Не больно

Бояться чего-то ему — Волку, одному из сильнейших в Доме — не к лицу. Не к морде, так сказать. И когда в Паучьем кабинете, на очередном чертовом осмотре, шершавые лапки страха пробегают где-то в глотке, заглушая своим щекотанием даже огненно-болючую гадину в позвоночнике, он продолжает усмехаться так, чтобы Янус видел лишь хулиганистого мальчишку, от которого в стерильном Могильнике ничего, кроме проблем, ждать не приходится. Но Двуликий Паук видит другое и хмурится: — Через пару дней наденем корсет. Волк фыркает, застегивая рубашку и косится на снимок своего же позвоночника в паучьих лапах. — Вот ещё. Ян устало вздыхает: — А тебя я и не спрашиваю. Свободен. Позови следующего, — и делает себе пометку в рабочем блокноте — сказать Ральфу, чтобы тот приглядел за Волком. Боли у парнишки наверняка сильные, хоть он из упрямства и не признается — как бы не наглотался какой-нибудь дряни, которой тешатся детки Дома. В коридоре Могильника Волк хвастается состайникам: — Сама Фея озера зачарует доспехи для клыкастого рыцаря! Сфинкс слышит потаенный страх, и тревога плещется в бирюзе кошачьего взгляда, но Волк разбойничьи подмигивает другу и тянет его за Могильные двери. — Что сказал Янус? — спрашивает Сфинкс, прислоняясь к стене с призывом не пускать Рогатого в окна. Волк закуривает сразу две сигареты, одну подносит к губам Сфинкса. Оба жадно затягиваются. — Ничего, — сигарета перекочевывает из одного уголка Волчьей пасти в другой, — что-то там разрушается. Разрушается… Огненная гадина заползает в каждый позвонок, выжигает — выжирает все, оставляя после себя вязкую черную ядовитую дрянь. Мимо шествует Сет — Песий Вожак в сопровождении свиты шавок. Небрежно кивает Волку и Сфинксу. Те, как по команде, принимают притворно-расслабленный вид хищников после удачной охоты, отвечая на приветствие Большого Пса. Когда Песья вонь стирается другими запахами Дома, Сфинкс туманится, глядя на Волка, но спрашивает совершенно как когда-то в детстве: — Это вылечат? Нет, Сфинкс. Это не вылечат. Только Пауки об этом никогда не скажут. — Вылечат, конечно. В корсет опять засунут, — Волк небрежно старается побыстрее закончить разговор и не думать о боли, чтобы не почуял Сфинкс. А Сфинкс чует, как пахнут мысли Волка. И знает, что ночами друг не спит, часами глядя в потолок, стараясь не заскулить, чтобы не разбудить стаю, а потом, шаркая ногами, идет в душевую, врубает кран на полную, и холодная вода немного заглушает грызущую огненную гадину. — Пошли в столовку? Жрать хочу, — Волк резким движением гасит окурок о стену, закидывает лапу на плечо Сфинкса. — Может, еще на обед успеем. Чертовы Пауки! Весь день псу под хвост из-за них! — Какому Псу? Сету? — смеется Сфинкс. Волк задумывается на мгновение. — Не. Хуже. Кролику. Ребята дружно хохочут. Потом, в столовой, жадно жуя фрикадельки, Волк толкает под столом Сфинкса ногой и соблазнительно шепчет: — Погнали завтра в футбол? Народ я соберу. Сфинкс улыбается и мотает головой. — Там грязи по уши. И дождь. Во дворе действительно третий день разгуливает дождь, только причиной отказа от футбола было другое. Волк невесело усмехается — теперь, пока он не будет облачен в доспехи из гипса, зеленые глаза друга будут пристально следить за каждым его движением. — Ясно. Ладно, распогодится — устроим, — тут Волк рявкает на всю столовую. — Чемпионат Дома по футболу!!! Народ оборачивается в сторону стола Четвертой и одобрительно галдит. Самые нетерпеливые уже лезут к Волку с расспросами. Серый солидно кивает, объясняет