***
— Ну и нахер ты мне мандарины притащил? — Антон вполз в палату, кинул костыли к кровати соседа, у которого их систематически пиздил, и уставился на Хастура. Он вертел в руках зажигалку и мог закурить прямо здесь, если бы не датчики дыма. В прошлом году в общежитии третий этаж залило вместе с тараканами, а их выселили обоих. Едва из инста не выгнали; лягушенька вступилась. Антону было плевать на них всех и на систему образования в целом, но доучился, все-таки: а что, они напрасно в этот датчик курили? Кто ж знал, что он еще работает. Ничерта не работает, а он работает. — С новым годом, блять, — хмуро отозвался Хастур и швырнул в Полозова пакетом, — Почему ты мне-то не позвонил? В пакете обнаружились сигареты и розовые штаны с единорогами. Гордость коллекции. Антоша еще долго спрашивал потом, у какой одиннадцатилетней девочки лягушенька это отжала и зачем. Полозов швырнул пакет обратно, прополз до кровати и рухнул прямо на Хастура, от чего эта развалина заскрипела на всю больницу; кровать, то есть. Хастур просто молча скривился и позволил Антону устраивать длинные ноги на его коленях. — Я хотел, ага, — протянул Полозов после недолгой паузы, — Особенно когда мы по встречке ехали. Хастур замахнулся на него, чтобы врезать по дурной рыжей башке, но Антон скатился с кровати и, привычно поджав ногу (опираться на нее было все еще больно), еще раз заглянул в пакет, извлекая пачку с «страданием». «Фу, мерзость». Если бы книги Достоевского продавали в таких обложках, там только это бы и писали. Еще «бесплодие», наверное. После Достоевского как раз… Полозов усмехнулся и колупнул полиэтилен на пачке, переворачивая боком. — Дурак, — буркнул Хастур и отобрал «страдание», — Хватит семейками светить. Это мои, между прочим. — Э-э, верни, — Антоша потянулся за ним и замер, нависая над тумбочкой с мандаринами. Откуда он их достал вообще в ноябре? И сорт, наверное, именно такой, от которого сразу чихать тянет, как в руки возьмешь, — В смысле, твои? Че, опять ящик перепутал… Полозов запустил руку в волосы и сел прямо на тумбочку. Они с Хастуром снимали вместе одну засранную двушку, в которую нельзя было с животными, потому что, скорее всего, они бы там сдохли от депрессии и разочарования. А они с лягушенькой не сдохли. Два раза переспали, оба раза не понравилось. Хастур пытался найти себе девушку, Антоша уже ничего не пытался и согласно наворачивал круги по району после очередной бутылки водки на троих. Донаворачивался. «Нет, ну, я же вправду за хлебом ходил. Они бы не успели». Розовые штаны с единорогами доходили ему до щиколоток и там бесславно заканчивались, а еще неприятно терлись о несколько слоев бинта и чего там еще — Полозов особенно не рассматривал. В любом случае, это было лучше, чем ничего и семейки Хастура. Вот почему они то и дело сползали… Раздеваться перед ангелом Антон пока что не планировал — по крайней мере, не посреди больницы. Валя засмеет. — Антоша, — Хастур позволил выцарапать «страдание» обратно и лег подбородком на здоровое колено. Полозов запустил руки ему в волосы, перебирая пережженные краской пряди. Все его бабы бесились, когда он так делал, а им обоим было в кайф их бесить. Антон не отрицал свою исключительную голубизну, до сахарной приторности. Хастур отрицал. — Да-а, лягушенька? — пережженные волосы ложились так, как им хотелось. В принципе, Полозов ожидал от него чего угодно, особенно после таких нежностей, треников с единорогами, мандаринов и «страдания». Лучше бы бесплодие притащил. Актуальнее. Валя спрашивала, что за карлик на него напал, а Антон не помнил — кажется, его еще и по голове долбанули, только от резкой боли в ноге он даже не почувствовал. — Я, ну… короче, съезжаю, — Антон поерзал и наткнулся задницей на мешок с мандаринами. Руки машинально гладили Хастура по голове, несмотря на то, что хотелось по ней же съездить: «кто ж так, нахер, делает, лягушенька, я эту двушку сам не потяну». — Пидорасы! — емко крикнул кто-то из коридора. Антоша рассмеялся и спихнул Хастура с колен, оборачиваясь, чтобы выглянуть из палаты.***
