Особым постановлением она была переименована в коня, хотя и считалась всю жизнь кобылой. Илья Ильф, Евгений Петров. ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ (By special decree it had been renamed a stallion, although it had actually been a mare the whole of its life. Ilf and Petrov. The Twelve Chairs. Translated from the Russian by John H.C.Richardson)
— Мел, ты не можешь уехать сейчас. Дорогостоящие обследования, анализы, тесты — неужели всё зря? — Послушай, это работа. Важный иск, почти продавила ответчика на кругленькую сумму. — Доктор Калон столько раз говорил тебе: «Пора сделать выбор между материнством и работой!» Мне же не нужно объяснять, почему у матери на первом месте ребёнок? — Линдс, это ещё не ребёнок. Всего лишь доминантный фолликул: крохотный пузырёк, достигший определённых размеров. Уверена, судья не будет долго тянуть с рассмотрением, и я смогу вернуться уже послезавтра. — Судя по скачку лютеинизирующего гормона в графике базальной температуры, именно сегодня у тебя фертильный день. Доктор Калон… — Тебе не кажется, что вы с доком помешались на моей заднице, каждое утро запихивая в неё термометр? — Предлагаешь сообщить Майклу, что передумала? Не удивляйся, если через пять минут в офис примчится Святая Терезия, покровительница геев. В эпатажной футболке «Гордая мать сына-гея и лучшая бабушка Вселенной», со шприцем наперевес, до краёв наполненным шаловливыми внучатами. И поверь, сказки про значимый судебный процесс у фолликула с пузырьком слушать она не захочет. — Хорошо. Я никуда не еду. Но понадобится пара часов, чтобы ввести в курс дела другого юриста, буду в Центре репродукции не раньше четырёх. И раз уж ты, сидя дома, проштудировала и за каким-то хреном выучила наизусть сотни медсправочников, может, начнёшь консультировать при ЛГБТ-центре? К тебе охотней пойдут, чем к коновалу Калону. Представь: символические пару центов с носа — и каждая третья пачка памперсов будет овеяна аурой благого дела.***
— Милый, дом, что ты выбрал для нас, прекрасен, но… он не мой. Эти строгие белые стены. Слишком холодно. Бездушно. — Я не против, если ты привнесёшь в него чуточку колониального разврата. Можешь даже обои поклеить, в цветочек. — Ты не понимаешь! Этот дом… он подавляет... диктует, как жить. В розовой кофточке неловко войти. Так и тянет поверх белый халат накинуть. — Зато мы сможем всё время играть в распутного доктора. Представляю, как дилдо в виде градусника эротично торчит из твоей задницы, любимый. — Лучше представь, как из неё будет торчать розовый куст. — Что?.. — Это аллегория, глупый! Здесь меня просто переполняют идеи! Только взгляни на этот очаровательный деревянный заборчик. Непременно посадим вдоль него множество красных роз. Уверен, с ним мы окажемся на обложке «Interior Design». И обязательно, обязательно фиолетовую гераньку на окна — под цвет твоих любимых игрушек. Безумно романтично. Ведь правда же, Дженнифер? — М-м-м, наверно. Этот дом существенно превышает ваш бюджет, мальчики. Может, всё же остано́витесь на первом варианте? — Ну нет. Лучше нам остаться в убогой квартирке. — Если решитесь, попробую договориться с владельцем о скидке. И с банком — об увеличении суммы кредита. — Не знаю. Бизнес, конечно, процветает, но... Слишком рискованно. Ликвидность подобных активов не оправдывает крупных вложений. Прости, дорогой, но мы не можем позволить себе такой дом.***
— Парни, если вы закончили с поцелуями, как насчёт регистрации для голосования? Эй, вы куда?! У вас есть не только право сосаться на людях, но и гражданский долг — поддержать нашего кандидата. Из-за таких, как вы, в этой стране геи — до сих пор люди второго сорта. — Да перестань, систер. Сейчас они в состоянии мыслить только пещеристыми телами. — Если примут Четырнадцатую поправку, могут смело забыть, что они у них есть. — Сколько новых избирателей собрала? — Шесть. А у тебя? — Четыре. — Негусто.***
