***
Он курит и курит, отравляя организм и лёгкие. Губы уже пропитались горьковатым вкусом никотина и табачного паслёна. Это самый красивый подопытный кролик из всех, что можно только себе представить. Это самый совершенный в мире материал, какой только можно себе вообразить. Он в тайне мечтал об этом дне уже многие годы. Она – совершенство в несовершенстве. Но отчего-то предательски щиплет глаза, руки дрожат, и на то, чтобы нужным образом взять скальпель, всякий раз уходят драгоценные секунды, которых и так уже почти не осталось. Это как творить искусство, как вылепить великолепную статую, или, скорее, как отреставрировать прежнюю. Мужчина делает надрезы, затягивает нитки, рассекает тонкие ткани, убирает лишнее, то, что уже не способно больше функционировать и напряжённо выдыхает сигаретный дым. Несколько часов работы и она словно новенькая, поломанная и выброшенная на помойку кукла после бережных рук мастера. Он снимает перепачканный халат, выбрасывает перчатки и моет руки. Пепельница переполнена окурками, но это сейчас второстепенная проблема. Два человека перед кабинетом за это время успели несколько раз сойти с ума и вернуть себе рассудок и теперь смотрят на него взглядом полным надежды и затаённого страха. - Всё нормально. Насколько это вообще возможно, - профессор засовывает руки в карманы, стараясь сохранять напускное спокойствие. - Спасибо, Штейн, огромное спасибо! – мужчина роняет лицо в ладони и бессильно прислоняется к стене, - ты представить себе не можешь, что я… как я… чёрт, - слова застревают в горле и их просто перестаёт хватать. - Когда она очнётся? – её напарник, кажется, хоть сейчас готов ворваться в палату и просидеть там столько, сколько потребуется, просто глядя на неё. Ему так много надо ей рассказать, за многое надо перед ней извиниться. - Я не могу пока сказать точно, но я вам сообщу, - он кивком прощается с ними и возвращается к своей работе. Единственное, что осталось неизменным, это, пожалуй, её лицо, а белокурые волосы кажутся сейчас самым живым и ярким пятном.***
- А сейчас будет что-то невероятное, - Цубаки лучезарно улыбается, и помахивает какой-то небольшой стопкой бланков, - знаете что это? - Нет, - Соул пытается заглянуть в бумажки и разобрать написанное. - Это документы для сдачи экзамена, - девушка сияет и едва ли не подпрыгивает на месте. - Причина радости остается для меня загадкой, - заключает Лиз и как раз заканчивает заплетать подруге второй хвостик. - Просто вот здесь, - Цубаки указывает пальцем на нижнюю строку, - должна быть твоя подпись, - она указывает на девушку, волосы которой теперь собраны в два хвостика, - и сегодня ты сможешь это сделать. - Нет, нет, нет, - она испуганно смотрит на лист и на ручку, которую держит Накацукаса. Эта ручка великовата для нормального человека и похожа на атрибут какого-нибудь клоунского выступления. - Не тушуйся, давай! У тебя ведь уже получалось. Девушка нехотя берёт свою дурацкую ручку. Ей опостылели слова «физиотерапия», «медикаменты», «курс лечения», «томография» и прочие отвратительные термины, от которых за версту тянет собственной слабостью и бессилием и от которых за последние месяцы изрядно подташнивало. Ей всякий раз казалось, что, запоминая всю последовательность своего насыщенного тренировками и таблетками дня, она постепенно забывает какие-то очень важные вещи, которые уже вряд ли хоть когда-нибудь вернутся сквозь этот туман. Рука дрожит, и буквы скачут по листку, не вмещаясь целиком в отведённый для них уголок листа. Она закусывает губу и старательно придерживает кисть другой рукой, помогая. Почерк детский, корявый, а буквы похожи на калек, но это уже лучше, чем ничего. Она, наконец, отрывает руку от своих каракулей и счастливо улыбается. Под печатным текстом криво значится имя и фамилия.Мака Албарн.
