Личные желания

      Теперь, просыпаясь утром, Бонни слышала шум машин, чувствовала запах корицы, видела, как мальчик на велосипеде сигналил, проезжая мимо её дома, и бросал газету на дорожку, ведущую к крыльцу. Она открывала глаза и чувствовала безграничную радость, затем разливающееся в области груди облегчение. Потом накатывал леденящий душу страх, что всё это не правда, а у неё просто слуховые галлюцинации, потом идёт паника и лихорадочные попытки вспомнить, что было вчера. Беннет, спотыкаясь, бежит к окну и может лишь надеяться, что после всего этого редкостного дерьма всё ещё может верить своим глазам. Иногда в момент того, как она судорожно открывает окно, мимо её участка проезжает тот самый юноша на велосипеде с утренней почтой в сумке. Он замечал её запыхавшуюся в открытом окне, останавливался, улыбался и махал рукой. Бонни только растерянно кивала ему и поспешно закрывала окно. Потом правда снова открывала его, в комнате от чего-то катастрофически не хватало воздуха. В первое утро она просидела на полу под подоконником час, тихо плача от счастья, а ещё потому, что подвернула ногу пока, спотыкаясь бежала к злополучному окну. После всего этого столь выматывающего коктейля эмоций, надо было приходить в себя и что-то делать. Теперь у неё снова были обязанности. Это не капли не удручало — наоборот, после вынужденного отпуска ведьма буквально фонтанировала желанием жить, что-то делать, куда-то двигаться, развиваться.       В 1994-м она почти не была в той части города, где находился бабушкин дом. Она зашла туда единожды, пока с ней оставался Деймон, взяла гримуар Шейлы, откопала там Мисс Обнимашки и не появлялась там больше никогда. Сама не знала почему. Пока Сальваторе оставался вместе с ней, было не до этого, а когда его там не стало, она думала, если увидит этот дом хотя бы издалека, то окончательно сойдёт с ума и просто потеряет веру в справедливость и всё тому подобное. А может просто так скучала по этому засранцу, что просто не могла покинуть его пропахший бурбоном особняк. Но этого она ему ни за что на свете не скажет. Не дождётся.       Снова просыпаться в своей постели, да и вообще в комнате, в которой провела большую часть жизни, теперь казалось непривычным. Неужели диван особняка Сальваторе стал ей милее бабушкиных свечей с корицей и ежевикой? Вот уж вряд ли. Бонни Беннет любила свой дом. Не терпела беспорядка и быстро вспоминала о своих правах на собственность, когда ей очень хотелось выпроводить незваного гостя за дверь. Она определённо не чистюля-параноик, но если речь идёт о доме который достался ей в наследство от любимой бабушки, а не от нерадивого папаши, то полы будут вымыты, шторы отглажены, книги на полках расставлены в алфавитном порядке, а пыль со стеллажей для статуэток и фотографий ретируется самостоятельно после нескольких слов на латыни понятных только ведьме.       Всё это выливается в другие проблемы. К примеру, ночевать в чужом доме означает бессонную ночь. Как выяснилось, это распространяется на всё кроме особняка Сальваторе, разумеется. Чёртов диван. Или принимать у себя гостей добровольно приравнивается, как минимум к неврозу, и если такое событие всё же происходит, то за ним следует генеральная уборка. И совершенно не важно, что эта самая уборка происходила в день прихода гостей.       Беннет никогда не могла понять Елену. Как она вообще могла спокойно жить в доме Гилбертов или тех же самых Сальваторе? Это был просто проходной двор. Если бы кто-то без спросу вошёл в её дом она бы по меньшей мере поджарила ему задницу. Какое-то жуткое раздражение охватывало в области груди и, не переставая, требовало попросить незваных вон. Всегда казалось, что это оскорбляет бабушку. Она тоже принимала гостей, не часто, и если кто-то заявлялся к порогу, не предупредив, то она без раздумий гнала смельчака в шею. Бонни брала с бабушки пример. Шейла ясно дала ей понять, что дом это часть тебя и нельзя позволять недобросовестным людям топтаться там в грязных ботинках. Особенно в доме ведьмы Беннет.       