*
Никто не заметил, что он пришел в бар. Вернее, заметили: у Сверва было много посетителей, так что в его сторону повернулось несколько голов. Но все немедленно вернулись к своим делам: разговорам, играм, ставкам на то, чья шутка над Ультра Магнусом не закончится дежурством на обшивке корабля. Только Ферст Эйд, сидевший с Инферно в дальнем углу, помахал ему рукой. Амбулон не знал, нравится ли ему, что никто больше не обращает на него внимания. В принципе, это не раздражало. Он не сразу после смены фракции попал на Мессатин, так что успел поработать в паре медбэев, где на него смотрели без отвращения, пусть и с опаской. С Фармой оказалось тяжелее всего. Если бы он еще не был божественно крутым хирургом! Во время операций за каждым его жестом хотелось наблюдать. Амбулон старался учиться, просто глядя на его работу, потому что до объяснений или комментариев Фарма не снисходил. Зато любил процедить оскорбительную ремарку в адрес нерасторопных помощников… В общем, Амбулон сталкивался и с осторожностью, и с открытой неприязнью из-за прежней фракционной принадлежности. Но на «Лост Лайте» ко всему относились просто, так что – Амбулон был уверен – его игнорировали не из-за знака. Просто он не очень вписывался в коллектив. Дрифт развалился на стуле, потягивая коктейль. Амбулон подошел. – Что ты пьешь? – сходу спросил его Дрифт. Он подобрал ноги, чтобы не слишком много места занимать под столом, и наклонился вперед. – Садись! – Все, кроме «Кошмарного топлива», – отозвался Амбулон. Он не хотел садиться. Он собирался дойти до стойки и заказать что-нибудь, но тут Дрифт развернулся, облокотился на спинку кресла и громогласно объявил, чтобы ему принесли еще то же самое, и то же самое для Амбулона. Вот тут мехи вокруг заозирались на них с большим энтузиазмом. Дрифт продолжал улыбаться; казалось бы, шире уже некуда. Амбулону пришлось сесть. Сверв поставил перед ними стаканы и объявил с усмешкой: – Вы, изверги, запретили Скидсу пить! Это удар по моей выручке! Но ты можешь исправить ситуацию, а, Амбулон?.. Он явно не собирался ждать ответа. Амбулон взялся за коктейль и подтянул его к себе. Проанализировал запах – не крепкий энергон, не тонизирующие присадки. Уже очевидно, что он слишком сладкий на вкус, но – терпимо. Что ж. Пришлось напомнить себе о том, что он вправе расслабиться. Сегодня не его дежурство. Да, он хотел сам составить медицинский отчет, но в итоге тот достался Рэтчету… Амбулон все еще переживал из-за этого. Пора было затушить переживания приторным среднезаряженным коктейлем. Он протолкнул трубочку пониже – если начать со сладкого осадка, то можно будет закончить взбитой нефтяной пенкой. Уравновесить вкусовые ощущения тяжелой кислинкой. Сверв неплохо смешивал коктейли, стоило отдать ему должное. Амбулону редко удавалось их попробовать, но даже суперсладкие не вызывали у него отвращения. Дрифт тем временем собирал пенку со стенок стакана – трубочка характерно похрипывала, втягивая воздух. Когда картинная улыбка сошла с его лица, Амбулону показалось, что он немного обеспокоен. Ситуация удручала и его тоже, но он решил ждать, пока что-нибудь прояснится. Тишину разрушил Вирл, который вдруг навис над их столиком, подцепил клешнями его край и громогласно вопросил: – Что это вы тут собрались, десептиконы?! Решаете свои десептиконьи дела?! Амбулон не собирался отвечать; не потому что его раздражало причисление к десептиконам – из рядов которых он ушел по своему желанию, – а потому что с Вирлом стал бы спорить только дурак. Дай ему посклонять десептиконов на все лады – и он напишет поэму, состоящую только из слов с этим корнем. Без ритма и рифмы, зато каждый слушатель будет поражен в самую искру. Дрифт беспокойно вытянул шею, заглядывая Вирлу за спину: – О, смотри-ка, Циклонус тоже здесь. Вирл мгновенно переключился на новую добычу. Презрительный игнор, транслируемый Циклонусом в адрес… почти всех мехов вокруг, отлично сочетался с беспокойными переживаниями Тейлгейта. Донимать этих двоих Вирл любил больше, чем приставать к медикам, которые потом будут его чинить, или к старым знакомым. Они ведь с Дрифтом вместе служили в «Крушителях», да? – Ты из-за него не выбираешься к Сверву? – спросил Дрифт, кивая на Вирла. Тот только-только подскочил к Циклонусу, но уже галдел втрое громче обычного, а Тейлгейт уже пытался его урезонить. Что сложно, когда едва достаешь меху до колена. Завсегдатаям бара эти пляски были не в новинку. В ту сторону тоже почти никто не смотрел. – Нет. Вирл хорошо ко мне относится. Он со всеми груб, но это… терпимо, – честно ответил Амбулон. Как и многие, Вирл трепал его за сползающую краску, придумывал прозвища, а еще каждую неделю учинял какой-нибудь шлак, из-за которого попадал в медбэй или сам, или с теми, кто оказался не в то время и не в том месте. Короче, он был ничем не хуже других членов экипажа. – В «Крушителях» с ним было непросто, – Дрифт наклонил голову набок. – В первые двадцать раз, когда мы сталкивались в коридоре «Дебриса», он пытался отчикать мне ноги. – М-м, – выдавил Амбулон, не зная, что ответить. Он уставился на свои пальцы. На сгибах проступала фиолетовая краска. С ладони светлый слой вообще почти стерся. Если бы он не сидел здесь, то смог бы заняться подновлением краски. Возня с ней давно превратилась в ритуал, который, как любой распорядок, структурировал жизнь Амбулона очень четко. Дрифт вмешался в эту структуру неожиданно – и, наверное, зря. – А ты молчун! Встрепенувшись, он поднял взгляд, и Дрифт подмигнул ему одной линзой. – Серьезно? – сердито спросил Амбулон. – Прости, прости, – Дрифт махнул трубочкой. – Не обязательно болтать о чем-то. Я и в тишине и покое посидеть не прочь. Мне просто показалось, что тебе стоит выбраться. Я тебя позвал, чтобы ты расслабился, только и всего. Скидс нам всем то еще приключение устроил, а? – Я расслабляюсь, – буркнул Амбулон. – Как? – получив в ответ еще один взгляд, полный раздражения и непонимания, Дрифт замахал руками: – Это не наезд! Я так, интересуюсь. Ты не протираешь броню тут, не ходишь в кино, не играешь ни во что… То есть, я понимаю, что после Мессатина сложно веселиться… я не пытаюсь обесценить то, что ты пережил, если ты вдруг подумал, – с тревогой в голосе добавил он, переменившись в лице. – Да ладно, – не выдержал и съязвил Амбулон. – Мой босс обвинил меня в предательстве, а сам работал с ДЖД. Что тут такого? – Я не хотел тебя обидеть, – провентилировал Дрифт сокрушенно. – Я подумал, вдруг тебе нужен небольшой стимул, чтобы выбраться из медбэя. Амбулон покачал головой. Дрифт определенно считает, что он устроен сложнее, чем на самом деле. Вспоминает ли Амбулон о Мессатине? Да. Почему он не развлекается, как остальные? Потому что ему не нравится. Наверное. У него никогда раньше не было бара на месте службы. И кинотеатра. И времени, чтобы стрелять в сослуживцев из пистолетов с краской. У его гештальта игры были погрубее, а выпивка доставалась тому, кто ее добыл. Ну, а под началом Фармы и вовсе не забалуешь. Ферст Эйду было запрещено даже украшать каморку, в которой он сортировал карты пациентов и заполнял бланки. Поэтому на «Лост Лайте» его половина подсобки вся в какой-то разноцветной мишуре. – Я не обиделся, – предупредил Амбулон. – Я пошутил. Дрифт немного просветлел и заговорил быстрее: – Хорошо. Я рад. Я иногда заговариваюсь, и когда рядом нет