Зирофеев плеснул себе в лицо ледяной воды, махнул Вале, которая оставалась на ночную, и вышел в пустой темный коридор. Он должен был освещаться по ночам зеленоватыми тусклыми лампами, но две перегорели еще месяц назад, а две не работали еще с интернатуры; иногда последняя из работавших героически, но слабо светилась. Валя давно сдалась и научилась ориентироваться наощупь. Леша все еще собирал углы. — Эй, — Антон коротко окликнул его; негромкий голос в абсолютной пустоте, нарушаемой только скрипом лампы, прозвучал гораздо громче. Леша вздрогнул и обернулся. В его глазах читалось столько наивного удивления и усталости, что Полозов сам для себя неожиданно добавил, — Ангел. Зирофеев подошел к нему, мешком падая на соседний стул. Приплыли. Три чертовых дня он заставлял себя вообще не вспоминать, кого тогда к нему привезли, не вспоминать мягкие медные волосы, в которые он зачем-то запустил пальцы, чтобы удержать этого падучего и заставить вперить желтые глаза не куда-то внутрь сознания, а только вверх. А теперь он пришел зачем-то под двери, на которых Валя уже повесила табличку «не входить». — С новым годом, — Полозов протянул ему завязанный пакет с мандаринами, так прочно завязанный, что хер расколупаешь с первого раза. Лягушенька завязывала, точно. Леша покосился на пакет и хмыкнул: ну, да, первый снег же выпал, — Ты только лучше сам развязывай, я ща чихать начну. — Классные штаны, кстати, — Зирофеев посмотрел на единорога, который протыкал розовым рогом маленькую фигурку плохо нарисованного человека. У двух других вместо рога изо лба торчало мороженое, — Я — Леша. — Антон, — Полозов пожал протянутую ему мягкую руку и оглушительно чихнул. В воздухе запахло мандаринами. «Ну, бля, началось. Пиздец тебе, лягушенька, спасайся», — Тебе правда нравится? — Ну, конечно, — Зирофеев подавил зевок и начал чистить один из мандаринов, вслушиваясь в прерывистое дыхание из-под футболки с инопланетянами. Его впервые так перло от того, что кто-то рядом дышал — особенно, если дышал чуть чаще, чем нужно, привычка у него что ли, такая, или это Леша паров спирта нанюхался, — Тебя еще гопники из седьмой не побили? — Не… А что, должны? — Антоша отвернулся от мандаринов, вспоминая, как они с лягушенькой дворами убегали от одной из таких компаний, и чувствуя, как к носу подкатывает знакомое ощущение пиздеца, — Да бля! — Будь здоров, — сдержанно заметил Леша. Полозов был таким же рыжим, как дольки мандаринов в ноябре. Особенно в свете зеленых ламп, ага. — Будеш-шь тут… Через полчаса они выползли покурить, потому что Антон заебал чихать, Леше надо было идти домой, и тусклая зеленая лампа перегорела совсем. Шел мокрый первый снег, приземляясь на раздолбанные ступеньки. Антоша чихнул еще пару раз, переминаясь с больной ноги на здоровую, шмыгнул носом и сунул начатую пачку «страдания» Зирофееву, типа в благодарность. На улице было пиздец как холодно даже в штанах с единорогами. В пачку Полозов сунул свернутую бумажку с номером и припиской, че-то вроде «позвони мне» или «это Антоша, который не умеет дышать, звони». На всякий пожарный он взял номер Вали — ну, мало ли что. Леша позвонил. Два часа болтали о космосе и сигах, заебали Хастура, который еще не съехал, вместе ходили курить на балкон и смотрели на первый снег, который заносил разбитые детские площадки. Леша потом проспал свою смену на три часа. Валя долго рассказывала, куда Полозову стоит пойти вместе со своим космосом, Зирофеев соглашался и долго удерживал себя от соблазна найти его карточку, чтобы кроме уже и так вызубренных строчек про имя и возраст посмотреть еще и адрес. Полдня