Жан-Жак глянул на бледно-красную дверь её дома. Ещё одна забавная особенность — эти цветные двери повсюду. Тонкие стебельки жёлтых ирисов беспорядочно сплетались друг с другом. Вверх тянулись по-королевски пурпурные дельфиниумы, пестря маленькими цветочками со светлыми сердцевинами-солнцами. Пальцы потянулись тронуть гладкие лепестки, впереди послышались шорохи, будто сминающаяся пелена. На губы наползла улыбка. — Привет, это снова ты? Из-за диковатого шипастого куста с опадающими белыми цветами выглянули большие зелёные глаза. Две стекляшки. — Следишь что ли за мной? Я не так часто гуляю один. Показалось лицо и спутанные волосы, тонкие бледные пальцы потянулись к дельфиниуму, тронули мягкий лепесток. На лице отразилось непонимание, светлые брови чуть нахмурились. Какой забавный пришелец. — Снова будешь молчать? Молчи. Я иногда тоже хочу, но чаще тянет говорить. Мне постоянно советуют следить за языком. Вот такой он у меня длинный. Жан-Жак махнул руками, случайно ударил высокое растение. Шершавое, словно ошпарило. Над головой пролетел ворон, сел на соломенную крышу закрытого музея, молчал, сверкая чёрными глазами. На лице юноши пролегли тени, чёрные, будто угольные, очертили скулы и нос. Длинная туника заскользила по траве, подол был мутно-черноватым. — И всё-таки холодно, — тихо напомнил Жан-Жак, глянул на крышу. Мог быть это тот же самый ворон? Нагнал угольный осадок. Снова. — Таинственный Изумрудный остров. — Жан-Жак заглянул в глаза юноши и продолжил: — Звучит как название книги. Плечо заныло. Да что такое? Пришлось чуть повернуться, потрогать, размять. Под изучающий взгляд Жан-Жак ответил: — Напоминание о травме. — И глянул на шевелящуюся траву, будто провалился в неё. — У королей тоже бывают падения. Болезненные. — Он поднял голову. — Помнишь, я говорил о туманной серости, скрывающей холмы? Кажется, я где-то там. Очень мутно и нет твёрдости под ногами. Чёрт. — Пальцы прикоснулись к горлу. — Курить хочется. Режется, как будто ком сейчас выйдет. Не выходит, уже долго. Пальцев на шее коснулись, обдало холодом, воздух вокруг сгустился. Жан-Жак дёрнулся, но не отодвинулся, прочувствовал костяшки. Юноша стоял очень близко и шевелил губами. Не разобрать. Тонкие и бледные, как и весь он, смыкались и размыкались, едва пропуская воздух. — Прости, я не понимаю тебя. Но спасибо, что пытаешься. Губы скривились, будто сейчас заплачет, он убрал ладонь, засветил яркими синими переплетениями вен под тонкой кожей, нахмурился, роняя светлые волосы на лицо. Замёрзший воробей, бессильный и чем-то напуганный. Жан-Жак его практически не знал, но, кажется, встречал именно там, откуда долгое время не может выбраться сам. Ворон скрипнул соломой и раскрыл клюв, захлёбываясь криком. Жан-Жак стукнул зубами, сжимая челюсти. Взгляд упал в траву, схватился за сердцевинки дельфиниума. Юноша снова скрылся за колючим кустом.***
Лил дождь, склеивая грязь под подошвами, деревушка в один голос шептала и единомоментно затихала, пропуская свистящие завывания ветра. Замёрзшие пальцы цеплялись за капюшон. Чёрная стайка людей шла, таща тяжёлый деревянный гроб, обшитый бархатом. Жан-Жак наблюдал со стороны, мешая в голове представления о сухой бледной старушке, ухаживающей за музейным садом и теперь готовящейся к погребению себя, лёжа под громоздкой крышкой. Под ногой чавкнуло, в груди закопошилось. Сердечный приступ, только подумать. Отпевать в церквушку пойдут всей деревушкой, здесь все друг другу близки. Не зря ирландцы шутят, что похороны от свадьбы отличаются лишь тем, что на них на одного алкоголика меньше. Это скорее подошло бы предыдущему покойнику, старушка вряд ли была любительницей, хотя кто её знает. Неподалёку шевельнулось светлое. Жан-Жак глянул на своего знакомого. Тот стоят, ловя волосами холодные капли, туника вымокла насквозь, глаза выглядели уставшими. Жан-Жак поднял капюшон, сделал шаг вперёд и махнул рукой, но увидел только злой отблеск зелёных глаз и удаляющийся силуэт.***
