Поезд

      Состав потрясывается, за окном проносятся загорелые шуршащим золотом на стволах пальмы, песок покидаемого белого Сингапура. Джотаро Куджо, владелец непобедимого Стар Платинума, не видит в них ничего интересного, но смотрит на проносящиеся по боку поезда частицы пыли, пудрой ложащиеся на стекло. Краем наблюдая за Какёином, больше за вишней на его вертком языке. Джотаро кажется, что Какёин знает как он выглядит со стороны.       — Ну и ну.., - янки накреняет фуражку, глаза накрывает тень, лишая кого-либо понятия куда он смотрит. А смотрит он на Нориаки.       Какёин перекатывает по языку вишню, намного точнее, чем его неумелый мертвый двойник, и совершенно невинно опирает подбородок на руку, наблюдая за летящим мимо пейзажем. Враг ужасно его скопировал, совершенно не походящим на реальность, куда более привлекательную в жестах. ДжоДжо сжимает кулак под столом и надвигает козырек пониже, не к месту вспомнив свой недавний нелепый сон.       Знойно, ужасно реалистично, растрёпанный Какёин стонет, упираясь спиной в кирпичную охровую стену, на нем шарф, падающий с его напряжённых плеч, одно плечо оголено и на нем пестреет синяком засос. Джотаро чувствует под своими пальцами его горячую кожу, желание поставить засосов больше и возбуждение. С ним же он просыпается, злой, разбуженный ором вскочившего в рань Польнареффа, и признает, что испытывает к Какёину определенно что-то ненормальное.       Другого объяснения, чем усталость и, накопившееся за приключение, напряжение, вылившееся в сон, противоестественный для почти что фригидного Куджо, не было. Он никогда не был личностью открыто разглашающей свои эмоции, в которых не был особо разборчив, по мнению окружающих. Но это не так, Джотаро был тем, кто не терял рассудительности в чувствах и здраво осознавал всё от и до. Так же он осознавал, что его отношение к Какёину поменялось давно и влечение со временем росло, пусть янки и глушил в себе любые мысли о розоволосом вне, построенного самолично, наэлектризованного ограждения — "друг". Куджо всегда считал себя натуралом от кепки до ботинок, в качестве партнёрши рассматривающего немногословную милую японку, но не парня с серьгами-вишенками, с недавних пор вызывающего неординарную постыдную реакцию в штанах.       Если до этого Джотаро думал о его глазах, голосе и характере в детском, искренне восхищенном виде, то тот сон был апогеем, после которого отрицать сексуальность Какёина стало невозможным. Желание затащить в укромный угол и сделать ему и себе приятно — ноша, стыдом сидящая на плечах Куджо, день ото дня становилась всё тяжелее и наглее, подсовывая на каждое "Привет, Джотаро!" и слегка сонное "Доброе утро, Джотаро" альтернативные варианты дальнейшего времяпровождения с ничего не подозревающим наивным Нориаки.       Моменты уединения в отелях всплывали редко, в других случаях они и вовсе были несбываемой мечтой, но почти всех их ДжоДжо тратил на дрочку на своего друга, коим его считать было до болезненного правильным, и, следующую за ней, прокрастинацию под ледяным душем или на открытом воздухе или на кровати, смотря в засаленный потолок. Самые худшие дни — дележ одной комнаты с любезным Какёином, от одного аккомпанемента его улыбки, неизбежно любезной, перед тем как он ложился в кровать, и "спокойной ночи, Джотаро-кун" Джотаро не мог угомониться часами от того, что он не может позволить себе прикоснуться к нему, расслабленному сном, превращая ночь в пытку и одновременно наслаждаясь его близостью.       