держался, вытаскивая алкашей с того света, а потом все-таки пошел и посмотрел. «Пиздец, и где это?» Оказалось — на другом конце города. Потом Валя пинками выгнала его домой с температурой под сорок (еще пару градусов — и ты виски, вали уже), и выяснилось, что из одного конца города до другого можно доехать за час и еще успеть заскочить в аптеку. Полозов высыпал мешок с таблетками прямо на помятый диван, занимавший полкомнаты и застеленный бабушкиным пододеяльником в цветочек, заставил Лешу рухнуть куда-то сбоку, а после игнорировал его заверения о том, что простуду вином не лечат и если уж так хочется, можно глинтвейн сварить. Глинтвейн, блять. — Лягушенька, как эта херня вообще варится? — Я что, похож на того, кто умеет варить ссаный глинтвейн? — Хастур прикрыл рукой трубку и покосился на валяющуюся в отрубе блондинистую девку, — Что у тебя случилось, Антоша? Полозов хмыкнул и сбросил. С блондинистой он был знаком уже два месяца. Леша смотрел в обои напротив, превращая в своей голове уродливые корявые ромбики в какие-то странные галлюцинации, то и дело уплывавшие из его головы куда-то вверх. Полозов выполз из соседней комнаты с вином и упал рядом безо всякого стеснения, втыкая в белый потолок под четыре метра с лепниной. Порезанное бедро уже привычно заныло, сказали, оно будет ныть на погоду еще пару месяцев, так что если будут дожди — ложись и вой сразу. Конец ноября выдался таким дождливым, что Антоша глотал желтую горькую ношпу безо всякой воды и бессильно стискивал зубы. Зирофеев привалился к его плечу тяжелой горячей головой, морщась от пестрой инстаграмной ленты. Антон приглушил яркость и щелкнул по другой вкладке, машинально проходясь шершавыми ладонями по лихорадочно-горячим плечам, которые отзывались чем-то, похожим на слабую дрожь. ок, гугл, можно целоваться с человеком во время простуды? похуй, можно.***
— У-у-у, кто пришел, — Валя сидела на подоконнике в квартире Зирофеева и курила в открытую форточку прямо над своей головой, — Ты че так поздно, я же договорилась? — Главный задержал, — Леша стряхнул снег с мешковатой куртки со времен скоряка. Полозов прислонился спиной к шершавым обоям в коридоре, выбираясь из насквозь промокших ботинок и куртки. Дождь в декабре — это нахуй чудо новогоднее, а залезть в глубокую лужу прямо перед подъездом — чудо вдвойне. В коридоре ярко, как летнее солнце, светила оранжевая лампа в бабушкином абажуре, и из кухни пахло чем-то до зубовного скрежета магазинным. Валя не умела готовить вот вообще, — А чего празднуем-то? Антон посмотрел на него, как на сумасшедшего и рассмеялся, закрыв рукой лицо и все еще не отлипая от обоев. — С днем рождения, Леш, — Полозов повис на нем, прижимаясь носом к виску, навсегда пропахшему спиртом, — Все, приехали, да? Даже я знаю. — Ты че, серьезно? — Валя спрыгнула с подоконника, швырнув окурок в форточку, и закричала куда-то в соседнюю комнату, — Да-а-аша! Я ща такое расскажу… Антоша рассмеялся и полез целоваться, расстегивая неудобные липучки на куртке Леши и выпутывая его и себя из теплых, промокших от дождя со снегом шарфов, которые все равно не помогали ни от дождя, ни от снега, ни от ветра. Зима в этом году получилась какой-то недоделанной. В принципе, если бы Полозов отвечал за погоду, он бы тоже все просрал, но Антон считал, что ему простительно. — А почему ты меня с утра не поздравил? — Леша скинул куртку прямо на пол, мимо вешалки, которая уже третью неделю держалась на двух гвоздях и честном слове, и заглянул в желтоватые глаза, в свете лампы становившиеся совсем желтыми. На синдром Жильбера его проверить, что ли. Полозов отмахивался, типа, с рождения, забей, ангел. — Валя, напомни, почему мы Лешу с утра не поздравили и позволили наслаждаться своей деменцией целый день? — Антон на секунду заглянул в ту-самую-комнату, заставленную всем, что Валя с Дашей