Don't leave me

— Мы его предупреждали, Сестра, много раз предупреждали. Такое поведение недопустимо для папы. — Но его ритуалы пользуются большой популярностью, только посмотрите, сколько паствы он привлёк на нашу сторону. Он смог заслужить общественное признание, будет ошибкой избавиться от него. — Ты права, но своими действиями Эмеритус позорит папскую кровь, наш род. Он отбился от рук, и больше я не намерен давать ему ни единого шанса. После непродолжительной паузы послышался тихий вздох. — Что ж, Папа, я пыталась вас переубедить… Если вы приняли такое решение, я не смею вам препятствовать. Эмеритусу Третьему придётся умереть. Невольным свидетелем разговора между Папой Нихилом и Сестрой Императором стал Кардинал Копиа. Он не хотел подслушивать, но услышав любимое имя в таком контексте, не смог не остановиться за углом. Новый Папа в чём-то был похож на своего предшественника, но отличался более свободным нравом, хоть и был лишь немного моложе брата. Кардинал был мельком знаком с ним до его возведения в сан, но ближе им удалось узнать друг друга только через год, после введения Копиа в ближний круг Сестры Императора. Поначалу они общались только лишь по деловым вопросам, которые Сестра поручала Кардиналу, но с течением времени разговоры всё чаще перетекали в неформальное русло. У Эмеритуса можно было многому научиться, поэтому Копиа пользовался дарованной ему возможностью находиться рядом. В его компании бывало даже весело, если такое слово можно применить в отношении Папы, который был достаточно острым на язык. Впрочем, Кардинал не отставал от него, и в моменты, когда своими словами удавалось вызвать у Третьего слабую усмешку, его охватывало чувство тёплого счастья. Поначалу духовенство было довольно тем, как Третий притягивает к себе новых последователей. Некоторая доля развязности определённо сыграла свою роль. Несмотря на то, что Эмеритус всегда сохранял невозмутимость в выражении лица и голосе, его язык тела мог соблазнить любого человека в зале. Кардинал не стал исключением. Ему довелось присутствовать на нескольких ритуалах, и Копиа был покорён лёгкостью и стремительностью движений Папы на сцене, смесью спокойствия и страсти в нём. Провожая взглядом тонкую фигуру, он мысленно благодарил Эмеритуса за решение отказаться от свободных папских одеяний в пользу облегающего костюма. В то же время он понимал, что всему есть свой предел, и подобная манера поведения не останется незамеченной. Шли слухи о том, что духовенство и, в частности, Папа Нихил не одобряет тактику, избранную Эмеритусом для привлечения паствы. Хотя Копиа и сам на месте Третьего не стал бы отказываться от того, что нравится публике, он волновался за человека, к которому оказался очень сильно привязан. Поэтому Кардинал сейчас закрыл рот рукой в кожаной перчатке, чтобы не выдать себя слишком громким от испуга дыханием. Когда шаги Нихила и Сестры затихли в коридоре, Копиа заставил себя оторваться от стены и быстро направился к покоям Эмеритуса. Добравшись до нужного места, он вспомнил, что Папа в это время занят, и в покоях его быть не должно. Кардинал провёл рукой по деревянной двери, сделал несколько шагов назад и тяжело опустился на ступени лестницы, по которой только что поднялся. Сердце стучало от быстрого шага, а мысли крутились в голове с бешеной скоростью. Сколько раз он ему намекал, позже уже просто говорил прямым текстом, какие слухи ходят о его дальнейшей судьбе… Эмеритус всегда был твёрдо уверен в своей правоте и не считал нужным прислушиваться к чужим разговорам, а на слова Копиа лишь отвечал, что не нужно беспокоиться об этом. Тот не смел ему перечить, доверяя Папе, но в то же время внутренне содрогался от мысли, чем всё может закончиться. Понимая, что его чувства к Третьему уже трудно назвать даже дружескими, Копиа никогда не говорил о них напрямую. Он был вполне доволен своим положением, благодарен Папе за то, что тот позволил ему настолько сильно приблизиться. Привыкнув жить с невысказанной