Сладкий, горький

      Теплый майский день. Душистое разнотравье вокруг. Силуэт замка вдали слегка дрожит в разогретом воздухе. Среди маленьких полевых цветов копошатся пчелы.       Они сидят на старом вытертом до дыр пледе, погруженные каждая в свои дела.       Лаванда лениво перебирает баночки с блеском для губ. Парвати листает очередной журнал для глупеньких девочек с очень яркими иллюстрациями — сплошной розовый.       Лаванда изредка косится то на журнал, то на ноги своей подруги. Ей так нравится любоваться этими красивыми точеными ножками! Жаль, что зимой Парвати прячет их под длинную шерстяную юбку. Но ведь сейчас весна, почти лето, и юбку наконец-то сменили шорты — очень короткие и очень светлые, в которых ноги ее выглядят ещё стройнее и ещё смуглее.       У Парвати тренированные икры, да и сама она вся такая стройненькая, подтянутая, в меру рельефная. Не то, что Лаванда, белая, пухлая и рыхлая.       На самом деле подруги почти одинаковые по комплекции, но Лаванда Браун, конечно, считает себя жирной коровой и, конечно, мечтает выглядеть, как Парвати.       В Парвати ей нравится буквально все: ее блестящие темно-шоколадные волосы, ее черные брови, пушистые ресницы и узкое немного мальчишеское лицо. Ей нравится длинная шея бронзового оттенка, тонкие руки и такие же тонкие пальцы, одинаково ровные по всей длине в отличие от ее собственных, пухленьких и слегка заострённых.       Лаванда открывает очередную баночку с блеском и принюхивается к его аромату.       — Клубничный, — констатирует девушка.       Парвати поворачивает к ней голову, прикрыв ноги журналом.       — Такой у меня был.       — Тогда попробуй вишневый, — предлагает ей Браун, протягивая баночку бордового цвета.       — Пахнет неплохо.       Парвати намазывает губы вишневым блеском и пробует их на вкус. Лаванда проделывает тоже самое с клубничным.       — Невкусный, — фыркает Патил. — Какой-то химический. На вишню вообще не похоже.       — Где-то был ванильный, — Лаванда роется в большой косметичке. — Только он бесцветный.       — А этот с чем? — Парвати вылавливает со дна баночку черного цвета.       — Наверное, с экстрактом Снейпа!       Девушка хихикает над дурацкой шуткой подружки, а потом достает тюбик нежно-розового цвета.       — А это что?       — О, это малина со сливками!       Парвати быстро откручивает крышку и ловко намазывает губы.       — М-м, — млеет она, — так бы его и съела!       — Правда? Парвати, дай попробовать!       — Не-ет.       — Ну, да-ай!       — Он мо-ой!       Лаванда щекочет подругу за бока и, когда та обхватывает себя руками, чтобы спастись от щекотки, кладет руки ей на плечи и лижет в губы. Она замирает в сантиметре от ее лица, весело вглядываясь в глаза девушки, и сосредотачивается на ощущениях языка. Она не замечает, как подруга напряжённо замирает в ее руках, как ее почти черные глаза сосредотачиваются, словно застывают на лице Лаванды. От Парвати исходит жар и пряный аромат.       Браун опускает глаза на выпуклые губы, все ещё намазанные розовым блеском, скользит по смуглой шее и упирается взглядом в торчащие сквозь тонкую маечку соски.       Лёгкая ткань слегка колышется под высокой маленькой грудью с левой стороны, там где должно быть сердце.       Наконец, до Лаванды доходит неловкость момента и она немного смущённо отстраняется, чтобы затем снова зарыться носом в косметичку. Лишь бы не смотреть на сидящую рядом с ней девушку.       — Где-то тут была пудра с запахом бисквита, — бормочет Лаванда, но ее руку накрывает смуглая кисть, и Парвати бережно, но настойчиво разворачивает ее к себе лицом.       — Теперь моя очередь, — тихо говорит она.       — Ч-что? — переспрашивает Лаванда, заставляя себя взглянуть в темно-карие глаза.       В этих глазах никогда не увидишь зрачков. И как, в самом деле, прикажите общаться с человеком, у которого не видно зрачков?!       — Теперь моя очередь попробовать клубничный, — шепчет Парвати.       Она склоняется к лицу подруги и обхватывает своими губами ее нижнюю губу. Она сосредоточенно обсасывает ее, пробуя языком.       