тепло

- Он не в игрушки с тобой играет, дитя. Нет смысла прятаться, - Айзек умел поддерживать начинания молодёжи. Неонат сидел в кресле, одной рукой подперев голову, другой постукивая по деревянному подлокотнику в такт метроному в голове. У него давно отпало желание обсуждать с Бароном что-либо, но отчитываться о разного рода деяниях приходилось, так как за ним везде следили подручные. Один только Ромеро, как обычно, предлагал перепихнуться, а потом театрально закатывал глаза и говорил, что слишком ничтожен для всего этого. Затем послушно подставлял шею и затыкался. По мнению тремера, это всё ещё было лучше чем клеить кого-нибудь в клубах, полных внимательных взглядов охотников. И Айзек, вроде как, был не против. Только Эш монотонно бубнил себе под нос, что у сородича дурной вкус. - Я так понимаю, вы предлагаете мне выйти из организации? - Я предлагаю тебе быть свободным от ЛяКруа, Грэм. Это не значит, что ты тут же должен стучаться в двери Анархов, - слова звучат дипломатично и сдержанно, но глаза неестественно загораются, словно жидким огнём. - Учту, - неонат встаёт, доставая сигарету из-за уха, но не закуривая, - но теперь мне нужно идти. Госпожа Вельвет звала меня на вечер поэзии. Вас не приглашали? Айзек усмехнулся, поудобней устроившись в кресле. - Тореодоры не так человечны, как ты думаешь, дитя. Они любят играть в людей не меньше, чем дети - в кукол. - А как же динозавры? - парень неловко улыбнулся, зажимая фильтр в зубах. - Подловил, но это не так важно. Если там будет Эш... - Я передам ему "привет". - Просто присмотри за ним, Мэтью Грэхэм, ничего не говори. Голливуд пожирает его софитами и прошлым. Гэри хохочет, когда слушает удивительные рассказы тремера, даёт наводки на интересные места, людей, сородичей. Риверс часто морщится и говорит, что от него пахнет канализацией. Иногда в тенях мелькает чужая паршивая ухмылка, заставляя вздрагивать. Словно Беккет ждёт, что у неоната сдадут нервы. ВиВи в дорогом пальто и с распущенными волосами встречает его у входа в особняк. Все говорят о мерзости политиканства и пороках сородичей. Пьют из бокалов и сверкают глазами на позолоченную зажигалку Мэтью. Два новеньких гуля странно на него смотрят, словно никогда не видели представителей других кланов. Хотя, может, с изоляцией Голливуда, так и есть. Голден был чертовски прав - от смертных слуг никакой пользы, один стыд и расходы. Когда все начинают спорить между собой, Вельвет нежно берёт его за руку, вздрагивает, но тут же успокаивается. - Милый, тут недавно... ЛяКруа в бешенстве ищет его, своё дорогое дитя. Квартира в Санта-Монике пустует, близнецы и Меркурио молчат, говоря, что ничего не знают. Даже агента к Анархам подсылал, но и там ничего. Кто же мог знать, что после первой же встречи (не считая казни настоящего Сира Мэтью) неонат сбежит в Голливуд, откажется от всех связей и будет упорно изображать, что всё в порядке? Впрочем, не только Камарилья выискивает незадачливого сородича, но и куча неонатов-анархов, которые очень хотят услужить Найнсу. - Это всё глупости, - Мэтью встал, его вдруг начал раздражать запах танцовщицы, - тем более, скоро меня уже не будет в Лос-Анджелесе. Капелла слишком сильно давит на меня, Камарилья тем более. Против Анархов ничего не имею, но вот Родригес... Мы не поладили. - И куда же ты направишься? - У меня есть хорошие друзья, которых нужно защищать. С Эшем разговор состоялся не лучше - тот плевался ядом во все стороны, прогонял персонал и фанаток, пытался пить абсент и закусывать, но ничего, конечно же, не получалось. Он заплакал если бы мог, но лишь бессильно вился вокруг Грэхэма. Тремер курил, лежал на диване без обуви, в шутку целовал руки Риверсу и называл принцессой, запертой в башне. - Ты просто бессердечный, - Эш лёг рядом, утыкаясь носом в чужую шею, - а я слишком устал жить не жизнь. Облегчи мои страдания, ты ведь маг крови. Заставь её