Знаешь, Мэри, Есть истина в вине и теле, Религии и постели, Но я отыскал в тебе. Роберт Рождественский
— Чёртов Дазай, если об этом кто-то узнает, — прошипел Накахара, резко схватив напарника за галстук. — Не узнает, — темноволосый опалил пьяным дыханием и снова поцеловал, не позволяя говорить. Чуя слабо представил, как наутро Осаму чертыхнётся от досады, назовёт произошедшее ошибкой и спишет всё на алкоголь. Но в голове простучало только: «Будь, что будет». И юноша ответил. Дазай лишь усмехнулся.***
— Повторите, — бармен подлил в бокал терпкий Каберне-Совиньон, и Чуя аккуратно схватил основание пальцами в перчатке. Рыжеволосый парень был настоящим ценителем, а потому с первым глотком смог различить всю насыщенность вкуса поданного напитка. Нотки чёрной смородины осели на вкусовых рецепторах, и Накахара, облизываясь, продолжил смаковать. В баре было приглушённое освещение и тихая музыка в стиле кантри, которую парень обычно не слушал. Но здесь всё было уместным. К тому же подавали отличное и недорогое вино, и людей было не слишком много. — Двойной виски, будьте добры, — Чуя нахмурился, услышав голос человека, который присел рядом с ним у бара. Прежде чем повернуться к старому знакомому, рыжеволосый опрокинул в себя остаток вина, так и не насладившись ароматом, и почувствовал, как в пустом желудке алкоголь поскрёб огнём. Он сегодня не успел поесть. — Рад тебя видеть, — Дазай был улыбчив, как и всегда. Его волосы и пальто были насквозь промокшими, хоть выжимай — как раз из-за ливня Накахара и свернул в местный бар. В Йокогаме наступил сезон дождей. — А я тебя — нет. Дайте пепельницу, пожалуйста, — обратился рыжеволосый уже к бармену, и тот поставил перед ним стеклянную ёмкость. Чуя курил редко. В основном, когда хотел успокоиться или свыкнуться с чьим-то существованием в лице Дазая Осаму. Идиллия ноябрьского вечера оказалась нарушена, и даже ранее «уместный» кантри-рок стал раздражать. — Говорят, что курящие люди не растут, — усмехнулся детектив, смотря на стакан с янтарной жидкостью в своей руке. Лёд в гранённом стекле стремительно таял, и, если присмотреться, можно было увидеть слабенькие испарения от напитка. — Говорят, самоубийцы долго не живут. — Но я-то жив. — Если ещё раз откроешь рот, то это изменится, — Чуя попросил подлить вина и принести закуску в виде нарезанного на дольки лимона для бывшего напарника. От омерзительно-резкого душка из чужого стакана внутренний ценитель Накахары хотел застрелиться. Мафиози, глотая в лёгкие дым от золотого «Samwun`a», таращился в третий бокал. Лишь потом, выведенный из мыслей довольно неприятным и громким смешком, он развернулся и выдохнул в лицо Дазая весь плотный сгусток. — Чего смеёшься? — Помнишь, как мы впервые напились? Чуя почувствовал, как колени прошибла нервная дрожь, а левый глаз задёргался. Тихо процедив ругательства, он грубо схватил свой напиток и поднёс к губам. Перед глотком он прошипел: — Нашёл, что вспомнить. Столько лет прошло. Осаму улыбался, но взгляд его был нечитабельным — мафиози давно к этому привык. Бывший напарник никогда не был для него открытой книгой. — Такое не забудешь, — темноволосый, обогнув взглядом весь ассортимент бара, вернулся к своему виски. Он был горек и холоден так, что резал горло, пробирая тело до мурашек. Мурашки же пошли и от нахлынувших воспоминаний.***