У Лаванды вдруг тоже трепещет под маечкой, быстро, нестерпимо, а в трусах — влажно и горячо.       Лаванда отстраняется. Ей стыдно, сладко и немного не по себе. У нее пылают щеки и предательски твердеют соски. И, пока бедняжка Браун соображает, как ей следует себя вести, Парвати довольно улыбается, щурясь по кошачьи сквозь улыбку, а затем достает баночку черного цвета и протягивает ее подруге.       — Теперь попробуй этот.       Лаванда откручивает крышку, погружает пальчик в черную массу с блёстками и осторожно нюхает. Пахнет шоколадом.       Парвати снова берет ее за руку, подносит ладонь к губам и, не спросив разрешения, погружает палец в свой горячий и влажный ротик.       — Горький.       У Лаванды живот сводит от волнения, а в голове гулко бьёт колокол, возвещая полную пустоту.       Она следит за тем, как ее руку просовывают под чужую маечку, заставляя обхватить ладонью маленькую упругую грудь. Лаванда касается влажным пальцем чужого твердого соска и плывет.       Парвати закрывает глаза и приоткрывает губы. Ее дыхание сбивается с ритма. Рука Лаванды замирает в нерешительности. Парвати сейчас такая красивая, что слезы подступают к глазам, а сердцу становится больно.       Лаванда сглатывает подступающие к горлу слова.       — Парвати, я…       Но ладонь Парвати быстро накрывает ее рот. Это какая-то игра, понимает Лаванда, и правила ее нельзя нарушать.       Парвати хватает первую попавшуюся баночку и дрожащими руками намазывает губы. Она притягивает к себе Лаванду, приглашая попробовать новый вкус.       Лаванда бережно касается чужих губ, чувствуя, как кружится голова и сознание улетает в тартарары.       — Ну как? — выдыхает Парвати.       — Кисленько, — удивлённо говорит Браун и вдруг хихикает.       Они падают на плед, держа друг друга в объятиях. Лаванда трясется от хохота, ее пробирает нервный смех. Парвати вторит ей, какое-то время заливисто хохоча, но потом резко замолкает и отстраняется.       Она кладет ладонь на оголившийся живот девушки и медленно поднимает край маечки, под которой тоже нет никакого лифчика.       Они ведь подружки и одеваются одинаково, так, что вся школа над ними тихонько посмеивается.       Маечка задирается до самой шеи, обнажая белую грудь неприлично больших по мнению самой Лаванды размеров. Парвати оглаживает ее, слегка касаясь соска, а потом задирает маечку и на себе тоже. А затем спускает с Лаванды шорты. Какое-то время она любуется золотистым треугольником, легко касается нежно-розового клитора, а затем окончательно снимает с подруги эти самые шорты и отбрасывает их в сторону.       Трава щекочет обнаженное тело. В носу сладкий запах цветов и пряный аромат чужого тела. Лаванда, не помня себя, оглаживает чужой упругий живот, опускает руку ниже и с окончательно помутневшим сознанием проникает пальцем туда, где влажно и горячо.       Она теряется в ощущениях, не помнит, когда они сплелись руками и ногами, не помнит, как успели поймать общий ритм. Все слилось в один незабываемый сладкий и горький дурман.       Она приходит в себя лишь когда Парвати, быстро дыша, склоняет голову на ее плечо. Приходит в себя, почувствовав на коже прохладный шелк ее волос.       Лаванда вглядывается в затуманенные глаза подруги, снова пытаясь что-то сказать. Тогда Парвати, словно во сне, тянется за баночкой блеска для губ. Словно это до сих пор имеет какое-то значение…       — Не надо, — просит Лаванда, мягко останавливая ее руку, а потом притягивает к себе, накрывая губами ее рот, и целует, целует, целует ее по-настоящему.       Так, как всегда мечтала поцеловать, хоть никогда и не догадывалась об этом.       — Я люблю тебя, — наконец-то произносит она мешающие дышать слова.       — Какая же ты дурочка, — усмехается Парвати, и голос ее дрожит.       Лаванда снова целует ее, коротко и нежно, чтобы опять почувствовать этот вкус — не блеска для губ, а ее настоящий вкус, сладкий и горький. И на сердце у нее так же: сладко и горько.