Жизнь глазами Меркуцио

Это должно было быть весело. Ещё с детства я понимал, что особенный. «Мы все особенные! Каждый уникален!» Херня. Поначалу я пытался как-то привлекать внимание, плакать, звать. От меня отмахивались купюрами. Всем было плевать. А потом я понял — это не проклятье, а подарок судьбы. Если всем и так плевать, то я смогу делать всё, что захочу. Я взломал жизнь, сделал её своей игрой. И, конечно же, выигрывал. Люди зовут меня странным, безумным. Ха! Какой портрет! На самом деле, они просто завидуют, не в их силах подняться над этим жалким пустым обществом и его порядками. Я не стремлюсь к революции, я не хочу себе памятника. Я хочу, чтобы было весело. А разве легко — это весело? Сколько раз меня пытались «образумить», «привести в чувство», даже не сосчитать. Меня оскорбляли, пару раз даже били. Ладно. Не пару. Но этого я обычно и ждал. Я живу рад эмоций других, ради их реакций, они меня смешат. А если вы мне их не даёте, я вырву их из вас голыми руками, вцеплюсь в вашу душу до побеления пальцев и разорву вас на части. Кто-то даже назвал меня «энергетическим вампиром». Ну, не прелестно ли? Однако мы тут не на равных правах. Представьте, как это бы истощало, каждый раз давать им что-то взамен? Кошмар. Нет. Нет-нет-нет. Моя валюта — смех. Иногда я так смеюсь, что могу задохнуться. Мать рассказала, что я смеялся даже когда сломал ногу. Да ещё и так сильно, что потерял сознание. А что поделать, если всё такое забавное? В какой-то момент я просто перестал понимать, что испытываю. Да и зачем мне это? Иногда, такое бывает, во мне что-то копится. И выливается в виде съедающей жестокости. Сказал бы мне кто, что это значит, но люди обычно слишком ошарашены, чтобы говорить. Это не значит, что у меня нет друзей. Они есть. Они милые и даже весёлые, в чём-то, можно сказать, особенные. Что-то в них такое есть, что заставляет меня хотеть присматривать за ними. Хотя кто за кем присматривает… Но понимают ли они меня? Нет, конечно, нет. Они привязаны, можно даже сказать, что… Любят меня? Но каждый раз я возвращаюсь с небес на землю, когда перехожу границу их зоны комфорта. Они посмеиваются и кивают, но в их глазах я вижу слепое непонимание и страх. Для них я — непоседливый Меркуцио, не очнувшийся от детского максимализма. Нет, в этом нет ничего такого… Я судья этого мира, а судьи не должны участвовать, они должны только смотреть. Есть те, кто пытаются мне подражать. Пытаются стать безумными. Но нет… Безумным нельзя стать. Им можно только родиться. Всё было легко. Жизнь была словно танец, в котором я и танцор, и музыкант, и хореограф. А потом случился он. Мы познакомились на ДОДе. Я — с притворным интересом пялюсь на информационный стенд, хотя внутри задыхаюсь от смеха. Конечно, вот так я прямо взял и поступил в МГУ. Я безумен, но не глуп, терять поддержку отца было бы бессмысленно. Хотя каким бы было выражение его лица… Впрочем, неважно. И тут в отражении стекла я замечаю его. Второй курс? Третий? А какая разница? Ба-а-а… Вот это шкаф. И, нет, я не про его рост, не про широкие плечи или серьезный взгляд. Гей-радар меня никогда не подводил, а тут он прямо-таки сиреной бьёт. Интересно, а он-то об этом знает? Он заметил меня. Не просто заметил — раскусил. Даже не стал тратить время, как другие, на рассказ о том, как замечателен этот вуз. Он хочет, чтобы я ушёл. Он спокоен, но при этом груб и резок. А в постели он такой же? Он недоступный. Как стена, как маска, которую сам же и надел. С ним заговорить-то сложно, об остальном и речи быть не может. Но чем сложнее игра — тем она веселее. Его ледяное игнорирование только сильнее раздувает во мне огонь. Я чувствую себя тигром, готовящимся к прыжку. На сотни моих сообщений — одно его. На тысячу моих слов — один его раздражённый рык. Май. Общага МГУ. Моя знакомая захотела попробовать что-то «новенькое». Это даже смешно. Все, все они презирают мой стиль жизни, закатывают глаза, пытаются превратить свою жизнь в сраный романтический фильм, плачутся о своих мудаках-парнях и суках-девушках. Но что происходит, как только в их маленьких головах зарождается «страшная» идея пойти не по сценарию? Секс по дружбе, БДСМ, сверху, снизу… Они приходят ко мне, так мило краснея, прячут взгляд, меняют мнение по тысяче раз. Иногда мне кажется, что для них я не больше, чем секс-игрушка. Ну, а я что, против? Конечно, нет. Они