Самхейн

Бар «Дак» никогда ещё прежде не открывал свои грязные двери перед такой хорошенькой, чистой девочкой, что перешагнула сейчас замызганный порог и немного растерянно оглядела пьяную публику, которая, в свою очередь, с немалым изумлением взирала на неё. А посмотреть было на что! Девочка была сказочно хороша собой! Не горяча, не секси, а вот именно так - сказочно хороша! Белокурая, с огромными глазами, синева которых была различима даже в этом проспиртованном и закуренном полумраке, с нежно розовыми, чуть припухлыми губами, которых не касался не только шприц хирурга, но даже простая помада. Тонкий, прямой, чуть вздёрнутый носик. Было ей лет двадцать на вид. Тем трогательнее и неожиданнее казалось её смятение. Яркий румянец на безупречно гладких щеках был вызван, должно быть, смущением. Так как, судя по скромной юбке ниже колена, и застёгнутой до горла блузке, фея эта подобных заведений даже в кино не видела. - Прошу прошения, сэр, - обратилось ангельское создание к бармену. - Нельзя ли мне воспользоваться телефоном? Со мной приключилась беда, машина заглохла. Бармен, которого сэром не называл никто, кроме, разве что, полицейских, приезжавших сюда только в случае смертельного исхода регулярных драк, не сразу нашёлся что ответить. Зато нашёлся Джим, двадцатипятилетний детина, который пока ещё не растерял шевелюру и не приобрёл лишнего веса, а потому смотрелся среди местных принцем. - Эй, крошка, - заявил он, вальяжно подваливая к красотке. - Я довезу тебя куда скажешь. При этом он не забыл поправить яйца и подмигнуть своим дружкам, те на всякий случай отозвались одобрительным ржанием. - А ну, тормози, Джим, - охладил молодчика отморозившийся бармен. Не потому что сам хотел заполучить этот невинный цветок, а потому что девчонка выглядела настолько беззащитной и милой, что будила в нём отцовские чувства. - Позвоните, конечно, мисс, - выставляя на стойку аппарат, протерев трубку не очень чистой тряпкой, обратился он уже к девушке. Та поблагодарила, набрала номер, но, судя по тому, как постепенно омрачилось её личико, абонента на месте не оказалось. - Ужасная ситуация, - потерянно проговорила она. - Скажите, сэр, а у вас есть здесь гостиница? Дак задумался. Мотель был, конечно, но отправлять в такой клоповник подобного ангела всё-равно что невинного агнца в темный лес. - Не советую вам останавливаться в нашем местном отеле, - озвучил его мысли серолицый мужчина, имени которого никто не знал, и называли просто Пастором. Между собой. С самим же с ним никто и никогда не заговаривал. Тот, хоть и жил здесь уже много лет, так ни с кем не сдружился, не часто, но всё же чаще, чем предпочел бы Дак, наведывался в его в бар, где брезгливо цедил кофе. Другого уже изувечили бы за подобные манеры. Этого же по какой-то причине всего лишь брезгливо и настороженно игнорировали. Кто бы мог подумать, что раздражающее присутствие малохольного святоши может оказаться кстати! - Если вы не из тех, кто готов узреть в бескорыстной помощи злой умысел - я с радостью предложу вам своё скромное гостеприимство. Супруга моя, Берта ... - Что-то не видел никто твоей супруги, - грубо перебил его раздосадованный Джим. - Она не посещает такие места! Так где бы вы могли бы ее видеть? - сурово ответил Пастор, и девушка смущённо опустила глаза и залилась ещё более ярким румянцем, словно бы только что услышала в этом замечании неодобрение в свой адрес. - Если вы не доверяете мне, мисс, - не успев смягчиться после короткой стычки с Джимом, сурово продолжил Пастор, то, конечно ... - Вовсе нет, сэр, - торопливо проговорила девушка. - Более того, я с благодарностью принимаю ваше