Рэтчета, чтобы пригрозить гаечным ключом, выходит неловко. И все равно, на «Лост Лайте» самая здоровая атмосфера во вселенной. Я слушаю ее каждое утро, так что можешь мне верить, – Амбулон не стал уточнять, что он имеет в виду. – Ты не обязан сторониться остальных. Нет никакой проблемы. Ты ведь решил стать хорошим мехом, и вот ты здесь, так что… Со мной было иначе. Я сбежал из армии, чтобы меня Турмоил не пришиб. Но пока я пересматривал свои взгляды, я заметил, что автоботы не такие уж странные. В чем-то они отличаются, но… – Так ты хотел поговорить со мной о том, каково быть беглым десептиконом? – Амбулон резко отодвинул стакан. Дрифт запнулся. – Нет! То есть… – Я очень давно сменил знак, Дрифт, – он поджал губы. – То, что ты только меня увидел, и то, что я не надираюсь каждый день, не значит, что я чем-то недоволен или не могу с вами уживаться. Неужели на этом корабле все обязаны одинаково веселиться?! Ты решил устроить мне проверку лояльности, позвав выпить? Амбулон сам не понял, почему так многословно сердится, если можно просто взять и уйти. А когда спохватился, немедленно встал, со скрипом отодвигая кресло. Несколько голов снова повернулось, но общий гул голосов не стих. – Праймус, ты не так… – растерянно выдавил Дрифт. Амбулон прошел мимо него и направился к двери. Почти у выхода он обернулся: Дрифт сидел, опустив голову и закусив трубочку в том месте, где она касалась стакана. Он смотрел прямо перед собой. Ферст Эйд отвлекся от болтовни с Инферно и обеспокоенно замахал Амбулону. Судя по жестикуляции, он спрашивал, мол, хочешь, я выйду с тобой? Амбулон покачал головой. Он точно мог сказать: кроме Ферст Эйда у него нет друзей на «Лост Лайте». А Ферст Эйд – не самый понимающий и чуткий друг. Он в этом не виноват, он старается, как может, но с Амбулоном, наверное, сложно. С ним никогда не обсудишь чувства или увлечения, он не умеет разбавлять напряжение, не дает советов в областях, в которых ничего не смыслит… то есть, вообще не общается иначе как о профессиональной сфере. Это он плохой друг, наверное. А еще он никогда не предполагал, что кто-то свяжет его отстраненность со старым знаком, а не со свойством характера. Пока что Амбулон задумался об этом ровно на клик, и на него тут же хлынуло столько выводов, что пришлось стиснуть кулаки и вернуться. Он сел напротив Дрифта и облокотился на стол. – Хорошо. Ты прав, – рублено заявил он. – Я странно чувствую себя здесь. С Фармой было не так. Фарма был похож на всех моих прежних боссов, разве что никого не убивал. Ну, я так думал, пока не выяснилось, что он режет пациентов, – Амбулон передернул плечами. – Меня собрали для войны, собрали десептиконом. Вписали фракционные коды поглубже, чтобы я покорнее выполнял приказы, – он постучал по шлему. – В итоге, когда я решил сбежать, то чуть не сколлапсировал от ужаса, потому что знал, что обязан повиноваться Мегатрону и его генералам. Меня таким сделали, а я захотел иного, я совершил военное преступление, чтобы перебороть прошивку. И я стараюсь не вспоминать об этом, кстати. Но тебе, видимо, интересно? Почему? – он беспокойно провентилировал. – Это не твоя история. Ты всегда делал, что хотел, разве нет? Что тебе-то показалось странным? Дрифт слушал его, не пытаясь вставить ни слова. Амбулон осознавал, что выражает мысль нестройно. Перескакивает с одного на другое. Наезжает на третьего по старшинству офицера на корабле. Но Дрифт начал первым. И… они же разные, Дрифт что, не понимает? У них разный опыт, разная история, и даже если он искренне хотел помочь – то какого шлака начал со стереотипов про «все десептиконы одинаковые»? – Меня никто не перепрошивал, – буднично согласился Дрифт. – Я сам стал уродом, который убивает ради кайфа. Тогда меня развлекала в основном смерть. Амбулон поднял взгляд к потолку. Признание его не шокировало – он больше знал о зверских подвигах Дэдлока, чем о Дрифте. Он все еще не понимал, о чем этот разговор. И есть ли у него вообще какой-то стержень. – Вот уж что меня никогда не развлекало, – пробубнил он. – Значит… ты себя перепрограммировал? – Это сложнее, – сдержав раздражение, ответил Амбулон. – Ты знаешь, что автоботы вкладывали в собранных для битв мехов все самое важное для выживания и выполнения миссий? Единицам, которые возвращались, доставались толковые программы социализации и полные идеологические пакеты. С нами было иначе. Первое, что мы узнали после активации, это верность. Еще до того, как сделали мой отряд, кто-то наверху выяснил, что покорные болванки сражаются погано. Поэтому построенных для сражений мехов… сдерживали и направляли. Преодолеть такие протоколы можно, даже не прибегая к взлому ядра. Я справился кустарными методами, а закончить мне помогли автоботы, к которым я прилетел. Рассказывать оказалось проще, чем вспоминать молча. Амбулон никогда не делал из смены фракции драму. То, что их лишили права выбора, было несправедливо само по себе. Программные речи Мегатрона и его видение мирного будущего впечатляли, но вокруг Амбулон с самого начала видел упадок и злобу. Швы не сходились. – А Фарма еще и лично все перепроверил, прежде чем меня брать, – усмехнулся Амбулон. – Так что не сомневайся, я абсолютно чист от десептиконских вирусов, – Дрифт покачал головой в ответ на неприятный намек. – Фарма все равно мне никогда не доверял, – Амбулон невольно потер честплейт, и еще немного краски упало хлопьями на стол. – Но когда Ферст Эйда понизили, ему пришлось. Так бы я был на побегушках до сих пор. Дрифт слушал очень внимательно. Амбулон спохватился: не рассказывает ли он лишнего? Разговор все еще может быть проверкой. Стоило ли так говорить о Ферст Эйде и… он махнул рукой. Если это проверка, то она самая лояльная из всех, что Амбулон проходил. Она протекает в баре! И потом, Дрифт быстро перестал… напрягать его. Даже удивительно, они ведь едва знакомы, а давние привычки не допускали полностью равноправных отношений с начальством. Как там Дрифт выражается? Аура? В ней все дело? – Ты сильно изменился с тех пор, как принял новый знак? – Нет, – пожал плечами Амбулон. – Вообще нет. Я стал перезаряжаться спокойнее. Без… паники, что могу кому-то навредить, если окажусь перед выбором. Я все еще боялся ДЖД, впрочем. До сих пор боюсь, – он опустил взгляд. – Я тоже, – услышал он. – Да ладно! – Амбулон недоверчиво хмыкнул. – Ты шлаков воин Круга Света, и этот меч, и… – Я ужасно боюсь ДЖД, Амбулон, – прошептал Дрифт, сплетая пальцы на стакане. Великий меч со сверкающей в рукояти энергией был прислонен к столу рядом, но на рукоять Дрифт не посмотрел. – Потому что я смогу сражаться с ними. Смогу убить себя, прежде чем Тарн до меня доберется. Смогу вынести пытки, если не получится умереть в бою. Но я знаю, что ДЖД закончат все, если появятся. Уничтожат то, что я люблю, положат конец моей новой жизни. А мне она нравится. Амбулон не разбирался в том, как стоит реагировать на откровенность такого рода. Он думал, что знает о Дрифте больше, чем Дрифт о нем. Эти вопросы – про изменения, про взаимоотношения с другими автоботами… С Дрифтом-то все было ясно. Он даже менял имена, чтобы подчеркнуть перемены. Он всегда всем улыбался. Кто-нибудь кроме Вирла тут вообще помнит, что он был десептиконом? – Да, – неуверенно кивнул Амбулон. – Мне тоже. Хотя началось все не так блестяще, как я надеялся. Меня первым делом посадили в