Вечерние посиделки

Ло Бинхэ быстро разливает чай и отходит в сторону, останавливаясь прямо за плечом Учителя. Мальчик недовольно скашивает глаза, силясь рассмотреть другого участника этого спонтанного вечернего чаепития. Шишу Лю внезапен и разрушителен, как и всегда. Хуже нашествия демонов. Даже хуже мышей, что нерадивые ученики с пика Ань Дин как-то раз притащили вместе с испорченной крупой, а это уже говорит о многом! Мерзких вредителей не могли изжить больше месяца: грызуны размножались быстрее, чем прославленные заклинатели и их верные ученики успевали выловить всех. Бинхэ тогда лично поймал больше нескольких десятков зверьков, но убить так и не смог: закрыл в большом, но лёгком коробе и унес с пика. Вот бы и с шишу Лю можно было так же: посадить в коробку и отправить как можно дальше от Учителя. В этот раз почтенный шишу пришёл не с пустыми руками. Можно сказать, что отрабатывал весь выпитый любимый учительский чай. Но на самом деле лучше бы он заявился просто так, право слово, у Бинхэ было бы меньше забот. Или наконец принес тот злосчастный веер, что Учитель потерял ещё неделю назад. Всё было бы лучше очередной туши, сочащейся черной вонючей кровью, жестоко убиенного монстра. Шишу Лю то что, не ему ведь убирать за подобным подарочком. И не восторженно смотрящему на этакое непотребство Учителю, но ему Бинхэ бы сам не позволил даже притронуться к тряпкам. Шишу Лю же совершенно бесстыдно допивает четвертую чашку самого редкого чая и по мере сил поддерживает вежливую беседу с Учителем. Вежливую, конечно, только по меркам самого шишу, который кивает, качает головой, делает многозначительные паузы да изредка вставляет веские "нет" и "да". Обычно он и на это не разменивается, а вот так внимательно слушает лишь главу школы. Изредка. Учитель всё активнее обмахивается веером: лёгкие дуновения долетают и до стоящего на почтительном расстояние Бинхэ. Мальчик перестаёт сверлить взглядом своего малопочтительного шишу и переводит глаза на Учителя. Выглядит тот непривычно: глаза слегка увлажнились и задорно блестят, лицо раскраснелось, а на губах расцветает удивительно яркая, веселая улыбка, которую он не иначе как по привычке прячет за распахнутым веером. Шишу Лю со своего места подобного увидеть точно не может. Ло Бинхэ старательно вспоминает, что именно привело к подобной реакции, но с ужасом понимает, что не слышал ничего в промежутке между четвертой и пятой чашками чая. А может Учитель улыбается вовсе не из-за разговора? Может это у чая есть какое-нибудь лёгкое галлюциногенное свойство? Настолько лёгкое, что про него забыл даже такой сведущий в ядах человек, как Учитель. Не мог же шишу Лю сказать что-то забавное, так ведь? Теперь Бинхэ внимательно прислушивается к чужому разговору, пытаясь в кивках шишу отыскать скрытый смысл. Получается плохо: Учитель с непропадающим выражением полного восторга на лице, вещает о том, как самая малая капля слизи монстра, что шишу притащил в прошлый раз, может растворить плоть до костей. Бинхэ чувствует, как зеленеет: его богатое воображение услужливо подкидывает пару не самых аппетитных картин. Слава богам, в прошлый раз пришлось менять всего лишь входную дверь, а не руки или ноги на протезы. Чай закончился. Да и стемнело окончательно, уже едва можно различить очертания предметов в комнате. Бинхэ это не мешает: он и так прекрасно помнит, что и где расположено, может управляться с уборкой, не открывая глаз при желании. Учитель в своём собственном доме волен делать всё, что посчитает нужным, даже если Бинхэ не очень одобряет его привычку засиживаться допоздна. А вот по какой причине шишу Лю ещё не убрался к себе на пик проверять, не убился ли случайно кто из его безбашенных учеников, настоящая загадка. Учитель откладывает веер и поворачивается к Бинхэ. Он мягко улыбается, отчего сердце Бинхэ пускается вскачь, а в ушах шумит кровь. Мальчик не с первого раза понимает, что от него хотят и, наконец разобрав слова Учителя за грохотом собственной крови, бежит выполнять, пламенея ушами. Ло Бинхэ возвращается с целой охапкой свечей в считанные мгновения. Он оглядывает комнату, прикидывая, куда будет удобнее их поставить. Что-то не так. Что-то изменилось за то короткое время, что его не было. После ещё одного быстрого осмотра всей комнаты Бинхэ понимает. Шишу Лю. Шишу Лю сидит ближе к Учителю на целых три цуня. Что собирался делать этот коварный шишу в его отсутствие? Бинхэ расставляет свечи по комнате, не выпуская шишу из поля зрения. Управляется он быстро, всё же заклинателям света необходимо меньше, чем простым людям. Мальчик снова замирает подле Учителя. На этот раз расстояние между ними едва ли можно назвать почтительным. Необходимо выпроводить шишу как можно скорее. У Бинхэ даже способ есть. Способ старый и действенный, но не особо любимый. А придумать что-то новое сейчас вряд ли получится, вон как шишу руки тянет. Будто к чашке потянулся, но Бинхэ точно знает, что она уже давно пустая! Ло Бинхэ вздыхает чуть громче, чем обычно. Его