выгребли из кухни, и вернулся к Зирофееву. Приставать к нему с совершенно неуместными поцелуями, как будто вы — два подростка со спермотоксикозом, было всрато и приятно одновременно. — Потому что, — Валя вышла из комнаты с двумя бутылками вина, — Да прекратите вы целоваться, вот, возьми лучше. Она сунула одну бутылку в руки Антоше и вернулась в кухню, скользнув по косяку двери. «Что, завидуешь? — Вот еще! Было бы чему…» Даша с Хастуром выплыли из комнаты несколькими секундами позже с пачкой салфеток и прочей ненужной на самом деле фигни. Даша держала в руках завернутую в бумагу книгу — Полозов по очертаниям угадал. Он сам хотел подарить что-то такое, но в последний момент передумал и вместе с Валей пошел требовать пару выходных; главный упирался, а потом взял с Вали обещание выйти дополнительно, а с Антоши — хотя бы неделю не появляться. «И так прописался тут уже, хмырь». — Короче, поздравляю и все такое, — Хастур кивнул Полозову, а Даша пару раз хлопнула Лешу по плечу и попыталась обнять — не особенно вышло. Кажется, она была из кардиологии, виделись пару раз, и Леша что-то такое рассказывал. — Ты как с ней познакомился вообще? — вскоре Валя открыла две бутылки вина и окончательно доломала штопор. Даша вытаскивала пробки из остальных ключами, рыча на нихера не делавшую лягушеньку, которая в итоге ушла курить на балкон вместе с Антоном. — Да так как-то, — Хастур сбил пепел, опираясь спиной на металлические проржавевшие перила, пружинящие вместе со всем балконом, — Столкнулись в коридоре, потом она выход показала. Ебаный лабиринт, а не больница. — А блондинка как же? — Антон обрисовал в воздухе очертания чего-то, похожего на гипертрофированные песочные часы и покачал головой. Его уже немного вело от виски, который притащила Даша — «девочки» (к которым присоединился почему-то Леша) херачили вино, а все остальные мешали виски с колой в индивидуальных пропорциях. Валя вообще чистым пила. «Восхитительная женщина», — Шлюха ты, лягушенька. Притом дешевая. — Антоша, — Хастур серьезно посмотрел ему в желтые глаза и по привычке выдохнул дым прямо в лицо — не то, чтобы Полозов не курил (смолил как паровоз, больше курила только Валя), просто лягушенька умудрялась доставать такую всратую херню, как будто ее еще в СССР делали, — Ты меня любишь? — Это надо было полгода назад спрашивать, лягуш, — Хастура невольно дернуло: Полозов называл его так в самых редких случаях и так давно, что уже не вспомнить, когда именно; кажется, когда они только переехали в свою двушку и изо всех сил прикидывались просто друзьями перед хозяйкой. — То есть, нет? Полозов дернул плечами, щелчком сбивая остатки сигареты куда-то вниз, и вывалился через хлипкую стеклянную дверь в кухню. Когда Хастур решил съехать то ли к блондинистой, то ли к Даше, Антон кидался вещами с лестничной клетки, хлопал дверью и устроил такой цирк, что бабки на лавочке еще неделю крестились и о чем-то перешептывались за его спиной. Впрочем, Хастур был не особенно против, тем более что Антоша тоже куда-то там собирался, то ли к своему медбрату, то ли на улицу бомжевать. — Я тебя ненавижу! — в Хастура полетел рюкзак — все тяжелые сумки он уже предусмотрительно вытащил куда-то на лестничную клетку. Полозов стоял в дверях в одной футболке и семейках и актерствовал, — Ты… мне… — Жизнь испортил? — вполголоса подсказала лягушенька, прикрывая на всякий случай голову руками от летящих в нее вещей. — Жизнь испортил! — согласно крикнул Антоша и, аккуратно завернув зарядник от телефона в розовое полотенце, метнул им в Хастура, — Чтобы я тебя вообще больше никогда здесь не видел. И шмотки свои забери! — Забрал уже, — буркнул Хастур, зачем-то поднимаясь обратно, к двери. Потенциал и фантазия у Полозова кончились минут через пятнадцать; сумки лягушеньки закончились еще раньше. Антон зачем-то обхватил руками его