Немного о победах и поражениях

 Как же наивен я был, искренне решив, что знание правил принесет мне победу. Я уставился на свои карты, которые, по идее, должны были принести мне фул-хауз. Чес разбил меня с каре и сгреб покерные фишки к своим. Дебильная игра. Дебильная моя жизнь. Я подпер правую щеку рукой и мрачно уставился на Чеса.  — Ты неплохо играешь для новичка, чего ты расстраиваешься? — будто издеваясь, спросил Чес, улыбнувшись. А впрочем нет, Чес не мог издеваться, по крайней мере, намеренно. Он реально не понимает, и мне постоянно приходится напоминать себе об этом.  — Я не расстраиваюсь, это тебе курево обзор застилает, — сказал я и махнул перед лицом ладонью, отгоняя белесое облако. Сколько мне еще придется убеждать себя, что мне не надо больше бояться дворецкого Ровда, который непременно доложит отцу о том, что от меня пахнет сигаретами? Поверить не могу… Очевидно, мой взгляд остекленел, потому что Чес наклонился вперед и щелкнул у меня перед носом пальцами.  — Хе, вот это я называю настоящим покерфейсом. Из тебя бы получился прекрасный игрок. Нет, все же издевается! Засранец. Петух. Зеленый.  — Но, — продолжил он, тут же прервавшись на то, чтобы выдохнуть сигаретный дым сквозь щель между зубами. Интересно, это щербина или кто-то реально выбил ему зуб? Я б не удивился, если бы последнее.  — «Но» — что? — спросил я и откинулся на спинку протертого древнего дивана. Ровд говорил, что в таких живет всякая мерзость типа блох и клопов. Впрочем, сейчас я понимаю, что мерзость обитает на бархатных «Честерах». И в ее присутствии ты сам чувствуешь себя не значительнее блохи или клопа. Гнилые изнутри людишки. Лицемерные тупые твари, чтоб вам сдохнуть.  — Твоя главная проблема в том, что ты не можешь воспринимать игру просто как игру, — сказал он, и я с трудом подавил возмущенный возглас. — Не могу тебя в этом винить, но все же. Карие глаза задержались чуть ниже моих собственных, и я тут же догадался, куда он смотрит. Я дернул манжету рубашки повыше, чтобы она полностью скрыла мои запястья с позорными следами. Да. Именно поэтому я немного болезненно воспринимаю неудачи. И он бы воспринимал их точно так же, побудь он в моей шкуре.  — Интересно, откуда ж у меня такая проблема? — ядовито отозвался я. Меня все еще терзала досада по поводу проигрыша в покер. Нет, разумеется, если я проиграл Чесу на своем поле битвы, в музыке, речи не было о победе на его поле. Как у него все так просто получается, и почему мне приходится пробиваться через страдания?! Это неизменно поднимало внутри меня волну жгучего чувства несправедливости и злости. Я наивно верил в существование некоего порядка, а на деле оказалось, что я живу в какой-то неизданной повести Кафки, где что бы ты ни делал, сколько бы усилий не прикладывал, тебя все равно постигнет крах. Почему в повести, а не в романе? Жизни такого как я не хватило бы на роман. Чес какое-то время внимательно смотрел на меня, стряхнул пепел в банку из-под кофе и начал собирать карты с фишками.  — Приятель, я знаю, тебе сейчас кажется, что весь мир ополчился против тебя, — заговорил Чес спокойным чуть хрипловатым голосом, который всегда странным образом сбивал мои мысли с привычного хода. — Но ты на правильном пути. Наконец-то ты отрастил какие-никакие, но яйчишки. И в будущем тебе за это воздастся так, как ты и мечтать не мог! Синяк болит? В словах Чеса был смысл, но он едва ли мог пробиться через мое раздражение. Я неловко поморщился, когда он упомянул мой синяк, и тут же зашипел от боли в левой скуле. Отец бьет с оттяжкой, до искр из глаз, даже без линейки в руках это было достаточно сильно. Военная привычка у него, видимо: бить, чтобы калечить.  — Сам как думаешь? — горько поинтересовался я.  — Сильнее, чем следы от линейки? — вдруг спросил Чес. О моих запястьях он заговорил впервые, хоть и знал об этом. Я бы предпочел, чтобы он и дальше делал вид, что с моими руками все нормально. Однако, сказать по правде, линейка полосовала мои руки ежедневно, сколько я себя помню. След пощечины хоть и ныл, но не мучил меня так, как разодранные в мясо руки. Я понял, к чему клонит Чес.  — Ты заявился ко мне с таким героическим лицом, что я сразу понял, что ты выиграл, — ободряюще улыбнулся он. — Пусть не войну, но хотя бы битву.  — Стоит мне вернуться, и Он во мне дырку сделает своим Смит-энд-Вессоном, — нервно усмехнулся я, имея в виду отца. — Девять вечера, а я еще не дома. Еще я играю в азартные игры и пропах куревом. Не говоря уже о матюках.  — Ссыкотно? — подмигнул Чес. Да. Черт, как же ссыкотно отстаивать собственную свободу. У меня были мысли даже о том, что в Тот день надо было оставить «Ба-Баха» в футляре, чтобы никогда не знать, что вообще можно существовать по-другому, абсолютно не так, как я существовал прежде. Кажется, это называется «жить», но я не уверен. Я теперь абсолютно ни в чем не уверен.  — Пошел ты, — беззлобно огрызнулся я, чувствуя, как страх охватывает меня с головой и как я задаюсь вопросами, вроде «Что мне теперь делать?» или «Как мне теперь жить?»  — Нахуй? — хохотнул Чес.  — Да. Нахуй, — кивнул я. И тут же нервно рассмеялся. Возможно, у меня уже началась истерика, возможно я только осознаю, что я сломал собственную жизнь, и я определенно понятия не имею, как это, черт подери, работает, но меня вдруг начало отпускать. Я все еще не знал, как буду возвращаться к себе, когда мать Чеса вернется домой и выставит меня на улицу со словами о том, что ночевать нужно в своем доме. Меня вдруг просто перестали волновать такие мелочи.  — Полегчало? — заулыбался Чес в ответ на мою истерику и протянул мне свой окурок. — Или затянешься? Я посмотрел на окурок в его стертых о струны пальцах, а потом и на самого Чеса. Эйфория, которую мне подарили Twisted Sister, снова овладела мной. Я прекрасно понимал, что буду и дальше жалеть о том, что встал на эту дорогу, я и в ту секунду жалел, не стану лгать, но внутри появилась слабая надежда на то, что я справлюсь.  — Если угощаешь — угощай новой, — сказал я и улыбнулся. Боль в синяке будто бы стала чуть меньше.  — Вот это по-нашему, — обрадовался Чес и сунул мне всю пачку. — Огоньку?