Ты мое солнце

— Блядь, как же я устал от такого дерьма как ты, слышишь, «мяско на коляске»?       Дорогой внедорожник притормозил перед пешеходным переходом, на котором, медленно проворачивая колеса, буксовал молодой парень на инвалидном кресле.       Дело в том, что именно в этом месте дорожное покрытие имело незначительную выщербину для автомобилей и препятствие посерьезней для инвалида. Вот и приходилось спасать себя самому под настойчивые автомобильные гудки невоспитанного водителя внедорожника. Посигналив еще пару раз, толстый водитель вышел, решив прогнать с дороги незадачливого слабака. — Ты слышишь меня? Дай проехать! — автомобилист подошел ближе и, размахивая рукой, начал показывать Чону, куда ему стоило бы удалиться. — Ты, наверное, еще и глухонемой? Иди уже отсюда, урод! Нечего тут по проезжей части разъезжать, раз убраться с нее не можешь!       Мужчина со злостью пнул колесо коляски и ухватился было за спинку, намереваясь встряхнуть нерасторопного парня, как его рука была быстрым движением перехвачена и заломлена за спину. Автомобилист оказался повернут в полупоклоне к инвалиду. Острый взгляд, лишающий наглеца дара речи, полоснул по лицу. Водитель джипа зашипел от боли в вывернутой руке. Колясочник поднажал и громкие крики раздались на всю улицу. — Слышишь, ты… Я — комиссар уголовного розыска главного подразделения города, Чон Чонгук. И инвалидом я оказался не по собственной воле, козел! И запомни, не смей обижать тех, кто слабее тебя, это может оказаться совсем не так! А теперь пошел вон… Еще что-нибудь вякнешь — сломаю руку, понял?       Сидя в авто, наглец не рассмотрел сильные натренированные руки, сплошь перевитые мышцами, широкую грудь и уверенный взгляд. Он увидел перед собой лишь слабого инвалида, на ком и решил показать свое превосходство.       Чон оттолкнул от себя вмиг обмякшее тело, роняя его на асфальт и продолжил свою борьбу с канавой, наконец победив ее.       Нахал, встряхнув головой, с трудом поднялся на ноги и, растеряв всю свою браваду и пыл, поплелся к своему дорогому авто.       Чонгук, посмотрев ему хмуро вслед, положил натертые до мозолей руки на пыльные обода колес своей коляски и покатил прочь.       В последнее время ему нравится гулять в парке, среди безмолвных деревьев и других одиноких людей. Он предпочитает шум крон тишине стен и возвращается домой, когда зажгутся фонари.       Этот кошмар повторяется каждую ночь и каждую ночь, проснувшись, Чон Чонгук обдумывает свою жизнь. Он летит вниз с обрыва, распадаясь на тысячу кусков на камнях. Это одновременно страшно и завораживающе. Высота манит и приглашает, «это не страшно, веришь?».       А что, может, решиться на этот последний прыжок?       Что еще ему делать теперь с этим наполовину работающим телом?       Чону всего двадцать пять и он уже инвалид.       Жизнь закончилась, толком и не начавшись…       Полтора года назад в спортивном зале не было ни одного противника, кого бы он с легкостью не положил на лопатки. Самый молодой комиссар уголовного розыска за всю историю среднего по численности городка. Тогда он шел со службы домой, был теплый весенний вечер, когда Чон услыхал громкий крик. Женщина звала своего заигравшегося и выбежавшего на проезжую часть малыша. Прямо на ребенка на большой скорости неслась машина, как бы не торопилась женщина — успеть было невозможно.       Чон кинулся наперерез и в последний момент успел оттолкнуть ребенка в сторону, угодив под машину сам. Потом была скорая, операция, другая…       Постоянно плачущая мать.       Как-то раз Чонгук услыхал из коридора: — Вам нужно забирать вашего сына, мы сделали все, что могли. Он никогда не сможет ходить. Хорошо, что выжил… В остальном мы бессильны!       Потом приходила та женщина, мать ребенка, и на коленях благодарила Чона за жизнь сына. Но ему было нечего сказать.       Он решил просто жить дальше.       Самоубийство?! Нет, мать этого не заслужила!       Любимый омега, прекрасный Чимин, Чонгук до сих пор вспоминает его прекрасные глаза и губы, сразу после выписки из больницы сказал: — Очень жаль, Чонгук, но тебе теперь не муж нужен, а сиделка, а я сиделкой быть не готов!       Те два года любви и гармонии в их отношениях закончились сразу же. Все ушло куда-то в туман, утонуло в дальней дали, подернулось дымкой и исчезло. Вроде и не было никогда Чимина в его жизни, никогда не целовал он его губ, не любил его никогда…       Конечно же Чимин прав! Прав, как никогда и его можно понять!       Строй свою судьбу с другим здоровым альфой! Иди и будь счастлив!       Кому теперь такой недочеловек, как я, нужен?       А что моя жизнь?.. Я сделал то, что должен! По другому я не мог…       Чонгук помнит, как его в отделе с почетом провожали на пенсию, обещали навещать. Говорили правильные слова. Чон улыбался через силу. А у самого сердце щемило. Стать в двадцать пять обузой для матери — безработный, неспособный толком обслужить себя взрослый мужик!       Но время течет словно река, берега меняются, люди забываются… Солнце каждый день поднимается вновь.       С Юнги Чонгук познакомился возле входа в парк, куда полюбил часто приезжать. Стройный светловолосый омега с короткой стрижкой, похожий на изящную статуэтку.       Он подошел и сразу заговорил, не отводя глаз, как другие люди, когда замечали его ущербность: — Извините меня пожалуйста, можно спрошу?..       Чонгук как будто проснулся, увидев омегу.  — Что?  — Извините, я спросить хотел! — Спрашивайте…       Омега слегка покраснел и потер свой смешно наморщенный носик. — Я часто вас тут вижу совсем одного. Почему вы всегда один? — Это что, запрещено инвалидам гулять в одиночестве?       Чонгук сразу нахмурился и помрачнел. — Извините меня! — Юнги растерялся от собственной бестактности, собираясь уйти.       Чон вдруг, сам от себя не ожидая, улыбнулся и произнес: — И вы меня извините, я иногда бываю просто не выносим! Это коляска во всем виновата!       Юнги тоже улыбнулся и ответил: — Прям как и я! Бываю просто ужасен!       Юнги работал врачом меддиагностики в больнице неподалеку и каждый день прогуливался по старому парку. Тогда он и заметил мрачного красивого альфу на инвалидной коляске, да все не решался завязать разговор. Ему сразу стало понятно, что Чонгук такой недавно, потому что управлял коляской он неловко, запинаясь на малейших кочках.       Когда спустя пару месяцев Чонгук рассказал Юнги свою историю, тот осторожно поцеловал Чона в лоб. Чонгук растерялся и коснулся пальцами первого подаренного омегой поцелуя. А Юнги сказал: — Мы начнем лечение с тобой отсюда!       Чонгук не понял. — Сейчас ты считаешь, что останешься в инвалидном кресле до конца дней, и другого не дано? А если мозг не управляет телом, то и оно бездействует! Значит, нам нужно убедить мозг в обратном! В этом и будет суть выздоровления! А чуть позже мы займемся костно-мышечным аппаратом. — Чем займемся? — Костно-мышечным аппаратом! Возражения не принимаются, я, знаешь ли, тоже умею настоять на своем!