бледно-зеленоватое лицо и поцеловал, мастерски не давая выпутаться из хватки или начать кусаться по старой излюбленной привычке. В последний раз они целовались, кажется, перед первым неудачным сексом — перед вторым даже время тратить не стали. Хастур почувствовал, что в груди что-то слабо дернулось. — Всё, вали, лягушенька, — Антон машинально облизнул покусанные губы и покосился на часы. Через две минуты приехало такси, и, еще немного картинно поругавшись, Полозов захлопнул дверь полупустой квартиры и съехал по косяку вниз. Ничерта у него не дернулось. Да и не должно, так-то.***
— Прикинь, у нас теперь на работе запретили отношения. Вот вообще, представляешь? Не, ну ладно ты, но мне-то как теперь мужа искать? Из пациентов, что ли? — Валя подцепила кусок чего-то соленого из банки, — Говорила мне мама — не иди в венерологию… — Так ты и не пошла же, Валь, — Даша подняла на нее непонимающий взгляд и рассмеялась, потянувшись бокалом ко всем остальным. Та поморщилась и покачала головой, — Да ладно тебе. Вы с Лешей для всех пациентов, как два ангела с крыльями, ну. — Особенно для тех, кто с черепно-мозговой, — фыркнул Зирофеев, — А что, правда приказ повесили? — Смотрите, что я нашел, — Антоша выплыл из комнаты, держа в руках белую пористую колонку и пытаясь подключить ее к своему телефону, — Ща будут песни околопубертатного периода. — Отдай, у тебя вкус дурацкий, — Валя спрыгнула с подоконника и отобрала колонку вместе с телефоном, перехватывая за его спиной бутылку с остатками вина, которую протягивала Даша, — Я сейчас свою любимую найду. Три минуты, правда, вот прям три минуты — и все. Колонка в ее руках слабо ухнула и завибрировала, мигая все чаще в такт знакомому мотиву. Антоша едва дотянулся до лампочки в заляпанном чем-то абажуре, нелепо свисавшей из-под четырехметрового потолка с лепниной, и неловко качнул ее, запуская по кухне пятна света. «Тихо лужи покрывает лед» — пропел Полозов, отбирая у нее колонку и изгибаясь по все тому же косяку, — «Помнишь, мы с тобою…» Леша прищурился, рассматривая каждое его движение. Антон напоминал ему произведение искусства с самой первой их встречи, и теперь Зирофеев понял, что если он еще не поплыл окончательно, то теперь это уже даже не обсуждается. «Целовались ночи напролет под шум прибоя» — Полозов взъерошил рыжие волосы, лежавшие, как им вздумалось, превращая их в еще больший беспорядок, а Леше жутко захотелось его поцеловать здесь и сейчас. «Яхта», — Антон и Валя потянулись к абажуру люстры, который уже почти остановился, и толкнули его куда-то вбок, — «Парус… в этом мире только мы одни». Полозов поднял одну руку, поводя ей над головой изящным и нежным жестом. Леша отставил бокал с вином, понимая, как сильно вляпался, и вознес самую короткую молитву за то, что это взаимно — у него не выдержало бы сердце, наверное, если бы нет, таким Антоша был замечательным. Антоша был. Валя осыпала его шуршащими обертками от конфет, которыми они с Дашей закусывали виски. Через пару часов все сонно толпились в коридоре и смеялись: Валя помогала Даше влезть в куртку, смеясь, когда не получалось всунуть руки, куда положено, Хастур вызывал такси для всех троих, а Антоша прилип к любимым обоям и растирал лицо руками, переглядываясь с Лешей. Ангел уже полчаса кидал на него такие взгляды, что хотелось… Захлопнуть эту чертову дверь, закрыть на два оборота и прижать его к ближайшей стене, горячо нашептывая на ухо что-то бессвязное, но очень эмоциональное, быстро запустить руки под свитер, оглаживая, ощупывая, как будто проверяя, что это все по-настоящему. Почувствовать пухлые теплые губы на своей шее, мягкие руки под кофтой где-то около лопаток, слабые укусы и горячие выдохи над ухом. Все это затягивало острую стальную пружину под бледной упругой кожей, которая до боли врезалась в живот и ниже. Терпеть было почти