Часть победы — признать поражение. Стратегия, единственная возможная, кроме как убежать ото всех и раскрыться (вторую рассматривал, но портить отношения внутри "отряда" ему не хотелось), была вести себя как прежде. Это ему удавалось лучше всего, излишней эмоциональностью Джотаро никогда не владел, иногда он казался странным для деда, с которым стратегически верным было сблизиться и вынуждать его брать номер, если на двоих, то на Джостаров. Джозеф не был так проницателен как Абдул, параноящему Какёином Джотаро казалось, что египтянин всячески подбивает их остаться наедине.       Путешествовать становилось всё труднее и труднее, он легко терял концентрацию когда дело касалось Какёина и с трудом находил хладнокровие.       Конечно он знает, что это неправильно, они одного пола и со стороны будут смотреться как минимум странно, но ему всё равно на реакцию остальных, кроме реакции Нориаки Какёина, его вишнёвой мечты, как бы это приторно не звучало, Джотаро в душе не может негативно относиться к идиотским сравнениям его с вишнями. Весь сладкий и в то же время кисловат, горчащее послевкусие, сочетание хрупкости и силы.       Втюрившийся по уши, тупой подросток у которого встаёт на всё, что движется, особенно на одного школьника его возраста, иначе Куджо о себе думать не может, рассматривая из-под низко надвинутой, почти на нос, плавные движения языка своего друга, катающего по нему вишню. Невольно вместо вишни он представляет совершенно другое, лицо Какёина просящее, в глазах искры, немного слез, а рука Джотаро на его затылке. Куджо силком вытаскивает себя из постыдных фантазии, чувствуя на себе изучающий взгляд с противоположного сидения. На него смотрит, отсасывающий ему в стране фантазии для озабоченного Куджо Джотаро, Какёин, держащий чертову вишенку за хвостик.       Привыкший к ежедневным прениям со своим членом, Джотаро безэмоционально окидывает его взглядом в ответ, от чего тот отворачивается к окну, съедая настрадавшуюся ягоду, на месте которой янки бы с удовольствием оказался.       Такое ощущение, что он скоро сойдёт с ума с этими фантазиями и далёким-близким Какёином, смотрящим на него всегда по-дружески участливо: "Джотаро-кун, чем могу помочь?". Да, ты можешь мне помочь, Какёин, залезай под стол и я покажу мою проблему.       Вроде как он видел туалетную кабину недалеко, придется навестить её, долго скрывать стояк не выйдет. Как раз по часам сейчас время обеда, надо бы разбудить Польнареффа, чтобы тот утянул за собой остальных. Пару раз толкнув его, на третий Жан недовольно открыл глаза и покосился с очевидным вопросом:       — Что такое?       — Обед. Вы идите, я скоро.       Без лишних вопросов француз встал и окликнул недавно задремавшего Джозефа, прибавив, что пора есть и в ресторанном вагоне он видел симпатичных официантш, а также, что его внучок подойдёт попозже. Дед, продеревши глаза и сказавший Польнарефу не орать так громко, вышел со скамьи, спросив Какёина пойдет ли он, тот кивнул и пошел следом, случайно столкнувшись с, ощупывающим его тело, взглядом Джотаро, видимым из-под вставшей на своё место фуражки. Нориаки, словно смутившись, опустил глаза и возобновил свой ход за Абдулом, но этого занятый деликатной проблемой Куджо не заметил.

