***
Солли смеялся, и бес вторил ему. — Марцелл!.. Имя переливалось, как летящий нож-«бабочка», отражалось от слюдяных стен, рассыпалось солнечной пылью по бронзовой коже. — Все такой же! Все, как помнилось, как мечталось, как ждалось — насмешливые раскосые глаза, четкость скул, над которой не властно время, бесовская ухмылка. И взгляд, полный вечности, выплескивающейся через край. — Да и ты не слишком изменился. Это не было правдой. Солли знал, что выглядит сейчас гораздо старше Марцелла — за вычетом взгляда. Даже Перевертыши не властны над временем, даже Девятикратные не могут спокойно смотреть ему в лицо, даже Пустотники пустеют с годами. Одни только бесы вечны. Да и хорошо, что вечны. — Марцелл… — А ты как здесь? — удивился бес с запозданием. — Что у вас происходит? Надеюсь, ты не за последней надеждой к Двери пришел? — Нет, — поспешил развеять его тревогу Солли. И наконец осмелился, шагнул вперед, обнял, как хотел все эти годы. — У нас все хорошо. — Что же ты делаешь здесь? — спросил бес, и его руки, обхватившие плечи Солли, были теплыми и уверенными, а голос таким, будто Марцелл знал ответ еще до того, как услышал короткое: — Жду тебя. Они прошли зал слюдяных стен, где тысячу жизней назад Солли и Сигурд, Слово и Сталь, стирали в прах отрезанных от Бездны варков, миновали запутанный лабиринт узких коридоров — словно возвращались непростыми путями собственных жизней, их общей жизни, вышли из полуразрушенного дупла — зеленого рта лесного чудища — на поляну, где сияло солнце. Рассвет ушел уже далеко, но и до полудня было еще изрядно. Лучшее время дня. Лучшее время мира. — Если окажется, что ты тут постился на манер братьев-послушников, я… — Я не знал, что ты вернешься, — одновременно с ним произнес Солли и засмеялся, как будто из мира куда-то исчезли и варки, и Бездна, и голодные красные глаза. Остались только эти — темные, раскосые, вечно смеющиеся и тоже изрядно голодные. Он снова засмеялся, без причины, без повода, потому лишь, что бес был рядом, и Вайл в своей пещере услышала этот смех.***
Они остались вместе в первую же ночь, там же, в Ските Крайнего глотка, где все закончилось — и теперь должно было начаться заново, — и Солли словно вернулся назад по несопротивлявшемуся течению времени, поднялся ближе к истокам, где был всего лишь Перевертышем, ушедшим искать ответы, а нашедшим не только их. Манежный бес, мятежный бес, бессмертный бог лежал в его объятиях, и Солли не желал больше ничего и ни о чем не мечтал. Он был счастлив — впервые с того дня, когда Марцелл захлопнул за собой Дверь. По ту ее сторону ждала Бездна Голодных глаз, а по эту — голодные глаза Солли, живые и верящие. Ярроу, больше других знавший о причине его отлучек, отмалчивался в ответ на прямые вопросы, и Солли звериным чутьем понимал, что это молчание как-то связано с Брайаном Ойглой, давним напарником Ярроу, позже ставшим напарником Бездны. Может, стоило расспросить Ярроу об этом, но Солли предпочитал больше делать, чем говорить. Видно, волчья натура сказывалась. А утром все-таки — заговорил. — Как ты сумел? Марцелл ведь должен был понимать, что этот вопрос — как болото на пути: ни обойти, ни объехать. Каждая закрытая бесом Дверь считалась его могилой. Какими бы бессмертными ни числились бесы, никто не верил, что кому-либо из них суждено выбраться из Бездны. Не для того она без дна, чтобы возвращать упавших. А Марцелла — вернула. И Солли, битый жизнью и Мертвителями волк, не мог поверить, что все вот так просто. С Бездной просто не бывает. — Я шел, — сказал Марцелл. — Очень долго шел. Целую жизнь. А потом — еще одну. И еще. И еще. Солли смотрел в его глаза и видел в них пустыню шириной в тысячу