Как она была бы рада окончательно отступить от всего сверхъестественного, но кто, в принципе, спрашивает? Тем более, она сама и есть это сверхъестественное. Сколько всего они пережили? Лучше даже не вспоминать. Себе дороже.       Бонни Беннет в своих стремлениях вернуться в живой мир не учла одного — в том самом столь желанном живом мире время ни на секунду не прерывалось, и всё шло своим чередом. И это была одна из главных проблем по возвращению. У них жизнь продолжалась. Они не застревали в одиночной камере вместе с убийцей-социопатом, если можно так сказать. Колледж Уитмора теперь был для неё закрыт. Конечно, когда у тебя друзья вампиры это не кажется такой большой проблемой, но зачем возвращаться туда? То есть, может, это знак свыше, что ей туда не надо? У неё обязательно будет высшее образование, но просто не здесь. Что такого страшного, если она будет получать знания отдельно от подруг? Она, разве что, пошатнёт мечту Кэролайн, но, видимо, сейчас это будет не так важно.       Лиз Форбс мертва, Бонни как раз вернулась в день её похорон. Рак. Как оказалось, кровь вампира не лечит онкологические заболевания, как странно. Кэролайн, в итоге, просто не выдержала, отключила человечность и теперь просит год без страданий. По мнению Беннет, сделка очень даже не плохая, при условии, что все живы, разумеется. Загвоздка только в том, что с этим столь категорично не был согласен Стефан. Он яро утверждал, что от этого только хуже, что потом навалится всё сразу и много-много всего, почему нельзя оставить всё как есть. Бонни считала, что так даже лучше. Елена выключала чувства и к моменту их нормализации, большая часть боли от потери последнего родного человека уже прошла. Глупо сомневаться, что Гилберт снова придёт в голову вытворять что-то подобное со своим сознанием и разумом в целом. Так будет и с Форбс, она поймёт, что от таких манипуляций боль просто не может уйти всецело. Часть всё равно останется, как бы она не старалась. Но, видимо, Сальваторе-младший считал себя неоспоримым экспертом, если речь шла о теме потрошителей. Так зазнался, что вслед за Кэролайн отключил себе всё, что только мог. И мозг тоже. За компанию.       Бонни Беннет, которая никогда не попадала в тюремный мир 1994-го, никогда так не скажет и даже не подумает. Эта ведьма никогда не встречала Малакая Паркера. Она и понятия не имеет, что у Оливии и Лукаса был такой родственник. Этот человек никогда к ней в доверие не втирался, никогда не бил ножом в живот, магию не забирал и не заставлял испытывать адовы муки в процессе. Много чего не происходило с той замечательной и жизнерадостной девушкой. Все её раны давно зажили, живёт она с любимым человеком и прекрасно учится в колледже Уитмора.       Подвох в том, что этой Бонни Беннет теперь просто не может существовать.       Есть только нынешняя, вернувшаяся несколько дней назад из мира фланелевых клетчатых рубашек. Она пережила знакомство и присутствие Кая, в последствии он же предал её и оставил в тюрьме гнить одну. И после всего этого ведьма Беннет больше не будет жертвовать собой ради других, больше не позволит дробить себе кости, чтобы потом отползать и собирать себя по кусочкам. Новая Бонни знает себе цену, она сделает всё для того чтобы восстановить все разрезанные и стёртые в кровь струны души.       