камеру. Потом были проверки. Шлакова тысяча допросов и расспросов, меня разбирали и собирали, чтобы удостовериться, что я не шпион и не живая бомба. – Я не знал, – вставил Дрифт сочувственно. Амбулон слышал, что он почти сразу стал героем среди «Крушителей». Выбора у него не было: Ферст Эйду на Мессатине только с ним мог обсуждать хроники Физитрона. Поэтому про «Крушителей» Амбулон знал больше, чем хотел. В «Хрониках…» появление Дрифта описывалось эпически эффектным. Спасение Персептора, атака на корабль Турмоила… Правда, когда речь заходила о неистовых сражениях, Амбулон невольно вспоминал пропагандистские сводки десептиконов, которыми его, для поднятия мотивации, пичкали давным-давно. Руководство считало, что никто так, как Дэдлок, не замотивирует провести жестокую зачистку вражеского объекта или нейтральной колонии. Его часто приводили в пример – как героя, разумеется. Так что еще вопрос, сильно ли он изменился – и как быстро. – Недоверие, неприязнь… как краска, в которую пришлось краситься, – Амбулон сам потянул свисающий с кисти кусочек вверх и оторвал. – Если честно, я бы и без этого смог бы стать нормальным автоботом. У меня, как у собранного холодным, плохо с перекраской. Какой цвет подмешали изначально, такой и лезет. Очень агрессивный состав. Но я перекрашиваюсь, чтобы быть, как все, потому что… – …хочешь быть частью команды? – Вроде того. Выбрать команду – куда приятнее, чем не иметь выбора. Я не видел начало войны, это так, но чем дольше я смотрел на то, что мы делаем… что десептиконы делают, – поправился он, – тем больше думал, что хотел бы иного. Так что эта возня с кисточками и аэрографом – не такая уж большая цена. Дрифт наконец-то снова улыбнулся. Амбулон уже начал опасаться, что зря разговорился, потому что лицо собеседника пару кликов было пугающе пустым, но вот его снова осветила улыбка. С подпиленными клыками. – Ты пришел в автоботы куда более сознательно, чем я, – Дрифт поднял стакан с остатками коктейля. – Может быть, – хмыкнул Амбулон и добавил в стакан: – Из докторов в медбратья. – Ты доктор, – возразил Дрифт. – О, Рэтчет тут единственный доктор. Он едва доверяет нам с Ферст Эйдом хотя бы анализы взять. Или настроить кому-нибудь оптику, – Амбулон тут же вскинул ладони. – Все нормально. Он суперский врач. Хотя руки Фармы меня немного… напрягают, – признался он. – Но рядом с такими специалистами неплохо и на вторых ролях. Мне невероятно нравится тут. Больше, чем в «Дельфи» или… раньше. – А ты не карьерист. – Не в моем… – Положении? – переспросил Дрифт, хотя Амбулон собирался сказать «характере». – Ха! Ультра Магнус считает, что от меня одни неприятности, – весело продолжил он. – Я второй помощник, но он постоянно находит, в чем меня обвинить. Он уверен, что нельзя перестать десептиконить. С ним ничего не поделаешь. – Внутри все одинаковые, – заметил Амбулон и неуверенно улыбнулся. Дрифт рассмеялся шутке. – Ну, это правда. На любой стороне найдутся хорошие парни и плохие. И всегда кто-то любит выпить, кто-то подраться, а кто-то – и то, и то, – он кивнул на Вирла, который уже довел Циклонуса до дентаскрежета, однако все еще не вырвал ни одной реплики в свой адрес. – Извини, что заставил тебя развлечься непривычным способом сегодня. Я надеюсь, ты не в обиде, что я так тебя разговорил? – Я не молчун, Дрифт, – провентилировал Амбулон. – Ты просто в медбэе слушаешь только Рэтчета. Кто тут хорошо его знает, ну, кроме Ферст Эйда? Что-нибудь о его привычках, взглядах, о том, какие коктейли ему нравятся? Дрифт вот взял то, что ему самому по вкусу. Так что фиолетовый знак тут однозначно ни при чем. Амбулон слишком хорошо замаскировался, вот и все. Он же всегда к этому и стремился? – Твоя правда, – кивнул Дрифт. Амбулон уже почти ушел, но все-таки остановился, задержав ладонь на краю стола. Он соврал ради шутки и теперь чувствовал себя странно. Как будто они оба с Дрифтом замолчали кое-что важное. Оба знали – и оба проигнорировали, ведь они автоботы теперь. И «грязное прошлое» осталось позади… – Кое в чем отличие все-таки есть, – произнес он негромко. – А? – Дрифт поднял голову. – А. Ну… да, – он неуверенно поднял уголок губы. – Здесь так не принято. Не уверен, что хотя бы половина экипажа знает, как это делается. – Я не скучаю, – предупредил Амбулон торопливо, с опаской косясь на него. – Просто я постоянно вижу чужие камеры искр, и… – он махнул рукой. – Так странно. – Ну. Я тоже не скучаю, – Дрифт хотел добавить что-то еще, но не стал. Как-то… неловко. Разговор должен был закончиться на позитивной ноте, но дернуло же Амбулона вспомнить о том, что перебежчики должны отвергать. Негласно, но – обязательно. Дрифт заметно помрачнел, и Амбулон, обругав себя за неуместную въедливость, которая все испортила, попрощался и ушел.*
Камера искры Скидса запомнилась ему во всех подробностях. Он несколько кликов осматривал ее, проверяя, нет ли протечек, после того как Рэтчет закончил с переливанием. Они прогоняли околоискровый энергон через фильтры, чтобы убедиться, что заражение настигло лишь основную топливную систему. Пока продолжалась процедура, Скидс лежал – оффлайн, разумеется – с распахнутым честплейтом, выдвинутой камерой, и заключенная внутри искра, посаженная на временное питание, тускло мерцала. Амбулон видел и много других камер. Чаще на Мессатине, чем здесь. В «Дельфи» поступали мехи в очень плохом состоянии: износ, травмы, обморожения внутренних систем, трухлявые шланги, что угодно. На «Лост Лайте» реже приходилось смотреть в искры, и тем не менее, любой медик-десептикон обратил бы внимание: они чистые. Камеры автоботов – гладкие, нетронутые… девственно-цельные. Не без исключений. Например, камеру искры Форт Макса будто секли цепями с оттяжкой. Вмятины и сколы, едва совместимые с функционированием, исказили ее. Оверлорд далеко зашел в пытках, делая с пленником все, что хотел. Как истинный десептикон, он оставил подпись на искре того, над кем обладал абсолютной властью. Но в том-то и дело: только пленники сталкиваются с этой практикой. У того же Скидса были царапины, но неглубокие, как от задевших вскользь пуль. А у Родимуса – следы осколков, чуть не убивших его, усеивали камеру с одной стороны. Под конец войны Старскрим выстрелил в него в упор. Но шрамы автоботов – травмы, знаки сражений или память о том, что с ними делали в плену. И они редки, поскольку многочисленные слои брони и защитных полей призваны сделать так, чтобы ни в коем случае искра не пострадала. Подавляющее большинство автоботов буквально слепили Амбулона блестящей поверхностью камер. Сначала он удивлялся, но быстро перестал. Он понял – не спрашивая, просто понаблюдав и придя к логическому выводу, – что автоботы никому не подставляют свои искры. Ритуалы endurae, существовавшие и до войны, сохранили среди последователей алого знака сакральность, они подразумевали скорее бережное преподнесение, символизировали доверие. Времена функционалистов Амбулон не застал, но читал, что заключения союзов тогда скрывались, поскольку любое воздействие на искру считалось фантастически пошлым. Автоботы и десептиконы интерпретировали их по-разному, когда образовали две разных культуры на одной планете. Нет, были коны, увлекавшиеся старыми традициями, диковинной эстетикой таинственности. Но – единицы. И то им приходилось мириться с обычаями и ожиданиями окружающих. Автоботы даже