***
В следующий раз Сун Цзиян увидел его перед самым выходом на сцену. В окружении остального каста присутствие Ван Хаосюаня уже не казалось таким… захватывающе неправдоподобным, но от одного взгляда на него внутри всё сжималось от тоски, от жгучего желания быть с ним. Поэтому он не смотрел, не пытался заговорить, надеясь, что Ван Хаосюань поймёт. И всё равно каждой клеточкой тела чувствовал его невозможную близость, которой его наградили, наказали в этот вечер. Чувствовал, как утекали мгновения, словно песок сквозь пальцы, и от вечера оставалось всё меньше. Краешком глаза он видел, что Ван Хаосюань то и дело дулся и хмурил брови, уставившись на свои ботинки, и тоже его не замечал. А потом вдруг ловил брошенную вскользь улыбку, мимолётное прикосновение за чужой спиной, и изо всех сил старался не выдать своего волнения. Когда начались чарсонги, Ван Хаосюань догнал его на пути в гримёрку и схватил за рукав. Его мрачная маска мигом сползла с лица, а глаза влажно, влюблённо заблестели. — Сколько у нас времени? — На что? — Сам догадайся! Ван Хаосюань натянуто рассмеялся и утащил его за собой, не обращая внимания на слабые попытки вырваться и вопросительные взгляды. Едва за ними закрылась дверь туалета и щёлкнул замок, как он вжал Сун Цзияна в стену, впился в его губы так отчаянно и неистово, как будто целовал в первый и последний раз. Он тяжело дышал и судорожно гладил его плечи, зарывался пальцами в волосы. — Хаосюань, — ошалело шептал Сун Цзиян, пока он покрывал липкими поцелуями его шею и жадно лапал, задрав рубашку. — Ты что, с ума сошёл? Мне же выступать. Прозвучало это томно и ласково, совсем не похоже на то, что его волновал номер. — Сошёл, ага, — выдохнул Ван Хаосюань ему в губы, жарко заглянул в глаза. — От того, как сильно тебя хочется. Как сильно тебя не хватает. Последние слова он произнёс, прижав Сун Цзияна к себе и уткнувшись ему в плечо. — Я тебя теперь не выпущу. Будешь танцевать со мной. Сун Цзиян знал, что нужно оторвать его от себя, отругать за вольности, но вместо этого потёрся носом о его макушку, смахнув на пол дурацкий берет, поцеловал торчащие вихры. — Если я сейчас не вернусь в гримёрку, Чжоу-цзе мне голову оторвёт. Ван Хаосюань беспечно фыркнул и только сжал его покрепче. — А я ей скажу, что у нас были… важные дела. — Тогда и тебе оторвёт. Сун Цзиян уже не помнил, когда они в последний раз вот так целовались сквозь смех и растворялись друг в друге, сбежав ото всех и упиваясь украденными мгновениями наедине. — Хаосюань… — М-м? — улыбка на лице Ван Хаосюаня впервые показалась ему искренней и почти счастливой. Такой, которой ему не хватало. — Мне правда нужно идти, — Сун Цзиян погладил его по спине и мягко отстранил, поцеловав напоследок так нежно, как только умел. — Ты ведь будешь смотреть? — Если ты будешь танцевать для меня. — Я всегда танцевал для тебя. А ты не понял? Ван Хаосюань покачал головой и застенчиво опустил глаза, но его улыбка стала только шире. — Иди уже! И… осторожнее с ногой.***
Впервые он знал, что Ван Хаосюань смотрит: не по ту сторону экрана, а совсем рядом. Чувствовал на себе пристальный взгляд откуда-то из закулисья и так разволновался, что даже выронил веер, отчаянно надеясь, что, может, он не заметил. Не заметил, как ему помогли подняться, убрали волосы с плеча, ласково шепнули на ухо "Молодец". Пока он переодевался в гримёрке, сквозь тонкие стены до него доносилась знакомая тоскливая мелодия вместе с надрывным фальцетом Чжоу Шэна. Ван Хаосюань любил эту песню даже больше "Одинокого города" и наверняка остался за сценой, чтобы послушать; там Сун Цзиян его и нашёл, растроганного и расстроенного. — Грустишь? — он присел рядом и мягко погладил по спине, бросив сердитый взгляд на молоденькую девушку, которая достала было