— Бен, не мог бы ты сходить в Медицинский Центр… — Какой, блядь, центр?! Ты заебал меня, Майкл, в последний раз говорю — со мной всё в порядке! И нехуй больше названивать по пустякам. Забыл, что у меня семинар?! — Извини, а вечером непоздно придёшь? Мама приглашала нас на домашнюю лазан… — Когда надо, тогда и приду! Один сходи. Пока! Блядь, только его мамаши мне не хватало… постой, парень! Таблетки, что ты мне продал, ни хера не действуют. — Больше тренируйся, козёл! Не поможет — в больничку сходи, проверься. А лучше ебись чаще. Ректально. Вон как на людей бросаешься.***
Сидя в дерьмовой приёмной в окружении натуралов, до тошноты напоминающих бывших коллег из «Big Q» на лекции об инновационной выкладке товара, а не ведомые страстью парочки, желающие любой ценой заполучить плоды этой страсти, Майкл Новотны силился понять, в какой момент его жизнь круто пошла по пизде. По пиздам. Ибо слева и справа его окружали, подбадривали и словесно стимулировали к семяизвержению не пара горячих жеребчиков, а свихнувшиеся на деторождении дайки. В отличие от своего благородного гейского предназначения, науськанный другом детства и объектом давней подростковой влюблённости, Новотны считал лесбиянок поломанным механизмом, ошибкой природы. Так каким ветром именно с ними его добровольно занесло в этот вертеп осеменения? Приторная забота Линдси и подозрительная покладистость Мелани, не ведая того, заставляли Новотны философски уходить в себя и от непривычных действий ещё больше забираться во внутреннюю раковину — этому приёмчику он научился у своей черепашки, Рины, ещё в школе. Медлительная животинка была единственным, чем он мог похвастаться перед Брайаном, у которого в доме совсем не было животных, если, конечно, не считать таковыми драчливого пьяницу-отца и чопорную мать, а также сестрицу, подающую надежду вырасти и в то, и в другое. Майкл постоянно забывал кормить несчастную тварь, пару раз защемлял дверью и даже оставлял на улице. Но черепашка, хоть и не быстро, непременно находила дорогу домой. Правда, он частенько замечал, что питомец менял размер, рисунок панциря и, кажется, пол, однако не склонный к анализу Майки всякий раз забывал спросить у подозрительно спокойной матери, случается ли такое с рептилиями. В любом случае, когда он решился на ответственный шаг стать папашей, наличие в прошлом домашних животных автоматически делало его лучшим отцом, нежели Брайан Кинни. Дело за малым. Малое дело сбоило. Комната для дрочки встретила его холодно, предлагая воспользоваться стулом, словно на сцене, стоящим посреди комнаты, и парочкой толстых журналов с вываливающимися разворотами арбузных сисек. Такие же были на медсестре, загнавшей его сюда, как овцу в кошару, обязав уложиться до пяти. Даже с изрядным количеством смазки член постыдно побаливал от интенсивных возвратно-поступательных действий, но делиться ценнейшей влагой отказывался с кем бы то ни было. Майкл старался до последней секунды, ибо страшнее юристки, неудовлетворенной отсутствием заполненной пробирки, были только Брайан с арсеналом подъёбных шуточек и неугомонная мать, представлявшая сейчас интересы всех неизвестных ей родственников — итальянских жеребцов по линии семьи Грасси. — Как ничего?! Ни капли? — Господи, Новотны... — Простите, я не могу сегодня. Не в настроении. В следующем месяце попробуем. — В каком ещё, блядь, «невнастроении»?! Я слушание по делу пропустила. — У нас же ановуляторный цикл начнётся, теперь несколько месяцев ничего не выйдет. Доктор Калон… — Линдс! Если я ещё раз услышу эту фамилию, мы усыновим тайскую девочку, забракованную Цирком дю Солей и Анжелиной Джоли… — Дорогая, не стоит так волноваться, я сама поговорю с Майки. Ступай домой, детка, жди своего аиста. — Идиотка, аисты приносят готовых детей. А от этого недоаиста... — Попросил бы без оскорблений! Я будущий отец, а не какая-то пернатая дрянь. И не подросток, как Джастин, которому стоит к дереву прислониться и хоть членом гвозди вколачивай. — Отличная мысль, Майкл, если до вечера не справишься — сделаем Тейлора донором. Время пошло.***
