* * *
Говорили, Юньмэн в древности называли краем озёр. Нынче большая часть озёр обмелела, некоторые и вовсе заросли тиной, превратившись в болота, а вблизи города зачастую ещё и дурно пахли. Даже удивительно, что чистые и прекрасные лотосы рождались в мутной болотной воде. Вэй Ин любил лотосы — это было чем-то из детства, когда мир был солнечным, родители — всемогущими и могли помочь в любой беде, тем, кто дразнил, можно было просто накостылять, а родные любили просто за то, что ты есть. У него висел заказ от рекламного агентства, а Цзи Ли и вовсе лучше было не показываться на глаза, пока не нарисует иллюстрации к первой части новеллы. За работу Вэй Ин ещё даже не брался, а себя оправдывал тем, что художнику требуется вдохновение. И впечатления. Именно поэтому он сейчас здесь пытался проверить местную легенду о сокрытом озере Лотосов и обитающем там чудовище — не то Несси, не то аж целом драконе. А не потому, что было лень приниматься за работу. Цзи Ли вставил в свою новеллу легенду о Небесном озере Лотосов, где каждый цветущий лотос был чьей-то душой… И эти иллюстрации Вэй Ин тоже не нарисовал. Нет, в альбоме было довольно набросков цветов, силуэтов пагод и хрупких мостиков, но всё это было не то — так нарисовать мог каждый, и никого этим было не удивить. Был, конечно, набросок, которым Вэй Ин втайне гордился — сквозь каждый цветок просвечивал человеческий лик, но при попытке передать то же в цвете и дорисовать выходило чересчур сюрреалистично даже для него. К тому же лики должны были быть безмятежны, ведь цветком лотоса распускались самые чистые и праведные души, а у него… Словом, покоя этим душам точно не хватало. Какая из этих душ смотрела так, будто дай ей волю — и она с удовольствием унесёт ноги подальше от этой безмятежности, иные просто упрямо и безо всякого удовольствия росли и цвёли, потому что положено, а кто-то явно задумывал какую-то каверзу. Отвернись, и она перекрасит лепестки прочих цветов в чёрный, листья разрисует чем-нибудь непотребным и уж тогда-то примет самый невинный вид. Ну, в конце концов, как говорил лаовайский кот, детище самого гениального литературного сюра на свете, все мы немного сумасшедшие. Наверное, Вэй Ину самому не хватало праведности и безмятежности. Хвала… кому-нибудь. Он поёжился: от озера веяло чем-то… странным. Рядом с остатками старого-старого причала лотосы росли особенно густо, выстилая листьями поверхность воды. Середина озера же была свободна от листьев и цветов, и вода имела голубовато-серебристый чистый оттенок. Странное сокрытое озеро не казалось заболоченным. И… оно пело. Почти неявно, сокрыто, но так, будто звучали низко струны старинного инструмента, заставляя что-то внутри дрожать в ответ. Поодаль на берег была вытащена довольно-таки дряхлая лодка — кажется, в ней проще было утонуть, чем плавать. И шеста не было. Вэй Ин закатал джинсы до колена, кое-как спихнул лодку в воду, протащил вдоль берега до самого причала. Часть покосившихся и позеленевших деревянных столбов-подпорок оказалась на суше — видно, озеро со временем обмелело; зато дальние столбы уходили в воду. Вэй Ин влез в лодку, с силой оттолкнулся от потрескавшегося столба. Лодка, опасно закачавшись, отплыла немного и застряла в лотосах. Вэй Ин свесился через борт, срывая длинный стебель с цветком — он убеждён был, что самые вкусные семена лотоса именно из коробочки со стеблем. Лодка, разумеется, именно этот момент выбрала, чтобы коварно перевернуться. Запутавшийся в лотосах Вэй Ин немедленно нахлебался воды. Вынырнув, в панике попытался поджать ноги — там, под ним, не нашлось дна, зато было что-то живое! — и тут же снова наглотался воды. Ног снова что-то коснулось, и чуть поодаль из воды всплыла жемчужно мерцающая спина, а за нею — шея, и грива стелилась водорослями. Мелькнула ощеренная узкая морда. Озеро пропело низко, на одной ноте. — О, так все эти байки о чудовище сокрытого озера Лотосов чистая правда! — радостно булькнул Вэй Ин, как-то враз позабыв, что мифический зверь им и пообедать может. Хищник же, вон какие зубы! Тут лотосов на обед мало будет. Звякнула диссонансом отпущенная струна. Дракон поднырнул под него, а в следующий миг от сильного толчка Вэй Ин вылетел из воды, приземлившись уже на берегу. — Бывает, — философски сказал он, откашлявшись, наконец. Потер ушибленное и слегка ободранное — джинсы не спасли от чешуи — место пониже спины. — Главное, хозяин не голоден, а