приглашение. Машина этого аскета, прозванного Пастором, была ему под стать - идеально чистый, отлаженный Мерседес. И дом его, на окраине посёлка, выходящий боковой своей частью на лес, выглядел ухоженным, и чуть мрачноватым. - Ваша супруга, должно быть, уже легла спать? - кивая на тёмные окошки, предположила гостья. Это были первые слова с тех пор, как они вместе покинули «Дак». - Как и положено любой добропорядочной женщине, - важно подтвердил мужчина. Девушка вновь опустила глаза, но Пастырь и не смотрел в её сторону. Двинулся к дому. Девушка последовала за ним по ухоженной, присыпанной песком дорожке, петляющей между клумб. - У вас очень красивые цветы, - чуть заискивающе похвалила девушка. Голос её немного дрожал. - С божьей помощью, - кивнул Пастор. Он отпер дверь и пропустил гостью вперёд. - Что, сюда? - спросила гостья, застопорившись на пороге. - Да, - нетерпеливо ответил мужчина. Но она медлила. - Входите, пожалуйста, - поторопил Пастор и та, наконец, вошла. Первый этаж представлял собой небольшую гостиную, переходящую в кухню. - Каким именем вы крещены? - спросил он, со странной внимательностью поглядев ей в лицо. - Сильвия, - ответила девушка. - Присаживайтесь, Сильвия, - кивая на единственный диван, предложил Пастор. - А вы каким именем ... как я могу вас называть? - Алсмаэль, - представился тот уже от кухонной плиты. Пока хозяин дома готовил чай, Сильвия сидела на диванчике, разглядывая чистую, но совершенно холостяцкую обстановку. - Вот, выпейте, и сразу согреетесь, - ставя пред девушкой исходящую ароматом белую тяжелую чашку, гостеприимно предложил Алсмаэль. Чай мог похвастать только ароматом, на вкус же он горчил. - Немного горько, - отставляя чашку в сторону, призналась Сильвия. - Сластолюбие это грех. Как и неблагодарность, - заметил мужчина и, взяв отставленную чашку, протянул её гостье. - Нет, спасибо, - покачала головой девушка, чуть неуверенной улыбкой смягчая отказ. - Женщина, которая спорит с мужчиной, попадает в неприятности, - ещё настойчивее протягивая чашку, предупредил Пастор. Губы его сжались в тонкую линию. - В какие ещё неприятности? - нахмурилась Сильвия и начала приподниматься. - А вот в такие! - зычно крикнул хозяин дома и ударил гостью отвергнутой чашкой прямо по затылку. Сильвия с трудом открыла мутные глаза. Склепообразное холодное помещение, в котором она себя обнаружила, не пропускало звуки наружу, так что кляп, которым был заткнут рот девушки, всего лишь освободил её от ненужных усилий. Руки её, туго на туго оплетённые в тонких запястьях верёвкой, фиксировались над головой. А сама гостья лежала на чем-то жёстком, вроде бы деревянном, высоты, подходящей как раз для того, чтобы работать с зафиксированным телом, не наклоняясь и не перетруждая спины. - Тебе повезло, дщерь, - обрадовал девушку Алсмаэль, стоявший над нею. - Ты не настолько испорчена, раз провидение сподобило тебя прийти ко мне. Ты будешь спасена. А не уничтожена без единого шанса на возрождение. Да, спасена через муку, через боль, но что такое боль телесная в сравнении с болью гниющей души?! Тело - всего лишь одежды. С этими словами Пастор начал подрагивающими пальцами расстегивать блузку пленницы. Сильвия задёргалась, замычала. Помешать это Алсмаэлю не могло, но его расстроило такое проявление эмоций. - То бес в тебе мешает мне тебя спасать, - возопил Пастор и, оставив блузку, кинулся к печи. Там уже накалилась длинная железная палка с крестом на конце. - Изыди, бес, - прижимая раскрасневшийся от жара металл к руке, к нежной коже выше локтевого сгиба, повелел Пастор. Шипение, отчаянное мычание и стук пяток по деревяшке, сплелись в