любовью в сердце, после услышанного разговора Нихила и Сестры Кардинал жёстко корил себя за сдержанность. Возможно, если бы он открылся Эмеритусу, то ничего страшного бы не случилось, но даже малейшая возможность отлучения (не от церкви — от Папы) заставляла Копиа молчать. — Кардинал? — Он вздрогнул, услышав голос Эмеритуса с другой стороны коридора. Вскочив со ступеней ему навстречу, Копиа вовремя вспомнил о субординации и легко поклонился в приветствии. Волнение на его лице не осталось незамеченным. — С вами всё в порядке? — Папа… — Взгляд Третьего как обычно не выражал ничего определённого, но Кардинал почувствовал каплю переживания и заинтересованности в его словах, поэтому смог взять себя в руки. — Могу я поговорить с вами? Эмеритус подошёл ближе и открыл дверь своих покоев. — Конечно, — лёгкий взмах рукой, — проходите. Папская гостиная не отличалась большими размерами, хотя по Эмеритусу нельзя было сказать, что он сторонник минимализма в интерьере. Каменные стены тёплого песочного оттенка и камин с двумя креслами перед ним создавали ощущение уюта. Копиа зашёл в комнату и остановился в центре. За спиной раздался щелчок закрываемой двери, а ещё через мгновение он почувствовал ладонь на своём плече. Контакт был мимолётным — Папа лишь подтолкнул его и прошёл вперёд, — но Кардинал рефлекторно выпрямил спину от неожиданности. Не так часто он касался Копиа, причём намеренно. — Вижу, вы чем-то взволнованы, Кардинал. — Эмеритус присел в кресло и указал собеседнику на соседнее. — Я вас слушаю. Сегодня Копиа решил говорить прямо, ведь на намёки времени больше не осталось. Он подчинился жесту Третьего и сел напротив. — Я слышал разговор Папы Нихила и Сестры Императора о том, что вас собираются лишить сана и убить, — сказал Кардинал. Он вгляделся в гримированное лицо Эмеритуса, но не смог найти и тени изумления. — Вы не удивлены? После короткой паузы Папа всё же ответил. — Всё имеет свойство заканчиваться, Копиа, в том числе и моё, грубо говоря, «правление». — На последнем слове он немного поморщился — очевидно, что Эмеритус знал, чем именно мог рассердить Нихила и Сестру. — Тем более, учитывая опыт моих предшественников, я знал, что рано или поздно это произойдёт. — От вас не смогут так просто избавиться, Папа, ведь вы столько сделали для церкви. Возможно, не теми способами, какими хотело это сделать духовенство, но результат важнее. — Копиа был не до конца уверен в своих словах, так же, как и в тактике Папы в целом, но ему так хотелось спасти жизнь своего любимого, что он был готов сказать любую вещь, чтобы переубедить его. Эмеритус был достаточно проницательным для понимания того, что Кардинал уже давно заинтересован в нём не только как в учителе и друге. Сам он не испытывал к нему романтических чувств, но самоуверенный и одновременно покорный Копиа по какой-то причине занозой застрял в его душе, причиняя лёгкую приятную боль. Сейчас тот сидел, чуть склонившись вперёд в бессознательном желании стать ближе, и ждал согласия и одобрения. Папа же молчал, откинувшись на спинку кресла, поэтому Кардинал опустил глаза и продолжил: — Я ведь говорил вам, просил… — молчание Эмеритуса могло означать только то, что он полностью принимает свою судьбу и просить о последнем шансе точно не будет. Копиа бы вспомнил об этом, если бы мог сейчас себя контролировать, но страх затмил его разум. — Преемником станете вы, я в этом уверен, — наконец заговорил Папа. — Возможно, не сразу, но станете, и моя смерть будет вам выгодна. Кардинал резко вскинул голову и уставился на него неверящим взглядом. Разве мог он предать Третьего, чем он смог внушить ему такое мнение о себе? Определённо, Копиа не был лишён карьерных амбиций. Он почти достиг вершин в церковной иерархии и является приближённым Сестры Императора, в конце концов, но он бы никогда не выбрал путь предательства. Сейчас в его глазах Эмеритус выглядел как фаталист, полностью смирившийся со своей судьбой, как мертвец. Необходимо было оживить