то гость, то бишь я, мог бы попасть в затруднительное положение. Но подумать только, взаправдашний дракон! Красивый… Воды озера успокоились, и ничто больше не напоминало о дивном их обитателе. Костёр, кто бы сомневался, развести возле берега не удалось — наверное, дивный хозяин озера не одобрял. Ну или зажигалка испортилась. — Эй, господин хозяин озера, может, хоть огоньку? — попробовал договориться Вэй Ин. Не то чтоб было холодно, но неуютно. Озеро надменно промолчало. Так что пришлось сушиться естественным образом и ждать темноты, развлекая себя составлением замысловатых ругательств, которые могли бы придумать неугомонные предки Вэй Ина, доведись им сталкиваться с драконами чаще непутёвого потомка. Спасибо популярным нынче новеллам за пополнение словаря всяческих цветистых эротических метафор. С немодными, в отличие от уже имеющихся на коленях, прорехами на джинсах сзади средь бела дня разгуливать по городу было слишком даже для Вэй Ина.* * *
Квартиру они с Цзи Ли снимали на двоих, потому что так было дешевле. Вэй Ин на своё жильё пока не заработал, а вот почему Цзи Ли, будучи из богатой семьи, обитает в такой дыре, было не слишком понятно. Впрочем, чужое право на свободу Вэй Ин всегда уважал. Тем более Цзи-сюн единственный умудрялся терпеть столь близкое соседство с Вэй Ином и неплохо готовил. Коронным блюдом самого Вэй Ина была лапша быстрого приготовления, главное, перца побольше добавить: с перцем, уверен был он, любое блюдо становится только вкуснее. Цзи Ли же уверял, что рисует Вэй Ин куда лучше, чем готовит, и вообще, «брысь, вредитель, с кухни, мне моё здоровье дороже». Вэй Ин отправил заказанный макет рекламному агентству на одобрение, потом немного поглядел через плечо Цзи Ли на рождающиеся строки сюжета — герой как раз норовил убиться о дохлого чудовищного зверя, поднятого отрицательным персонажем, последователем тёмного пути, — и заскучал. — Надо дракона ввести, — посоветовал он. — Дракон — это точно фэнтезийно, раньше они в каждом фэнтези-сериале были. — Иди… погуляй подальше отсюда, — буркнул Цзи Ли, человеколюбие которого не распространялось на попытки лезть под руку во время работы. Мог и сложенным веером в лоб дать. — Может, твоему герои вообще барышни не нравятся? Это уже третья, между прочим. И умница, и красавица, а ему всё не по душе. А почему ты BL-новеллу не напишешь? — невинно поинтересовался Вэй Ин, когда герой с девицей чуть не подрались и гордо разошлись в разные стороны новелльного мира. — Это модно! Новые подписчики мигом набегут, рейтинги заработаем — только держись. — В качестве главного героя выведу тебя, Вэй-сюн, — пообещал Цзи Ли. — Иллюстрации самолично будешь рисовать. Вэй Ин почёл за благо отстать. И впрямь ведь напишет. Кузен тогда его убьёт. Ну или переломает ноги. Озеро не зря прозвали «сокрытым»: кто-то вообще утверждал, что оно — выдумка, а кто-то, раз найдя, до конца жизни рассказывал о вечно цветущих лотосах и страшном драконе, который чуть его или её не съел. Понятное дело, веры таким разговорам стариков не было. Зато Вэй Ин всяческие байки о почти родном Юньмэне обожал — в конце концов, он здесь вырос. Сам он впервые озеро нашёл не сразу, хоть и упрямо обыскал все окрестности. А потом померещилось, что где-то далеко звучит странно знакомая мелодия — и Вэй Ин пошёл, как ребёнок за флейтой обиженного крысолова. На миг потемнело перед глазами и будто упёрся в упругую преграду, споткнувшись, свалился кубарем с пологого склона холма — и увидел озеро, полуразрушенную пристань и заросший пустырь там, где, видно, когда-то было строение. А потом случился самый настоящий дракон, словно воплотившийся дивный сон средь шума и смога современного мира, мечта в жемчужной чешуе.* * *
Вэй Ин, уже придумавший с десяток планов по присвоению дивного зверя (составляет же Цзи-сюн на досуге хитроумные планы по захвату мира в качестве разминки для ума, не был бы ленив — Вэй Ин не сомневался, миром бы правил один владыка), склонился над водой, опасно перевесившись через борт, отодвинул листья и попытался разглядеть хоть что-то в глубине. Мелькнула под водой тень, или то была игра воображения?.. Озеро пропело три ноты, и Вэй Ин понял, что его заметили. Дракон появился бесшумно, только лодка качнулась, зачерпнув бортом воды. — Меня Вэй Ин зовут, — разулыбался Вэй Ин. — Извини, что нарушил твой покой, о великий Байлун! Я честно-честно не рвал твои лотосы! Ну, в прошлый