не заикались про то, чтобы кто-нибудь снял перед ними пластину честплейта, если они не были endurae. Не говоря уж о том, что считали нормой десептиконы! В конце концов, если ты весь принадлежишь делу Мегатрона, то и твоя искра – не совсем твоя… отношение к корпусу у представителей фиолетового знака само собой стало иным. Амбулон держал ладонь на честплейте, регистрируя тепло и пульсацию. Он стоял спиной ко входу в каюту – разумеется, не ожидая, что кто-то вломится к нему без спроса. Он не запирался, не выработал привычку. Этого не требовалось в гештальте, в «Дельфи» было не принято, а на «Лост Лайте» никто им не интересовался. Дрифт в очередной раз застал его врасплох. – Я соврал. Амбулон подскочил и развернулся на месте. Край платформы вонзился под колени, от неожиданности он сел и только тогда отдернул руку. – Что ты… Дрифт вытащил из-за спины меч, прислонил к стене. Отцепил ножны, и они брякнулись на пол. Когда он снимал оружие, его силуэт становился гармоничнее, но Амбулон раньше видел его без клинков только на ремплатформе. Обычно за шлемом Дрифта всегда горел шарик энергии Великого меча, а сейчас его окутывала темнота каюты. Медики расквартировались неподалеку от медбэя – тот случай, когда призвание определяет образ жизни. Дрифту точно пришлось миновать Рэтчета, чтобы пройти сюда. С другой стороны – и что с того? Как будто кто угодно не волен ходить к кому угодно в гости! «Лост Лайт» – даже не военный корабль, а исследовательское судно, так что Рэтчет не обязан был ничего предпринимать, если вообще его заметил. Дрифт мастерски подкрадывался незаметно. Амбулон не знал, почему испугался. Может, потому что Дрифт смотрел ему в фейсплейт, прямо и серьезно. Может, потому что, пусть и на долю наноклика, взялся за мечи. Как-никак, диалог в баре закончился не очень хорошо… – Дрифт? – осторожно спросил он. – Я соврал, что не скучаю, – произнес тот напряженно, приближаясь. Его голос вибрировал на низких нотах. – Хотя я определенно испытываю нечто посложнее скуки. Мне этого не хватает. Меня удивляет, что целый кусок вырван из моей истории. Что ни скажи, все не то. Родимус считает, я отлично обращаюсь со словами, но иногда Юникрон знает, как выразить, что чувствуешь. Амбулон считал себя не настолько сложно организованным, но его беспокоило все происходящее: присутствие Дрифта, ход его мыслей, то, что он сам спровоцировал разговор, тревожный и неприятный. Однако он молчал. – Я предлагал пару раз. В «Крушителях». И даже здесь, – Дрифт ухмыльнулся. – Это – не то, что они могут понять. Удивительно, а? Так просто, – он коснулся брони под знаком. Сжал руку, царапая полировку. – И я – дикарь, если хочу коснуться искры, которая мне нравится. Варвар, если хочу сохранить об этом память. Амбулон обнаружил, что неотрывно пялится его на небольшой шестиугольный честплейт. Многие фехтовальщики облегчали грудной блок, сужали его, чтобы увеличить подвижность. Нагрудник Дрифта крепился на гибкие металлизированные ремни… так легко сдернуть, вот что в первую очередь заметит любой десептикон. – Фарма велел мне заделать все метки, – прошептал он. – Некоторые были важными. Немногие. Но я привык, пусть это и глупо. Это физические повреждения. Усиливают слабость металла… Фарма тоже употреблял характеристику «варварство». И, скорее всего, был единственным автоботом, который хотел знать, как выглядят камеры искры его подчиненных. Начальника Амбулона на Мессатине бесило даже то, что его не касалось. Учитывая трепет автоботов перед личным пространством, вряд ли перебежчика признали бы не заслуживающим доверия только потому, что он не залатал царапины, оставленные прежними… не партнерами, но и партнерами тоже. Эти царапины порой выглядели неприятно, однако были многомерной системой символов, простой, но важной, и каждый, кто принял фиолетовый знак или носил его с самого начала, осознавал их как неотъемлемую часть системы. Дрифт положил ему руку на честплейт. Легкое касание ровно напротив камеры. Никакого давления. – Очевидно, потому что первую метку всегда оставлял он. То есть, чужими руками, обычно, но – он, – Амбулон не сомневался, что первую стружку с камеры Дрифта, то есть, Дэдлока, Мегатрон соскоблил лично. А вот в его случае это сделал командир станции, на которой комбайконов собрали. И он совсем не походил на Мегатрона, а потом его и вовсе скинули с поста за растраты. Но да, в сакральном смысле, первым мог быть только Мегатрон. – Ее ты тоже заделал? – спросил Дрифт. – Да, конечно, – эхом ответил он, сутулясь. – Фарма не простил бы, если бы я отказался. Он не позволил бы Амбулону работать в «Дельфи» и придерживаться «рабских» привычек. Ему мало было внешнего облика, он хотел, чтобы Амбулон переделал себя всего по новым лекалам. – Он реально лез тебе в искру, чтобы убедиться, а? – глухо спросил Дрифт, слегка поводя пальцами по честплейту. Он сдирал краску, но Амбулону не хотелось ругаться. Никто не трогал его так с тех пор, как он ушел. Он содрогнулся от омерзения. Без шуток: как можно скучать по тому, что тебя не считают за личность? По тому, что ты бесправен даже защитить свою искру? Вот, он и думает, как автобот. И все равно дрожит, вцепляясь в край платформы. От смутного предчувствия клинит сервоприводы в пальцах. – Да, – выдавил он. – Да Фарма бы сам ее исцарапал, если бы не брезговал. Должно было прозвучать шутливо, но он слишком волновался. Дрифт смотрел сверху вниз и водил кончиком глоссы по тем частям дентапластины, где раньше были клыки. Светлый корпус, урезанный боевой функционал. Благородное оружие взамен когтей. Он тоже переделал себя под стать автоботам, подумал Амбулон внезапно. И это не какая-то там перекраска. Он полностью себя перекроил, самолично или нет, не так важно. У них больше общего, чем кажется на первый взгляд. – Он тебе нравился? Амбулон ощутил себя на допросе, но, зачарованный вкрадчивым тоном Дрифта, призывающего делиться отвратительно личными непрошеными подробностями, хотел отвечать. – Все десептиконы вкрашиваются в своих лидеров, шлак, – скривился он. – Предрассудок, который меня так бесит. Он надеялся, что смог замаскировать «да». Соврать бы не получилось. Да, фраг, Фарма с ума его сводил своими дотошными замечаниями, требованиями, представлениями об идеале. Однако Амбулон подчинялся ему почти инстинктивно. Фарма бы поди в ярость пришел, если бы узнал, в каком ключе о нем думает беглый десептикон. – Большинство меток мне заделали в Кристалл Сити, – Дрифт слегка наклонился, поймал руку Амбулона и отодрал от платформы. Подтянул к нагрудной броне – гладкой, белой, очень прочной. «Крушителей» легко не расковыряешь. – Осталось совсем немного, и если честно, я даже не помню, какую оставил Мегатрон. Я действительно не знаю, почему так ими дорожу. Но в этом и разница, Амбулон! – он разжал пальцы, и рука свободно зашуршала по броне Дрифта вниз, к краю честплейта. – Этого не поймут автоботы. Они подчиняются из уважения или по необходимости. Они всегда осознают ответственность. Я очень ценю это, потому что даже их любовь к Оптимусу Прайму, к его фигуре, это подчинение великой идее. Какая уже разница, что лежало в ее основе. А мы… мы с тобой были частью культа настоящей личности. Движение десептиконов превратилось в поклонение Мегатрону, тем, кто замещал Мегатрона, тем, кто обладал властью над твоей жизнью, – он скривил губы, как если бы