осиное гнездо

Маяковский стоял рядом с гробом и думал когда его жизнь превратилась из пестрого, пусть порой и жесткого карнавала в это... Мокрый комок из оборванных фраз, писем и бессмысленных рукопожатий. Пощечина общественному вкусу незаметно изменилась на крепкий удар в челюсть. На похороны Есенина пришло двести тысяч человек. Где же вы, суки, были когда он в петлю полез? Взгляд Владимира невольно блуждает, изучает лица вокруг. Хоть бы один по-настоящему скорбил. У всех лица притворно-грустные. Фальшивки. А нет, вон Бениславская убивается напротив. А ты где, милочка, была когда Есенина задушили, как котёнка новорожденного? Футурист себя одергивает. Не время и не место осуждать. Как это в Библии говорится? Кажется, "не судите и не судимы будете?". Забавно. Прощаясь с ним и вспоминать о Боге. Стыдно мне что я в Бога верил, Горько мне что не верю теперь. Ведь так вы писали, Серёженька? Слишком много риторических вопросов. Никому балалаечник уже не ответит. Владимир смотрит на его руки, так нелепо сложенные на груди. Сердце пронимает тоска. Тихая, монотонная. Как-то всё неправильно, слишком быстро случилось. Мир потерял. Мир потерян. Мир - потеря. Маяковский в последний раз смотрит на кудри цвета зрелой пшеницы. Не верится, что жизнь кончается именно так. Горсточкой мерзлой земли, кинутой поверх гроба. Все ожидают от Владимира прощальных слов. А их нет! Что он может сказать если перед глазами стоит его лицо? Измученное, хрупкое, несчастное. Хорошо, правда, Есенина накрасили. Если не знать, то даже можно поверить что умер от самоубийства. Утро в тот день было необычайно красивое. Морозное, но солнечное, из строчек Пушкина вырвалось. Забавно, что он обожал Александра Сергеевича. А у меня теперь ни кумира, ни любимого поэта, ни соперника. Все умерли в один день, 28 декабря. Какая жалость, Есенин, не так ли? Глыба шагает домой, спокойный как пульс покойника. Даже улыбается соседке, милой старушке. Затем запирает дверь, идёт неспеша на кухню и открывает шухляду. Берёт водку; выпивает рюмку залпом. Мельком смотрит в зеркало. Срывается! С отвращением глядит на отражение. Где ты был, Маяковский, когда он в Ленинград уехал? Хочется помыть с мылом не только руки, но и подсознание. Вырезать оттуда острым лезвием его образ и выкинуть. Забыть. Начать жизнь с нового листа. Как раз представилась возможность. Завтра наступает новый, 1926 год. Судьба так и говорит, мол начинай! Давай! Мысли о Серёже жужжат в голове осиным гнездом. Дотронешься - покусают. А футурист не то что трогает, он голой рукой туда залезает. Мазохист. Иначе не назовешь. Есенин явился в дверях его квартиры ровно в полвторого ночи. Маяковский как-то смутился. Нахмурился и выдавил из себя хриплое - Чё пришел? Знакомы они, конечно, были давно, лет десять-двенадцать. Но вот так нагло появится на пороге в столь позднее время - это впервые. - Тебе же все равно с кем пить! Пустишь?- Сергей, кажется вовсе не стеснялся. - Нет, не всё равно,- ложь. - Брось,- имажинист сам заходит, не дождавшись приглашения. Маяковский почему-то совсем не против. В ту ночь они пьют не привычную водку, а дорогущее красное вино, подаренное Есенину очередным богатеньким фанатом поэзии. Темы разговоров медленно перетекают из повседневных, что-то из разряда "как тебе погода в октябре?" в более интимное, личное, сокровенное. Маяковский делится наболевшим, даже немного жалуется на Лиличку. Сергей внимательно слушает, в нужных местах поддакивает, а потом говорит: - Ты хоть счастлив. Идея осталась, есть за что бороться, - он отворачивается к окну, чтобы Володя не заметил влажный блеск в глазах,- а у меня уже нет... смысла. Всё! Сердце предательски сжимается в тот момент. Футуриста пронимает жалость. Жуткая досада. Он не заслужил такого будущего. Жить без цели - худшее наказания. Владимир всё таки поддается импульсу и обнимает Серёжу. Слишком нежно, чтобы назвать объятие отцовским, но и через меру крепко, чтобы сказать что это было лишь дружеским жестом. В ту ночь Есенин напоминал маленького щенка с большими, грустными глазами. Всегда отчаянно смелый, готов задираться хоть с самим чертом, а тут... такой маленький и беззащитный. Возможно, Маяковскому так казалось просто с высоты своего роста. Володя успокаивается ближе к вечеру; находит себя на полу гостиной в крайне растрепанных чуствах. Ничего уже не изменить. Есенин был юностью, сквозняком, контрастным душем. Времена меняются. Нужен новый герой, спокойный, хладнокровный, взрослый. Их обоих выкинут из истории. Поиграли в революцию да хватит. Пора спать. Вечным сном. Маяковский находит крайне смешной дату смерти Сергея. Умереть в канун Нового Года и не дождаться праздничнего чуда. Парадокс. Для веселия планета наша мало оборудована. Надо вырвать радость у грядущих дней. В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значительно трудней. Прощайте, Есенин