вскипеть вновь. - Не романтизируй. Одни глупости в твоей голове. Думаешь, я хоть что-то умею? Штраус дал мне три фолианта по тауматургии и её роли в Пирамиде, да мне их Найнс, блять, к чёртовой матери порвал и выбросил. - Зачем? - А я знаю? Революция требует жертв в виде печатных изданий? Он не умеет читать и скрывает это? Великая Депрессия дала ему в урок жёсткую ассоциацию: бюрократия равно лысые мужики равно толстые книжки? - Ты перебарщиваешь. В кругах анархов Голливуда не слышал о нём ничего плохого. - Да какие у них могут быть круги? Трибуны, вокруг которых они собрались и льнут к его ногам. Затяжка, поцелуй, затяжка, поцелуй, руки, костяшки, тепло. Да, Мэтью всегда был жесток по отношению к другим. Для него всё было как шахматы, карты, игра в морской бой. Кто-то ферзь, кто-то валет, кто-то трёхпалубник. У каждого своя роль со своим ходом, иерархией, слабостями, преимуществами, мастью. И никто из них ничего не стоит пред фантомной рукой тысячелетнего Джихада. Поэтому, когда вместо роли твёрдой десятки все говорят ему "шут", то не только он - все короли, тузы, дамки, четырёхпалубники начинают двигаться, не разбирая, где право, а где лево. - Ты больше похож на гуля, чем на вампира, ты знаешь? - Меркурио касается его руки, в которой есть что-то большее, чем проклятьем подталкиваемая инерция. Удивлённо смотрит, как чужое лицо искривляется на долю секунды - и всё понимает. - Не забывай. Ты мне должен. Ему кажется, что все вокруг него посходили с ума. Родригес, рывком поднявший его с земли, тут же отпрянувший от чужой горячей кожи. ЛяКруа, до самого рассвета сжимавший его пальцы. ВиВи, притворяющаяся, словно она просто в бреду. Риверс, прижимающийся к нему всем телом, обвивая словно цепями. Воэман, лишь ногтями царапающие щёку. Штраус, охваченный жутким энтузиазмом от той искры, что всё ещё горит в неживом теле Грэхэма. Ему только бы сбежать отсюда, пока его не растерзали - каждый себе по желанному кусочку. Пока не приручили, не привязали кровавыми узами к ноге. Пока он ещё свободный от обязательств перед ними. В глазах словно расползается тьма. Всё бессмысленно, если ты лишь раб чьей-то блядской прихоти. Ему плевать, чувствует ли он или кто-то другой тепло, что-то особенное, между тауматургией и оргазмом. Плевать, если из-за него пострадают сородичи, гули, стадо. - Двести лет, - шептал, словно в бреду, Себастьян, сбиваясь на французский. - Знал бы ты каково это - двести лет не чувствовать собственных рук и ног, губ, кожи, пальцев... - Князь, - ладони вспотели. Себастьян опьянёно их целовал, облизывал языком, кусал клыками подушечки пальцев. Вентру был явно не в себе, - да как... Хватит! Тут же Грэхэма накрыло волной доминации, он снова сел, не в силах сделать лишнего движения. - Кто ещё знает? Кто тебя касался? Быстрее, - ЛяКруа стоял за спиной и несильно сжимал шею неоната. - Да у тебя... просто... крыша... Сбежать после этого в "Last Round" было наихудшей идеей из всех. Найнс оказался ещё более несдержанным. Родригес почти оторвал кусок мяса от его шеи, почти сломал ключицу, когда вжимал в стену, почти подмял под себя волю Мэтью бесцветным взглядом. Сбежал неонат через окно, предварительно подпортив чужое лицо. А дальше шел бесцельно, как в бреду - по переулкам, кажется, кого-то испил досуха, не оставив и кровинки. Из его глаз лилось что-то, похожее на слёзы. В мёртвом теле теплилось инородное, живое, нетленное. Пытался каждый день выжигать это что-то сигаретами, да никотин видимо, был бессилен. Он шут. Должен развлекать, удивлять, создавать новое, выглядывать из-за спинки чужого трона. - Кажется, ты попался, босс, - невесело прохрипел телефон голосом Голдена. - Это же Беккет, да? Он меня, наконец, решил выдать? Или Айзек разболтал всё Найнсу? - Кто ж знает... Может, и они, может... - О, Каин, Гэри, это был ты? Смех, гудки, затяжка, гудки. Это было не тепло. Он просто горел изнутри.