Им было по шестнадцать. Мори, резко смягчившись, дал «Двойному чёрному» выходной, и юноши не нашли компании лучше друг друга. Мафия обеспечила Чую небольшой квартиркой в семнадцатиэтажной высотке, откуда выходил неописуемо-будоражащий вид на Токийский залив. Дазай, когда заваливался к напарнику, — часто без приглашения, — любил стоять у окна и долго всматриваться в переливающуюся от закатного солнца воду. — Эй, коротышка, смотри, что нарыл, — в силу бунтарского характера, подобающего обычному подростку, Чуя гневно заругался за обидное прозвище. Но, бросив взгляд на две бутылки в перебинтованных руках, затих и нахмурился. — Что это? — Это «London hill», — Осаму приподнял бутылку джина, а затем кивнул на виски в другой руке. — А это «White horse». И эти ребята сегодня составят нам компанию. — Мы несовершеннолетние, кусок ты идиота. Где ты свистнул всё это? — Я? Купил, конечно же, — усмехнулся черноволосый. Накахара нервно цокнул языком — его даже в бар не пустили однажды, где он условился с Коё о встрече. А этому придурку Дазаю просто взяли и продали алкоголь? — Мне здорово достанется от Коё. — А мне от Мори. Вот видишь, один-один, — перебинтованный юноша оставил две бутылки на стеклянном столе. — Ну же, Чуя. У тебя был День рождения недавно, давай отпразднуем! — Он был два месяца назад, — рыжеволосый фыркнул и вышел из зала. Вернулся он с двумя стаканами и не слишком заинтересованным видом. Хотя в глазах играли бесята, Осаму видел. — Надеюсь, босс за это наградит тебя ещё парочкой заданий. — Наградит нас, — поправил мафиози. — Мы же напарники. Тем более он не узнает. Ты же не хочешь снова получить в наказание от Коё парочку хрустальных туфелек? Черноволосый противно засмеялся, и Накахара бы придушил его с радостью, только перспектива пить в одиночестве ему не нравилась. Вспоминать о том, как Озаки терзала его после неудачного задания, заставляя целый день ходить на каблуках, Чуя не хотел. Как назло, в свой перерыв Дазай решил заглянуть «проведать напарника» и увидел по-истине смешное, даже жалкое зрелище: разодрав колени от частых падений, рыжеволосый громко матерился и медленно шёл на высоких гэта*, опираясь о все стены. — С чего начнём? — спросил Осаму, усаживаясь в кресле. Накахара, не глядя, схватил бутылку и раскрутил крышку, отбросив её куда-то в сторону. — Виски. Отличный выбор. Чуя, ровно как и Дазай, морщился от каждого глотка. Пойло оказалось ужасно резким и противным, от него желудок скручивался в тугой комок, а рвотные рефлексы грозили не выдержать. От перебоя давления голова шла кругом. Осаму, когда пил, смотрел на напарника так же, как смотрел на море — долго, внимательно и явно наслаждаясь видом. — Хватит пялиться, — рыжеволосому было некомфортно ловить на себе взгляды даже после того, как хмель захватил его мысли и расслабил. — Ты красивый, — Дазай, кажется, и сам не сразу понял, какую постыдную чушь выдал. Но реакция была одинаковой — юноши отвернулись друг от друга и продолжили «отмечать» выходной молча. Дерзить отчего-то расхотелось. Позже Чуе настолько стал отвратным вкус виски, что он развернулся на кухню, чтобы нарезать хотя бы лимон — другого у него ничего не было, а жёлтый и кислый цитрус он обычно добавлял в чай. Руки, коловшие и едва подрагивающие от быстрого опьянения, никак не хотели слушаться, и нож упрямо промазал, порезав ладонь. Коротко дёрнувшись, юноша заматерился и сбил с тумбы тарелку, приготовленную для закуски. Та громко стукнулась о кафель и разлетелась осколками по всему полу. — Что такое? — Дазай быстро оказался рядом, тут же схватив ладонь напарника. Нахмурившись, он цокнул: — Нужен был тебе тот лимон. — Это пойло невыносимо едкое. — Какие мы нежные. Накахара заметил, что на юноше не было жилета. Он бы и сам с удовольствием разделся — летняя жара не щадила, а кондиционер, работая двадцать-четыре-на-семь, задымился и отказал ещё неделю назад. — Ты долго собираешься держать мою руку? — Чуя нахмурился. Темноволосый, лишь на секунду впав в ступор, по-странному улыбнулся и приблизил его ладонь ко рту. — Ты что делаешь, идиот? Это должно было быть противно. Просто до ужаса отвратительно, мерзко и грязно. Но горячий язык, аккуратно скользя по свежей царапине, вызывал только один вопрос. И Накахара его уже озвучил, но повторил для уверенности: — Ты идиот, скажи мне? По телу прошли мурашки, но признавать этого отчаянно не хотелось. Дазай же усмехнулся: — Ты дрожишь, как псина во время дождя. — Это