раз сорвал, правда, но всего один! Нет, ему было, конечно, страшно, но все сказки твердили, что показывать свой страх любому подобному созданию — последнее дело. Слопают — и «привет» сказать не успеешь. Но ведь в прошлый раз дракон его есть не стал. Даже не надкусывал. Значит, врут байки, и Хозяин озера Лотосов никого и не ел? Так, пугнул кого-нибудь. Вэй Ину тоже бы не очень понравилось, если б к нему домой явились без разрешения, нашумели и выдрали любимые лотосы. Ещё и гадостей потом наговорили за глаза. Дракон изогнул шею, глядя на него сверху вниз. С гривы бежала вода. Вэй Ин подумал — и протянул ладонь навстречу. Ах, говорят же все сказки — не смотри в глаза дракону, утонешь, не вернёшься, дна нет у тех озёр… Зверь прикрыл на миг сияющие нестерпимым золотом глаза, давая вздохнуть… а потом поднырнул под лодку — и выросшая неведомо откуда волна вынесла Вэй Ина на берег. Не слишком церемонясь, но хотя б ноги-руки целы — и то хорошо. Лодке, и без того хлипкой, чудом не пришёл конец. И как, спрашивается, её владельцу потом объяснять — дескать, Хозяин озера не в духе был, а тут — я, гость незваный? Придётся подлатать. Озеро вздохнуло — и успокоилось. Дружить сказочный зверь определённо не желал. Вэй Ин только потёр снова ушибленное место и задумался над способами выведения зверя сказочного, дивного, сияющего из душевного равновесия. В конце концов, это-то он умел лучше всего. Если уж Вэй Ин желал подружиться… У дракона не было шансов. Вэй Ин сделал с десяток набросков в альбоме. Надоел вконец Цзи Ли своими вопросами о драконах. В конце концов, тот писал новеллы о божествах и заклинателях, стало быть, должен и в драконах разбираться. Цзи Ли послал его… читать умные книжки. Вэй Ин только отмахнулся. Ходил с мечтательным видом, натыкаясь на стены. Дракон был красивым, дракон был интересным. Осталось придумать, как заполучить его себе.* * *
На сей раз Вэй Ин не поленился приволочь с собой шест. Вот любопытно, где там дракон вообще умещается? Обычно такие озёра неглубоки. Спустил покалеченную лодку на воду. Вычерпал воду половинкой пластиковой бутылки, отплыл даже недалеко и подёргал упругие стебли лотосов. Тишина. Озёрный господин, похоже, нынче был не в духе и не собирался принимать гостей. — Ну вот, — огорчился Вэй Ин, резво-резво толкая лодку к берегу: ещё чуть — и одна рамка останется с его портретом в ней. — Байлун! Эй, господин дракон! Ты ещё помнишь моё имя? Позволишь мне нарвать букет из лотосов? Воздух у кромки берега странно дрогнул, будто отпустили туго натянутую струну. Дракон, возлежащий на солнце, переменил позу, давая тем самым себя увидеть, и снова замер. Почти незримый в солнечных лучах, невзирая на слепяще-белоснежную чешую. Вэй Ин открыл рот. Закрыл. — То есть ты всё время был тут? — пробормотал он. Дракон не удостоил его взглядом. Так и возлежал изваянием самому себе, будто выточенный изо льда. Может быть, дракон надеялся, что настырный человек уберётся со временем сам. Или почитал ниже своего достоинства вообще обращать внимание на невоспитанное создание, раз уж справиться иначе, кроме как слопав, с ним не получалось. Дракон никогда не позволял себе валяться на боку, опускать голову на землю — будто блюл установленную кем-то неведомым позу. Впрочем, Вэй Ин прежде не встречал драконов и понятия не имел, какими они должны быть. Да и… снег и лёд ведь — всё равно вода, а дракон был хозяином озера, и Вэй Ин не мог поручиться, что драконы рек и моря — звери, а не духи-хранители тех вод. Вопрос был сложным… В мифологии драконы принимали самое деятельное участие во всех значимых событиях, а будущие божества не брезговали ими оборачиваться, причём потом и дети их были — драконами. Что не мешало им показываться и в облике людей. Вэй Ин думал, что мог бы написать целый труд «Особенности жизнедеятельности драконов», ну или «Привычки и характер мифических зверей», если б его… почти собственный дракон был чуть подружелюбнее. И приходил на озеро раз за разом. Собеседником дракон, смирившийся, кажется, с шумным и явно невкусным гостем во имя безопасности драгоценных лотосов, тоже был неразговорчивым. Если подумать, он вообще никаких звуков не издавал — не рычал, не шипел, не фыркал, не дышал громко. Будто и впрямь ожившее изваяние из снега и льда. Вэй Ин легко мог болтать за двоих-троих сразу, но иногда хотелось хотя бы подтверждающего хмыканья, что ли. Дабы знать, что его вообще слушают — может, на самом деле обращают внимание не больше, чем на какую-нибудь… лягушку. Вэй Ин, как раз делившийся последними новостями («Цзи Ли всё-таки дописал свою первую новеллу — я неделю над ухом ныл, ну нельзя же, чтоб такая забавная вещь в черновиках осталась, и вот зуб даю — однажды мы с ним всё-таки прославимся, по новелле снимут дораму, а меня позовут рисовать декорации; кузен приезжал, мы немного поспорили, и он подарил мне плюшевую собаку — знает, поганец, что я их боюсь! — но ты не думай, кузен вообще отходчивый и по-своему ко мне привязан; ещё предложили работу, и я думаю не о том, что она и вправду неплоха, а о том, как бы вежливо отказаться — вольным художником быть куда веселее, хочешь, покажу тебе свой альбом? я нарисовал там тебя, господин дракон»), прервал себя на полуслове, глядя на жмурящегося дракона, подумал. Бочком-бочком придвинулся ближе. — Великий Байлун, — позвал вкрадчиво. У дракона дрогнули усы. Хотя, может, это был ветер. Невидимые струны озера чуть изменили тембр, зазвучав ниже. Вэй Ин протянул руку, огладил прохладную чешую. Прикасаться к ней оказалось приятно. Каждая чешуйка мерцала, будто свежевыпавший снег, едва приметно отливала голубоватым по краям. Дракон чуть повернул голову, чтобы взглянуть на Вэй Ина, но вроде бы не возражал. А уж любоваться им можно было как произведением искусства — ожившая статуэтка, вырезанная умелыми руками, и только. Когда дракон поворачивал голову, то чуть загнутые назад молочного цвета рожки радужно переливались на солнце. Грива на голове была куда длиннее, обрамляя узкую морду, а дальше — тянулась вдоль хребта, заканчиваясь роскошной кисточкой на хвосте. — Посмотреть ближе рога ты, конечно, не дашь, — с сожалением вздохнул Вэй Ин, которому ужасно хотелось и рога ощупать, и пальцы в шелковистую гриву запустить. Дракон его был не из тех, кого можно потискать и обнять за шею, как плюшевого медведя. Спустя пару мгновений дракон склонил голову. Удивлённый Вэй Ин немедленно, опасаясь, что чудесный зверь передумает, запустил обе руки в снежную гриву, и впрямь странно шелковистую, как человеческие волосы. Длинные, едва приметно мерцающие усы дракона чуть подрагивали; один изящный ус невесомо лёг на предплечье Вэй Ина. Походящие на оленьи, точно по легендам, рожки о трёх веточках были словно выточены из молочного нефрита. Вэй Ин провёл ладонью между рожек, ощутив под шёлком гривы странный твёрдый нарост, но тут дракон глубоко вонзил в землю отточенные, что твои мечи, льдистые когти. Опасно близко к его, Вэй Ина, ногам. — Ты очень красивый, Лун-гэгэ, — сказал Вэй Ин искренне, нехотя выпутывая руки из гривы и гладя снова бок. — Любовался и любовался бы. Дракон дёрнулся, странно взъерошился, и Вэй Ин немедленно располосовал себе руку об оказавшиеся бритвенно-острыми края чешуек. Дракон впервые шумно втянул воздух, повернул голову. А потом извернулся гибко, почти уткнулся носом в пораненную ладонь и — Вэй Ин опомниться не успел — прошёлся языком по порезу. Оставалось запоздало себе признаться, что треплет и тормошит аж целого дракона, а это поопаснее будет, чем даже дёргать тигра за усы; пожелай дивный зверь, да просто прояви неудовольствие — и неравнодушным к судьбе Вэй Ина останется только удивляться его исчезновению. От царапины, однако, не осталось и следа. Он даже не заметил, как в его городе теней-во-сне появилось солнце — светлое, чистое, неяркое, слабо сияющее сквозь полог вечных низких туч. Похожее на свернувшегося клубком в небе дремлющего дракона.* * *
— Слушай, Цзи Ли, ты никогда не думал, что все эти сказочные создания из новелл — ну, вроде фэнхуана, цилиня или, скажем, дракона, могли существовать на самом деле? — спросил Вэй Ин. Цзи Ли буркнул нечто неразборчивое — его герой-заклинатель как раз пытался вколотить Грозовым хлыстом, своим личным оружием, зачатки хороших манер в очередное чудище, возможно, когда-то бывшее божественным зверем. Чудище упиралось. — Может, кто-то из них даже дожил до нашего времени… — Вэй Ин отложил альбом и сладко потянулся. — Представь, как интересно было бы увидать вживую дракона! — А у тебя есть дракон, Вэй-сюн? — неожиданно пристально взглянул Цзи Ли, видевший, конечно, альбом Вэй Ина со множеством листов, где изображён был только дракон. — На чёрном рынке кровь, чешую и любые части тела оторвут с руками. А уж подлинные… — С чего ты взял? — деланно хохотнул Вэй Ин. — Ну где бы скрывался дракон в наши