камеру. — Нет… Может быть. Знаешь, я думал, всё закончилось ещё летом, но такое чувство, что сейчас. — Закончилось? А как же "всё ещё впереди"? Ван Хаосюань наконец обернулся к нему. Сун Цзияну показалось, что глаза у него чуть покраснели, но в темноте точно не скажешь. — Цитируешь мои посты? — он хрипло усмехнулся и медленно выпрямился, поднимая вместе с собой Сун Цзияна. Уронил голову ему на плечо. — Впереди… новые роли, а по этой я буду скучать. Она ведь самая лучшая. Знаешь, почему? — Потому что ты встретил меня? — совершенно серьёзно спросил Сун Цзиян. Для него самого так и было. — И это тоже. В густом полумраке вспыхнули огни со сцены, грянули новой песней усилители, толпа взорвалась визгом и криком. А они вновь самозабвенно, легкомысленно целовались, как будто не было вокруг ни камер, ни чужих глаз, только они одни во всём мире.***
Прощание со зрителями вышло коротким. Сун Цзиян думал о только что случившемся поцелуе и не смел поднять взгляд на Ван Хаосюаня, боялся, что не сможет сдержать улыбки от распирающего изнутри восторга и выдаст их обоих. На мгновение накрыл его ладони своими, когда забирал микрофон, и тут же смутился, еле выдавил свою реплику. Со сцены они ушли первыми. Ван Хаосюань вновь забежал к нему в гримёрку и наткнулся на недовольный взгляд Чжоу-цзе, которая, конечно, догадалась, где пропадал Сун Цзиян перед своим выступлением. Рассыпаясь в виноватых поклонах, он шепнул тому на ухо "Я напишу, когда буду в отеле" и тут же умчался. До своего номера Сун Цзиян добрался, как в тумане. Вокруг гудела и суетилась толпа сопровождающих, щёлкали вспышки камер, а обещанные ему пять часов таяли по минутам. В распахнутое окно затекали звуки ночного города и прохладный воздух. Серебристые блики фонарей скользили вдоль стен, прыгали на потолок и забирались на кровать, гладили покрывшуюся мурашками голую кожу. Ван Хаосюаня всё не было. Сун Цзиян скучающе листал ленту, полную его собственных фото, выложенных фанатками, сохранил себе парочку, где они с Ван Хаосюанем стояли вместе. Вгляделся в бесстрастные лица и мысленно похвалил себя за отличную игру. Стук в дверь его удивил, потому что сообщения так и не пришло. Но на пороге стоял именно Ван Хаосюань. — Я же не говорил, какой у меня номер. — А я узнал от надёжного источника, — он пожал плечами и загадочно улыбнулся. — Она бы тебе не сказала. — Сказала или нет, какая разница? Ван Хаосюань захлопнул за собой дверь и прильнул к нему в мягком поцелуе, совсем не таком, как до этого, в туалете или у сцены. Он нежно провёл по щеке, пригладил волосы, игриво лизнул в губы, смакуя каждое прикосновение, каждое мгновение рядом с Сун Цзияном. А тот обнимал в ответ и не мог поверить, что они вместе, что совсем скоро расставаться вновь. Ван Хаосюань подхватил его на руки и со смехом уронил на кровать, навалившись сверху. Целовал долго и трепетно, медленно раздевал, вылизывая каждый кусочек кожи, бережно, как в первый раз, растягивал, шепча на ухо глупые нежности. Брал глубоко и сильно, неторопливо, позволяя почувствовать каждый сантиметр, ловил губами каждый удар сердца, каждый стон, каждый вздох. В бархатной темноте Сун Цзиян видел лишь его блестящие глаза, а в них — чувство, которому не страшны расстояния в тысячу ли, которое только крепнет в разлуке. Сердце захлёбывалось любовью к нему, а разум напоминал, что к восходу солнца Ван Хаосюань уже будет в Хэндяне. Невыносимо далеко и совсем близко. Они лежали, прижавшись друг к другу, пока не зазвенел будильник, и Сун Цзиян сквозь сон слышал, как Ван Хаосюань что-то тихо говорил и целовал на прощание, видел его расплывчатый силуэт, исчезнувший за дверью. А потом до него запоздало дошёл смысл сказанных слов, но он всё равно ответил, как будто Ван Хаосюань мог услышать: — Я тоже буду скучать.