от омерзения. Не зарази меня бешенством, оно передаётся через слюну, идиот. Осаму зажал юношу между своим телом и кухонной тумбой, и прежней улыбки уже не было. Словно на секунду протрезвев, он недовольно упрекнул: — Ты уже в который раз зовёшь меня идиотом. — Заслужил. — От тебя не дождёшься похвалы. Чуя не попытался даже вспомнить, когда в последний раз говорил напарнику что-то хорошее. Зачем искать в памяти моменты, которых никогда не было? — Ты бываешь иногда полезным. И это все твои плюсы. От Дазая пёрло алкоголем, и рыжеволосый повёл носом в сторону распахнутого окна. Двусмысленность положения заметно напрягала. — А ты всё такой же раздражающий коротышка, и в твои плюсы можно внести разве что умение ходить на каблуках. Накахара до хруста сжал кулак, уже приметив примерное место для удара — в челюсть. Перебинтованного юношу хотелось размазать по стенке, а ещё лучше — придушить его же бинтами, наплевав на Коё и Мори, а также на все остальные запреты босса, в которые входило заманчивое «не убивать друг друга». — А ещё у тебя красивые глаза. Как море. «Комплименты» от Осаму привели в ступор, и Чуя не нашёлся, что сказать. Он вырвал запястье из чужой руки и метнулся к комнате. Будто вспомнив что-то очень выводящее из себя, он развернулся и впечатал идущего за ним Дазая в стену. — На следующей же миссии я тебя подстрелю и скажу, что это был не я! Чуя никогда особо не задумывался о своей внешности, до того, как один из агнцев не назвал его иностранцем. Волосы не обсуждали, думая, что они крашеные, а про голубые глаза шептались, пытаясь угадать корни Короля. Безобидное хафу* стало настоящим оскорблением. А этот Дазай просто взял и сказал, что его глаза красивые, когда Накахаре они приносили столько неудобств. — Ненавижу тебя, — прошипел рыжеволосый сквозь зубы. — Взаимно, — перебинтованный оскалился и резко дёрнулся, вырываясь из хватки. Напарника он припечатал к той же стене, у которой только что был прижат сам. Снова. Чуя должен был почувствовать омерзение, брезгливо сплюнуть на пол и, наплевав на правила, придушить напарника. Но мимолётное касание чужих губ не вызвало подобных эмоций, и юноша, злясь на себя за это, оттолкнул Осаму. Тот глухо приложился затылком о дверной пролёт, а Накахара, до сих пор чувствуя во рту скольжение языка, поспешил вытереться рукавом. — Блять, Дазай… ты, — слова не находились, а прежнее желание помахать кулаками сменилось пассивной агрессией и чувством собственной никчёмности. Абсурдно, унизительно. Очухавшись, темноволосый поднялся и подошёл вплотную с еле заметной ухмылкой. Будто издеваясь и наслаждаясь чужой злостью, он склонился к возмущённому юноше, вскользь касаясь кончиком носа. И то ли от виски, то ли от летней жары — другого варианта признавать отчаянно не хотелось, — Чуя не смог вдохнуть. Низ живота пробрало паникой, неопределённостью и волнующей, странной дрожью. «Чёртов виски. Чёртов выходной…» — Чёртов Дазай, если об этом кто-то узнает, — прошипел Накахара, резко схватив напарника за галстук. — Не узнает, — темноволосый опалил пьяным дыханием и снова поцеловал, не позволяя говорить. Чуя слабо представил, как наутро Осаму чертыхнётся от досады, назовёт произошедшее ошибкой и спишет всё на алкоголь. Но в голове простучало только: «Будь, что будет». И юноша ответил. Дазай лишь усмехнулся. Он был слишком напористым и грубым, затягивал с головой под воду, как монстры из старых сказок, и не давал возможности выбраться. В пьяном тумане он действительно приобретал звериные черты и хищный оскал. Темноволосый закинул чужие руки к себе на шею, и Чуя, до сих пор сомневающийся, притянул его ближе. Точка невозврата была пройдена, дистанции не осталось, а личное пространство теперь принадлежало обоим, и это немало пугало. По пути в зал парни умудрились отдавить друг другу ноги, а уже у стола, не отдаляясь, сделали ещё пару глотков виски прямо с горла. Бутылка