дни? Его бы мигом заметили! Цзи Ли задумался лишь на миг. Обмахнулся веером — жарко. — Шоры, — сказал он, постукивая веером себя по губам. — Как у лошадей, чтоб не видали лишнего и не сворачивали, куда не надо. Фильтр восприятия, дабы не сойти с ума. Предки не были глупы, а посмотри, сколько мифов и легенд про всяческих существ дошло до нас. — А если кто-то… всё же видит? — осторожно уточнил Вэй Ин. — Это говорит о том, что он совсем псих, или... — Всегда были те, кто видит больше. Я не Нэчжа, но всё же на твоём месте не доверял бы столь… чуждому созданию, — серьёзно сказал Цзи Ли, отворачиваясь к открытому ноутбуку и вставляя наушники, показывая, что разговор окончен, а у Вэй Ина и самого голова на плечах есть, даже если он водится с незнакомыми драконами. — Я не сумасшедший, — сообщил Вэй Ин плюшевому Сяо Цзюэ, традиционно восседавшему на стуле рядом с Цзи Ли, который без него отказывался работать. — Ну, может, слегка… в самый раз для нескучной жизни.* * *
Альбом Вэй Ина украсился ещё несколькими рисунками дракона с натуры — визиты на озеро из любопытства как-то незаметно обернулись странной необходимостью. Лотосы и не думали отцветать, хоть сезон их уже проходил; дракон по-прежнему их берёг. Интересно, у Небесного озера, где в виде лотосов цвели души, был свой страж? — Если ты не демон, то, верно, божественный зверь. А человеком ты оборачиваться не умеешь? — спросил Вэй Ин, отложив альбом и потянув за ухо — нынче его молчаливый чешуйчатый друг (ведь друг же, выходит к нему всякий раз и терпит почему-то, и внимательно слушает всё, что рассказывают) позволял себе опускать голову на землю при нём. Поза, впрочем, всё равно получалась какой-то скульптурной. Вэй Ин тешил себя надеждой, что ещё немного — и уговорит дракона класть голову ему на колени. И, может быть, ему не откусят руки за покушение на гриву, которую кроме него чесать некому. Дракон лениво дёрнул ухом, больше никак не отреагировав. — Все сказочные звери… создания — ну как можно считать такого, как ты, обычным зверем — умеют! — убеждённо заявил Вэй Ин, устраиваясь поудобнее, прислонившись спиной к боку дракона. — Знаешь, если бы ты обернулся человеком, то был бы, наверное, очень-очень красивым, как эти герои в уся, в белых, под цвет чешуи, летящих старинных одеждах, где рукава как крылья, волосы длинные и глаза — такие же золотые, дивные. И строгим, наверное, что с высоты твоих лет такой оболтус, как я… Но зато я обаятельный! Озеро тихонько пропело серебристым перебором струн — и умолкло. Вэй Ину показалось, что тёплое дыхание шевельнуло волосы на макушке, но спустя мгновение дракон беззвучно нырнул в воду, удивительным образом не потревожив цветов.* * *
У Вэй Ина всё валилось из рук, заказчики остались недовольны, рисоваться не рисовалось, графический планшет наотрез отказался дружить с хозяином и тихо умер, а на альбом он пролил кофе. Он даже Цзи Ли довёл до того, что тот запустил в него обожаемым игрушечным медведем, велев или «становиться из ужастика человеком», или «топать на все четыре при всём уважении, Вэй-сюн». Правда, потом медведя подобрал, прижал к груди — ещё чуть, и извиняться перед ним начнёт, и смеяться ну вот точно совсем неуместно... Просто у Вэй Ина бывали плохие периоды. Ну, они же у всех бывают, верно? А ему снились сны — хоть, справедливости ради, даже не каждый месяц. Чёрно-белые сны — да он вообще лет до пятнадцати не знал, что люди видят цветные сны! — город теней с чернильно-чёрными мёртвыми глазами, пепел и разбитая мостовая под ногами, полуразрушенные современные здания, слепые окнами, и старинные павильоны с обрушившейся черепицей и обгорелыми стенами, горный пик вдалеке, будто вырезанный тьмою на фоне серых туч. Здесь нет ни ночи, ни дня, вязкий воздух, трудно дышать. Тени шепчут, тянут руки — увлечь за собой, туда, где пепел и тьма, где бездна поёт. И смутный, далёкий чей-то зов, что перебивает навязчивый шёпот теней, — он не слышит, но чувствует, что его зовут, и сердце больно сжимается, только выхода из города нет. Вэй Ин видел эти сны с самого детства, ходил, не просыпаясь, рисовал странные знаки на дверях — во сне он знал почему-то, что они должны защитить, оберечь, особенно если нарисовать их своей кровью. Сколько хлопот он причинил семье! Словом, Вэй Ин плюнул на все заказы, отогнав мысли о том, что нечем будет выплачивать свою часть квартплаты и не на что покупать планшет, и удрал на сокрытое