Даже если для этого придётся оставить друзей с их проблемами один на один. ***       — С этим надо что-то сделать! — Елена расхаживала по главной гостиной дома Сальваторе и нервно теребила кольцо на пальце. Вчера Стефан отключил человечность и они с Кэролайн умчались куда-то в районе Нового Орлеана. С самого утра Гилберт звонила всем, кто хоть как-то мог посодействовать в сложившейся ситуации. Бонни не стала исключением, даже больше, с уверенностью, как минимум, в шестьдесят пять процентов она была первой, кому вообще позвонили в пять утра. Именно по этой причине сейчас в одной комнате находились, собственно Бонни Беннет, выше упомянутая Елена, Деймон и, вот сюрприз, Лорэнзо Сент-Джон. Что он здесь делает, похоже, не знал даже он сам. Беннет, на удивление самой себе, не была против. Да, он был тем ещё засранцем и не мало подпортил свою репутацию в глазах ведьмы прошлогодними выходками. Он по праву заслужил звание «плохого мальчика». Наверное, он, как и Бонни, просто испугался и пришёл на всякий случай, вдруг его в дальнейшем тоже коснётся эта проблема? Она сама до чёртиков перепугалась, когда подорвалась в своей постели от звонка телефона, лежащего в гостиной.       До сих пор просыпалась от любого шороха в доме.       Всё не как не могла успокоиться, отвыкнуть от вечной тишины и вновь приобщиться к звукам оживлённой улицы и собственного дома. Пока спускалась на первый этаж, сотовый замолчал, а потом, как показалось, заверещал с удвоенной силой. Подняв телефон спросонья, она не могла ничего разобрать. Елена тараторила, потом почти кричала, успокаивалась, всхлипывала и пыталась снова всё объяснить. Всё кончилось тем, что они договорились встретиться в ближайшее время у Сальваторе.       На часах без десяти семь утра и, похоже, все в сборе. Бонни поёжилась, ей всё казалось слишком громким. Елена не ходила, а топала. Энзо не дышал, а пыхтел. Было слышно даже то, как шумит холодильник в кухне. Всё это давило, хотелось встать и уйти, ссылаясь на важное дело.       А ещё был Деймон, который поглядывал на неё с завидной регулярностью. Она чувствовала, как его глаза застывали на ней, словно он задумался, потом, как бы опомнившись, он поспешно отводил их в сторону. Или просто бросал короткие взгляды исподлобья и вероятно думал, что остался незамеченным. Бонни поймала себя на том, что специально даже не смотрит в его сторону. Она получала какое-то странное удовлетворение, каждый раз когда он пристально прожигал в ней дыру и как бы невзначай громко прочищал горло, чтобы обратить на себя хоть каплю внимания ведьмы. Но девушка была непреклонна, и с трудом сдерживала улыбку в такие моменты. Беннет хорошо было знакомо это выражение лица. Такое серьёзное и твёрдое, но моментами такое жалкое и неуверенное. Он сжимал губы в тонкую полоску и отводил глаза, будто ему придётся делать что-то очень неприятное и унизительное для него.       Этот взгляд означал, что Деймону Сальваторе, что-то очень нужно. И он не намерен отступать, пока это что-то не будет выполнено, не взирая на любые протесты.       Ведьма заранее была против и не собиралась даже выслушивать мужчину. Сколько передряг начинались с этого взгляда? Больше она не позволит себе в это ввязываться. Надо только уйти быстрее, чем Деймон попросит её на «пару минут».       -Так что ты предлагаешь? — Энзо с интересом посмотрел на Елену и улыбнулся, обнажая клыки. А ведь у него и вправду красивый акцент. Он итальянец или испанец?       — Я предлагаю ехать в Новый Орлан, — Гилберт, наконец, остановилась и оглядела присутствующих решительным взглядом. «И всё-таки он испанец», — пронеслось в голове Бонни, и она вдумалась в то, что произнесла Елена.       — В каком смысле «ехать»? — реакция Беннет была довольно запоздалой. Нет, конечно, она отлично расслышала каждое слово, но надежда на проблемы со слухом или на худой конец какие-нибудь галлюцинации не покидала её. Это она сейчас серьёзно сказала?       