невозможно. Антоша сам не понял, как оказался прижатым спиной к столешнице уже без кофты и с растрепанными волосами. Кудрявые короткие пряди лезли на лоб и в глаза. Он выгнулся и едва не долбанулся головой о полку, когда ангел жестко и почти грубо погладил его член, впиваясь в губы нетерпеливым жадным поцелуем. — Справа от тебя полка, — прошептал Леша в перерывах между поцелуями и взаимными ласками, от которых все плыло и становилось слишком душно, — Справа, Антош, а-ах… Полозов слепо пошарил по шкафу и кое-как открыл дверцу, запуская туда руку. «А я все думал, где у него презики». — Я тебя люблю, — куда-то в губы сообщил Антоша, прижимаясь к нему крепче и пытаясь тереться. Леша тихо засмеялся. — Нашел, когда сказать. Головой не ударься, — Зирофеев щелкнул молнией его брюк и окончательно стянул их, оставляя где-то у колен; Антон одной рукой проделал то же, не упуская случая погладить ангельскую задницу, — Перевернешься? Антон посмотрел в его глаза и тут же отвел их, приникая зубами к шее Леши, чтобы тот не отвлекал его глупыми вопросами. Зирофеев застонал от неожиданности, придерживая горячую рыжую голову в опасной близости от шкафа. Пальцы потянули вниз уже порядком промокшие семейки, скользнули по полувозбужденному члену, мучительно-тягуче поглаживая. — Нет, — тихо выдохнул Антоша и подставил шею под ответную месть в виде обжигающих спиралей около челюсти — самая мощная эрогенка, как он ее нашел-то, о, святая Мария, еще… — Так нормально. Полозов сполз со столешницы, подставляясь под мокрые пальцы, которые сейчас только раздражали, подготавливая настолько мягко, насколько это было вообще возможно. Он судорожно сжимался вокруг них и молил всех, кого знал, о терпении, срываясь то на стоны, то на всхлипы, стараясь стонать прямо в ухо ангелу. Пусть тоже мучается. Леша терся членом о его бедро, оставляя потеки смазки, и дышал так тяжело и возбуждающе, что Антон изо всех сил стискивал зубы. — Хватит, — наконец, Антон просто не выдержал. Его уже начинало трясти, — Я сейчас с-с-сам себя трахну, если ты так и будешь тянуть! Леша что-то пробормотал и медленно толкнулся наполовину. Полозов вздрогнул всем телом, сжимая его в своих руках и обвивая поясницу ногами, чтобы быть еще ближе, хотя ближе, казалось, невозможно. Ангел толкнулся еще, сбиваясь на быстрый ритм и не обращая внимания на горячие пальцы, стиснувшие его плечи. Тяжелое дыхание Антона доводило его до помешательства. Где-то на столешнице громко завибрировал телефон. — А-а, черт, черт, черт, — бессвязно прошептал Полозов, бесстыдно подмахивая в такт толчкам и пытаясь одной рукой найти телефон среди тарелок и бокалов, — Это по работе. Черт, черт! Алло? Я сейчас, ах! А-ах, не могу… Не могу, ахахах… Ахахахахах… Леша возмущенно замер. — Разгова-а-а! — толкнулся так глубоко, как только позволяли размеры и, кажется, мазнул по простате, -…ривать. Антон заблокировал экран и кинул телефон куда-то в сторону, вздрагивая всем телом от чертовски сильных и грубых движений внутри. — Ах! — рука Леши сжала его член в такой же грубой ласке, — А-ахахаха… Хахах, извини, ахахах… — Ты всё? — Антон фыркнул от смеха и кивнул, но тут же рассмеялся снова, — Тош, хватит. Прекращай. — Сейчас-сейчас, — серьезно пообещал Полозов, но от следующего движения не смог удержаться, — Прости, прости, они просто звонят и спрашивают, пф-фхахах… — Всё, — Леша отстранился, оставив его сидеть на столешнице, — Раз так, то я — спать. У меня вообще смена завтра, я устал, понятно? — Подожди, — Антон спрыгнул со столешницы, как только до него дошло, что Зирофеев действительно направился в сторону спальни, — Блин, Леша! Мы тебе с Валей два выходных выбили, забыл? О, прикинь, они в темноте светятся! — Дурак, — простонал Леша, заваливая Полозова на кровать и все-таки заставляя его заткнуться.Ялта, август и мы с тобою влюблены