озеро, прихватив с собою флейту дицзы, позаброшенную вскоре после переезда от дяди с тётей. Если ему вздумается ныть — дракон всё-таки не выдержит и слопает его. Тоже выход. На зов дракон не ответил, но Вэй Ин ничуть не сомневался, что тот поблизости — уж не может не чуять гостя. Устроился поудобнее на берегу, поднёс флейту к губам, дунул раз-другой. Ах, повторить бы ту мелодию, что слыхал во сне... Флейта мяукнула кошкой, которой прищемили хвост. Будто соткавшийся прямо из воздуха дракон отреагировал. Да как: впервые, ощерившись, глухо, но яростно зарычал. — Ох, прости, — со смехом покаялся Вэй Ин, опуская флейту и сам невесть отчего переходя на язык героев у-ся — наверное, это заразно. — Флейта эта временами фальшивит; что делать — я, знаешь, больше самоучка, в колледже мне только и успели объяснить, как держать инструмент да какое дерево тут лучше. Всё прочее — уж моя заслуга. Кто же мог подумать, что фальшивые ноты оскорбят слух сказочного зверя! Вот уж ради чего стоило доучиться тогда в колледже, знать бы — не рисовал тот шарж. Ничуть это не было «политической сатирой»! — Не стать мне не только заклинателем змей — знаешь, я ведь мечтал об этом немного в детстве, кузен так забавно злился, — но и заклинателем драконов. Дракон прижал уши. Наверное, не одобрял заклинания драконов. Вэй Ин покрутил флейту в пальцах, пообещал: — Не буду пока мучить слух Байлуна. Озеро твоё поёт куда музыкальнее, а тебя заклинать нет толку, раз уж ты разумный. Дракон успокоился, с шорохом чешуи улёгся поодаль, что твой сфинкс. Чешуя мягко сияла, притягивая взгляд, и в то же время отведи на миг — и потом большого труда стоит вновь увидеть замершего дракона. Вэй Ин и про себя его зверем старался не называть — язык не поворачивался. В золотых глазах светился разум, дракон понимал каждое слово и… ну, на самом деле довольно легко было забыть, что разговариваешь с тем, у кого чешуя и когти, и рога. А что до молчаливости — так и люди такими бывают. И мир рядом с ним казался как-то ярче и прозрачней — будто до этого смотрел сквозь мутное стекло, искажающее всё вокруг. Лотос — чистота и целомудрие, он всегда обращён к солнцу. И в осиянном присутствии дракона, что обитал в озере лотосов, будто отпускало — тот своим светом отгонял любую хмарь на сердце, и куда легче становилось дышать. Наверное, такими могли быть божественные звери из легенд. Вэй Ин улёгся прямо на траву, закинув руки за голову, спросил: — А драконам снятся сны, великий Байлун? Кошмары? Ну, дракону хотя б никто не скажет, что он странный, а мне это с детства твердят. Дракон плавным змеиным движением буквально перетёк ближе, уставился сверху вниз невозможными глазищами, золото в которых сделалось ярче. Вэй Ин даже поёжился и снова сел. — Подумаешь, иногда во сне хожу. Я не лунатик, мне просто снится Город, и там, во сне, меня зовут, и очень-очень важно узнать — кто и зачем, и даже кажется, что вот-вот пойму, — горло отчего-то перехватило, и он с усилием сглотнул. — А потом меня будят, и я опять ничего не помню. Почти неслышная музыка озера изменила тон, будто вопрошая. Низко, мягко — так, что внутри снова задрожало. Дракон слушал, в драгоценных глазах переливалось золото. Впрочем, по невыразительной драконьей морде сложно что-то понять, может, он вообще спит с открытыми глазами. Одно здорово: он никогда не будет обидно жалеть, как делают даже близкие люди, и никому не расскажет. — Я не сумасшедший, — сказал ему Вэй Ин, снова с трудом сглатывая. — Вон Цзи Ли отказывается покупать компьютерное кресло, потому что на обычном стуле можно раскачиваться, и это почему-то нормально. А я всего лишь вижу странные сны. Просто моя реальность отличается от общепринятой. Иначе не сидел бы я здесь, с тобой! ...Тени шепчут, ползут, изгибаются, и живые здесь тоже — лишь смутные тени, и поют незримые струны, и легко скользит далеко впереди сияющий белоснежный силуэт. Вэй Ин окликает, пытается догнать, поймать за широкий рукав, за полу длинных одежд, взглянуть в лицо, но тот всегда впереди и его голоса не слышит, теряется средь смутных силуэтов, чистота снегов средь серых теней. Всегда всё заканчивалось ничем, и от этого было странно пусто, будто потерял что-то, чего у тебя и не было никогда. Чтоб не оскорблять деликатный драконий слух, Вэй Ин взялся вспоминать всё, чему учился когда-то, и мучить слух уже соседа. Между прочим, великодушно отдавшего в ремонт его планшет. В