приходят и уходят, возвращаясь к своим скучным жизням, продолжают наматывать себе на шею цепь обязательств, пока я продолжаю наблюдать. И тут я вижу его. Сидит. Один. На скамейке. Прячется от желтого света фонаря за тенью листвы. Что-то блеснуло. Ага, коньяк. Становится интереснее… Я бесшумно подхожу, становлюсь рядом. Сейчас прогонит, рыкнет. Хотя он пьян, может, я даже удосужусь крика? Но он ничего не делает. Никак не реагирует. Не как обычно — старательно кипятя в себе ярость, а просто не слышит меня. Смотрит невидящим взглядом на уходящую в небо высотку. И что он нашел в этих старых кирпичах — не пересчитать же он их пытается. Я мурлычу, издеваюсь, насмехаюсь, мозолю взгляд, одной рукой уже набирая знакомой что-то про «бар, рвоту и очень жаль». Он не смотрит на меня. Ну, почему? Почему не смотрит? Почему он один не смотрит? Да хоть разбей свою грёбанную бутылку мне об голову. Заметь меня! Я толкаю его. Ну, давай же. — Зачем? — Он наконец перевёл на меня взгляд, туманные и тяжёлый как гранитная плита. Да ты издеваешься. — Что — зачем? — отвечаю я с насмешкой, ехидно щурясь. — Зачем ты всё это делаешь? Пишешь, приходишь, сейчас вот тут передо мной цирк развёл. — Он медленно отпил из бутылки и сбросил с лица прядь. — Ха… — Что, прости? Ты будешь тут сидеть и смотреть на меня? Нет, деточка, никто не пользуется Меркуцио, не заплатив за это втридорога. — О, Тибальт, милый Тибальт… — Я нагнулся, пытаясь прорезаться через его безразличную ухмылку. — Такой большой мальчик, а не понимаешь, что к чему? Или всё ещё пытаешься врать себе и мне, что «не такой»? — Нет, ты не понял. Зачем? Зачем тебе я? Зачем ты вообще это делаешь? Тебе скучно? Тебе нечем заняться? Ты же шёл куда-то. Так иди. Я замер. Не от того, что это было самое длинное предложение, сказанное им мне за последние месяцев шесть. А от его вопроса. Он выбил у меня землю из-под ног. Да как он… Как он смеет? Как он смеет быть таким наглым? Просто брать и задавать вопрос всей моей грёбанной жизни? «Зачем?» А ебу? Потому что весело. Потому что игра. Потому что весело. Слова не идут из горла. Я пытаюсь смеяться, но не выходит. Я замахиваюсь. Молния — и он держит меня за запястье, словно я какая-то кирпичная кукла. Как вообще у настолько пьяного человека может быть такая крепкая хватка. — Чего ты так боишься? — спрашивает он меня тихо и хмуро. В глазах темнеет, я задыхаюсь, мне жарко и холодно одновременно. Я чувствую, как он рывком сажает меня рядом и суёт мне в руки бутылку. Жжётся. Как он это вообще пьет? Проходит несколько минут. — Ну, и? — спрашивает он так, будто просто проверяет, в сознании ли я. — Я не знаю. Он фыркает. — Всё ты знаешь. Все знают, чего боятся. Просто признавать это ещё страшнее. — Он снова переводит взгляд на здание. Сердце бьётся чаще. Я стряхиваю с себя это странное накатившее настроение. Нет, милый, не ты тут игрок. Не тебе быть снисходительным. Не у тебя власть, не у тебя. — Я боюсь… — Я наклоняю голову и выдыхаю ему прямо в ухо. — Что тебя посадят за вещи, которые ты сейчас со мной сделаешь. Всё происходит быстро. Мы молчим. Я что-то говорю, он что-то отвечает. Я кусаю губу, он усмехается и проводит рукой по своим волосам. Он встаёт. Я иду за ним. Я вижу его машину. Он открывает передо мной дверь. Боже, вот это романтика. На утро всё вернулось на круги своя. Я «раздражаю его». Он «не такой». Это было «в первый и последний раз». А затем этот «последний раз» повторился. И ещё. И ещё, и ещё, и ещё. Мы ничего не обсуждали, ни о чём не договаривались. Мы собирались то у него, то у меня. При других мы так ядовито издевались друг над другом, что иногда я даже забывал, кто он для меня. Точнее, не «мы». Я. Извиваться и шутить было не в его стиле. Он всегда рубит с плеча. Мне нравятся наши разговоры. Обычно он молчит, но иногда слова выходят из него вместе с сигаретным дымом, и я внимательно слушаю, не упуская ни единого слова. Иногда я и сам мог что-то проронить. Нет, так-то я не затыкаюсь ни на секунду, но… Да вы и сами поняли. Но что-то было не так. Что-то по песчинке, по капле заполняло сосуд внутри меня. То, как презрительно он говорил обо мне на публике, перестало меня забавлять. То, с какой скоростью и ужасом он выставлял меня за дверь. Однажды мы столкнулись на улице. Рядом с ним шла девочка. Ладно, девушка. Я смутно припомнил снимки, стоящие