скалил клыки. – Ты мог ненавидеть, но восхищался! Хотел забраться повыше. Ближе к нему. Мы были самыми эгоистичными бедняками и рабочими, когда все началось… И это стало обычаем. Открываться по приказу. Приказывать открыться. – Угадай, чего я никогда не делал, – усмехнулся Амбулон далеко не так проникновенно. Дрифт удивленно расширил оптограни. – Серьезно. Я – нога несложившегося гештальта. Думаешь, я когда-либо мог указывать другим? – Ох. Ну… – Дрифт замялся. Спрятал руки за спину. Опустил голову, подался вперед так, что Амбулон невольно вжался в него ладонью. – Хочешь, прикажи мне? Его фейсплейт оказался так близко, что голубая оптика мерцала размыто. Ногами он касался коленей Амбулона. Честплейт прямо перед ним, бери и… Амбулон спохватился: – Дрифт, нет! – Что? Почему? – он перехватил отведенную было руку и прижал снова, с силой. По фейсплейту скользнула неуверенная улыбка, но погасла, превратившись в смесь соблазнительной тревоги и возмущения. – Потому что я – второй помощник? Я старше по званию? Мне не жа… – Нет! – воскликнул Амбулон, понимая, что Дрифта ему не перебороть. Он беспомощно дергал кулаком в хватке. – Потому что это неправильно! Это на самом деле извращенная практика, связанная с насилием, и я никогда не поддержу… – Я же вижу, – зашептал Дрифт, наклоняя голову к его аудиодатчику. – Когда Фарма приказывал тебе открыть твою очищенную камеру, ты хотел бы, чтобы он сжал ее в пальцах, да? Насыпал крошки, содранной с нее, в тигель, из которого отольют твою автоботскую инсигнию. Потому что мы так осознаем сопричастность, и теперь нам нужно этого стыдиться. Автоботы делают знаки из чего попало, им всегда будет важнее чистая идея, без примесей физиологии. Но мы не такие! И если ты хочешь… если тебе не хватает… я не против. Безумие. Амбулон толкнул его из последних сил. – Я! Против! Отпусти меня, сейчас же! Его колотило. Эмоциональные контуры раскалились – от ярости, от страха, от отвращения. От патетики, которую Дрифт на него вылил. Он хоть осознает, сколько грязи, сколько манипуляций, сколько… наглости! – Прости, – Дрифт торопливо отстранился. Его линзы округлились и замерцали панически интенсивно. – Я не знаю, что на меня нашло… – Зато я знаю! – Амбулон встал, отпихивая его снова. На этот раз Дрифт не защищался. – Ты решил использовать меня, потому что я десептикон! Ты сюда пришел, чтобы залезть мне в искру, скажешь, нет? Потому что только я могу поддаться, потому что все остальные пошлют тебя наболт, потому что ты будешь выглядеть ублюдком в их глазах! Дрифт сжался, качнувшись назад еще на шаг, и пробормотал: – Я… я очень виноват… Я думал, вдруг тебе… – Тебе налить, чего бы я хотел! – разбушевался Амбулон, повышая голос. – Мало ли, кем я был до смены знака! Я был никем! Вот повезло, что я и здесь не особо кто, а ты – ты второй помощник! Набился в друзья с одного стакана в баре – и думаешь, что можно принудить меня к чему угодно! Это не злоупотребление полномочиями? Как будто… как будто у меня нет выбора, и я тебя послушаюсь просто потому, что старая прошивка диктует мне повиноваться таким, как ты?! Отрицаний или оправданий он не услышал. Дрифта перекосило еще сильнее, он запрокинул голову, поглядев куда-то мимо Амбулона, и выдавил, не споря, очень тихо: – Пожалуйста, прости меня. – Убирайся, – Амбулон шатнулся вперед, ударил ладонью по стене. Дрифт подхватил мечи и выскочил из его каюты.*
– У вас все в порядке? – спросил Ферст Эйд, и Амбулон не понял, о чем он. Уставился в ответ, выражая удивление легким гулом вентиляции. – Ну… с Дрифтом? – пояснил коллега, забрасывая инструменты в контейнер. Он так громко это делал, словно не хотел, чтобы собеседник расслышал вопрос. – Что – у нас с Дрифтом? – переспросил Амбулон медленно. Он едва смог отдохнуть ночью, пришлось насильно себя отключать, и то, каждые несколько кликов его выбрасывало в онлайн. Такое бывает, когда системы взбудоражены, а Амбулон был шлаково взбудоражен после случившегося. И все же он надеялся – нет, не забыть о Дрифте вовсе, они ведь летят в одном экипаже, – но хотя бы не возвращаться никогда к этой сцене. К тому, как они трогали честплейты друг друга, прощупывали стыки, вентилировали… к тому, как Дрифт пытался сломать его. Амбулон боялся представлять, что было бы, позволь он… Ферст Эйд же его недовольный тон принял на свой счет. Он отвернулся, как всегда, если смущался или переживал, и всплеснул руками: – Это не мое дело! Я просто спросил. Я не настаиваю, и не я распускаю слухи, если что, ты не подумай… – Какие еще слухи? – на этот раз Амбулон точно растерялся. – Э-э… это все Вирл. Прости, Амбулон, – подхватив канистру очистителя, Ферст Эйд устремился в медицинскую мойку. Сейчас запрется там, и Амбулон еще несколько часов из него объяснений не выцарапает! – Нет, постой, – пришлось поймать Ферст Эйда за выступающую на спине деталь кузова. – Что ты имеешь в виду? Ферст Эйд обреченно охнул и понизил голос до шипения: – Вот почему ты такой буквалист, а? – Потому что я ниболта не понимаю. – Вирл сказал, что Дрифт заходил к тебе после бара, – все так же негромко объяснил Ферст Эйд тоном, каким стоило бы читать курсантам лекции о триаде Россума. – Вы вроде бы неплохо посидели, ну, вот я и… хотел узнать, можно ли за тебя порадоваться, наконец. Отпусти! – предупредил он немного нервно. Амбулон обнаружил, что вцепился слишком сильно, и смущенно опустил руку. Однако тут же взвился снова: – В каком смысле, порадоваться?! – Праймус! Ты совсем ни с кем не общаешься, – Ферст Эйд тряхнул канистрой. В другой руке лязгнули инструменты, которые он собирался протирать. – И тут, у вас все хорошо прошло… Но если ты не хочешь говорить, то я и не должен знать, я просто… Я думал, ты мне ответишь, как другу. – Отвечу на… О, – Амбулон захлопнул рот. Уставился на Ферст Эйда в изумлении: – Нет! С чего ты… как ты… – А что я? Вирл крался в медбэй за новыми отвертками, потому что свои все сточил, и видел Дрифта у тебя, – Ферст Эйд снова пожал плечами. Амбулон застонал. – Хочешь сказать, по «Лост Лайту» бегает неуправляемый вертолет и каждому встречному сообщает, что… что… «десептиконы спелись за спиной у начмеда»? – постарался он передать обычную манеру Вирла разговаривать. Судя по взгляду Ферст Эйда, он попал в точку. – Все не так плохо… – утешающе произнес тот. – Если, конечно, все не плохо. Тут у всех личная жизнь на виду… – Я уже заметил! – выразительно простонал Амбулон. – …и ничего страшного Вирл не говорит. Если только у вас все хорошо. Амбулон? – Ферст Эйд заглянул ему в оптику. Помимо того, что он совершенно искренне считает нормальным задавать личные вопросы, основываясь даже не на собственных наблюдениях… он ведь, скорее всего, завидует Амбулону сейчас. Зачем еще так спешить и на бегу заводить разговор о Дрифте – как не чтобы разузнать что-нибудь интересное? «Личная жизнь» второго помощника вовсе не на виду, а тут, из первых уст… Шлак, это же как из медбэя выходить теперь? Ближайшую недельку весь корабль будет перемывать им шланги. Если бы дело касалось одного Амбулона, никто бы не заинтересовался, но Дрифт… – Ничего не в порядке, – огрызнулся он. Ферст Эйд сочувственно провентилировал, потянулся, чтобы коснуться его плеча, и Амбулон тут же поправился, отодвигаясь: – Потому что нечему… быть в порядке. Мы говорили. Он кое-что уточнял по отчету, – соврал он, наверное, очень