счёт будущей оплаты издателя за иллюстрации к роману. — Ты нарочно так ужасно играешь? — поморщился Цзи Ли, закрывая уши ладонями. — Считай, что я вдохновляюсь, — сообщил Вэй Ин. Попробовал прокрутить флейту в пальцах, как герои сериалов, и тут же уронил её на пол, чудом не разбив. — У тебя герой на флейте играет, а мне ещё рисовать его, между прочим. Цзи Ли закатил глаза и повернулся к монитору, демонстративно заткнув уши наушниками. — Никто меня не любит! — драматично провозгласил Вэй Ин, приняв пафосную позу. Жаль, артистичность оценить было некому — Цзи Ли уже по уши увяз в сюжете своей новеллы, мимо него можно на танке ездить — не услышит. — Может, в актёры податься? — спросил Вэй Ин у плюшевого медведя, сидящего на стуле рядом с Цзи Ли. Вэй Ин подозревал даже, что медведь этот куда больший друг для Цзи Ли, чем он сам. Сяо Цзюэ не ответил, по-прежнему пряча простодушную морду за вложенным в лапы веером. Сувенирный веер подарил Вэй Ин — Цзи Ли любил подобные штуки, над его кроватью вся стена была увешана веерами и изящными репродукциями старинных гравюр. Морда у медведя неизвестного происхождения была подозрительно невинной. И, по мнению Вэй Ина, пересмотревшего кучу дорам в жанре у-ся для вдохновения (герои, по его убеждению, у сценаристов вечно получались полными идиотами, зато костюмы — красивые, а пейзажи недурно прорисованы), это свидетельствовало о его крайней коварности. Обычно подобный персонаж в сериале и оказывался главным злодеем. Впрочем, безобидностью самого Цзи Ли тоже обманываться не следовало. Можно было обратиться к нему, скажем, с просьбой «мне нужна луна с неба». Цзи Ли эдак растерянно скажет: «Я не знаю, но вот кое-кто из моих знакомых, возможно, мог бы тебе помочь...» И ведь получишь эту луну, главное — расплатиться суметь. Знакомств и связей у круглолицего и безобидного, будто тот мишка, Цзи Ли было как у матёрого мафиози. А в его новеллах всякий раз оказывалось, что ведущую роль во всех событиях сыграл вовсе не прекрасный и непобедимый Главный Герой, а самый безобидный и нелепый персонаж, на которого никто бы никогда не подумал. Что не мешало этому персонажу проворачивать такие интриги, каким позавидовали бы коварные чиновники императорских времён. Главным героям потом только оставалось руками разводить — и прибить неудобно, рука на рохлю не поднимается, и глаза б не видели.* * *
Мифы утверждали, что пять пальцев на лапах — у высших драконов, «лунов». Чешуйчатый дракон — подвид цзяо, чешуя белая — байлун, рогатый — цю. Судя по всему, его дракон вобрал сразу половину признаков известных мифам подвидов. Куда отнести милую кисточку на хвосте, источники не упоминали. Вэй Ин взял обеими руками драконью лапу, странно изящную и походящую на руку, приподнял. Дракон глянул недовольно, но высвобождаться или топорщить чешую не стал. Облегчать задачу, впрочем, тоже. — Пять пальцев, пять когтей, — глубокомысленно заключил Вэй Ин, безуспешно попробовав согнуть драконьи пальцы (дракон посмотрел очень выразительно) и потрогав полупрозрачные когти. — Тьфу, острые какие, ты их точишь, как кошка, что ли… А ты у нас из рода знатных драконов, похоже, Лун-гэгэ! Лунван, не иначе. Вот любопытно, «увеличивающий добродетель», «увеличивающий богатство», «увеличивающий благосклонность» или «увеличивающий щедрость»*? Хм, ты светлый и сияющий… Хотя, конечно, что бы делал Гуань-дэ, «увеличивающий добродетель», в озере! Дракон, послышалось, вздохнул и отобрал лапу — ему явно не понравилось, что Вэй Ин ущипнул на удивление нежную кожу меж пальцев. Пожалуй, зубы ближе посмотреть и просить не стоило, хоть и любопытно: как у крокодилов? или млекопитающих хищников?.. Не то продемонстрируют самым наглядным образом. Но если его дракон обитал в озере, то был водным. Зачем ему такая роскошная грива — в воде-то? И перепонок меж пальцев на лапах тоже не было. И жабр — не видно. Хотя он же не рыба, может, просто набирает воздуху, как дельфины... Что мог делать не водяной дракон — в воде? Будто и вправду хранил сокрытое озеро, где лотосы цвели, словно чьи-то души. Вэй Ину никогда не хватило бы терпения написать длинный связный и увлекательный текст самому, но идеи подавать ему нравилось, как и обсуждать их потом. Герой новеллы, над которой сейчас работал Цзи Ли, лишился Грозового хлыста (наверняка слопало очередное чудище — Цзи Ли питал к ним слабость, если, конечно, это не была склонность ставить надоевших