жизней. Бескрайние пески Карх-Руфи, где он когда-то едва не умер, были пылинкой на этой бесконечной равнине. — Но я знал, что должен дойти, — заключил бес. — Все нужные мне вещи остались здесь. Вяленое мясо. Хурут. Девятикратные — наши дети, которым пришлось справляться самим. И ты. Он взял в свои ладони руки Солли — загрубевшие, темные, — вгляделся, будто искал давно затянувшиеся следы. Шрамы от двух ножей-«бабочек», пойманных Солли в ту ночь. Ночь его ухода. — Я их сохранил, — сказал Солли. — Дома. Твои «бабочки» ждут тебя. — Нужны ли они теперь? — спросил Марцелл будто самого себя, но Солли понял, что вопрос к нему. — Нужны, — обронил он, зная, что других слов не надо: Марцелл и так все поймет: и что морок еще не сдался, и что ночи Калорры, Согда, Целлии и десятков других городов и деревушек по-прежнему беспокойны. Беспокойны, ты слышишь, бес? Бес, конечно, слышал. И даже ухом не вел. Будто каждый день приходил вот так из Бездны, спал с Изменчивым, жевал копченую, вкусную оленину, бес его дери. Солли знал, что не оставит Марцелла, как Вайл не оставит его самого, что бы ни случилось. Такова была волчья природа — с верностью, вшитой под кожу. Иногда это раздражало, как раздражает глаза слишком яркий свет, но никто в здравом уме не стал бы менять его на полный мрак. Или вечность — на Бездну. Разве только безумный бес. Солли обязательно выбрал бы другого. Если бы мог выбирать. — Так что? — спросил Марцелл. Оленина кончилась, и первая, бездумная радость невиданной встречи — тоже. Жизнь вторгалась в их мир всеми четырьмя лапами, и отворачиваться было бесполезно. — Кто еще вернулся? Много? Солли не хотел отвечать. Видит бог, не хотел. Бог видел. И ждал ответа. — Больше никто, — нехотя признал Солли. — Ты первый. — Уверен? — Марцелл усмехнулся. Он читал Солли, как когда-то Книгу Пустотника Даймона, — без запинки, угадывая наперед пару-другую страниц. — А если нет? Не первый — единственный. Ты думал об этом? — Не успел, — сказал Солли, пряча взгляд в пламени костра. Он думал об этом. Почему именно Марцелл? Потому что не такой, как другие, даже среди бесов? Потому что ушел первым? Или потому, что его ждали по эту сторону, как никого другого? — Может, потому, что ты первым захлопнул Дверь? Может, они открываются по порядку? — В Бездне нет порядка. — Марцелл прикрыл глаза, но Солли успел заметить мелькнувшие боль и усталость тысячелетней выдержки. — Ничего там нет. Даже дна. — Так куда ты упал? — спросил Солли, раздираемый любопытством, как лань волчьими зубами. — Что там было? — Было и есть. — Марцелл не открывал глаз. Не лицо — маска бога, золотая, застывшая. — Но тебе об этом не надо. Ни знать, ни думать. Пойдем домой. Где ты сейчас живешь? Уж не в Калорре ли? Солли покачал головой. Он попробовал Калорру на вкус и остался недоволен. Не подходил город с узкими каменными улочками и сотней резких запахов человеческого жилья ему — свободному волку. — Нет. В Целлии. Объяснять ничего не стал. Марцелл и так должен был понять, почему Солли выбрал для жилья деревушку, названную некогда в честь одного мятежного беса. А будет смеяться — так и бледный варк с ним. Но Марцелл не смеялся. Кивнул и поднялся, готовый отправиться в путь. На сборы им времени не требовалось. Солли привычно закрепил на спине упряжь с оружием и перетек в волчий облик — так идти от Скита к дороге было проще. Марцелл задумчиво глянул вслед потрусившему в чащу хищнику, потер лоб — совсем как простой смертный. Какая-то мысль давила изнутри на череп, что-то ему нужно было сделать. Еще бы вспомнить, что. Бездна не съела его, но обгрызла изрядно.***