***

      Джотаро закрывает дверь на замок, без удачи Джостаров здесь не обошлось — замок оказался неплохим и довольно бесшумным, и заваливается на унитаз, разобравшись с ремнем и спустя штаны с трусами. Вставший член холодно обдувает воздух, посылая мурашки по телу, от этого он выдыхает сквозь зубы и накрывает его ладонью, размазывая обильно выступившую смазку по головке. Перед закрытыми глазами образ Какёина, стоящего на коленях, он тянется руками, обхватывает ствол и приближает приоткрытый рот. Рука двигается активнее, темп теряется, выдуманный Какёин пробует лизнуть головку, улавливая реакцию внимательным поблескивающим взглядом, и Джотаро кончает, выстанывая имя виновника всех его двадцатидневных бед. Он отдышивается, тепло покидает его, и слышит быстрые шаги мимо двери. В вагоне полно людей, впрочем плевать, должно быть, его уже заждались.

***

      — Эй, Какёин!, - позванный Джозефом не дотягивает до рта вилку с нанизанными на неё кусочками мяса, исходящими расточительный аромат специи, от них же Польнарефф довольно помыкивает рядом, - Сходи за Джотаро, что-то он задерживается.       Нориаки встаёт изо стола и направляется к их заказанному месту, стоит проверить сначала там, вдруг он уже пришел и сейчас копается в вещах. Заглядывает в пустое купе, хмыкнув, идет дальше, к туалету, минуя гам недалеко расположившихся компании. Он там заснул, что-ли? Какёин постукивает о дверь, но за ней нет ответа, и он озадаченно косится на защелку, красноречиво показывающую "закрыто".       — Джотаро? ,- окликает его, постучав ещё раз, кажется названный его не слышит. Понятное дело, в сортире люди заняты, но чтобы Джотаро-то не ответил, что должно произойти?!       Он слышит что-то. Ему плохо? Похоже на стон. Придвигается к двери, чтобы лучше расслышать. Неожиданно для себя он слышит его определенно, протяжный низкий стон — имя, а имя — "Какёин". Он отпрянывает от двери, услышав добавленное тихое "ну и ну" и его удивлённое лицо преет краской. Подслушал! Пусть и случайно. Какёин отходит от двери, рот подрагивает, слова на языке и в голове путаются. Может ему послышалось, но дела это не меняет, он не по своей воли подслушал кое-что личное, касающееся не его. Он разворачивается и стремительно уходит обратно к ребятам, пытаясь выдернуть имя, принадлежащее ему, интимно произнесённое на особом языке. Ему не могло не послышаться, это же абсурд! В таком контексте Какёина для ДжоДжо не могло существовать, пусть даже первый хотел бы в это верить, отрицая любые возможности ответной симпатии. Джотаро слишком хорошо подходит под традиционный тип, любимый девушками, немногословный и совсем не смотрящий на мужчин в романтическом плане.       Подходя к столику, он успокоил себя, послышалось-послышалось, румянец большей частью оттерся с его щек. Мистер Джостар вопросительно взглянул на него, Абдул отчего-то хмыкнул, он сказал ему, что Джотаро подойдёт как сможет, и уставился в свою тарелку. Есть не очень сильно хотелось, он все-равно уперто потянул в рот еду, наблюдая через окно махровые рыжеватые облака. Вечер.       Джозеф о чем-то говорит, перекликаясь с Абдулом, Польнарефф млеет от еды, ему пришлась по вкусу кухня. Не имевший друзей и не близкий с родителями Какеин чувствует себя с ними комфортно, в своей тарелке.       Рядом с ним опускается Джотаро, он не выглядит растрёпанным, выглядит как выглядит обыкновенно, собранный и серьезный. Нориаки, взглянув на него, не смог выдавить из себя ровно ничего и упёрся обратно в фарфор, продолжив есть. Его прожгло взглядом, тем же, ощупывающим, точно таким же, ощущаемым раньше. Он чуть не поперхнулся, когда Куджо заговорил, его голос выделялся на фоне других манящей тяжестью, на ум пришел услышанный стон, идеально наложившийся и дуряще реалистичный теперь. То ли ему кажется, как бывало не раз, то ли это было в самом деле. Слишком сюрреалистично, как со взглядами, скорее это додумываются лишние приятные подробности. Он слабо краснеет, будто Джотаро придвинулся, его близкое тепло электризует воздух. Какёину стыдно, какой же он гейский гей, Джотаро всего потянулся за сахаром, а он уже раскраснелся, потому он прячется за чашкой, сразу отпивая большой глоток обжегшего горло кипятка. Теперь можно оправдать свою красноту, помахивая над краснючим языком.       Он обжегся, Джотаро старается особо не смотреть на мило, по его мнению, раскрасневшегося.       Вот сейчас он снова поднимет чашку и хлебнет из неё. Тяжело не следить за ним, ведя себя как обычно, из-за этого он ловит взгляд трёх пар глаз, похоже слишком много пялился и что-то пропустил. Джотаро откинулся на сиденье, параллельно осмотрев стол и сидящих за ним. Какёин странно напряжён. Все шумят. Он делает незаинтересованный вид, цепкий взор деда отпускает его, теперь ничего не мешает ему смотреть на Нориаки, почему-то не замечающего откровенного разглядывания, как обычно делает. Странный он сегодня.

