***
Всё началось с того, что Гарри начал засыпать на занятиях зельеварения, слушая бархатный голос своего нелюбимого за все школьные годы профессора. Это было в самом конце пятого года обучения, после смерти Сириуса, его крёстного отца. Помнится, что Снейп даже не вычислил из Гриффиндора баллы. Гарри тогда отчётливо увидел жалость в глазах профессора зельеварения. Жалость, чёрт возьми! Грёбаную жалость! Эту ненавистную Поттеру с самого детства жалость. Однако почему-то взгляд зельевара его ни капли не раздражал. По большей части он вызвал удивление — Снейп и какое-то другое чувство вместо презрения? Не говорите ерунды! Никто вам на слово не поверит. Но Гарри видел. Видел, как глаза «Ужаса Подземелий» наполняются сочувствием, а потом сразу же становятся безразличными ко всему. Уже выходя из класса, мальчик снова столкнулся взглядом с профессором. Гарри и сам не знает почему, но его глаза наполнились слезами. И Снейп это, кажется увидел, потому как опустил свой взгляд на стол. Вы когда-нибудь видели, чтобы профессор, подобно мальчишке, провинившимся перед родителями, опускал, чёрт возьми его, взгляд? А вот Поттер видел.***
Поттер всё видел. И как об затуманеное окно ударяется голова с сальными волосами. И как Волдеморт, шипя что-то своей змее, аппарирует из этой чёртовой хижины.***
- Эй, дружище, чего ты такой грустный? — к нему подходит Рон, больно хлопая по спине. — Ничего, — просто отвечает Гарри, отводя взгляд, — всё нормально, просто задумался. Да уж, думать было о чём. Летние каникулы перед шестым курсом мальчик проводит как обычно. Только Дурсли очень сильно достали. Но появилось ещё кое-что — он постоянно думает о Снейпе. Нет, не в плохом смысле, а даже в каком-то отдалённо напоминающем хороший. Когда приходит Дамблдор и приводит его к Слагхорну, то Гарри трудно сдерживать себя там, рядом с фотографиями. «Это моя мама» «Её любил Снейп, может даже до сих пор любит» От этих мыслей Гарри становилось больно, совсем немного, но больно. Он честно пытается определить что это за чувство, но не выходит. Ему просто больно от того, что Снейп любил его маму. «А может мне больно из-за того, что её он любил, а меня нет» -Что… — Гарри округляет глаза. — Ты что-то сказал, мальчик мой? — Слагхорн повернулся к нему. — Нет, нет, простите, сэр, — Поттер совсем немного краснеет, а возможно и много. — Я немного задумался. Опять задумался. Гарри точно не помнит тех моментов, которые происходили с ним до начала сентября. Хотя бы потому, что всё лето думал о Северусе-Мать-Его-Чёрт-Возьми-Снейпе. И ему нравится, до позорного румянца нравится думать о нём. О его бархатном голосе, его сильных руках (Гарри увидел их совершенно случайно), его глазах, заполненных непроглядной тьмой. Да, не многие люди стали бы называть его красивым, но Поттер что-то в нём нашёл. Завораживающее, опьяняющее. Он понимает, что влюбился. Ещё на пятом курсе. Охота за крестражами проходит точно так же. В мыслях о профессоре.***
Он быстро подбегает к телу его родного. Северус пытается закрыть рану рукой. Безуспешно. Тогда Гарри падает на колени перед своим профессором. Прижимает свою руку к бордовой руке зельевара. Тоже безуспешно. — Со… Собер… Собери… — тяжёлым движением свободной руки, Северус делает неопределённый жест возле своего лица. — Флакон… — шепчет Гарри и слёзы уже бегут по щекам и губам, — дайте мне флакон… Кто-нибудь Гермиона несколько секунд стоит в ступоре, а потом начинает судорожно рыться в своей сумочке. Она нашла флакон. Гарри берёт своей дрожащей рукой стеклянную ёмкость и подносит к лицу его Солнца. Чуть светящаясяя серебристая жидкость отдалённо смахивает на слёзы. — Идите за Нагайной, — тихо шепчет Гарри, сгорбившись над всё ещё живым Северусом. — Но… — начинает Гермиона. — Прошу вас, — мальчик тяжело всхлипывает, — прошу вас, уходите. И они уходят. Гарри остался сидеть на коленях перед зельеваром. — Северус, — вышло слишком отчаянно, Поттер, прекрати это, — Северус… — Посмотри на меня, — через силу выдавливает профессор. Гарри, не прекращая рыданий, поднимает свои глаза-изумруды на того, кого любил всем сердцем. Нет, он любит его нежно, всем сердцем, так, что готов ради него жизнь отдать. Но никто не согласен отдавать жизнь Северуса Гарри. Наверное, думает мальчик, он даже не любит меня. Зато… — Я люблю тебя, Северус, — в чёрных глазах промелькнуло слабое удивление, — я люблю тебя, Солнце моё. Гарри уже сотрясает от беззвучных рыданий. Рыданий, наполненных отчаянием, таким большим, что казалось может разорвать сердце. Это не было похоже на красивый плач из фильмов. Это были настоящие рыдания. Наверное, он сейчас выглядел очень некрасиво, но ему было плевать. Он старался не беспокоить Северуса громким шумом, поэтому рыдал бесшумно. Так, чтобы были слышны только его рваные вдохи и выдохи. — Я тоже, — указательный палец мужчины разгладил выступившую на лбу глубокую морщину, — я тоже люблю тебя, родной. Его рука упала. В глазах погасли огоньки нежности, словно он не говорил тех волшебных слов о любви, словно он следом за серебристой жидкостью не пустил слезу счастья, горя. Кто же его поймёт? Теперь никто. Гарри прижал ладонь к щеке того, кого он любил самой нежной любовью. И начал рыдать, рыдать, рыдать, не сдерживая свой крик, который лез наружу ещё с самого начала. Он кричал так, как никогда в жизни не кричал. У него поломалась душа, сломалась в вдребезги, стала раздробленной. Уже никто и ничто не соберёт её. Никто! Потому что эта душа и сердце принадлежали лишь одному. Лишь одному человеку, его Солнцу, его Счастью. Но всё. Души больше нет, сердца больше нет. Как и Солнца.***
Он любит его нежно, всем сердцем, так, что готов ради своего зельевара жизнь отдать. Но никто не согласен отдавать жизнь Северуса Гарри.