Домой, думал Солли, неспешно приминая лапами невысокую траву, мягкую, как волосы девиц Согда, всегда готовых прийти на помощь одинокому путнику с тяжелым кошельком. Домой. Не было дома у Солли из Шайнхольма, Изменчивого, волка-Перевертыша. Был — но в детстве, рядом с отцом и матерью. А после не встретил он места, которое мог бы именовать своим домом, где было бы тихо и спокойно и пахло травами, и вяленым мясом, и чьей-то чужой — но не чуждой — жизнью. Он называл домом лес, и сам верил себе, потому что не встречал ничего, более похожего на дом. Не было дома у беса Марцелла, Бессмертного, манежной пыли и Великого Отца племени Бану Маарх-Харцелла. Многие жилища именовал он домом за бесконечную жизнь, но ни в одном не задерживался надолго, а покинув — не сожалел. И не было порога, к которому он хотел бы вернуться. Но когда они добрались до Целлии, и вошли под соломенную крышу, и легли на низкую постель, застеленную верблюжьими одеялами и небеленым холстом, то, не сговариваясь, подумали — дома. А после вновь потекли дни, полные работы и отдыха, сытных трапез и долгих переходов, сражений с варками и встреч с людьми и не-совсем-людьми. Полные жизни. Сражений было немало. Встреч — поменьше. Сигурда и Солли знали многие, а вот имя Марцелла было скорее легендой, чем подлинным рассказом о жившем когда-то бессмертном. Ведь если принимать историю всерьез, немало возникло бы сомнений: если бессмертный — почему помер? А если не помер, за что имя в чести? Непомерших вокруг полно, нашли чем удивить. А к легенде какие вопросы? Марцелл не возражал. Ему давно осточертело удивлять. — Может, к Пустотникам сходишь? — предложил Ярроу, когда они наконец встретились. Салар изменился, заматерел и говорил теперь с бесом на равных, сам того не замечая. Марцелл заметил. Усмехнулся про себя. Вот и выросли… дети. Скоро отцов учить начнут. — Глядишь, и схожу, — согласился он так, что стало ясно — не пойдет. — Случайно не знаешь, кто был вторым? Туда бы наведаться… подождать. Глядишь, еще одного Бездна выплюнет. — С чего бы? — Ярроу не верил. Внутри, в своей урезанной вечности, не верил. Салар всегда остается саларом, сколько бы Дверей ни закрылось, сколько бы союзов с Перевертышами ни было заключено. — Боюсь, по вкусу не пришлись и ее теперь нами тошнит, — полусерьезно предположил Марцелл. Он все-таки надеялся, что не окажется уникальным. Снова. Не хотелось опять беседовать с вечностью один на один. В прошлый раз очень уж нехорошо вышло. — Про второго не отвечу, — сказал Ярроу. — Из зала сталагмитов все ушли одновременно, каждый искать свою Дверь. Поди пойми, кто первый нашел. — Но закрыли-то все? — спросил Марцелл. Ярроу пожал плечами. — Кто знает. Варков до сих пор полно. Может, плодятся, передавая по миру зародыш Бездны, а может, и лезут через какую-то щель. Мы пока ничего не нашли. Ищем. — Есть еще одна Дверь, — медленно произнес Марцелл. Казалось, даже тишина в комнате застыла в ожидании. — Книга. Что вы сделали с ней? — Все, что смогли. — Голос салара был как лезвие его же меча. — Унесли, спрятали, закрыли Словами и ловушками. Мы всего лишь люди, бес. Мы не можем большего. — Фарамарз был бы тобой доволен, — вырвалось у Марцелла. Их былая связь распадалась, таяла на глазах, будто они, пройдя бок о бок часть пути, теперь неумолимо расходились все дальше и дальше друг от друга. — Но ты — нет. — Салар не нуждался в пояснениях. — Я — нет, — подтвердил Марцелл. — Попросит показать Книгу — не ходи, — предупредил Ярроу, обернувшись к Солли. Тот промолчал. Не любил волк строить планы и давать обещания, предпочитал действовать по наитию. Ярроу понял. — Марцелл, — снова обернулся он к бесу, — подумай, зачем Бездна вернула тебя. — Ну уж не за тем, чтобы сопляк Девятикратный меня жить учил. — Марцелл