правила, и тут же проводит отбор игроков, судей и формирование команд. Сфинкс совершенно по-детски улыбается — какая все-таки иногда ерунда приходит в голову! Ведь вот он только что думал, что с его другом может произойти что-то плохое и он не выйдет из Могильника, как не вышли Леопард и Тень, но с Волком никогда такого не случится! — Так, отрок, погнали! Великие свершения ждут нас! — Волк оперативно нашмякивает бутерброды с фрикадельками для «доблестных рыцарей, что отважно сражаются со злобными исчадьями Могильника» и тащит Сфинкса за собой — сначала в Четвертую — «доставить провиант на склад», а затем в спортзал — искать что-то, что будет изображать футбольные ворота… Вечером в Четвертой, пока вся стая увлечена поиском эффективного метода затыкания Табаки, дабы не слушать в пятый раз Песнь о Могильном походе, Волк заводит светскую беседу с Лэри: — Лэри, о доблестный повелитель всех слухов и сплетен нашего богохранимого уголка! Скажи мне, о, блистательный Вожак Логов! Пристало ли тебе коротать ночи в томлении меж Злым эльфом и Мудрой Кошкой? — Заткнись, придурок! — взвизгивает на общей Лорд. Но реплика Лорда не удостаивается Волчьего внимания, сейчас он нацелен на громыхающего металлоломом бывшего Зануду. — В каком томлении? О чем томлении? — беспокойно спрашивает Лэри. — Разумеется, в томлении о бескрайних горизонтах, вид на которые открывается с дозорной башни замка, а не о том, что ты подумал, извращенец чертов! Шакал издевательски хихикает, пока Лэрины прыщи багровеют и приобретают взрывоопасный вид. — Я ничего такого! — торопливо заверяет Лэри. Волк согласно кивает и, уяснив, что его аллегории остались непостижимыми для Лога, сводит свою цветистую речь к двум словам: — Койками махнемся. И, не дожидаясь согласия Лэри, начинает перекидывать на общую барахло со своей кровати на втором ярусе. Лэри, осознав, наконец-то, что Волк предложил ему, ни много ни мало, свое «царское место», лопочет что-то восторженно и со звяканьем и скрипом лезет на бывшую волчью верхотуру. Серый смешливо фыркает, оценивая вероятность Слепого навернуться, когда логовские сапоги быбыхнутся на пол. Сфинкс кошачье щурится на все эти передислокации, а когда Волк плюхается на общую рядом с ним, гибко наклонившись, шепчет: — Переезд? Волк, перетряхивает книги в поисках разодранной сигаретной пачки, на которой он записал строчки недавно услышанной песни. — Поближе к верному оруженосцу… а, вот она! — Серый хватает бумажку, вывалившуюся из учебника географии. — Ты же не против. — Я тронут, — усмехается Сфинкс. Мысли о том, что Волку уже тяжела даже такая малость — забраться на второй ярус кровати, — Сфинкс старательно отгоняет. Мысли, покорные сильной воле, отходят, чтобы их не было слышно. Уже так поздно, что скоро настанет рано. Стая дрыхнет. Только Слепой где-то бродит, да Волк сидит на полу с гитарой. Болючая гадина в позвоночнике, шершавый страх в горле: «Однажды не встану. К Паукам и всё, кранты. Черт! Только бы Сфинкс не догадался!» Волк перебирает струны, отвлекаясь, негромко мурлычет: Падала моя звезда, Как горела! Было чудо из чудес- Никому нет дела. Сколько должен я прожить, Господь? Что так мало? Дай же мне хотя бы шанс Всё начать сначала…* Во сне ахнул-всхлипнул новенький, недавно получивший кличку Македонский: то ли Волчья песня разрушила сон и что-то навеяла, то ли сами сны у него такие, от которых всхлипывают тревожно… Серый прекращает играть, встает, тяжело и медленно потягиваясь, идет в душ. Бояться чего-то ему не к лицу. Не к морде, так сказать.