идеальная осанка словно испаряется: голова опущена, плечи будто судорогой свело, руки болтаются, как плети. И весь вид у него до того несчастный и усталый, что и самый чёрствый сердцем сжалился бы над бедным замученным учеником. Сердце Учителя самое доброе и чуткое. Он прерывается на полуслове, разворачивается к Бинхэ, просит того подойти. Пока Учитель проверяет пульс ученика, во взгляде его читается беспокойство. Поэтому Бинхэ и не любит этот простой способ: волновать Учителя ему хочется меньше всего. Не найдя ничего серьезного, Учитель отпускает руку Бинхэ и с виноватой улыбкой обращается к шишу Лю. Просит его уйти, ссылается на позднее время и тяжёлый день. Шишу не очень доволен, но беспрекословно подчиняется и уходит после вежливого прощания. Скорее всего Бинхэ кажется, но последний взгляд, что бросает на него шишу, почти столь же обеспокоен, как и у Учителя. Вот ещё глупость. Может и правда чай какой-то особенный, не просто так ведь он так дорог. Ло Бинхэ лежит в кровати укутанный одеялом как какой-нибудь маленький ребенок и смотрит в потолок. Нельзя сказать, что происходящее ему не нравится, но он чувствует себя немного неловко, он ведь обманул Учителя. Учитель провёл с Бинхэ весь остаток вечера: отпаивал его теплым укрепляющим отваром, гладил по голове, говорил тихо и мягко, просил не напрягаться и больше отдыхать. И, конечно, рассказывать обо всём своему старому Учителю. Бинхэ лежал, слушал, подавался на ласку, словно согревался весь от тепла, что дарил Учитель, и краснел от смущения. Он и сейчас наверняка краснеет. Бинхэ подносит руку к лицу: так и есть, оно горячее, пылающее даже. Мальчик разворачивается к стене и накрывается одеялом с головой. Желанного успокоения это не приносит, скорее наоборот. Бинхэ думает об Учителе. Об его нежной улыбке, которая словно может согреть весь дом в самый морозный день. Об его длинных блестящих волосах, что прикрывают плечи, будто шёлковый полог. Об его мягких изящных пальцах, что при необходимости могут быть сильными, жёсткими. Что могут... Могут... Если бы от мыслей можно было спрятаться просто, забравшись под кровать, Бинхэ обязательно бы так и сделал. Но это бесполезно. Он уже пробовал. Бинхэ чувствует, как жар с его лица разливается дальше, на уши, на шею; стекает куда-то к животу, а от него ещё ниже, в область паха. Бинхэ прикрывает глаза: в его комнатушке темно, но это всё равно помогает сосредоточиться. Бинхэ с нажимом проводит рукой по собственному животу, вниз, под свободные ночные штаны, обхватывает полувозбуждённый член. И замирает. За стеной слышится тихий шорох: Учитель ещё не лёг спать. Скорее всего он готовится ко сну: вынимает заколки из волос, снимает тяжёлые верхние одежды и обувь. Бинхэ представляет Учителя в тонких, полупрозрачных нижних одеждах и его рука на члене сжимается сама собой. Он едва успевает закусить край одеяла, чтобы подавить так и просящий сорваться с губ всхлип. Шорохи за стеной скорее угадываются, чем прослушиваются. Бинхэ, живущий подле Учителя вот уже более двух лет, с уверенностью может сказать, что сейчас Учитель расчёсывает волосы, чтобы позже убрать их в косу – одна из его недавних привычек, очень облегчает утренние сборы. Бинхэ отлично представляет проворные тонкие пальцы Учителя, его сосредоточенное, но нежное лицо. Распахнутый ворот одежд, что обнажает точёные ключицы, грудь, плечи. Бинхэ снова прикусывает одеяло и решает его уже не выпускать. Во избежание. Бинхэ сжимает и гладит свой член, мечтая о своём близком, а оттого ещё более недоступном Учителе. Ведь он там, за тонкой стеной, всего в трёх чжанах. Но подойти, прикоснуться невозможно, будто он в тысячах ли. Бинхэ чуть царапает пальцем головку, думая о том, что Учитель недосягаем для него. По лицу Бинхэ вот-вот побегут слёзы. Он чувствует себя жалким сейчас, с горящими щеками, заткнутым ртом, рукой, усердно надрачивающей его собственный член. Он недостойный, грязный, испорченный. Бинхэ крепче сжимает зубы: всхлипы готовы превратиться в глухой вой. Рука на члене ускоряется, усиливает нажим, действует на грани с болью. Ещё хуже от того, что ему нравится это до безумия. Каждое сильное, плавное движение подталкивает к краю. Ещё немного, и он кончит. Бинхэ вцепляется другой рукой в простыни: его бьёт крупная дрожь, от макушки до пяток словно простреливает удовольствием. Руку, так и не отпустившую ставший невероятно чувствительный член, заливает семя. Бинхэ лежит, вжавшись лицом в кровать, пытается справиться с бурным дыханием. Он встаёт в полной тишине и темноте. Перестилает постель, переодевается и, собрав испачканное бельё, беззвучно пробирается на улицу: к пробуждению Учителя необходимо скрыть все следы своего преступления. Бинхэ возвращается в постель только через несколько часов. Теперь он спокоен и может рассуждать здраво. Пока он слаб, беспомощен. Жалок. Но когда-нибудь это изменится. Когда-нибудь Учитель будет гордиться им, смотреть как на равного. Когда-нибудь Учитель будет принадлежать только ему.