***

      Прошло полгода.       Никто не способен подсчитать, сколько раз невольный пациент Юнги отказывался от помощи.       И все же, сначала Чонгук научился самостоятельно стоять, потом, после комплекса массажа и других восстанавливающих процедур, альфа учился заново ходить. По первости с большой опорой, потом с палочкой.       Сколько раз Чон срывался, кричал, настаивал на том, что всё нужно немедленно бросить!       Сколько раз отказывался заниматься, просто хмуро сидя в своей коляске и не желая слушать омегу, в которого… влюбился всем сердцем за его настойчивость, за веру, за стремление быть с ним рядом и все пройти до конца!       Полюбил всей душой, как никого до этого, и каждую минуту в одиночестве именно из-за него разминал свои ставшие такими непослушными ноги!       Слабый маленький омега каждый день нес на своих плечах огромную ношу, намереваясь во что бы то ни стало добиться прогресса.       Юнги оказался намного сильнее Чонгука. Он стойко выслушивал все обвинения и через пару минут оптимистично предлагал начать все заново. Каждый день, воскрешая из пепла человека, уже полностью поставившего на себе крест, Юнги верил в Чона, верил больше, чем в самого себя!       И добился таки, что бывший комиссар уголовного розыска Чон Чонгук сначала медленно, а потом уже бодро своими собственными ногами преодолевал немалую дистанцию на парковом стадионе.       Еще год в заботах пролетел незаметно.       Юнги качнул колыбель с грудным омежкой, осторожно пряча под одеялом маленькую ножку, и посмотрел на мужа.       Полицейская форма ему очень идет.       Чонгук обнял любимого омегу и тихо, чтобы не разбудить малыша, сказал: — Товарищ Генералиссимус! Жду вашего разрешения для возвращения в ряды комиссаров уголовного розыска! — и ловко отдал честь под козырек. Юнги поправил и без того идеально лежащий воротничок, улыбнулся и шепотом произнес: — Конечно, любимый! Разрешаю!