неубедительно. – Мне жаль, – Ферст Эйд догадался, что с ним не честны, но явно домыслил что-то свое. – Извини, пожалуйста. Я не должен был спрашивать, я дурак, прости. Что-то все слишком часто перед ним извиняются. Амбулон скрипнул дентами. Да, дурак!.. И Вирл кретин, и Дрифт тоже, и это просто невыносимо. Что скажет Рэтчет, если в медбэй выстроится очередь желающих узнать, правда ли два экс-десептикона внезапно замутили? Блистающий рыцарь Круга Света снизошел до обшарпанного медика? О-о-о, фраг! – Почему Вирл? – в воздух вопросил он, разворачиваясь и раздраженно отмахиваясь. – Я думаю, много кто на «Лост Лайте» задается этим вопросом. Не переживай. Он скоро отвлечется опять на Циклонуса или еще на кого-нибудь… это же Вирл. Не бери в голову. Я тебя зря смутил, все не так… не так… громко. – Ну, ты меня хотя бы предупредил, – пожал плечами Амбулон, сдерживая злость. Ферст Эйд мог бы обсудить интересующие его чужие дела и поаккуратнее, но… таков Ферст Эйд, неловкий и не самый догадливый приятель, пусть и хороший коллега. Друзей не выбирают, особенно единственных. Продолжая тихонько сокрушаться, Ферст Эйд ушел, а Амбулон, собиравшийся прочесть статью о новом вирусе, которую Рэтчет успел набросать за ночь, вскоре обнаружил, что не может собрать глифы в слова. Его беспокоил не столько Вирл со своими теориями заговоров десептиконов на борту, сколько Дрифт. По его репутации такой слушок ударит сильнее, нет? Он сам говорил, что Ультра Магнус ищет поводы к нему придраться. Амбулон напомнил себе, что Дрифт манипулировал им, причем унизительно и откровенно, и мог соврать про взаимоотношения среди руководящего состава. Тогда не казалось, что он неискренен, но мало ли! Так или иначе, Дрифту не нужны проблемы. Он постарается все замять? Амбулон надеялся, что – да. Он точно не собирался делиться с Ферст Эйдом подробностями встречи, состоявшейся этой ночью. Но, как и всегда, когда он оставался один и не мог заняться ничем изматывающе скучным, он начинал прокручивать в голове одно и то же. Впервые за долгое время ему не давал покоя не Фарма, а Дрифт. Второй помощник никогда не раздражал Амбулона. Рэтчет куда ярче возмущался его неожиданным эзотерическим лекциям или безрассудному поведению. Однако всегда, когда Амбулон смотрел на Дрифта, он видел между ними сумасшедше широкую пропасть, и ему в голову бы не пришло… поговорить с ним. О, шлак, замутить с ним – тоже! Не из-за его ранга, по другой причине. Одна только гибкая конструкция корпуса не делает мехов желанными партнерами для всех и вся, у Амбулона были вполне сформировавшиеся вкусы, и с чего Ферст Эйд-то решил, что они могли… что Амбулон бы хотел… Он забарабанил пальцами по краю планшета, сдирая микрочастицы краски. Нравился ли Амбулону Дэдлок? Тогда, когда он был все так же недосягаем, но носил фиолетовый знак? Смертоносный ураган на службе у Мегатрона… О, нет. Но если бы Дэдлок случайно оказался на той же занюханной станции, что и гештальт Амбулона, любой бы открыл ему искру. Ему достаточно было пальцами щелкнуть. Ведь он был особенным мехом, его присягу принял сам Мегатрон. Он – неистовый убийца, которому позволялось творить что вздумается… Дрифт не такой. Видно, что он старается быть хорошим автоботом. Что он иногда даже слишком мягок для старшего офицера. Прибегает к нескончаемой болтовне – а он хорош в болтовне, – чтобы чего-то добиться. Не сует в горло каждому, кто ему возразит, клинок. Или ствол в рот. Амбулон слышал, Дэдлок, вспылив, убивал даже своих, и ему всегда сходило с рук… Дрифт знал, что ему – не сойдет. Да и не хотел. Он пятился от Амбулона, растерянный, потому что его застали врасплох, испуганный, потому что старался не анализировать собственную игру слишком глубоко. А Амбулон выложил все как на духу, разоблачил его грязные уловки. Вылил на него ту грязь, которую Дрифт приволок в его каюту. Амбулон уставился на свою ладонь. Он дал вчера отпор не Дэдлоку, а Дрифту, но Дрифт оставался командиром, оставался… мехом, который всегда будет одинок в своей попытке сохранить немного прошлого в искре. Проблемы с самоидентификацией встречаются у мехов куда чаще, чем можно подумать. Пусть Амбулон был не мозгоправом, а обычным медиком, он всегда замечал, когда пациенту стоит дать направление к психотерапевту. Не все меняют имена, как Дрифт, начиная новый период в жизни. Кто-то отрезает детали альтмода и становится моноформером, отрицая функциональность как основу вида, кто-то бросается в религию, кто-то – в безумные экспедиции. Кто-то сует голову в гнездо заразных инсектоидов! Мехи, которые больше не в силах выносить себя, что-нибудь да делают с собой. Меняют знак, например. Перекрашиваются. Отрывают себе голову и бросаются в масляный резервуар. И Амбулон тоже был из таких. Он до сих пор глушит свои проблемы, повторяя себе, что он просто скучный… Не важный. Очень обычный неинтересный мех. Потому что он десептикон, и никто – кроме Вирла – не помнит и не думает об этом. Амбулон так и хотел, он считал, что быть хорошим медиком достаточно, и вот, автоботы его приняли, он прошел все испытания, он пережил войну… И до сих пор все еще – на какую-то часть – десептикон. А на «Лост Лайте» всем даже на облезающую краску налить! Он отложил планшет, тихо, чтобы Ферст Эйд не услышал, вышел из медбэя и отправился на поиски. Смотрели ли ему вслед и шушукались ли, он не слышал, потому что был очень сосредоточен на воспоминаниях. Далеко не все были так уж неприятны.*
Дрифт медитировал на верхней палубе, перед огромным обзорным экраном. К тому времени как Амбулон туда забрался, он уже активировал оптику и поджал колени. В такой напряженной позе явно не расслабляются – наверняка он услышал, как Амбулон топает, как шумит подъемник, вот и насторожился. А что еще делать – не будет же второй помощник капитана бегать от корабельного медика? Амбулон оттолкнулся ладонью от перил подъемника и, пока не передумал, зашагал к Дрифту. Остановился, только когда понял, что иначе Дрифту придется слишком сильно запрокидывать голову. Вставать тот не торопился. – Я не позволю тебе залезть в мою искру, – объявил Амбулон. Он держал руки вытянутыми вдоль корпуса, сжимал кулаки. Ему тяжело далась даже одна фраза, а он собирался сказать куда больше. – Что бы ты ни подумал обо мне после вчерашнего, – тихо и взвешенно ответил Дрифт, – я уважаю твое решение. Я повел себя низко. Я был… О, нет, нельзя позволять ему снова читать эти пространные речи, текучие, превращающие простой и ясный смысл в калейдоскоп ускользающих намеков! Амбулон затряс головой и перебил: – Ты разбудил во мне воспоминания, от которых я давно избавился. И это уже невыносимо, а прошло меньше дня, и я себя знаю, я вообще больше ни о чем не смогу думать, так что… твое предложение в силе? – выпалил он одним махом, почти не делая пауз между словами. Дрифт открыл рот. Закрыл. Свел ладони. Положил их обратно на колени. Амбулон нависал над ним, плавился от стыда и отвращения к самому себе, но постоянно прокручивал в голове одно и то же: если бы Дэдлок когда-либо захотел сломать его, то сломал бы. Так живут десептиконы. И он так жил. И он не должен позволять Дрифту себя ломать, раз уж на то пошло! Как бы то ни было, вчера что-то сломалось. – Да, – сказал Дрифт. Амбулон застонал сквозь сжатые денты. Невыносимо. Лучше бы Дрифт послал его к Юникрону. Или засмеялся. Или ушел. – Ты