— Кушай супчик, от тёплого хуже не станет, сам готовил. Видишь, какой я у тебя заботливый. Жан-Жак подал миску, поставил на прикроватный столик, помог выпутаться из одеяла и сесть. В бульоне плавали золотистые кусочки баранины и тонкие капустные листики. Пахло приятно. Отабек втянул воздух, поковырялся ложкой, прочистил горло. — Да не отравлю я тебя. — В последний раз я три дня мучился после твоих кулинарных успехов. — В этот раз точно хорошо. Попробуй уже. Отабек глянул с подозрением, хлебнул осторожно и одобрительно кивнул, стал есть. — Вот видишь. Это моя маленькая победа. — Он поднял пальцы галочкой. — Пересолил. Но спасибо, Жан. И не показывай этот жест на улице, здесь такое равноценно факу. — Забавные они. — Во время войн ирландцам отрезали средний и указательный пальцы, чтобы те не могли стрелять из лука. Жан-Жак скривился, глянул на руку и потёр пальцы друг об друга. Отабек прикрыл рот ладонью и хрипло закашлялся, втянул сопли и утёр выступившую у носа испарину. — Отлёживаешься сегодня. Через час нужно таблетку выпить. Климат тут конечно очаровательный, но всё равно не пойму, как тебя угораздило. Ложка легла рядом с миской. Глаза влажно блестели. — Не могу больше. — Ну хоть так. Поспи теперь. Температуру мы от тебя прогоним. Рядом величайший борец с микробами. Отабек ухмыльнулся, Жан-Жак подтолкнул, чтобы тот лёг обратно, с важным видом коснулся лба, нахмурился, поправил одеяло, убрал посуду, принёс воду. Дождался, пока Отабек провалится в сон, и пошёл к двери, доставая по пути сигарету. Беспокойно. Что-то определённо было не в порядке. Не для того он сюда приехал, чтобы пыльными мешками на голову падали новые беды. Все эти похороны, теперь Отабек слёг. Отабек, который на памяти Жан-Жака не попадал под гнев простуды ни разу. У самой двери пришлось замереть, прислушиваясь и ловя тонкие всхлипы. Ручка повернулась. На пороге, путая пальцы в слипшихся мокрых волосах и утыкаясь острыми локтями в колени, сидел светловолосый юноша. — Эй, что случилось? Жан-Жак присел на корточки, роняя изо рта незажжённую сигарету. Рука легла на мраморно-холодное плечо. На него подняли заплаканные глаза, покрасневшие на бледном лице, с лопнувшим справа капилляром. Страшные, испуганные. На лбу проступили морщины, к щекам прилипла грязь. — Тебя кто-то обидел? Ты пришёл ко мне? Выглядишь ужасно. — Рука погладила плечо, стараясь утешить. Беспокойство нарастало, улыбка, тронувшая губы, дрожала. — Зайди. У меня есть вкусный суп и чай. Расскажешь, что произошло. Или помолчишь как всегда. Только не плачь. Захотелось коснуться лица, пальцы дёрнулись и остались на месте. Юноша зашевелил губами, быстро, будто читал про себя скороговорки. Воздух вышел холодным паром, сопровождаемый едва уловимым хрипом. Наверное это что-то значило. Наверное нужно было смотреть и вслушиваться гораздо лучше, а не теряться в собственном испуге. Испуге за всё происходящее и за этого парня. Он запускал руки в волосы, воровато оглядывался и кусал белые пальцы. Жан-Жак продолжал гладить по плечу, говоря какие-то глупости, пока юноша с абсолютно опустошённым взглядом не откинул голову назад и, посмотрев на пролетающего ворона, наклонил лицо Жан-Жака к себе, мазнув бескровными губами щеку, а затем ушёл, не давая опомниться.***
Глубокой ночью Жан-Жак вскочил как ошпаренный, пропуская через себя раздирающие крики. Нечеловеческие, кромсающие воздух, обливающие ледяной водой. Смех мертвецов, лай собак, кряканье уток, скрежет металла по стеклу, разбивающийся фарфор, скрипы тяжёлых решёток, лязг цепей. Всё и сразу. Пальцы вцепились в простыни, сердце забухало в ушах, расширенные зрачки заметались по комнате. Всё затихло. Жан-Жак не сомкнул глаз до утра. На рассвете Отабеку стало хуже. Голос осип, горло горело, температура стабильно держалась. Приходил доктор, назначил препараты, Жан-Жак сидел рядом, по старинке менял холодные компрессы и травил анекдоты, чтобы Отабек не скучал. После укола обязательно должно было полегчать. Жан-Жак упорно ощущал, как