Anthropophobia

       В серой комнате с встроенным камином сидел некий мужчина. Он читал Шекспира, смотря, как время неумолимо меняет все вокруг: от материального мира до сознания людей. И, казалось, что внезапный дождь шептал где-то у самого уха: «Пора мой милый друг. Пора…».       Чунмен, так его зовут, встает и идет тихой неровной походкой к высокому шкафу, открывает его, надевает черную водолазку и такие надоедливые киношные черные джинсы.       По сравнению с холодом в душе, на улице очень даже тепло. Мужчина даже не задумывается накинуть что-то поверх. На его талии красуется кинжал в дорогом кожаном чехле, с весьма вызывающей надписью «Миром правит страх, а мною чужой прах».       Любовь к убийствам проявилась, наверное, ещё с самого детства. Никто не знает, что маленького Кима избивал отец, а мать в это время лишь отстранёно смотрела по сторонам, не защищая то, что она породила. Да, убивать Чунмен желал ещё с детства. И сейчас, наконец, старые желания обретают материальную оболочку. Говорят, что ниже дна ничего нет. Но мир Чунмена уходит всё глубже и глубже под дно. А облегчать задачу, думал Чунмен, будет весьма полезно.       Сейчас же нашелся идеальный дом, в котором никого нет. Дом, в котором правит тишина. Но как же Чунмен ошибся. Среди высоких темных стен, поглощающих окружающие крики всего бытия, он точно не будет никого ожидать. Только заходя внутрь, мужчина сжался от увиденного. Появилось ощущение, что весь кислород внезапно закончился. Он увидел ужасные картины. Они изображали только два сюжета — боль и страх. Мужчина хотел было уйти прочь, но наткнулся на открытую ванную. Кто же это?       Все таки в доме есть хозяин… И он явно больной на всю голову. То, что хранит этот дом, даже у человека, повидавшего очень многое, вызывает табун мурашек. Обычный же человек брезгливо посмотрит, не забывая высказать свое глубокое почтение к искусству. — Неужели современные взгляды настолько ужасны? — говорит Чунмен, садясь на пол у ванны — ужасное мировоззрение. Но до боли правдивое.        Парень в ванне лишь усмехнулся, слегка покручивая бокал в руке. — Скорее всего так и есть. — он даже не взглянул на незнакомого мужчину, зато продолжая смотреть на одинокую каплю вина, оставшуюся на дне бокала. — Мне тебя убить, или ограбить? — задаёт вопрос гость и чуть позднее снимает маску. Чунмен перехватывает бокал и доливает остатки вина из бутылки, стоящей на холодном полу. Он делает маленький глоток, словно оценивая вкус вина, а заодно и юношу. Тот и вправду молод. Бархатная кожа, приятное лицо и аккуратные руки с тонкими пальцами. «Воистину художник» — проносится в голове у Кима.       Этим пасмурным днём Чунмен слишком устал. Он настолько измотан, что нет сил сдерживать свои эмоции. Чувства внутри извергаются вулканами. А его смятением управляют не столько эмоции, сколько собственные мысли, ибо про сердце мужчина забыл давным давно. Он считает, что голова его единственный друг до самого гроба. Ким отпивает еще немного, и возвращает бокал парню. Он заметил его бездонно карие глаза, но в них читалось полное безразличие. Ему ли не знать какого это быть одиноким. Теперь Чунмен понял, почему картины изображали именно людские грехи. Да и сам Чунмен грешник. Он вытаскивает кинжал и мысленно молится ему, тем самым давая понять, что искренне жалеет обо всех убитых. — Как тебя зовут, парень? — Чунмен водит лезвием сначала по воде, а потом по коже младшего. Он наслаждается, от реакции на холод металла. — Моё имя Бен Бэкхен. Если хотите — убейте. Мне уже всё равно. — парень ёжится от ощущения лезвия ножа на коже, но сохраняет при этом полное спокойствие.       Губы Бэкхена уже давно синие. Он сидел в ледяной воде около 4 или 5 часов и всматривался в прозрачную воду. Но теперь парень не мог оторвать взгляда от сосредоточенного лица мужчины, который стоял напротив него и держал в руках оружие. От чего-то губы стали сильно сохнуть, и потому ему приходилось часто их облизывать. — Смотришь на меня так, будто я — твоя еда, которую ты так хочешь сожрать — зачем-то озвучивает старший и резко выдыхает.       Чунмен ощутил кончиками пальцев холод воды и, откинув кинжал, стал во весь рост перед Бэком. Сам от себя не ожидая, Ким поднял замёрзшее тело на руки и отнёс его в спальню. Предельно аккуратно кладёт его на кровать, позднее небрежно укрыв тонким пледом. Чунмен увидел пыльное, заплетённое паутиной, зеркало на стене напротив. Невольно он взглянул в его грязь. От увиденного редко закашлялся, медленно оседая на постель и упираясь локтями. Перед ним вновь появились эти большие глаза. — Почему ты не боишься меня? — прозвучал, казалось бы, очевидный вопрос.       Мужчина нависает над худым телом парня. Оно словно высококачественный хрусталь. Такое эстетичное, но хрупкое одновременно. Чунмен аккуратно проходится по ключицам пальцами и думает о том, как же Бэкхена легко сломать. Буквально одно движение, и все эти кости переломаны. — Разве я должен бояться? — парень тихо хмыкнул глупому на его взгляд вопросу. — Все равно я когда-нибудь умру. Сейчас, завтра, через месяц или десять лет. Не важно когда. Но всё равно умру. — в итоге он его уголками губ чуть приподнялись.        Ким же хмыкнул в ответ, наклонился ниже и коснулся синих губ. Они такие холодные, но такие сладкие. Чунмен делал это вовсе не пошло и не напористо. Лишь едва касаясь, как бы снимая пробу. Оказалось, что очень даже интересно, когда внутри что-то внутри начинает трепетать и какой-то дикий жар выжигает своими адским пламенем все внутри.       Бен целуется будто первый раз в жизни. Так неаккуратно и робко, словно дитя. Мужчина так же легко отстраняется, как и прильнул к нему. Некоторые прядки выбились из челки и старший одним ловким движением заправил их ему за ухо. — Я нереально устал. И, кажется, в этот раз я уйду с чистыми руками. — тихо проговорил мужчина и вышел из спальни, а позднее скрылся в неизвестном направлении, уйдя в темноту ночных улочек Сеула.