короткую какофонию муки и страха, а после девушка лишилась чувств. Пастор тут же отнял орудие от руки. Отбросил его в сторону, вместо него взял кувшин с ледяной водой и окатил Сильвию. Девушка дёрнулась, распахнула глаза и умоляющий, перепуганный взгляд упёрся в серое лицо Пастора. - Не будешь мешать мне тебя лечить? - вопросил мужчина сурово. Девушка помотала головой. Слёзы потекли по, и так уже мокрому её лицу. Пастор же вернулся к блузе. Расстегнул её до конца, опустил жесткую длань на испуганно втянувшийся живот. - Здесь должно дитю быть, - нажимая резко и больно, наставлял он. - А для этого надо дома сидеть, а не по барам ходить. Он чуть отступил, со звяканьем достал что-то со столика, наподобие верстака протянувшегося вдоль стены, и вернулся к Сильвии. В тусклом свете блеснула старинная цирюльная бритва. Сильвия замычала с новой силой, полагая, видимо, что её собираются порезать, но мужчина воспользовался опасной штучкой для разрезания бюстгальтера. - Это для кормления, - с остервенением сжимая и выкручивая соски, от чего девушка резко выгнулась, и в спину её вонзились мелкими муравьиными укусами занозы, продолжал поучать он. - Не для похоти это, и не для похвальбы. От прилива чусвств в голове Алсмаэль зашумело, и чем сильнее он тянул и терзал соски, тем отчетливее из шума ткались слова. - Ещё, ещё, святой отец! - превратились они наконец в отчетливый, жаркий шёпот. Не в голове, Нет. Шёпот исходил от жертвы? От изумления он на какое-то время застыл, потом резко, как испуганный петух, повернул голову, чтобы увидеть, на месте ли кляп. Кляп был на месте. Но вот только пленница ... Что-то с ней было очень не так. Да! Её глаза! Они были спокойны. Даже веселы. - Что? - изумлённо промямлил Пастор, недоверчиво наклоняясь и ему в лицо выплюнули перекушенный кляп. - Что за ...?! - промямлил Алсмаэль, отпрянув. Как и все, привыкшие издеваться над слабыми, Пастор был труслив. - А что, разве не отец, или может не святой? - уточнил всё тот же голос, и девушка весело приподняла брови. А вот губы, губы не шевелились. Как во сне наблюдал ошарашенный мучитель за тем, как вытягивает пленница свои руки из петель, словно бы то были не руки, а две змеи. А Сильвия, между тем, поднялась и села на столе, не запахивая мокрой блузки. Горящие соски её бесстыже венчали полную высокую грудь. - А через какое место дитё должно попасть в меня, святой отец? - нарочито невинным голоском спросила Сильвия, обнимая ногами похитителя, и откидываясь на руки, упёртые в стол. В этот раз шёпот исходил уже из её уст, но едва ли это внесло хоть на немного больше нормальности. Мужчина опомнился, постарался отстраниться. Но бедра девушки только сильнее сжались, принося дискомфорт и боль. - Изыди, - завизжал Пастор. - Куда ж это я изыду, если ты сам меня в дом пригласил? - спросила Сильвия и рассмеялась. Смеясь, она ещё сильнее стиснула бёдрами тело мужчины, и тот истерически запричитал: - Отпусти, отпусти меня! - Катись, - ответила Сильвия и так резко развела ноги, что Алсмаэль упал на спину. Не отводя глаз, полных ужаса, от девушки, мужчина, будучи не в силах подняться, отполз к стене. А Сильвия, между тем, с лёгкой улыбочкой медленно поднесла раненую руку к лицу, высунула длинный язык и, глядя на забившегося в угол палача, длинно лизнула сожженное место. Видя, как исчезло крестообразное клеймо, мужчина заплакал. - Господи! - шептал он, - Господи, почто ты оставил меня?! - Почто, почто! - передразнила Сильвия, беря в руку бритву и сминая её, как фольгу, - Да по то, что даже такой жестокий Бог, которым вы его создали, не способен переварить те ужасы, что вы творите во имя его.