улыбнулся. Будто веткой по песку вывел — разговор окончен. — Как хотите, — уронил Ярроу. Кивнул. И вышел, не попрощавшись. Солли не шелохнулся, сидел, уставившись в стену — видать, что-то интересное там нашел. Марцелл тоже молчал. Думал: вот за этим Бездна и вернула. Чтобы можно было вдвоем помолчать. Чтобы просыпаться не в одиночку. Чтобы нашелся дом бродячему бесу с вечностью за плечами. — Так ты хочешь увидеть Книгу? — прервал уютное молчание Солли. Будто камень в озеро кинул. Круги пошли, поднялась муть, затянула темные глаза. Марцелл всматривался в себя, искал ответ. — Хотел бы, — сказал наконец. — Но не надо мне этого. Слишком опасно. Солли ничего не ответил, перетек к нему, меняясь каждый миг, то человеком, то зверем. Знал уже, что Марцеллу такие игры нравятся. Вечность-то всегда одинакова. А Солли — разный. — Не нужна мне Книга, — повторил Марцелл позже, когда они вытянулись друг подле друга, мокрые от пота, разгоряченные, не насытившиеся. — Не затем вернулся. — А зачем — не знаешь. — Солли смотрел на него, складывая в памяти, закрепляя каждую мелочь: плечо, красноватое от льющегося в окно заката, неровные волосы, крылом ворона легшие на холстину, запястья, всякий раз удивлявшие хрупкостью — будто не меч веками держал в руках бес, а иглу да пяльцы. — Не ко мне же. — Может, и к тебе, — неожиданно ответил Марцелл. Солли даже растерялся. Что он Марцелла ждал — так это само собой. Как было его — такого — не ждать, не верить, что справится, что найдет опору под ногами в любой бездне? Но чтобы оттуда, из морока, из бледного хаоса тянуться к Солли? Да ну, что-то тут не так. Но все равно приятно было. Что не к Сигурду, не к Калорре, не к обязанностям своим бесовским — к нему. Перекат мышц под золотой, в легких сумерках будто пеплом присыпанной кожей, голос, медью и сталью далекой звенящий, алый отблеск уходящего солнца в узких глазах — и вот все это ему, лесному волку Солли. Дар ценнее любого другого. Неужели просто так? Он откинулся на плоскую шерстяную подушку, бросил взгляд влево, в окно, что все это время было за спиной, ловя прощальный привет солнца. А солнца не оказалось. Давно уже за синим облаком скрылось, приветов не слало, алыми лучами не бросалось. Холодок коснулся голых плеч Солли. Откуда же красный отсвет в глазах беса? Ведь если не солнце, значит… Ох как не хотелось Солли даже мысли такой допускать. Померещилось ему, как пить дать померещилось. Волк внутри кривил морду, смеялся. Знал, что Изменчивому померещиться не может. Либо было, либо не было. Что ты решишь, Солли из Шайнхольма, кого послушаешь — волка или собственное сердце? А что тут слушать, что решать, если — было. «Что делать-то будешь?» — спросил волк. «Спать», — ответил Солли. И уснул, будто свечу погасили. Красные глаза не преследовали его во сне, но наяву он стал внимательнее и осторожнее. Солли не знал, оставила ли Бездна что-то в Марцелле, но если оставила — он готов был выгрызть это, вырвать с мясом и кровью. Бес переживет. Солли и думать не хотел, какой силы может быть зародыш Бездны, оставленный в боге, выношенный им, вскормленный его плотью. По-хорошему, стоило бы сообщить об увиденном и додуманном — хотя бы Сигурду, а там уж видно будет, но… Это был его бес. Его бог. Личный, волчий. И Солли хотел разобраться в своем боге сам.***