переваливалось в груди тяжёлое и липкое. От воспоминаний ночи выступал холодный пот. Он никогда не подозревал, что звуки способны пугать настолько сильно. — С тобой всё будет нормально, если я схожу за продуктами? — Я не маленький, Жан, переживу, — прохрипел Отабек. — Жопа болит, значит скоро подействует. — Не скучай. Пиши, если что-то нужно. Отабек кивнул и откинул край одеяла. Жарко, да, но надо пропотеть. На улице всё заплывало туманом, ползло, словно дымовая завеса. Ни души, как после бомбёжки. Домики растворились в серовато-белом. Где чёртов магазин? В голове забилась тревога. Туман струился и оплетал, выставляя сооружения грозными полупрозрачными тенями. Вдалеке залаяла собака. Жан-Жак чертыхнулся, остановился, выдохнул. Какие глупости, чего ты боишься? Это просто туман, он не сожрёт тебя. Лай приближался, разносился эхом, отскакивал, будто от голых стен, а всё вокруг по-прежнему оставалось мутно-серой густой пастью. Шаги ускорились. Взгляд то и дело вылавливал отблески света, кажущегося голодными глазами одичавших собак. Руки шарили в воздухе в попытках разрезать его. Лёгкие ошпарило, и тогда Жан-Жак понял, что бежал. Наклонился, уперевшись ладонями в колени, задышал часто, посмотрел на асфальт и разрисованные белые полосы. Трасса, сломанные ограждения под рукой. Лай собаки остался позади. Тишина сдавила горло, пахло солью. Вдох-выдох. Дыши животом. Голова кружилась, рисуя кляксы перед глазами. Как долго он бежал? Пальцы замёрзли у самых кончиков. Раздался крик, как по мясу разрезал. Животный, скрипучий, влетевший некогда в окно. Не настолько обливающий ужасом, в отличие от ночного, но оставляющий угольный осадок. Затихло. Стало спокойно. Жан-Жак встал ровно. Ноги немели. Нужно было возвращаться. Всё хорошо. Просто испугался. Всё будет хорошо. У самого лица ударило крыльями, ворон возник внезапно, едва не врезался. Жан-Жак крикнул и отпрыгнул, сделал несколько шагов назад и потерял ощущение земли под ногами. Мозг не успел обработать происходящее. Склон, воздух, свист, всплеск, боль в спине, в ногах, в шее, наполняющийся железом рот и пузырьки воздуха, летящие к небу.***
Под ногами было мягко. Пахло свежей травой. В волосах запутались пальцы. Вдохнуть не выходило, но ему, кажется, больше не нужно было дышать. Жан-Жак открыл глаза, почувствовал, как по щекам струятся длинные пряди, посмотрел вверх, встречаясь с зелёными глазами. — Я умер, — он не спрашивал, слишком свежими были воспоминания и ощущения. Юноша кивнул, взял лицо в ладони, чуть сместил голову Жан-Жака на своих коленях, прижал макушку к животу. — Ты поэтому плакал, хотел предупредить меня? — Да. Голос был низкий, резковатый, с нотками железа. Точно такой, каким Жан-Жак хотел его представлять. — Хорошо. Тогда не плачь больше. Я уже здесь. Могу я теперь узнать твоё имя? Юноша наклонил голову и, кажется, смутился, щёки его приобрели здоровый розовый оттенок. — Юра. Жан-Жак повертел имя на языке, сомкнул и разомкнул губы, произнёс. — Ты ангел смерти? — Нет. — Тогда, должно быть, мой ангел-хранитель. Точно. Ты именно он. Жан-Жак улыбнулся, протянул руку и коснулся Юриной щеки. Ответа не последовало, но это было неважно. Кожа оказалась тёплой, очень живой, мягкой. Вокруг крутилась туманная серость, но она вдруг стала настолько пустой и неважной, страх утонул там, в море. — Теперь я, наверное, попаду в рай. Он существует? — Понятия не имею. Не спрашивай меня о таком. Жан-Жак провёл пальцами по скулам, коснулся светлых ресниц. — Не считай себя слишком особенным или слишком несчастным. Это просто произошло. Это произойдёт со всеми. — Юра наклонился ниже, уткнулся в подставленную руку, как котёнок, потёрся, принимая ласку. Одичавший зверёк. — Но ты слушал меня и очень хотел, чтобы я жил. А ведь у нас могло быть по-другому. Будет? Где-то не здесь. Попадают ли после смерти в другую реальность? Юра вдруг расплылся в улыбке, хохотнул, опустился и наклонился к губам, коснулся несмело, убирая волосы с лица. — Да. Обязательно.