***

      Поезд затихает, пережевывает рельсы стальными колесами и стремится вперёд. Пассажиры устраиваются на койках, многие сопят. Некоторые, не спящие, тихо перешептываются, сгибаясь с простынь, карточники тасуют колоды, между тем сонную тишину местами прорывает громкий смех или тихие женские смешки. Вечер влился в ночь. Их компания присоединилась ко многим, затихшим и видящим пятые, третьи, может быть для кого-то десятые, сны.       Какёину не спится, он всё думает, смотря в слегка покачивающуюся стену, обитую пористой тканью. Пообещал себе больше не трусить, но всё, что было последние две недели делало его нерешительным. Ему взаправду очень сильно нравится Джотаро и он ничего с этим поделать не может, при мыслях о нем сердце сжимается и он чувствует как к лицу приливает жар. Не краснеть при нём ему ещё сил хватает, но что будет дальше? Не легче признаться ему и продолжить как друзья, если Куджо не отвернется от него. Сегодняшний день выводил из себя тем, каким он ощущал себя, трусливым достаточно чтобы не суметь посмотреть ему в глаза.       Джотаро привстал с кровати и по привычке посмотрел на смазанный темнотой силуэт. Он мысленно чертыхнулся. Бессонница доканывала, она направила руки взявшего пачку с зажигалкой ДжоДжо к двери, тихо поддавшейся ему, и так же тихо заставила пройти на конец вагона, своеобразный низкий балкон. Дым уходил в сумрак, сжиравший его и оставлявший еле видные нити. Тишина и ночной ветер, треплющий волосы, охлаждали. Он бессмысленно смотрел на мерцавшие линии на земле, по которым прокатывался состав, на пространство над ним, на летящие из-под колес камешки.       Нориаки, мявший тонкое одеяло, услышал босую поступь и мягкий звук резины закрываемой двери и повернулся вбок, сначала головой, потом телом. Он ушел, один, прихватив с собой сигареты, его плащ сдвинут со стула. Сегодня и есть тот самый день признания, так решил для себя Какёин и он сворачивать с пути не будет.       Джотаро почувствовал, что сзади него кто-то стоит в проходе, и обернулся, держа дымящую сигарету между пальцами. Это Какёин, будто вышедший из его головы в реальность, явившийся точно в то время, когда о нем думали.       Мявшийся на пороге, он робко, так нетипично робко для него, поднимает нерешительный взгляд. Джотаро видит в его глазах себя, сердце замирает и он почти роняет сигарету, прокрутив её. Сирень глаз глубокая, захватывающая соцветиями его душу. Ему кажется — они видят его насквозь. Он переводит взгляд на его губы, немного подрагивающие — хочет что-то сказать, не решается.       — В чём дело, Какёин?, - Куджо вспоминает как тот неприязненно относится к табаку и гасит бычок об железное решето балкона. Какёин вздрагивает, просыпается и через несколько секунд собирает храбрость в одно крепкое предложение:       — Да, у меня есть разговор.       Он затихает, Джотаро терпеливо ждет.       — Я давно хотел сказать, прости, мне сложно собраться, - Какёин бросает на него виновный взгляд и краснеет. Отчего Джотаро в этом уверен, сам не знает, может по тому как он теребит локон. Он это делает только в смятении. Приятно знать много о нем, намного больше чем другие, знать о его руках и привычках.       Шелестят деревья, вьется ветер, тишина сузилась только до одних.       — Ты мне, - янки кажется, что он спит, он неверяще моргает, пока Нориаки спускается до горького шепота, уносимого ветром сквозь застывшего Куджо, - нравишься, очень. Это не шутка. Мне так жаль.       Они оба молчат.       Какёин не смотрит на него, пока он поднимается. Кажется это сон, лучший из всех видимых. Он нем, как скала, но его всё "я" разрывается. Какёин словно разобьётся, хрупко поддаваясь обветренным рукам, его целуют, легко заключая на губах поцелуй.       — Джотаро, - шокированно шепчет Нориаки и смотрит в его глаза, в него самого, слабо улыбающегося уголками рта, боязно соединяет ладони. Эта взаимность ощущается на пальцах и горящих губах и во взгляде зелёных морских радужках.       Ему немного страшно, чувство настолько сильно, что Какёин не может никак прекратить смотреть. Джотаро целует его ещё, сухо царапая губами, он закрывает глаза и подается навстречу. Время замедляется, кроме тепла между ними больше нет ничего, что было бы видимо. Его бережно обнимают, целуя глубоко и нежно, щеки так сильно горят, опаливая теплом до шеи. Какёин совсем не умеет целоваться, повторяет за Куджо, следящим за его подрагивающими ресницами. Он отодвигается всего на пару дюймов, Нориаки приоткрывает глаза.       — Я рад, - хрипловатые слова теряются в улыбке. Луна выходит, прозрачно озаряя. Джотаро гладит его красную щеку, Какёина прошибает током, он смущён и счастлив одновременно, не может сделать ни шагу, всё так быстро и мало, его рот горит, тело набито ватой. Желанные руки обхватывают его, близко и обжигающе.       Межа голод с укором он смотрит на него, Нориаки понятия не имеет о чем говорится и теряет всякие понятия, когда Джотаро неожиданно грубо вцепляется в его рот, попутно растегивая пуговицы на выданной пижаме. Какёин только и может, что обнять, дурея от близости и стараясь хоть немного побороть его язык, подавливающий собственный. Чужие губы везде и одновременно нигде. Они слепо пытаются слиться, прижимаясь к друг другу. Янки не верит в реальность, в тяжело дышащего Какёина, трогающего его волосы, пока он тянет его соски, лижет, в горячий воздух на холодном балконе и тряску, не поездную, а душевную, общую и переходящую в телесную. Нориаки постанывает, жмясь к нему. Ему кажется, что он поторопился и стоило повременить. Но так близок и так желанен ошарашенный симпатией, отзывчивый тихими стонами Какёин, что он не может сдержаться, подходящего места не будет, ведь оно — весь мир, если в нем есть Какёин.       Он чувствует чужое возбуждение и потирает его, Какёин издает просящий неопределенный звук. Нет, повременить сегодня он не сможет, не бросит же он его в таком положении.