Они собирали сведения, шляясь по миру вдоль и поперек — от Согда к предгорьям Муаз-Тай, от чащоб Шайнхольма к рокочущим перекатам Маэрны. Марцелла не узнавали — и немудрено: с какой стати видеть в живом, пьяном, веселом воине того, кто закрыл за собой Дверь в Бездну? Да и немного осталось тех, кто мог бы его узнать. Люди говорили много — знали мало. Никто, ни разу не упомянул в разговоре за хмельным столом вернувшегося беса. Или кого-то, кто видел вернувшегося беса. Или кого-то, кто знал другого, который где-то слышал, что какой-то человек видел вернувшегося беса. Бессмертные ушли, и никто не сомневался, что навечно. Солли мог бы рассказать много интересного на этот счет. — Говорил ведь — я единственный. — Марцелл сидел у костра, ближе, чем мог бы выдержать человек, закреплял в расщепе воткнутой в землю ветки вертел с тушкой кролика. — Никто больше не пришел. Хранят жизнь от живой смерти. Хорошее занятие для бессмертных. Не пустое. — А ты тут кроликов ешь и с волком спишь. Совесть не мучает? — Солли спросил будто в шутку, а вышло — иначе. Обидно вышло. Но Марцелл лишь усмехнулся. — Совесть придумали люди, не боги. — А что у вас вместо совести? — Солли не нравилась эта мысль, совсем не нравилась. Бездной отдавала она, холодным мороком. — Вечность, — сказал Марцелл. Он часто отвечал так на вопросы. И понимай как знаешь. — Врешь, — возразил Солли. — Если бы бесы довольствовались вечностью, не ушел бы ты из племени Бану. И в Скит не пошел бы. И за Дверь не шагнул. Бездна ведь тоже предела не знает. Договорились бы. А вы не стали. Даже пробовать — не стали. Марцелл промолчал, и это было ответом. Солли тоже молчал — не было потребности в словах. И лес молчал, темный, сырой, старый. Смыкал над ними кроны, как стены шалаша, и молчал, будто ждал чего-то. Дождался. — Я все помню, — голос беса вплелся в ночные шорохи и шелесты, лег еще одной серой нитью в общий узор. — Бездна первым делом отбирает память. Может, нарочно, может, само собой выходит. А без памяти и бес бессилен, обречен бродить в тумане, наугад, без пути. Бездна нынче полна беспутных бесов, так что лучше не соваться. Он замолчал. Солли ждал. И лес ждал. — А я начал вспоминать. — Простые слова подбирал Марцелл, но говорил так, что перед Солли воочию встали и туман Бездны, и безнадежность, и беспутье. — Не манеж вспоминал, не тех, с кем сотни сражений бок о бок провел, не новых друзей и старых врагов. Тебя, Солли. Солли верил — и не верил. — Обрывками вспоминал, осколками — такими острыми, что резали в кровь, — и хорошо, что резали, боль вспоминать помогает. Вспомнил, как увидел впервые, как в терновник зашвырнул… Как вы с Ярроу древнее знание постигали, сливались разумами воедино, а я лишь злился — так у вас глаза светились. И думать забыл, какова бывает радость совместного познания. А потом — как что-то пробежало между нами… как ты стал задерживаться по вечерам, все ближе, вопросы задавал, рассказы слушал — и не уходил, даже когда глаза слипались, я видел. Тогда уже твоя стая злиться стала, твоя волчица. А в какую-то из ночей костер погас, а ты все был рядом, и я понял наконец — и не уйдешь. Изменчивые пару выбирают надолго, если не навсегда. Ночь тогда пролетела незаметно. Темной была и теплой. А вот Солли холодно стало, даром что костер пылал вовсю. По спине продрало морозом, будто варк смотрел сзади из мрака красными как уголь глазами. Не было этого. Ни разговоров втроем — он, Марцелл и костер, ни ревности в глазах беса, ни ночи той, ни последующих. Хотелось, мечталось — но не было. «Молчи!» — требовала та часть Солли, что была человечьей, опасливой. Но он никогда не боялся слов, особенно когда те означали реальность. Ложь была куда страшней. Не было — значит, не было. Так он и сказал Марцеллу. И пришла тишина.***