на столе. Да, они определенно похожи. Только у неё вот взгляд такой невинный, ну, истинный ангелочек. Знал бы этот ангелочек, что умеет вытворять её старший братец. Я открыл рот, чтобы бросить небрежное «привет», возможно увидеть привычный наигранно-безразличный взгляд. Но он прошёл мимо, опередив мои слова. Он закрыл от меня плечом сестру, словно я был каким-то зверем, нет, монстром. И тогда я начал злиться. Я ещё не понимал этого, списал на привычный порыв и постарался забыть. Почему я должен злиться? Я ведь всего лишь несколько раз спрашивал, не хочет ли он перенести наши встречи куда-то кроме потаённых, скрытых от глаз уголков. На что каждый раз получал резкое «нет». Что в этом такого? Люди не раз просили меня скрывать «вот это, вот то, что между нами». Для меня не секрет, что меня стыдятся. Меня это смешит. Вот только сейчас почему-то не смешно. Сосуд постепенно начинал трещать. И в один вечер он просто раскололся. Была вечеринка у МГУшников. И, конечно, он был там. Я решил забыться, пришёл туда с Бенволио и Ромео. Пока Ромео где-то пропадал, а Бенволио начал истерично искать его, я подошёл к Тибальту. Мы «поругались», а под конец он шепнул: «Встретимся у меня». Я зашёл. Я был тих. Я всегда тих. Но что-то било в голову, глаза не привыкли к темноте. Я зашёл в случайную комнату. И тут меня словно кипятком ошпарило. А она тут что забыла? Я смылся так быстро, насколько позволяла мне моя координация. Его комната оказалась пустой, но из-за стены слышался плещущий шум воды. Ну, ничего, подождём. Я потянулся за телефоном. Чёрт, сел. Давно ли? Дверь скрипнула — он показался в одном полотенце. Пар, исходящий от его обнаженного тела, белел в лунном свете. М. Я довольно оскалился. Заметил он меня почти моментально, но среагировал совершенно неожиданно. В его взгляде за секунду пронеслось удивление, гнев и страх. — Что ты… Что ты тут делаешь? — спросил он тихим рокочущим голосом. Я подумал или даже понадеялся, что это такая шутка. Несмешная, но грех не подыграть. — Граблю тебя, непонятно, что ли? Случайно завернул в комнатку к твоей сестре. Прелестные обои, кстати. Ты не говорил, что она ночует у тебя, дорогой, но мы так мило побол… И тут мы по-настоящему поссорились. В какой-то момент я просто отключился. Как в детстве, когда взрослые кричали, а я смотрел на них невинным и пустым взглядом. Но Тибальт не кричал. Он просто вбивал в меня слова, словно гвозди. Что-то про «писал», что-то про «а если увидят», что-то про «не смогли поехать домой», что-то про «семья осталась», что-то про мой «грёбанный телефон». Я улыбнулся. Мне ведь всё равно. Мне ведь плевать. У меня и так есть другие планы, вообще-то. Что хотел, то и сказал. Ты ведь не думал, что ты такой единственный и неповторимый? Он разочарованно покачал головой. Я начал смеяться. Да так сильно, что меня аж согнуло пополам. О да, да, меня трясло, меня колотило, я задыхался. Прямо как я сломал ногу. Было примерно так же больно, а я всё смеялся и смеялся… Тибальт не понял или не захотел понять. Трус. Он вытолкал меня за дверь, а встать я смог только через минут десять. Я не помню, как добрался до дома, но проснулся я в слезах. Какого чёрта? Что вообще со мной творится? Всем плевать- и мне плевать, так было, есть и будет. Что за тупые желания, Меркуцио? Поговорить? Разобраться? Кажется, вот сейчас ты по-настоящему обезумел. «Не нарушай табу. Иначе ты пропал.» Ты не стадо. Ты не толпа, о, нет. Ты — судья. Ты ничего никому не должен, особенно ему. Всё не так. С Ромео что-то творится. Бенволио орёт. Какая-то незнакомая девка читает мне нотации. Ты себя запустил, приятель, ой как запустил. Мне смешно от этого. Ведь во всём этом виноват он. Вон он, мечется, не знает, куда себя деть. А мне всё равно. Пусть делает, что хочет. Идут пары, а я, опираясь о стены, плетусь по пустым коридорам. Кто сказал, что в университете пить нельзя? Не смешите меня. И тут я заметил их. Два нежных создания, воркующих в тени холла. Так мило, аж стошнит сейчас. Перед глазами встаёт более приятная картина. Лицо Тибальта, который застаёт свою невинную сестренку в столь не-невинном положении. Что-то внутри противится, что-то хочет остановиться. Но мне плевать. Мне всегда плевать. Пусть почувствует это. Пусть почувствует эту огненную, выжигающую боль. А я всласть посмеюсь. Ведь это должно было быть весело, не так ли?