***

      Джотаро хватает его за запястье и заваливается в уборную, толчком выбив незапертую дверь и толкнув на унитаз. Нориаки в плохом состоянии, дрожащий телом и совершенно смущённый происходящим. Он высказывает малый протест, формальность, не вяжущуаяся с его глазами, темным желанием в них, случайно переведя глаза на явный выступ на семейниках ДжоДжо и теряется в словах, замямливая и неуверенно, он не знает что делать, лишь предполагая. Его глупые протесты пропадают — они снова начинают целоваться, горячо блуждая пальцами по коже. Когда дыхание спирает, он привстает с него, раскаленно дышащего и прилипнувшего к потеплевшему фаянсу.       Джотаро ухмыляется, опуская своё белье. Член выскальзывает прямо напротив лица. Он смотрит как рдеет Какёин, отводя глаза, и гладит его щеку, ладонью приподнимая голову, ожидая его участия.       Какёин хочет сделать приятно и перебарывает себя (больше никаких страхов), притянув за бедра, пальцами обхватывает ствол, на пробу передвигает их по горячей плоти, скатывая крайнюю плоть. Рука на его голове зарывается в волосы, Джотаро глубоко вздыхает, Какёин применит свой гибкий язык, как в тех его одних из многих грязных желании. Наконец он, спустя несколько перебирании пальцами, прижимает языком, сжав ладонью вокруг, сверху слышится одобрительный полутон вздоха. Какёин поднимает охрабревшие глаза, обхватывает губами и берет в рот, полутон перерастает в стон. Он чувствует, что Джотаро сдерживается от того чтобы толкнуться, перебирая пряди розовых волос. Язык по началу касается поверхностно, только набирает ход. Его рваное дыхание подбадривает, Нориаки сам чуть не постанывает, даря удовольствие он сам чувствует его. Он входит во вкус, берет глубже, тошнота встаёт преодолеваемой проблемой, волосы тянут на себя, натяжение приятно плещет похвалой вместе со тихими стонами. Его язык огибается, не до конца, но крепко. Член проезжается по глотке, пока ДжоДжо крепко не вжимается бедрами в рот, конвульсивно сжав растрепанные локоны, щекоча лобком и молча кончает, тянуще выругиваясь. Какёин глотает, через некоторое время, когда они отстраняются, не чувствуя при этом отвращения, только довольство и довольно сильное возбуждение, окрепшее и проигнорированное. Челюсть ноет, Джотаро присаживается и стирает след с его подбородка. Его расслабленное эйфорией лицо так же отпечатком ложится воспоминанием, как и он сам, с мутноватыми глазами, только для Джотаро, бывавшем на сотом райском облаке удовольствии и собирающегося подарить и ему билет, не подозревая насколько Какёину понравилось только отдавать. Он узнает это, когда обращает внимание на его штаны, с выступившим пятном на них, и накрывает ткань рукой, с нажимом водя. Нориаки откланяется на бачок, стоная, встревая в зелёные глаза, сканирующие его всего: от слегка порванных уголков губ, кривого воротника, до своей руки, отгибающей одежду. Он сам помогает снять с себя штаны, оставив одну только рубашку. Его заставляют выгнуться, целуют во влажную шею и накрывают член, двигая крепкими пальцами по нему. Губы ДжоДжо ходят по ключицам, груди, кадыку, трапециям мышц, трепещущим от стонов, глушащихся поцелуями. Спустя недолгую пытку он спускает на свой живот, стоная в рот Джотаро.       Они отдышиваются, лениво целуясь в долговечных объятиях друг друга, накаленный воздух опускается.

***

      Польнареффу так и не удалось отлить.