п-полностью отдаешь себе отчет в том, что предложил? – попробовал переубедить его Амбулон. – Во-первых, если кто-то узнает, а за нами теперь шпионит половина «Лост Лайта», никто тебя не поймет. И меня. И… – Ультра Магнус устроит этическую комиссию, я думаю, – согласился Дрифт, и если это он так пошутил, то Амбулону было не смешно. Автоботы крайне трепетно относились к вопросам насилия. И – к насильственным ритуалам, угрожающим здоровью. Согласия Амбулон добивался ради успокоения своей совести, а не для защиты на «этической комиссии»; он знал, что автоботские законы не накажут их за добровольный опасный интерфейс, но они морально деградируют в оптике всего экипажа. Что бы Ферст Эйд сказал, Праймус… – Во-вторых, мы оба осознаем, что эта практика связана с унижением, так? С… – С преклонением, Амбулон, – поправил Дрифт. Тут же он легко вскочил на ноги, забросил меч, лежавший на полу перед ним, за спину. Амбулон толком не заметил, как он успел так ловко сменить позу – почти бесшумно. Просто – раз, и Дрифт уже стоит перед ним. – Хех, ты тысячу раз прав. Когда я к тебе пришел вчера, то рассчитывал, что смогу тебя уломать, – Дрифт ухмыльнулся, но виновато и как-то безрадостно. – Я привык лезть сам, но я не шутил, клянусь. Ты никогда никого не метил. Какой же ты десептикон, – вот теперь он сузил оптограни вызывающе. Нарочно, но… Амбулон вновь ощутил вспышку сдавленного гнева. – Надеюсь, что очень плохой, – огрызнулся он. Они буравили друг друга оптикой. – Нас двое на этом корабле. Настоящих десептиконов. Циклонус не считается, он примазался, но никогда не был частью движения, – Дрифт повел плечами. – И какими бы больными ублюдками мы оба ни казались остальным… Ты сформировался в этой культуре. Я стал в ней совсем другим мехом, и Дэдлок по-прежнему где-то внутри. В моей искре. В шлак, какая разница, как и кто на это смотрит?! – повысил он голос. Он убеждает себя или собеседника? – Мы ушли. Мы изменились – уж мы-то знаем. Иногда нам что-то нужно… это не плохо. Ведь дело больше не во власти, а? – Похоже, во власти, – скривился Амбулон. – Ты первый загнал меня в угол. Дрифт коснулся пальцами лба: – Я так понимаю, ты не перестанешь меня попрекать. Справедливо… Он направился к подъемнику. Амбулон подумал, что разговор окончен, вот так, резко, и заставил себя усмирить вентиляцию, чтобы спуститься на общую палубу не таким возбужденным. Однако Дрифт заблокировал подъемник и ввел код, запирающий ведущий на палубу шлюз. У него есть доступ к чему угодно, так ведь? Он может превратить хоть четверть корабля в личный отсек. Только сейчас Амбулон осознал, что это на самом деле значит. Они одни. – Как я и сказал – я не против, – повторил Дрифт. – Я не хочу, чтобы ты ненавидел себя потом, – пошел на попятную Амбулон. – Или… Дрифт рассмеялся. Звонко – смех раскатился по пустой палубе. Амбулон испуганно обернулся, а потом вспомнил, что здесь никого нет. Только они – и огромный обзорный экран, черный, с редкими звездами. Как всегда в космосе. – Ты – хороший автобот, Амбулон, – Дрифт снова поставил оружие к стене, но на этот раз – не торопливо, а очень спокойно. – Не знаю, насколько хорош я, но ты – точно хороший. Слишком хороший. Но, фраг, – он, кажется, впервые на памяти Амбулона выругался, – когда двери заперты, когда у меня нет оружия, а у тебя – должностных инструкций, мы что, не можем потрахаться, как десептиконы? Амбулон притушил оптику. Голос Дрифта стал мягче, но не соблазнял, скорее… провоцировал. Амбулон размазал его вчера, пришел добавить сегодня, задал вопрос, на который Дрифт не мог ответить «нет», и… о, фраг, они оба до сих пор те еще десептиконы. – Какой же ты болтун, – проворчал он, прижимая ладонь к лицевой. – Всегда это слышу… – ехидно откликнулся Дрифт. Амбулон нервно потер подбородок. – Замолчи и снимай честплейт. – Не хочешь сделать все сам? – Дрифт прислонился к заблокированной двери, отрезающей Амбулона от подъемника, на котором можно было бы сбежать из ловушки, в которую он сам себя загнал. А – нет, нельзя, Дрифт же запер их здесь. – Ну, нет, я этим на работе занимаюсь, – возразил Амбулон. Слова давались через силу. Ему стало не по себе. И очень жарко. Дрифт оперся плечами на продолговатое узкое стекло дверного окошка – оно мерзко заскрипело – и, ухмыльнувшись, подцепил крепления честплейта снизу. Щелкнул ими. Прогнулся в спине. Амбулон считал себя простым мехом. С плохой фантазией. Но прямо сейчас – Праймус, он слишком хорошо представлял слишком многое. Как Кикер, командир гештальта, царапал его камеру, вжимая фейсплейтом себе в шейные кабели. Это был интерфейс. Как куратор его медицинской квалификации демонстрировал приемы первой помощи прямо на нем. Это интерфейсом не было. Как Фарма смотрел – царапая взглядом – на обнаженного и растерянного, стертого, обнуленного Амбулона, Амбулона, у которого больше не было прошлого, который – ради Фармы вообще-то! – это самое прошлое уничтожил; и ему больно, и горячо, и невыносимо, и наедине с собой он гладит знак так интенсивно, что потом тот блестит куда лучше плохо покрашенной брони… Это было и не было интерфейсом. Всегда – вопрос власти. Амбулон ей никогда не обладал. Он шагнул вперед и развернул Дрифта к себе спиной, вдавливая в дверь. Стекло отражало свет голубых линз. Рука скользнула под оттопыренный, но еще не до конца снятый нагрудник. Откуда-то выползло желание сдернуть его, но Амбулон удержался. Дрифт вздрогнул, попытался вернуть равновесие. Всплеснул руками – и вцепился ими в дверной косяк. Амбулон зафиксировал его ногу, коленом под колено, мешая найти устойчивое положение. И тут же протолкнул пальцы глубже, раздвигая плотно уложенные пучки кабелей, вскользь поглаживая проходящие левее двигателя трубки охладительной системы. Его рука мгновенно покрылась маслом. Дрифт издал шумное «мгхм», и на миг показалось, что он боится. Вопрос власти – и вопрос ответственности. В медбэй к Амбулону попадало немало идиотов, которым другие идиоты что-нибудь порвали или порезали. Неопытные мехи получали немало травм, пока решали, кто главнее. Амбулон ведь совсем не знает, кто и как взламывал Дрифта раньше. Можно быть бесстрашным воином, но когда ничто не защищает твою искру – ощущения совсем иные. – Я тебя не сломаю, – простонал Амбулон ему в затылок. – Я доктор. – Доктора способны на ужасные вещи, я слышал… – прошептал Дрифт. Не может без дурацких намеков, да?! Ладонь сжалась под камерой, Амбулон поднырнул под питающие ее тонкие шланги и слегка натянул их. Вслепую, но правильно вымеряя силу. Его ущипнуло скачком напряжения рядом, Дрифт вскрикнул. Автоматика, настроенная на защиту хрупких элементов внутреннего строения, норовила вышвырнуть опасную помеху прочь. Детали внутри сдвигались, чтобы прикрыть камеру. Форсунки стравливали больше масла. Вентиляторы развернулись, отдувая прочь несуществующую пыль. Свободной рукой Амбулон раскрутил кабель из своей интерфейс-панели и торопливо нашарил разъем на подставленном горле – Дрифт откинулся ему на плечо с бесшабашным отчаянием, так, что шейные шланги натянулись и пульсировали. Так поступали с Дрифтом те, кто главнее. Кто сильнее. Амбулон помнил, каково это: беспомощность и беспокойство, сдавленный восторг и ясное осознание… и удовольствие. Очень странное, тайное, твое личное удовольствие, когда искра реагирует на касания сквозь тонкую преграду