опустела. И снова поцелуй, от которого Чуе захотелось приложиться головой о стенку, а ещё лучше сделать то же самое с Дазаем. Как так получилось, Накахара не знал. Он надеялся, что это было минутное желание, хотя прекрасно помнил, что на прошлом задании, когда напарник скинул с себя пальто и закатал рукава по локоть, он открыто пялился. О мотивах Дазая можно было только догадываться, либо вообще о них не думать. Такому ненормальному, думал Чуя, просто не хватало веселья. — У тебя язык без костей. Если Коё узнает… — Да заткнись ты уже, — Осаму снова поцеловал, а потом, на секунду отстранившись, добавил: — Я скорее в каблуки влезу, чем расскажу кому-то. А если Коё узнает, ещё и платье подкинет. Дазаю снова захотелось вмазать, но колени резко задрожали, а нехватка воздуха стала на тот момент самой важной проблемой. Чуя бедром чувствовал, до чего довела бутылка виски. И когда он задвигал ногой, специально задевая пах, Осаму сжал руки на его талии сильней и принялся царапать зубами губы. А потом, в отместку, провёл ладонью между ног Накахары, вызывая тем дикое желание заругаться. — Я не собираюсь спать с девственником, — рыжеволосый всё же разорвал мокрый поцелуй. — Сказал девственник, — съязвил Дазай и принялся тереть грубый деним*, сжимая и разжимая пальцами чужую «ненависть». Он вызывал этим рык Чуи и доказывал ему, что далеко не профан в таких делах. И да, он ни с кем не спал. Зато нарыл у Анго в библиотеке пару журнальчиков порнографического характера, где в подробностях рассказывалось про эрогенные зоны и разного рода махинации: руками, ртом, да даже ногами. Накахара сам потянул к дивану, позволяя накинуться на себя и сорвать футболку на пол. Он завёл ноги напарнику за спину, притягивая ещё ближе, да так, что воздуха для двоих стало непростительно мало. Чуя чувствовал отвращение, вместе с тем — возбуждение, крывшее с головой. Дазай никогда не был тем ещё красавчиком, чтобы отдаваться ему по пьяни и не смотря на отсутствие опыта. Но так хотелось. — Ты с этим чокером напоминаешь шлюху, — Осаму опустился к шее, излизывая нежную кожу под широкой полосой украшения. Несмотря на яркое оскорбление, таковым оно не показалось. Наоборот, Дазаю будто нравилось притворное бунтарство с нотками вульгарности своего коллеги. — Ты с этими бинтами напоминаешь сумасшедшего. — Я и есть сумасшедший. На тебя адекватные даже не посмотрят. — Да пошёл ты, — цокнул юноша, — идиот. — Это четвёртый раз, — черноволосый опустился к груди и, задерживаясь там больше, чем на шее, принялся поочерёдно проводить языком по соскам, очерчивая горячие и мокрые линии по периметрам уже покрасневшей кожи. Чуя не знал, куда себя деть — смотреть на потолок или на Дазая; лежать истуканом или пытаться взять на себя доминирование; дерзить или заткнуться. Последнее точно не получилось — из горла вырвалось шипение, больше похожее на приступ кашля, когда Дазай, слегка оттопырив джинсы, накрыл возбуждённый член рукой. Так стыдно Накахаре никогда не было. — Достал, — рыжеволосый притянул юношу для поцелуя и, приподнявшись, принялся расстёгивать на нём рубашку. Пальцы не слушались, от этого раздеть напарника захотелось ещё больше. Трудности всегда привлекали. Осаму прятал под рубашкой бинты, и это открытие заставило Чую нервно усмехнуться. Он пообещал себе в будущем выкинуть какую-то шутку на эту тему и продолжил спускаться ладонью по худому животу и ниже. Вещи летели далеко, словно их хозяева и не планировали потом одеваться. Воздух жарился, накалялся до температуры солнца, и дышать становилось так тяжело, что грудь сдавливало. — А с какого хрена я снизу? — Предлагаешь камень-ножницы? — вопросом ответил Дазай. Нагибать его не было желания, в этот раз. Может, потом как-нибудь. Полностью голым Накахару видела только Коё однажды, когда они вместе посещали онсэн*. И то, мельком. И при ней стыдно не было, как сейчас. Лежать перед Осаму без