его, дать смысл существования. Решение, которое принял Копиа, в некоторой степени было эгоистичным, но он видел его как то, что может переубедить Третьего. Поддёрнув подол мантии, Кардинал опустился на колени и в пару движений достиг ног Папы. Наконец-то в его разномастных глазах мелькнуло удивление, но у Эмеритуса хватило выдержки, чтобы не дёрнуться от спонтанного поступка Копиа. — Я бы никогда не пошёл против вас, Папа. — Дрожащими пальцами он взял Третьего за руку. — Конечно, было бы логично думать, что я жажду вашей смерти, но это не так. Я люблю вас, люблю больше всего на свете. Понимаю, что мне никогда не стоило рассчитывать на взаимность, но… Всхлип отчаяния прервал его речь. Резко пришло осознание того, что слова Кардинала ничего не изменят. Он не настолько значим для Эмеритуса Третьего, чтобы тот хотел жить ради него. Копиа сделал бы всё, что угодно, стал бы кем угодно, если бы это помогло всё изменить. Сейчас не было смысла таить в себе все чувства, поэтому Кардинал всё так же, стоя на коленях между ног Папы, прижимался губами к его облачённой в белую перчатку ладони и чувствовал, как слёзы текут по лицу. В первый раз Эмеритус видел его таким живым и настоящим. Он привык к тому, что в его присутствии люди опускали глаза в пол и боялись наговорить лишнего, поэтому сейчас чужие эмоции заставили тепло, но горько улыбнуться. Ведь это Копиа, его Кардинал сейчас плачет перед ним, боится за него, забыв о собственных стремлениях и амбициях. За свою преданность он заслуживает побыть счастливым хоть немного. Если для этого нужно ответить взаимностью на любовь — Папа ответит. Он склонился над Копиа, свободной рукой снял кардинальскую шапку с его головы, отложив на широкий подлокотник кресла, и погладил по русым волосам. — Копиа. — Он переместил ладонь с чужого затылка под подбородок и легко надавил, поднимая голову. Очевидно, что в этот момент Кардинал стыдился своей слабости, потому что взгляд блестящих глаз всё ещё был прикован к руке Эмеритуса, за которую он держался крепкой хваткой. Мягко освободив её, Папа стянул перчатки, отбросил их в сторону и обхватил лицо мужчины, стирая потемневшие из-за чёрного грима слёзы. — Копиа! — повторил он, чтобы завладеть его вниманием. — Пойми, всем Папам суждено когда-нибудь умереть. Неважно, естественной смертью или насильственной, этого не изменить, такова наша судьба. — Я не хочу терять тебя, Эмеритус. - Невольно имя Третьего тихим шёпотом сорвалось с губ Кардинала и отозвалось новой болью в сердце, заставляя зажмуриться. Через секунду Копиа вновь распахнул глаза от прикосновения губ Папы к его лбу. — Моё время скоро закончится. — Он вновь посмотрел в глаза Кардинала. Тот отнял изящную руку со своей щеки и наконец-то сам прикоснулся к оголённой коже носом. — Мы могли бы провести его остаток вместе. Горячий поцелуй с привкусом краски был пропитан горечью. Папа, наверное, впервые по-настоящему подчинялся кому-то, отдавал власть над собой, а Копиа жадно брал то, что ему даровали на короткий срок. Кусая чужие губы, он тут же проходился по ним языком, будто вспоминая на мгновение, кого именно целует. Тёмные волосы склонившегося над ним Эмеритуса мягко касались его лица, а сам он успокаивающе гладил подрагивающие плечи Кардинала. — Не думай пока ни о чём, Копиа, — произнёс Третий, когда тот разорвал поцелуй. — Я с тобой. В полном опустошении Кардинал вновь опустился подле Папы, склонив голову на его бедро. Радости от взаимности не было, существовали лишь капля удовлетворения и тень мнимого спокойствия. Вопреки совету Копиа обдумывал, что будет дальше. Третий был прав насчёт того, что у них есть время. Даже если его скоро лишат сана, то убьют точно не раньше объявления о преемнике. До этого Нихил не будет рисковать и поспешно принимать решение о казни. Эмеритус медленно поглаживал Копиа по волосам, и мысли постепенно затухали в голове. Потеревшись щекой о мягкую ткань брюк, Кардинал облегчённо прикрыл глаза. Комната погрузилась в тишину.