Черный камень

Страх. Это такая зараза, которая заставляет кровь то сворачиваться от ужасающего холода, то течь по жилам, обжигая и заставляя сердце заходиться бешенным стуком. Клинки ударились друг о друга, высекая искры, на лезвиях наверняка останутся зарубки, ведь замах что у меня, что у него не самый слабый. А сегодня мы деремся как угодно, но только не в шутку... Брат мой сводный, Брат мой с перевала, Что мне делать с сердцем, Что болеть устало? Улыбаюсь словно сумасшедший. Да почему «словно»? Я давно сбрендил, я давно потерял твердость своего рассудка. Я... Я ничтожен в своих стремлениях и надеждах. О! Сколько раз я в соплях и слезах валялся в изножье статуи Богини в ее центральном храме, своим сбивчивым шепотом пугая жрецов, вызывая их брезгливые взгляды... А я молился! Я умолял Ее! Хотел, чтобы избавила Она меня от порока, так прочно укоренившегося в моем разуме и сердце. Сколько ночей я бдел, ожидая Ее снисхождения, но лишь однажды услышал Ее заливистый смех. Больше не приходил. Если уж Она забавлялась, слушая мои мольбы, то избавления от безумства моего не сыскать. Хотя... Черный камень Заменит сердце - Ай-яй-яй-яй, Черный камень... Я в своем отчаянии совершил еще больший грех... Я к колдуну ходил. Чтобы он превратил мое сердце в черный камень. К такому обряду прибегали очень редко, а создан он был только затем, чтобы доказать свою верность почившему возлюбленному. Мой же... Нет! Он не умер, я бы не допустил такого. Просто... Любовь тоже бывает грязной, иной, нежеланной... Любовь моя – мука, что причиняет боль с каждым вздохом, впиваясь в сердце острыми когтями, она терзает тело пламенными языками желания, а рассудок мой помутился. Сердце и впрямь стало тяжелее. Но и это не остановило меня. Видно потому, что возлюбленный мой жив. Не сдержался. Посему смерти достоин, от руки брата своего сводного, от руки того, кого я возжелал, кого любил вовсе не как брата, того, кого этой ночью силой взял, не смотря на мольбы его. Смерть мне. И прощения нет! Замах – удар, блок... Выдохнуть, отшатнувшись от острия его клинка, коим он владеет в совершенстве. Я не хочу поддаваться ему, ведь поймет все. Будет после корить себя, печалиться... Потеря брата все же, пусть сводного, пусть такого, как я... А так он победит меня в равном поединке, рассечет мою плоть острым лезвием за то, что я обесчестил его сегодняшней ночью... И пусть эта битва для меня последняя, я до одури рад тому, что убьет меня он. И тому, что последний, кого я увижу, прежде чем покинуть этот мир, будет тоже он... Наверное, это достойное завершение моей неправильной и жалкой жизни. И... знаете... мне ее не жалко. Брат мой сводный, Брат мой с побережья, Не отмыть ножа мне, Что убил надежду! Хотя... Была ли надежда? На что надежда-то? На то, что мое признание найдет отклик в его сердце? На то, что он простит мне содеянное? На то, что поутру кинется со счастливым смехом в мои объятья? Только это даже не мечты. Я отчетливо понимаю, что такое невозможно. И такого никогда не будет... Еще одна серия ударов, которые я с трудом, но блокирую, даже пару раз пытаюсь атаковать его, но все попусту. Все же он умеет драться лучше меня. Его длинные белые волосы были распущены – вчера я расплел его косу, а сегодня... Сегодня не до кос было. Сегодня он вознамерился воздать мне все долги, и я не против! Пуст все будет так, как дОлжно! О, как он кричал в эту ночь! Мое сердце замирало вновь и вновь, когда слышал голос своего брата. Я потратил почти все свои резервы на то, чтобы обездвижить его руки и блокировать его магию. Как же было больно делать это... Я предал его безграничное доверие, вот так запросто спеленав магией, подавив сопротивление на корню. А потом я сорвался, дав волю своему черному сердцу, своим отвратительным желаниям. Ласкал исступленно его тело, целуя шею и грудь, с пошлым почмокиванием вылизывая его соски, трахая его пупок языком... Я кусал его, оставлял всюду засосы, вылизывал солоноватую кожу, терся об него как мартовский кот... Когда я медленно расшнуровал его штаны и стянул их с него, то понял, что являюсь самым кошмарным и омерзительным существом на этом свете. Я смог возбудить собственного брата... И все же... Он восхитительно пах. Он выглядел настолько порочным и одновременно невинным: ведь это я соблазнил, насильно распалил противоестественное желание, заставил... Пусть грех этой ночи полностью лежит на мне, брат мой сводный. И даже то, что я заставил своего брата познать мужчину. Попросту, сцепив зубы и рвано выдохнув, я опустился на его член. Моя слюна сомнительно облегчила процесс, но вот кровь – самое то. Я упивался в этот момент всем. И полными злости и бессилия глазами своего возлюбленного брата, и своей болью, душевной