Новый Орлеан не просто город. Это город — рассадник вампиров и, как минимум, для ведьм он закрыт за семью замками. Но ведь это только пол беды.       Французский квартал на данный момент полностью территория Майклсонов.       — Елена, нам туда нельзя, — ведьма поднялась с дивана и решительно посмотрела в глаза подруги. Её руки трясло мелкой дрожью, и это говорило за неё. Она была в отчаяние. Бонни отчасти понимала. Стэфан, её, какой-никакой, разум, опора и поддержка сейчас был далеко и в относительной беде, а Кэролайн могла натворить такого, о чём будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Гилберт просто хочет предотвратить это и сделает всё, но Бонни с недавно приобретённым эгоизмом больше не намерена идти на поводу у всего, что кажется правильным Елене и кому бы то ни было.       — Бонни, это единственный выход, и чем быстрее мы поедем…       — Он не единственный. Мы можем выманить их оттуда и просто запереть в подвале, — Бонни сделала шаг в сторону столика с бурбоном. Она по инерции налила себе выпить и задумалась, не решаясь сделать хоть глоток. Там, в далёком 1994-м она часто так делала. Подходила, наливала и, даже не задумываясь, вливала в себя янтарную жидкость. Там не было смысла держать разум трезвом виде, там не было даже смысла жить. Теперь, всё это было. И смысл, и друзья, и календарь показывал разные числа. Ведьма едва улыбнулась таким мыслям. — Мы всегда так делали, что мешает снова?       — Бонни, с ней Стэфан, а он об этом знает знает больше, чем все мы вместе взятые. Кэролайн занималась этим лично. Они поэтому и уехали, — Елена была настроена решительно и свято верила в правильность своего выбора.       — Хорошо, пусть так, — ведьма с грохотом поставила бурбон, немного расплескав его по столу, и словно этого не заметив, подошла к подруге. — Елена, там Майклсоны. Тебе ли не знать о наших натянутых отношениях с ними. Даже не так. О моих, — Беннет посмотрела подруге прямо в глаза и поджала губы, чтобы не сказать лишнего.       Прошло секунд десять, прежде чем Гилберт ответила. Она отвела глаза всего на секунду, может больше, но когда вновь посмотрела ведьме в лицо, взгляд был каменный и даже казался холодным.       Она никогда не смотрела так на Бонни.       — У нас нет выхода.       — Он есть, Елена…       — Бонни, хватит! — Гилберт скрестила руки на груди и посмотрела на Беннет с такой… С такой…       Бонни чертыхнулась. Она ведь даже не успела рта открыть, как её заткнули. Осадили. Даже не выслушали. Будто она здесь никто, пустое место. Будто не она здесь и сейчас, в особняке братьев Сальваторе, в семь с лишним утра, стояла и пыталась помочь решить проблему, которую они сами создали. Вопрос возник сам собой.       А, собственно, зачем?       Ведьма едва не вжала голову в плечи. Она просто стояла, растерянно хлопала глазами и казалось не могла вдохнуть полной грудью.       — Я всё понимаю, Бонни, ты только что вернулась из того места, — да, ни хрена ты не понимаешь, — мы все приложили руку к твоему возвращению. — Ах, вот оно что. — Но будь добра перестань, — не смей, Гилберт, даже не думай, — бояться.       Чёрт.       — Что с тобой случилось, Бонни? — девять месяцев тотального одиночества. — Ты изменилась, — вот это да, действительно, а что конкретно не так? — Тебя как будто отключили. Ты не понимаешь очевидных вещей!       