камеры. Когда ты обжигаешь кого-то своим излучением, но он все еще внутри. Боль почти не играла роли при таком интерфейсе, это было… иной формой доверия? Амбулон ожидал больше сопротивления. Он не знал, Дрифт сознательно блокирует протоколы безопасности – или тут играет роль то, что взламывает его медик со всеми полномочиями. В любом случае, беспокойно пульсирующая искра уже согревала ладонь. Он прижался губами к затылку Дрифта, улавливая вибрацию тонких деталей. Интерфейс может быть разным. Граничащим со взломом – и преувеличенно-поверхностным. Даже не доверяющие друг другу партнеры могут кое-как перезагрузиться вместе – перемещаешь все важные процессы в фоновые, вздергиваешь файерволы, освобождаешь место в оперативной памяти… обмениваешься мимолетными эмоциями, таешь в блаженном и безопасном потоке пустых пакетов, который зашлакует те кластеры, которые ты позволишь. Расслабляешься. Если партнер не гений взлома, то все будет ровно так, как ты допустишь, как бы глубоко в искру он тебе при этом не залез. Хочешь, добавь технических подключений и попробуй слабый переменный ток, хочешь, просто запусти скрипты, усиливающие напряжение в системе. Главное – довести интерфейс-блоки до максимальной производительности. После ребута – в зависимости от опыта партнера – останется летопись мусорных остатков кода в реестрах или сформировавшиеся паразитические настройки, но они сами потом обнулятся, если не вирусные. Амбулон каждый шаг мог развернуть до размеров скучной лекции. Или начертить в виде схемы. Но это не значит, что ему не нравился процесс. Или – что он не оценил, с какой готовностью Дрифт пропускает его везде, открывает доступы к эмоциональному контуру на всех уровнях, выдыхает облачка пара из-за сбоев охладительной системы и, пощелкивая вокалайзером, стонет в голос. Разъемы для обмена напряжением выдвинулись по обе стороны от блоков питания под камерой искры. Амбулон чувствовал, как они движутся, занимая удобное для подключения положение, как внутри зарождается статика, готовая перепрыгнуть на его пальцы. Он сказал, что просил… едва ли он к кому-то подкатывал с предложением сунуться в честплейт; если он вокруг десептикона целый день скакал с бестолковыми откровениями, то про окружавших его автоботов в таком ключе и не подумал бы. Значит, хотел открыться. Но ни Спрингер, ни Родимус не согласились бы… С ума можно сойти, если представить, с какой стати Дрифту этого не хватало. И еще страшнее – понимать, как это шлаково приятно. Дрифт ерзал, беспокоя подключения, и – уже – неосознанно пытался насадиться на пальцы. Сделать ощущения острее. Амбулон зафиксировал его плечи, опасаясь, что Дрифт сам себе так что-нибудь пропорет. Они развернулись, честплейт полетел в сторону, возбужденное сияние искры сквозь узкие прорези ударило Амбулону в оптику. Он видел сотни, тысячи искр. Реанимировал их. Поддерживал сияние. Сжимал расколотые камеры этими самыми руками, пока напарник запаивал. Искры его никогда не заводили… как он считал. И вот он обрушивает на Дрифта неостановимый поток жадного восторга, а тот цепляется за него в ответ с невнятным «пожалуйста». – У… жасно, – вырвалось у Амбулона. Он имел в виду – то, что ему хочется сделать, ужасно. Но было не до пояснений, так что он молча подхватил Дрифта под бедра и поднял его повыше. Тот разочарованно забился, когда пальцы исчезли с камеры. Даже недовольно пнул Амбулона в бок. Амбулон транслировал ему уверенность и желание, насколько получалось, потому что, скорее всего, во вбивающихся в буферы обмена пакетах превалировала жажда обладания. Жажда сделать что-нибудь, чего Дрифту еще не приходилось чувствовать. Дрифт толкался камерой ему в фейсплейт и требовал – быстрее. Не словами, потому что его рот заполнил сброшенный из-за перегрева хладагент, и пар стал еще более густым. Каждым байтом передаваемой информации. Не-ме-длен-но-пря-мо-сей-час! Порты искрили, штекеры Амбулона раскалялись, но растягивать удовольствие было даже приятно, несмотря на риск перегрева. Дрифт выворачивался наизнанку в буквальном смысле – рыцарь в белой броне, державший себя в руках, объясняющий другим, какого цвета должна быть аура, пишущий Родимусу речи… герой автоботов. Правда, наконец-то оказавшись с другой стороны, Амбулон узнавал то, чего, пожалуй, не хотел знать. С тех пор как Дэдлок снова стал Дрифтом, он вынужден был ограничивать себя сам. Он научился этому, он ценил опыт, он не позволял себе – насколько получалось – ошибок. Но никто не давил на него. Внутренний Дэдлок всегда смеялся над выговорами Магнуса, над шуточками Вирла, даже над угрозой разводного ключа в лоб от Рэтчета; и никто не мог указать ему, где его место. Амбулон один из немногих, кто так хлестко отчитал Дрифта за то, что тот переступил черту. Не за то, что он дурацки рисковал собой, не за слова или какие-то там темные дела, не за прошлые ошибки, не за глупую религию, а за то, что власть, которой он на самом деле не обладал, он попытался распространить на другого меха. Амбулон ненавидел Дрифта за ночной разговор. За все пробужденные в нем «заблуждения», «варварские привычки» и «грязные желания». Он движением головы раздвинул и без того растревоженные провода и шланги, провел глоссой по шлейфу, ведущему к камере, и легонько прикусил дентами маленький защитный короб над сокетом. Дрифт сжал его бедра ногами и заорал.*
– Ух. Это было первое, что Дрифт сказал, с тех пор как они оба оказались на полу. Амбулон сидел, привалившись к двери подъемника. Дрифт валялся, раскинув руки. Его нагрудник лежал далеко в стороне, но провода наружу больше не торчали, а избытки масла или выгорели от температурных скачков, или были стерты. Амбулон – пока Дрифт перезагружался – успел навести внутри него порядок. Правда, укусы будут саднить. Амбулон не погнул ничего важного, но точно оставил пару очень глубоких следов там, где под лепестками камеры не пряталось никаких микросхем. То есть, очень близко к краям. Протуберанцами искры ему обожгло губы и кончик носа. Фантастически провокационные следы, которые надо срочно замаскировать. Сослаться на… плохую краску. Он всегда может сослаться на плохую краску. Вон, Дрифт весь в ней теперь… Фраг. – Омерзительно, – он стер разводы масла с саднящей лицевой. – Вирл… прав, мы с тобой ужасно десептиконистые, – Дрифт перевалился на бок и застонал. Не успев задуматься, Амбулон спросил: – Что-то болит? – Прекрати быть автоботом немедленно! Дрифт засмеялся. Снова откинулся на спину. Потрогал шею и интерфейс-панели по бокам – разъемы уже остыли. – Давай проясним, – выдавил Амбулон, который ничего не хотел прояснять, но смутно чувствовал себя обязанным, а оттого еще сильнее злился. – Больше не приходи ко мне с подобными… предложениями. Даже не заговаривай! Я не хочу… двойной жизни или чего-то такого. Он не должен вдруг превращаться в «настоящего десептикона», едва отыскав самый миролюбивый к перебежчикам автоботский корабль во вселенной. Да они бы поди самого Мегатрона приняли бы, нацепи он алый знак. И вот, очутившись в этой киберутопии любопытных самоубийц, он настолько свихнулся, что искусал второму помощнику Родимуса камеру искры. Ни в какие ворота. Ни в какие! «Дикость», – с оттенком презрения протянул в голове голос Фармы. Дрифт внимательно посмотрел на него с пола. Кивнул. – Хорошо, – сказал он. – Конечно. Они встретились снова на следующей неделе.