— Чёртова Линь Лу! Ёбаный конкурс Хейфица! Блядское Кантабиле, проебавшее двадцать пять штук баксов...***
— Я всегда дрочил только для удовольствия. Разве можно кончить по расписанию, Тед? — Поверь, можно. — С двумя разъярёнными лесбами за дверью? — У тебя всего лишь ментальный блок. Расслабься. Бена привлеки, пусть поможет. Видел его с утра в качалке, собирался до вечера там торчать. — Странно... думал, что он в универе. Я лучше пойду... от вида твоих горячих самоуверенных мальчиков только хуже.***
— Брайан, вопрос жизни и смерти! Ты помнишь, как Тоби Харпер спасает Капитана Астро в двести тридцать первом выпуске «Астро-комикса»? Когда Капитан Астро думал, что потерял всю свою суперсилу? — Где-то я уже это слышал, Майки. Если тебе наконец-то понадобился белый шарф, могу одолжить. И потом, какой на хер Астрохарпер, если есть Гнев? Про наличие вездесущего доставалы Джей Ти и несравненного скромняги Зефира Новотны решил предусмотрительно промолчать, чем насторожил Брайана Кинни ещё больше. — Что-то случилось с Беном? Он не здоров? — Конечно, не здоров. Но сейчас дело во мне. Я не могу... Не могу. Понимаешь? — Что «не можешь»? Ебаться? — Хуже. — Теряюсь в догадках, что может быть хуже импотенции? Геморрой? ВИЧ? Падение цен на янтарь на санкт-петербургской бирже? Блядь, да говори ты уже! — Я не могу надрочить в стаканчик. Для Маркус. Не получается по заказу. Эти стервы пригрозили заменить меня Тейлором, если до вечера не справлюсь. — Фиаско ля кончито? И в дрочке вся проблема? Приезжай через час. Справимся. У меня и стаканчик для такого случая имеется.***
Дверь в лофте Брайана была незаперта. Звучала расслабляющая, обволакивающая музыка, не имеющая ничего общего с забоем — предвестником оргий. От этого Новотны почему-то стало легче. Но через секунду — сложнее: стоящие в темноте фигуры-манекены в костюмах супергероев ожили, когда сидящий неподалёку, закутанный в плед Брай направил на них луч света от небольшого театрального софита. Похлопав по дивану, недвусмысленно приглашая друга сесть рядом, Кинни тихо скомандовал: — Голым. Немного замешкавшись с одеждой, Майкл наконец-то плюхнулся на диван, прилипнув задницей к коже, не замечая этого, потому что перед глазами его Зефир во всю пользовал Гнева. Сначала он заставил того опуститься на колени и подразнил своим членом (да блядь, в этом хрене было не меньше десяти), играючи не позволяя супергерою столетия поймать гигантский девайс ртом. Потом несколько раз провёл членом по щекам, губам, лбу, нависая над головой, будто посвящая в рыцари. Увидев, как Гнев (считай, сидящий рядом Кинни) охотно засовывает хер себе в гланды, Новотны не выдержал: — Брайан, стакан... пожалуйста. Кинни молча протянул другу заранее приготовленную ёмкость, а сам натянул что-то на голову, внезапно став похожим на икону их общего детства — Патрика Суэйзи. Суэйзи нарочито сбросил плед на пол, оказавшись в чёрном латексном одеянии и, не теряя времени, отправился, в свою очередь, трахать Зефира. Этого выдержать Новотны уже не смог, со стоном излившись долгожданной мощной струёй. — Выкуси, Мел, сучка!***
— Открывайте, я принёс! — Это точно твоя? — Конечно! — А почему тут нарисован член гигантских размеров в плаще супергероя и надпись: «Брайану Кинни, будущему владельцу собственной рекламной империи, от будущего Великого художника. С любовью. Дж.Т.»? — Под рукой другого не оказалось, — теряя на ходу обретённую было уверенность, оправдывался будущий отец, расстраиваясь из-за того, что без вмешательства Тейлора всё же не обошлось. — Линдси, кто там? — Твой недо… Глазурь для твоих булочек в духовке. — Тогда какого чёрта ты ещё внизу?! — Бегу, сладкая! Лечу к тебе на крыльях любви, моя милая капризуля. Глядя на Питерсон, Майкл Новотны с облегчением подумал о том, что этот странный безумный день наконец-то закончился и что лесбиянки, по-видимому, тоже люди. Такие же, как и все. А семейная жизнь – редкостное дерьмо. Как бы ты не любил и кем бы ты не был — голубым итальянским жеребцом или розоватой американской сучкой.