Утро холодило босые ноги, и плечи затекли, словно чужие. Солли попытался потянуться, размять мышцы, почувствовал сопротивление — и только тогда понял, что связан, туго спеленат путами по рукам и ногам, а для надежности еще и к упавшему стволу притянут, не подняться, ни перевернуться. Марцелл сидел рядом — не достать никак, — внимательно смотрел. Солли оскалил зубы, перетек в волчью шкуру, но хитрый бес так накрутил узлы, что и волку было не выбраться. Накануне, услышав правду о небывшем, Марцелл разозлился. На Солли — за то, что сказал, и на себя — за то, что поверил сразу и безоговорочно. Солли следил за ним неотрывно, но глаза беса сверкали темной, не алой злостью, и ярость его была обжигающей, не морочьей. Отбушевав свое, Марцелл впал в задумчивость. Солли понимал, что ему нелегко. — Надо сообщить саларам, — сказал он. — И Тварьцам. И Совету. Марцелл поднялся, прошелся по поляне, наступил, не заметив, в остывшее костровище. Легкая зола взлетела в воздух, осела на мокрую от росы траву. Марцелл постоял на границе первого утреннего света и лесной сонной тени, вернулся, подняв попутно новое облачко золы. — Нет. Никому ты сообщать не будешь. — Тебе Бездна подкидывала ложные воспоминания. — Солли смотрел на него и видел чужака за золотой тенью божественного облика. Бесовского. — Бездна выпустила тебя из себя. То есть… помогла выйти. Как? Зачем? В одиночку мне с этим не разобраться. Мозгов не хватит. — Разберемся вместе, — перебил Марцелл. — Нет, — упрямо сказал Солли. Непривычно было спорить с богом, но он справлялся. — Не разберемся. Я пойду. Мне нужны ответы. Так и сказал. Не «нам» — «мне». Он отвернулся лишь на краткий миг — поднять суму с едой и оружием, а когда выпрямился, «бабочки» уже порхали в руках Марцелла, кружились обманчиво легко. — Никуда ты не пойдешь, Солли, — и в голосе его тоже был металл. Не золото, другой. Серый. Солли смотрел на жизнь здраво, знал, что против беса ему не выстоять, — и немало поразился, когда его короткий прямой клинок вошел в грудь Марцелла, между ребер слева, туда, где билось сердце. И тут же Солли стало так больно, как не было никогда в жизни. Он склонился над упавшим, забыл обо всем, упустил Момент Иллюзии — впрочем, ее и так было не заметить ни человеческим, ни звериным глазом, — и вспомнил, что бес бессмертен, только когда отлетел в сторону, отброшенный сильным ударом. — Никуда ты не пойдешь, Солли, — повторил Марцелл, и в голосе его была усталость и грусть, но ни капли холода. Кем бы ни стал Марцелл, сейчас с Солли говорил он. Не Бездна. — Чего ты хочешь? — спросил Солли. Не просил отпустить — знал, что бесполезно, не спросил, за что, — знал причину. Не просто так вернулся Марцелл, не потому, что хотел, не потому, что ждали. Он был посланцем Бездны, ее голосом, словом — и этому слову пришло время прозвучать. Но взгляд Марцелла затопила растерянность, как лощину — река в половодье. Солли впервые видел его таким. — Понятия не имею, — признался бес. — Я и про себя-то теперь ничего не знаю. Что в голове свое, а что от Бездны? Как разобраться, чему верить? Вся жизнь насмарку, будто и не моя. — Подожди. — Солли откинул страхи и опасения, сосредоточился, как учил когда-то Сигурд. — Надо понять причину. Цель. Не просто же так тебе память меняли. Поймем, зачем, — поймем, и что именно изменили. Пока одно ясно: поменялась наша история, личная. Почему? — Я шел к тебе, — проговорил Марцелл. — Думаю, это правда. Мы должны были оказаться вместе. Зачем Бездне наш союз? Что в нас такого? — Во мне — ничего, кроме изменчивости. В тебе — да бес тебя знает, Марцелл. Бессмертие. Однако в этом мы не уникальны. — Но ты знаешь, где Книга, — негромко сказал Марцелл. — Ты читал ее. И я тоже. — Значит, Книга. Бездна хочет вырваться. Предсказуемо. — Даже слишком. — Марцелл хмурился. Что-то не давало ему покоя. — Можно ведь было проще. Не внушать воспоминаний о приязни, не тянуть тебя к Двери, словно магнитом… — Думаешь, я тоже