тепло

Это Агатсума Зенитсу. И его чихание слышно по всей ванной комнате, потому что он закрылся от мира, скинув намокшие в снегу вещи, и больше не хочет выходить и показывать белому свету свою заплаканную мордашку. Это Танджиро Камадо. Он живёт вместе с Зенитсу уже больше месяца, потому что немного вырос из своей деревни и хочет добиться чего-то большего в огромном и ярком городе. Живут они на съёмной квартире втроём - их общий друг Иноске Хашибира также здесь, правда, он не появлялся дома вот уже несколько дней, столичные ночные клубы ужасно впечатлили его и завернули в свои объятия довольно надолго, поэтому оба молодых паренька привыкают к смене обстановки вдвоём. Зима наступила нежданно-негаданно, уже в октябре, и, хотя среди шумного потока людей и машин это время года ничего не меняет, разве только что насылает снежные бури по ночам, Танджиро и носа не хочет высовывать на улицу. В его пригородном посёлке зима означала сон, и привыкать к движению во время снегопада стало самым что ни на есть испытанием. Камадо нашёл себе работу, с которой возвращается в пять часов вечера и его в принципе всё устраивает, если бы не Зенитсу, который, к сожалению, не готов так быстро брать на себя ответственность за уборку, готовку и по большей части сидит, завернувшись в одеяло и ноет, как же он несчастлив. Его очень жалко. Иноске говорит - пускай идёт работать в один из клубов, там как раз не нужны мозги. Зенитсу заливает слезами гостиную. А Танджиро, поджимая губы, думает, что о какой счастливой продуктивной жизни можно говорить, если сейчас Агатсуму закидали снежками дети во дворе. Мороз стоял - будь здоров. Даже пластиковые окна поскрипывали, минус десять - уже не шутки. Снег валил с неба в любое время суток, под его налётом уже не было ничего видно, ни дать ни взять - взбитые сливки. Снег жирный, холодный и его очень много, он отчего-то влажный и, при попадании за шиворот колет спину и течёт ледяной водой по шее и до живота. Очень неприятно. Даже чуть-чуть больно. Танджиро со вздохом глядит на мокрые следы от порога и до ванной. Его сердце сжимается, Зенитсу может быть уверенным в себе, может найти работу или пойти учиться, даже стать лидером, вот только случаются у него такие порывы вдохновения далеко не всегда. Ему предпочтительнее сбросить обитую снегом, будто искристым пухом, куртку у входа и спрятаться от всего мира в ванной, откуда слышатся его приглушённые рыдания. Он даже не истерит, настолько замёрз. Ну как же его может быть не жалко? Постучав в дверь и не услышав ответа, Танджиро со всей своей человеческой нежностью проговорил, наклоняясь к щели у стены: - Зенитсу, ну открой же. Это я. В руках Камадо держит аккуратно сложенное жёлтое полотенце. Пора бы выбираться из ванной, Зенитсу просидел там почти час и это нагоняет печаль. Кто же виноват в том, что он подвластен слезам даже тогда, когда его просто вываляли в снегу? Что он так боится промокнуть, хотя это всего лишь дети и они всего лишь веселились. Может быть это сам Танджиро виноват в том, что позвал друга с собой? Чувствуя приступы отчаяния и колкой влюблённости где-то под рёбрами, Танджиро стучит ещё раз. Наконец слышится звук открывающейся задвижки. Щёлк! и Зенитсу сидит на коврике, поджав ноги. Из его носа и глаз льют солёные реки, и он обиженно смотрит снизу вверх, отдёргивая от двери руку, которой открывал щеколду. У него даже нет сил наброситься на Танджиро с объятиями и выплакать всё своё горе - и именно это напрягает Камадо больше всего. Он присаживается рядышком и протягивает полотенце, но, увидев, как Агатсума молча отворачивается, придётся говорить: - Послушай, Зенитсу. Я прекрасно понимаю, что тебе трудно, но ты уже выплакал все слёзы, которые только можно. Пора выходить. Зенитсу лишь сильнее обнимает колени. Его молчаливая пассивность застала Танджиро врасплох. Понимая, как трудно подступиться к настолько расстроенному Агатсуме, ему не остаётся ничего другого, как пустить в ход всю свою доброту и ласку, на которую он только способен. Да, это всего лишь снег. Но Зенитсу холодно. Расправляя полотенце, Танджиро кладёт его на золотистые пряди Зенитсу и аккуратно сдавливает пальцами. Он вытирает его голову, пока откуда-то из-под полотенца доносятся нечастые всхлипы, и жалеет его так, как никогда не жалел раньше. Полотенце намокает не столько от воды с волос, сколько от слёз, которые капают с крошечного носа Зенитсу и, проводя пальцами за ушами, Танджиро улыбается. Уши - чувствительное место. Зенитсу даже вжимает голову в плечи. - Ты со мной? - спрашивает он еле слышно. Уж не покинет ли его друг, не оставит ли сейчас ему это полотенце и не скажет "выходи, пора заняться делом"? Танджиро встаёт и, скрутив полотенце, вешает его на край ванны. Затем включает воду. Кипяток. - Зенитсу, ты должен согреться. Давай, вставай. Он помогает блондину подняться, утирая слёзы с его щёк, пока тот удивлённо встречается своими влажными глазами с заботливым взглядом Танджиро. И даже не сопротивляется, когда тот в лучших деревенских традициях помогает ему раздеться. Присутствие кого-то рядом, особенно такого доброго, как Танджиро, и после настолько сильной зимней встряски, ничуть не пугает неловкостью и даже заставляет склоняться в сон. Пока ванна наполняется дымящейся водой, Танджиро берёт руки Зенитсу в свои и трёт ему пальцы: его ладони слегка твёрдые от постоянной усердной работы, но это даже приятно. Опустив голову, Зенитсу с раздражением чувствует волны жалости к себе. Он же не может быть настолько жалким! Он умеет. И прекрасно играет на музыкальных инструментах, может, он будет полезен, если пойдёт преподавать в какую-нибудь музыкальную школу? Он же может быть полезен, лучше быть полезным, чем вызывать к себе жалость. Но одновременно ему совсем не хочется отпускать от себя такого Танджиро. Кости прогреваются, нос перестаёт течь, и мало-помалу к нему возвращается тепло, жизнь и желание быть любимым. К тому времени, как Зенитсу залез в тёплую ванну, окружённый уютным, сыроватым и щекотливым паром, он уже не ощущал себя оскорблённым. И его промассированные пальцы приятно млели под толщей воды. Танджиро сходил ещё за одним полотенцем, большим и плотным, будто плед. - Ты согрелся? - Та-анджиро. - кажется, у Зенитсу нет сил говорить что-либо, кроме этого имени. - Ты же не считаешь меня совсем уж никчёмным? - Всё получится. - мягко говорит Танджиро, присаживаясь у ванной и закатывая рукава. - Каждому свойственно испытывать в какой-то момент слабость. Даже мне. Я вообще ещё ничего о себе не знаю. С этими словами его руки, которые он окунул в чашечку с шампунем, опускаются на лохматую голову Зенитсу. Во второй раз, и куда более аккуратно, а его кисти головокружительно пахнут лимонным соком. Зенитсу даже не успевает дернуться - к чему уж такая крепкая забота?! - когда Танджиро начинает намыливать волосы и пушистая пена падает на поверхность воды. - Всё получится, Зенитсу. Согрейся.