- Ты умница, - Соул обнимает её и ощущает, как по плечу медленно начинают сбегать капли.***
Мака сидит на скамейке и разглядывает сухие листья, медленно плывущие в луже, словно причудливые золотистые кораблики. Она подталкивает маленький камушек, и он падает в воду, создавая небольшую волну и нарушая спокойное плавание осенних парусников. Люди проходят мимо, иногда оглядываясь на неё. Она плотнее кутает руку, чтобы не было заметно бинтов, натягивает юбку ниже колен и подтягивает чулки повыше, закрывая повязки и пугающие спицы. В этом, на самом деле, нет ничего такого ужасного, просто временная необходимость. Холодный ветер качает кривые ветви деревьев и бушует где-то внутри неё. Люди вокруг на контрасте кажутся особенно счастливыми, смех разверзает осенний туман, превращая унылую красоту в мир, облизанный и обласканный солнцем до багрового румянца. Только для неё одной всё это странно и неясно. Между Макой и этим миром теперь навеки стена льда и оцепенения, и ей не прорвать её и не разрушить, как ни старайся. В голове навязчиво звучит какая-то мелодия, но она не может вспомнить ни названия, ни того, кто её поёт. Она вообще многое теперь не может вспомнить. - И зачем ты ушла без меня? – голос раздаётся над головой и руки опираются о спинку скамейки. - Решила немного прогуляться до дома, - безразлично отвечает она и пожимает плечами. - Тебе ещё нельзя так много быть на ногах, ты ведь знаешь, - она буквально может услышать, как он закатывает глаза, - и, кстати, не слишком ли далеко ты ушла от дома? - Нет, - бесцветным голосом отвечает она, наблюдая, как огромный пёс носится вокруг влюблённой пары. Сколько на самом деле можно отдать за счастье? - Ладно, в таком случае я пойду. Долго не сиди, - он разворачивается и собирается уже уйти, когда она останавливает его. Тихо и чересчур беспомощно. - Соул. Он выжидающе смотрит на неё, но Мака молчит, поджимает губы и отворачивается. - Что такое? – нетерпеливо спрашивает он, пытаясь заглянуть ей в глаза. - Я, - Мака снова возвращается взглядом к луже и листьям, - по правде говоря, я…, - она не хочет произносить это, страшась разрушить всё то, что так бережно и трепетно выстраивалось последние полгода, - Я не помню, где наш дом. И мир взрывается и разлетается на миллионы кусков, как осколочная граната.***
Девушка разглядывает себя в зеркале, хмурится, отбрасывает волосы за спину, пытаясь понять, в чём же собственно фокус, где же кроется секрет. Как это может быть красивым? Привлекательным? Сексуальным? Она похожа на заводную куклу, нарумяненного мертвеца, смертельно-больного пациента онкологического отделения клиники. «Может, я и не так уж сильно была неправа. Может у него какие-нибудь извращённые наклонности? Нормальным людям не может нравится подобное,» - думается ей, когда она разглядывает в зеркале грубые шрамы, крестом пересекающие друг друга на груди, тонкие белые полосы, расчертившие плечи, длинные и едва заметные, перечеркивающие бёдра. Её обнимают сзади и невесомо целуют небольшой шрам у самой шеи: - Ты собираешься ко мне возвращаться? – лукаво спрашивает парень, глядя на них обоих в отражении. - Конечно, - кивает она и, выкрутившись из крепкого объятия, ползёт по простыням и вновь падает на подушки, - у тебя глаза, кстати, голубые, на самом деле, - она задумчиво рассматривает его лицо, - или даже скорее серые. Но это в темноте, а так, на свету, они всё ещё красные, так что не волнуйся, - Мака улыбается и Соул ложится рядом и прижимает её к себе. Становится так хорошо и спокойно, что внутри у неё растекается щекочущая нежность, такая, что она могла бы вскрыть свои швы, лишь бы только прикоснуться к сердцу. - Помнишь, что я играл, когда мы впервые встретились? Албран молчит и старается не показать свою растерянность. А он только вздыхает и теснее прижимает её к себе. Мака чувствует себя виноватой и от того кладёт руку ему на голову и успокаивающе перебирает его белоснежные пряди. - Я вспомню, вот увидишь, я обещаю, - тихо шепчет она. - Я знаю, - отвечает Соул и встречается с ней взглядом и её глаза светятся надеждой и любовью, точно как живые.