оказался под воздействием? — вскинулся Солли. — Я ведь действительно ждал тебя. — А я действительно шел к тебе. Кто теперь скажет, сколько в этом правды, а сколько — Бездны? Оставь, Солли. Давай о деле. Солли кивнул. И действительно, чего это он… — Проще было придумать историю о том, что Книга грозит скорой бедой, а я знаю, как с ней справиться. Вы бы скопом ринулись помогать мне ее уничтожить. Во мне ведь от варка ничего нет, я чист. Нет оснований не доверять. И вправду, подумал Солли, если бы не случайный красноватый отсвет тогда да не ложные воспоминания, и сомнений не зародилось бы. — Значит, тебе… Бездне нужна не только Книга, но и я. С Книгой понятно, но я-то зачем? Я — зверь, знающий больше остальных, умеющий больше. И что? Тишина была вязкой, понимающей. — Только Книга поможет узнать ответ, — сказал вслух Марцелл то, о чем думали оба. — Ты со мной? И Солли, с ужасом понимая, что Бездна добилась своего, кивнул.***
Он помнил все ловушки, установленные Сигурдом, хоть прошел не один десяток лет. Свои наговоры помнил хуже, но шел наощупь, вспоминал на ходу, распутывал вязь защитных Слов. Управился хоть не быстро, но с честью — и вот она лежала перед ними, беззащитное, грозное оружие, Книга немыслимого знания и немыслимой мощи. Марцелл глянул на Солли и открыл последние страницы. Нечитанные. Он читал, впиваясь взглядом в строки, впитывая сведения, как иссушенная земля — струи дождя, и в какой-то миг Солли понял — хватит. Даймон сдался, не выстоит и Марцелл. Он схватил беса за руку, дернул на себя, тот прижал пальцами строчку, чтоб не потерять, — и голубоватый, мертвящий свет поднялся со страниц, собрался в шар и ударил в Солли. — Нет, — крикнул Марцелл. Солнце вздрогнуло, подумав, не остановиться ли, не вернуться ли на пол-шажка. — Солли! Рванулся к упавшему, попутно захлопнув тяжелый переплет, прижался ухом к груди, затих, словно умер на мгновение. Выпрямился, переводя дыхание. Сердце там, внутри, стучало. Жизнь продолжалась. Солли сел, помотал головой. — Что это было? Чем меня стукнули? — спросил он. — Марцелл, чего молчишь? — Книга… — Бес бестолково подбирал слова, будто это его чем-то огрели. — Свет из Книги, голубой, морочный. Думал, тебя насмерть. А смотрю — нет, живой. Все в порядке? — Да вроде. — Солли помотал головой, прислушиваясь к себе, потянулся, встал на ноги. Перетек в волка. У Марцелла едва мелькнула мысль, что правильно, надо оба облика проверить, как волк зарычал — не играя, со злобой. Глаза зверя горели алым, словно холодные костры в ночи. Марцелл невольно попятился, сжимая нож, и волк прыгнул. Силы их были неравны, но и цели стояли разные. Марцелл осторожничал, оберегал, старался не зацепить глубоко. Зверь же атаковал, стремясь задрать добычу. Сильный, матерый волк, помнивший сотни сражений в обоих обличьях. И наступил момент, когда Марцелл сплоховал. Кровь, тугой струей брызнувшая из вспоротой клыками артерии, плеснула в серую морду. Волк отступил. Глаза желтели, алый морок растворялся, словно туман. Когда от него не осталось и тени, человек вернулся. — Все в порядке, — хрипловато сказал Марцелл, поднимаясь. Рана на горле затягивалась быстрее, чем рождались слова. — Что это было? — Я снова тебя убил. — Солли сидел, сгорбившись, как смертельно уставший человек. — Я не знаю, что произошло. Едва облик сменился, я утратил контроль. Над телом, над мозгом. Будто свечу погасили. А потом… прошло. Я вернулся и остановил зверя. Но слишком поздно. — Я бессмертный, — напомнил Марцелл. — И что это меняет? — Думаю, свет был зародышем Бездны, — заговорил о другом Марцелл. — Из остальных Дверей выходят варки, из Книги же — вот это. И оно завладело твоим зверем. Не