одежды, с затуманенной головой и позволять ему касаться каждого голого кусочка кожи было для рыжеволосого странным опытом. Ещё странней было чувство, когда в него вошёл один палец, обильно смоченный в слюне. — Предупреждать же надо, балбес, — зашипел Чуя, жмурясь. Видеть наглую рожу напарника, по-сумасшедшему обводящего его тело взглядом, не хотелось от слова совсем. — Предупреждаю, — второй палец добавился сразу. — Блять! Дазай, — юноша не знал, на чём сосредотачиваться: на стыде, руке, что сжимает его член, или на пальцах в заднице. В голову пришла заманчивая идея ударить темноволосого ногой по голове. — Предупреждаю. — Стой! Два пальца казались уже лимитом. А когда начали, не жалея, двигаться внутри, Накахару током прошибло, насколько первый опыт выходил не таким, каким он представлял. А представлял он свой первый раз с красивой и умной девушкой, которая будет разбираться в людях и поддерживать во всех начинаниях. А тут Дазай… Чтоб его. У Чуи уже начал ломаться голос — хрипотца, срывающаяся с губ, будоражила и просто умоляла не останавливаться. И Осаму послушал его ломкий бархат, добавил третий палец, заставляя напарника скулить от всех махинаций. — Тебя бы сфотографировать и показать, насколько ты «не крутой», как сам думаешь, — темноволосый усмехнулся. Его член уже гудел от напряжения, но сам юноша не знал, что делать дальше. В теории понимал, но практика… её отчаянно не хватало. У Дазая голос дрожал не меньше — волнение скапливалось на ладонях мокрыми каплями, а неуверенность, которую он скрывал за колкостями, наливала его лицо красным. — Дазай. Накахара плыл в ощущениях, смотрел пьяно и слишком соблазнительно. Как можно так смотреть? — Дазай. Идиот. От своего имени Осаму пробирала дрожь и бросало в ещё больший жар. Терпеть он больше не мог, а потому вытащил пальцы одним рывком и приставил ко входу член. Смазки не надо было — Чуя был слишком чувствителен, и его гормоны потрудились обеспечить достаточное количество влаги. — Дазай. Я ненавижу тебя. — И я тебя. Это «и я тебя» было сказано с такой кошачьей лаской, что Чуя невольно разобрал в словах другой смысл. — Больно, блять. — Мне тоже больно, когда ты швыряешь меня туда-сюда к стенке, — темноволосый закряхтел, пододвигаясь ближе. — Идиот. — Шестой раз. Накахара прекрасно знал, что Дазай реагировал на его оскорбления грубо и резко, но он так ненавидел своего напарника, что заткнуться не смог. Его изнутри распирала странная злость. Осаму вошёл сразу до середины, наслаждаясь скорчившимся лицом и скулящими просьбами быть помедленнее. И с таким же наслаждением не обращал на них внимания. «Интересно, — думал Чуя, глядя на явно получающего от его терзаний удовольствие Дазая, — как давно ты спланировал всё?». Верить в случайность или рок судьбы Накахара отказывался. Напарник ему попался с необычными тараканами, и любые случайности были давно записаны в его ежедневник, как обычный список покупок. — Да помедленнее, — казалось, он сейчас задохнётся. Воздух резал лёгкие с каждым вздохом. — Заслужи. Проси. — Идиот, — слишком высоко проскулил Чуя, когда юноша вошёл до основания, склонившись у самого носа, чтобы взглянуть на выражение его лица. — Проси, — замедлившись, сказал Осаму и облизнулся. — Иди ты. Мы не в дешёвой порнушке с ролевыми играми. — Как знаешь. И Дазай задвигался, сильно, выпуская на волю всю злость, которая накопилась за все те месяцы на голубоглазого юношу. И тот кусал руку, чтобы не кричать, и упрямо не отводил взгляда. Чувствовать, как что-то внутри скользит о стенки, доставая до чертовски чувствительных точек, было невыносимо приятно и вместе с тем больно. — Медленнее… Дазай, — сконфуженный и раскрасневшийся, Чуя напоминал ребёнка, что вот-вот заплачет. И это подействовало совсем не так, как должно было. Напарник не сбавил обороты, лишь усмехнулся и повторил: — Проси. — Иди ты, — всего на секунду в глазах разгорелась