Полоснули по больному. Было больно и так обидно. Обида просто съедала, скребла острыми чёрными когтями изнутри грудной клетки. Прямо по рёбрам. Неужели ей это говорила Елена, её подруга? Она правда не понимала, как ей тяжело? Тяжело не то, что слышать всё это дерьмо. Тяжело просто выйти на улицу, дойти до магазина, стоять в комнате где больше одного человека. Но она здесь. Здесь ради неё. Ради той, кто чуть ли не рыдал в трубку и просил приехать как можно, блять, скорее. Интересно, имея с Майклсонами такой же расклад дел, как сама Бонни, Елена тоже понеслась в Новый Орлеан или же истерично искала обходные пути?       Весь настрой, с которым она шла сюда, провалился сквозь землю. Елена не кричала, нет. Она говорила громко, чётко, не давая возможности возразить. Потом наступала тишина, и она говорила снова. То громко, то тихо. Гробовое молчание, слышно гудение холодильника в кухне и резко, как гром среди пасмурного неба, её осуждающий голос.       От всего этого в ушах начало звенеть, не сильно, но ощутимо.       — Елена, — Беннет вложила всю твёрдость и решимость, имеющиеся у неё на тот момент, — я понимаю, ты напугана, мы все…       — Да, я напугана! — Гилберт истерично завизжала.       Её снова перебили. Да ещё и так… громко. В висках закололо. У Бонни опустились руки, буквально. Вся её смелость, какая-никакая уверенность в том, что она делает, всё это провалилась куда-то под ноги. Страх липким холодным месивом медленно полз по позвоночнику. Дрожь пробежала по затылку, потом по плечам. И лёгкий укол стыда. Нет, Бонни не должна его испытывать, ей, по сути, не за что. Просто такое чувство возникает, когда тебя публично отчитывает мама в магазине, а ты ничего не можешь сделать, ведь это мама. И каждый человек обернётся, кто-то посмеётся, кто-то осуждающе посмотрит на тебя, такого маленького проказника. Только Беннет уже не ребёнок, а Елену нельзя сравнить с матерью. Бонни бы сейчас вряд ли назвала Гилберт близким человеком.       Сзади сидели два человека. Бонни не знала, как они смотрят на неё. Очень хотелось думать… хотя, что тут было думать, все было и так понятно, и ведьма даже не стала тратить силы на то, чтобы искать им оправдание. Оба они молчали и оба по разным причинам. Энзо, скорее всего, потягивал виски или бурбон, по большому счёту он не имел к ситуации особого отношения. Бонни ему никто, чтобы заступаться за неё, как за маленькую девочку из магазина. Ещё можно учесть то, что в прошлом он пытался с её помощью воскреснуть и почти убил её парня. Бывшего парня. По-настоящему, Сент-Джон был связан только с Деймоном, и был ли этот союз удачным судить уж точно не ей. Сам Сальваторе, казалось, старался не издавать звуков, получалось у него плохо, он постоянно ёрзал на кресле. В случае с ним у Бонни начинало сосать под ложечкой и неприятно колоть в горле. Наверное, ему не так и нужна от неё услуга, а может ему и вовсе ничего не требуется. Просто она перенервничала и напридумывала себе. Эта причина его поведения объяснила бы всё. Иначе Деймон уже скакал вокруг Елены и Бонни, пытаясь предотвратить разлад в многолетней дружбе. А так он сидел и не рыпался. Стало обидно. Ежу было понятно, что он будет кивать головой на всё, что скажет Елена. Теперь он снова пытается заслужить её любовь и доверие, за одно не показать себя монстром снова. И уже совершенно не важно, что она спасала его задницу огромное количество раз. Кажется, что в этот миг для него всё стало не таким важным, как Елена.       Сейчас Бонни очень хорошо поняла фразу, которую когда-то сказал её одноклассник в порыве скандала с другом: «Ты променял друга на девушку!». Конечно, вместо слова «девушка» было что-то другое, менее приличное, но суть от этого не меняется. Тогда она подумала, что такое вряд ли возможно, а если и возможно, то с ней этого не произойдёт. Надо же, как интересно получилось, сейчас Беннет самой было в пору кричать о предательстве и утрате дружбы, прямо как тот парень из школы.       