тобой. Почему? — Промахнулось? — предположил Солли, вспомнив слова Даймона о том, как Бездна выпила Большую тварь. Гадать о мотивах Бездны было лучше, чем думать о крови Марцелла на волчьих зубах. — Может быть, — согласился Марцелл. — А если нет? — О чем ты? — с подозрением спросил Солли. Ему казалось, что бес нарочно уводит разговор от недавней ситуации. Недавнего убийства, если на то пошло. Фактически это было убийство. Хотя Марцеллу, наверное, не привыкать. — Последние страницы. Там запутано, язык другой. Бездна к тому времени почти завладела Даймоном, и писал он не столько для нас, сколько для нее. А она не хотела, чтобы эти сведения стали доступны. Вот только нельзя воссоздать себя, не тронув то, что составляет неотъемлемую часть жизни. — Хочешь сказать, там написано, как убить Бездну? — Солли ожил, глаза загорелись интересом. Победить непобедимого противника — это оправдывало все. — Там написано, что Бездну можно разорвать только изнутри. — Марцелл задумался. — Не уверен, что понял все правильно, но речь о чем-то принятом и отторгнутом. Есть у меня соображение… Смотри — Бездна не принимает нас, бессмертных. И, тем не менее, сейчас бесов в ней несколько сотен. Бездна — это смерть. Говорили ведь, что она не способна к творчеству, к созиданию. А жизнь — великий творец, в этом ее суть. Что же выходит? В Бездне завелись бессмертные дрожжи, и с нее вот-вот сорвет крышку. Так? — Туда ей и дорога, — Солли споткнулся на полуслове. — Но это означает, что и бесы погибнут? Или ваше бессмертие и с этим справится? — Нет, — признал Марцелл. — Не справится. Но это и не главное. — Что же тогда? — У Солли заныло в затылке, как всегда в предчувствии большой беды. — Бездна неизмеримо сильна. Если она рухнет, то и всему мирозданию не устоять. Лавина не разбирает пути. Снесет все. — Подожди, — остановил его Солли, — подожди, Марцелл. Бездна предупреждает нас об опасности? Это ты хочешь сказать? — Конечно, нет. Бездна не хочет умирать. И ищет пути спасения. И она нашла — нас. Тебя. Вот теперь Солли окончательно перестал что-либо понимать. — Если закрыты все отверстия в крышке, как спускать пар? — Марцелл неожиданно повеселел. — Бездна — не существо, но в ней есть разум, подобный разуму улья, и он нашел выход. Если стравливать пар по чуть-чуть, через Книгу, равновесие может держаться еще очень долго. До лучшего решения. Понятно, что отдавать людей мы не станем ни при каких условиях. И разум Бездны придумал способ. Звери. Они даже не умирают, не становятся варками. Просто… звереют на время. — Сколько будет несчастных случаев… — Бездну они не волнуют. Это уже наша забота. Нам предлагают вариант — плохой, но работающий. Решение за нами. — Не думал, что буду всерьез решать, помогать ли Бездне, — усмехнулся Солли. — Я тоже. Но не забывай, это лишь мои догадки. Думаю, самое время посоветоваться. — Пойдем с этой историей к Видевшим рассвет, к Тварьцам? Тебя же убьют на словах о помощи Бездне, как лазутчика. — Раз убьют, другой, потом все равно придется выслушать. Вместо ответа Солли подхватил суму. Выходя, наложил на дверь несколько Слов на скорую руку, от случайных гостей. Так или иначе, скоро придется вернуться, он чувствовал это. — Все равно мой дом там, где ты, — сказал ему в спину Марцелл, когда они спускались по кривой горной тропе. — Не в Бездне дело. — Я знаю, — не оборачиваясь, ответил Солли. — Волки чуют ложь. Ты ни разу мне не солгал. — Тогда ответь, — попросил Марцелл. — Я полжизни наведывался к той Двери, а тебе нужен ответ? — Солли почесал полуседую голову. — Похоже, зря я с тобой связался, Марцелл. Смех беса рассыпался над тропой невидимыми колокольцами, и спускаться стало как будто легче.