злость, но и её не осталось от следующих толчков. Спина начала дико болеть, и Накахара думал, что вот-вот сломается. Он бы не выдержал и минуты ещё в таком положении и с таким напором, — Дазай… по-жалуйста. Медленнее, медленнее. — Прости, не расслышал. «Чтоб тебя…» — Пожалуйста! Осаму, ухмыльнувшись, замедлился и наклонился к рыжеволосому, чтобы поцеловать. Обсохшие губы хотелось прокусить до крови, а в голове снова встал вопрос: «Как они до этого дошли?». Юноша снова задвигался. — Эй! — Прости уж, я на пределе, — честно признался Дазай, и больше он не просил ни о чём унизительном. Уткнулся куда-то в подушку, чтобы не смотреть в слишком вульгарно раскрасневшееся лицо Чуи, и продолжил толкаться, игнорируя дальнейшие просьбы и срывающиеся с чужих губ оскорбления. В какой-то момент Накахара просто обмяк, сжавшись изнутри так, что голову вскружило, и Осаму не успел вытащить — кончил внутрь. Разряженный воздух показался холодным. В попытке отдышаться, темноволосый прилёг рядом и уткнулся носом в раскрасневшуюся шею. — Идиот, — прохрипел Чуя чуть позже. Дазай всё ещё чувствовал в себе всё то выпитое, и оно тянуло в сон. Не обращая внимания на упрёки напарника по поводу разведённой грязи, юноша заснул у него на плече, липкий и прущий дорогим виски. На утро голова раскалывалась, и Накахара даже не сразу вспомнил о произошедшем — из-за дикого сушняка, шатаясь, он прошёл на кухню в поисках воды. А потом, вернувшись в зал, увидел на диване спящего Дазая и так громко заматерился, что напарник подскочил. Что удивительно, Осаму не списывал вчерашнее на алкоголь, лишь принялся едко шутить про то, с какой лёгкостью Чуя развёл ноги. — Сначала я хотел просто тебя позлить. Но ты был не против, и я не удержался, — драка всё же состоялась, потому что «чтоб ты сдох, Дазай, и вообще, научись целоваться». Они не жалели. Ни тогда, ни после. Мори всё же узнал, кто стащил из его мини-бара алкоголь, и наказал Дазая нудным отчётом. Чуя же, оскорблённый раньше, что даже перебинтованному суициднику продают без документов спиртное, позлорадствовал. И, когда напарник попросил помощи, с диким оскалом ответил: — Заслужи. Проси, как следует. «Двойной Чёрный» стоил друг друга. До какого-то времени, пока в Дазае не пропал внутренний садист, а вместе с тем и статус напарника Чуи.***
— О чём задумался? — Осаму слегка подтолкнул собеседника плечом и улыбнулся, по-нормальному, не привычным зверским оскалом, как делал когда-то. — Ни о чём, — Чуя, резко вспомнивший события шестилетней давности, покривился и отпил вина, снова не разбирая вкус. Он уже давно научился не отвечать на колкости Дазая и холодно реагировать на каждое его слово. Однако в этом вечере стоял тяжёлый запах прошлого — виски из стакана бывшего напарника. И этот запах не позволял забыть о том, что когда-то эти двое были очень близки. — Может, вспомним старые-добрые? Накахара задумался, а нужно ли ему это. Ответ пришёл быстро, когда он сказал бармену: — Ещё один двойной виски, пожалуйста, — и обратился уже к Дазаю. — Знаешь, говорят, что правду можно отыскать в вине. — Наша правда — на дне бутылки виски. Кстати, — Осаму снова принял в свою сторону дым, — у меня завалялась дома одна бутылочка. Что думаешь? Не тот «White Horse», конечно, но вкус приятный. Чуя слабо усмехнулся, обратив внимание на такую мелочь, как название виски, — оно, похоже, въелось Дазаю в голову. Может, не только Накахару волновал уход напарника? Не сильно, конечно, но это обнадёживало. Рыжеволосый потушил сигарету в пепельнице и на этот раз выдохнул дым в сторону. Он оглядел бар, прикидывая, сколько раз к нему пытались подсесть полупьяные женщины и мужчины, ищущие партнёра на одну ночь. Их было много, и все получали отказ. Потому что, понял Накахара, он всё это время ждал такого же дешёвого флирта от Дазая. «Как был идиотом, так и остался». — Купим по дороге лимон. — Конечно. Ты только попроси.