и физической, и совершенно фантастическим ощущением того, как его член распирает меня изнутри, даря мне познание запретной любви и грязи плотских утех. Единственное, чего я не позволил себе, – целовать брата в губы. Не имел я права своровать его поцелуй. Ведь это – еще один грех. Только вот я был убийцей, я стал насильником... Но я никогда не стану вором! Слишком уж это низко... Тем более, красть это... - Горький ветер Высушит слезы - Ай-яй-яй-яй, Горький ветер... Не замечаю того, что плачу, вспоминая нашу ночь, плачу от осознания содеянного, от того, насколько я низко пал и чем запятнал честь своего возлюбленного брата. Мы деремся, не прекращая, в его глазах ярость, на бледном лице ни единого намека на эмоции. Лишь клинки наши поют отходную тому из нас, кто уже не уйдет из этого леса. Оступится? Ну да, конечно... Сталь блестит в лучах восходящего солнца, мой меч выпадает из рук и я, негромко вскрикнув, падаю на землю, запнувшись о корягу. Брат мой сводный, Брат мой из пустыни, Вспомнишь ли о мести, Когда труп остынет? Смотрю на него и ухмыляюсь, тяжело дыша. А глаза моего возлюбленного брата сужены, так и сверкают, словно он хочет испепелить меня на месте. Он может, я знаю... - Мразь, - прикрываю глаза, выдыхая сдавленно. Он в своем праве и он прав. Я мразь, подонок, ничтожество... - Неужто, решил потешить себя... экспериментами столь гадкого рода? Никого лучше меня не нашел, да? – к моему горлу он медленно приставляет острие клинка. А я вижу, как подрагивает его рука. Совсем чуть-чуть. Все же он чувствует что-то... Хотя, возможно – или, скорее всего – омерзение, банальное, но высшей пробы. Что ж, я заслужил и это... Алой кровью Умоется сталь Царапину на моей шее противно щиплет от того, что я взмок так, что пот едва ручьями не течет. - Ну же! Добей меня! Не томи... – смеюсь, закрывая глаза, и потому не могу ожидать того, что он хватает меня за шиворот и приподнимает над землей. Ворот рубахи больно врезается в горло и ощутимо душит, но я не смею даже шелохнуться. Ведь лезвие клинка по-прежнему касается моей шеи, расчерчивая ее все новыми и новыми царапинами. - Не тебе решать, что мне делать, щенок! – он склоняется ко мне, говоря очень тихо и смотря прямо в глаза. - Но я заслужил... – нет, нет, нет... Умоляю, не смотри так на меня! Не надо! Вытерплю любую муку, только не немой укор в его карих глазах. - Чем? - Тем что запятнал тебя своей любовью! Тем, что снасильничал, тем, что предал доверие... Брат мой сводный, Брат мой из дубравы, Помянешь ли брата На заре кровавой? Он усмехается как-то недобро и, отведя от моего горла клинок, замахивается... Все же я трус и моргнул. Хотя хотел смотреть на него до самого конца... Но нет, и тут я доказал, что полное ничтожество. Что-то упало в траву, глухо стукнувшись о землю и тихонько звякнув. И я едва успел удивиться тому, что не чувствую никакой боли, мое сердце прекратило биться... Струнным звоном Расколется ночь - Ай-яй-яй-яй, Струнным звоном... Он целовал меня. Сам. Так и не отпустив ворот моей рубахи и наверняка неудобно изогнувшись. Я лишь смотрел на него, широко распахнув глаза и оцепенев от понимания невозможности и нереальности происходящего. Зачем?.. Хотя... В бездну все! Вновь закрыв глаза, я несмело обнял брата за шею и раскрыл губы, впуская его, ластясь и теряя голову от сладости и желанности этого поцелуя. Наверное, это было даже слаще чем вся наша ночь... И неимоверно постыдно, грешно и богохульно. Мы просто завязли в этом грехе, как мухи в меду. Но выбираться абсолютно не хотелось... И только потом, когда мы стояли друг перед другом на коленях, примяв мокрую после утренней росы траву, и смотря друг на друга так, словно узнавали заново, я... я спросил. Да, именно «зачем». В ответ, он вздохнул, расстегнув пару пуговиц на своем кителе, залез рукой за пазуху и, порывшись во внутреннем кармане, вытащил оттуда маленький черный камешек на серебряной незамысловатой цепочке. - Откуда... - У тебя ведь такой же? «Черный камень заменит сердце», да? – я во все глаза уставился на своего возлюбленного брата, показывая такой же камушек, болтающийся на простой бечевке, только что сорванной с шеи. Такие вот черные камушки – знак совершенного обряда. - Так значит... Договорить мне не дали. Нежный и в то же время голодный поцелуй все длился и длился, а я даже не заметил, как мой брат взял у меня черный камушек, а затем отбросил куда-то в траву вместе со своим, абсолютно таким же. По щеке скатилась слеза, но я не обратил на это внимания. Да что там слеза, никто и ничто не смог бы заставит меня прекратить ласкать обветренные губы своего брата, упиваясь порочной взаимностью и греховным желанием... А камни... Да что им? Пусть лежат себе, что им станется?