Вот оно! Вот то, за что стоит зацепиться. Была ли у них эта дружба вообще? Да, в 1994-м между ними определённо была связь, но если просто посмотреть со стороны, то становится очевидно, почему она появилась. Они были одни во всём чёртовом мире и вокруг никого. Логично же. Видимо, эта самая связь не подталкивала его к хоть какой-то защите Бонни.       Мысль пришла совершенно неожиданно, нагрянула как немцы в 1941-м, громко и неожиданно.       </i>«Никто не собирается защищать тебя, Бонни. Это не нужно никому кроме тебя самой. Так чего ты ждёшь? Что тебя здесь держит?»</i>       «Ничего.»       Всё казалось таким простым в теории, а каково же на практике? Если всем её друзьям нет до неё особого дела, почему должно быть дело ей?       Беннет поджала губы и чуть сузила глаза, сделала это так, будто ей всё равно. Получилось даже несколько комично. Она заглянула Елене в глаза. Что Бонни хотела сказать этим жестом, она сама не знала. Может, показать своё безразличие, что вряд ли. Уж кто-кто, а она к этой истории равнодушной ни за что не останется. Может показать, что совсем не сломлена этой ситуацией, что тоже вряд ли. Просто сделала и всё. Почему-то теперь она даже не собиралась искать оправдания своим действиям, это слишком затратно. Пусть теперь ищут они, пусть сами гадают, если вдруг вздумается. Ведьма шумно вдохнула через нос и развела руки, как бы выказывая своё безоговорочное согласие со всем, что наговорила здесь Гилберт. Цокнула. Потом развернулась на каблуках к дивану. Оглядела вампиров и слегка сморщила нос. Пересеклась взглядом с Энзо, он улыбался. Нет, он не пытался поддержать, но и не злорадствовал, на оскал тоже не похоже. Просто улыбнулся и всё, будто так и надо. Стало неприятно. В сторону Деймона она даже носа не повела. Предатель и утырок. Больше добавить нечего, разве что «подкаблучник».       Гилберт вдохнула, чтобы снова начать говорить, как уже Бонни громко и явно намеренно перебила её.       — В котором часу мы завтра выезжаем? — она развернулась к ней. Всего на долю секунды Бонни подумала, что та растерялась. Всего на долю секунды. И ведьме это понравилось. Ей очень даже понравилось, когда её собеседник начал испытывать дискомфорт. Было в этом что-то приятное.       — В десять утра.       — Отлично, — ведьма обезоруживающе растянула губы в улыбку. Она стремительным шагом направилась ко входной двери.       — Куда ты? — это была снова Елена.       Бонни повернулась к ней в пол оборота:       — Вещи собирать, — это было довольно сухо.       — Ты разве не останешься? — откуда столько удивления, Гилберт? Неужели ты и вправду не понимаешь, что совсем недавно была не прочь отправить подругу на территорию если не главного, то как минимум очень злопамятного и мстительного врага? "Да ты сейчас как раз собираешься это сделать."       — Нет, — Бонни снова чуть отступила к двери, намереваясь наконец выйти.       — Но… — Елена не успела договорить.       Жгучее раздражение накатило на Беннет. Такое раньше часто было, когда она не могла справиться с таким типом магии как «извлечение». Она с силой сжала массивную ручку входной двери, чтобы не выкинуть какой-нибудь магический трюк. Потом быстро развернулась и выпалила. Громко и чётко, но совершенно не подумав.       — Знаешь, Елена, я кажется начала, — пауза, вдох-выдох, — начала понимать очевидные вещи.       И Беннет выскакивает за дверь особняка Сальваторе под смех Энзо. Она услышала, как в унисон её звали Деймон с Еленой, но она даже слышать ничего от них не хотела. Не заслужили. Тяжёлая дверь с грохотом захлопнулась, Бонни второпях спустилась с крыльца и быстрым шагом, почти бегом, направилась к себе домой.       Звон в ушах постепенно набирал громкость.