идеальных героев в дурацкие ситуации), зато благодаря помощи прекрасной девы приобрёл Инеистый Меч. Который тут же утопил в горной реке. Вэй Ин предлагал именовать меч Драконьим, но его высмеяли — банально. Судя по тому, что с этой девицей неразговорчивый герой не только перекинулся парой фраз, но и всё-таки подрался, то с личной жизнью у него дело налаживалось, и сюжет шёл к завершению. Осталось угадать, кто же на самом деле спровоцировал все события — от становления героя Героем до трагичной потери Подругой героя любимой кошки в детстве, вынудившей взяться её за меч. — Слушай, — предложил Вэй Ин, глядя в потолок, — как тебе идея связи душ через перерождения? — Не знаю. Банально, — буркнул раскачивающийся на стуле (опять ножки клеить!) Цзи Ли, у которого, похоже, что-то не ладилось в сюжете. Может, очередное чудище показалось герою интереснее прекрасных глаз героини? Вэй Ин повертел в пальцах карандаш. Уронил и полез под кровать. Там чихнул, ударился головой и нашёл новую идею: — Пускай один перерождается, а для другого — это одна долгая жизнь. Как у твоих заклинателей. И он ждёт и ищет, чтоб узнать среди прочих одну-единственную душу. — Куда интересней было бы, если один — ждёт, но не дожидается, — мрачно отозвался Цзи Ли, качнувшись сильнее. Вэй Ин сел на пол, с интересом ожидая, когда ж приятель свалится. — А почему не дожидается, если — бессмертный? — К примеру, сама душа не желала… или не могла вернуться. Ежели смерть была нехорошей, душа должна быть повреждена. В эзотерике и буддийских практиках приятель разбирается куда лучше, — признал Вэй Ин. Мозговые штурмы для них с Цзи Ли были привычны — в спорах рождались порой целые повороты сюжета и выправлялась хромая на три из четырёх лап, как оно бывает в таких произведениях, логика. — Как вернуть покалеченную душу? — деловито уточнил Вэй Ин, будто собирался прямо сейчас кого-то воскрешать. Ну, на самом деле он всегда симпатизировал последователям тёмного пути — по крайней мере, у этих ребят было чувство юмора и самоиронии. — Поделиться с ней своей жизненной силой? — Границу между мирами живых и мёртвых никто не отменял, — возразил Цзи Ли, явно увлёкшись новой идеей. Вэй Ин призадумался. — Тут сложно. Может, тогда нужен какой-то посредник. Только как он должен выглядеть, этот посредник, вхожий в мир душ? — Божество, — подумав, заявил Цзи Ли. — Если взывающий достаточно силён, дабы на него обратили внимание. Ну или ещё кто-то, столь же могущественный, у кого достанет сил и наглости приволочь искомую душу, поспорив с судьёй Яньло-ваном. — А как добиться помощи кого-то… могущественного? — М-м-м… — наморщил лоб Цзи Ли. — Не знаю. Договор? Вроде тех, что у лаоваев заключают с фейри. — То есть пообещать что-то взамен? — уточнил Вэй Ин. — Самое ценное. Нечто достаточно важное для просителя. Вэй Ину на миг отчего-то стало трудно дышать. Нельзя что-то получить, не отдав что-то взамен. — Можно попробовать расплатиться собственной жизненной силой, — предложил Цзи Ли. — Раз уж передать её потерянной душе сам он всё равно не сможет. — Тогда он точно не дождётся возвращения возлюбленной, и вся история будет зря, — возразил Вэй Ин. — Не слишком банальная плата? — Ну, возможно, он не очень дорожит своей жизнью, раз уж додумался обращаться к кому-то сверхъестественному за помощью, — признал Цзи Ли. — С другой стороны, можно условием сделки поставить возможность дождаться возвращения родной души. Но сразу воплотить человеком искалеченную душу не сможет даже божество. Человек, знаешь ли, всё же посложнее цветка. — Ну так, может, поначалу цветком и возродить? Это красиво и трагично — всё, как читатели любят. А герой будет цветок оберегать, как дракон жемчужину, пока душе не придёт черёд воплотиться уже, скажем, бабочкой. Или птицей. Цзи Ли задумался, постукивая пальцами по столу, будто уже набирал текст. — Ежели эта душа, живя человеком, совершала неблаговидные поступки… — Вэй Ин громко фыркнул, намекая, что кто-то вновь говорит, как герой у-ся, но его проигнорировали. — Впрочем, дурная смерть калечит душу не меньше. Пожалуй, можно использовать лотос, символика у него красивая, да и истолковать можно двояко — «восхождение от темного к цветущему, к просветлению». Каков задел на будущее! Вэй Ин неловко потёр грудь — отчего-то кольнуло вдруг сердце. Как от идеи с любовной историей сквозь века они дошли до жертвы божеству ради возможности вернуть родную душу хотя бы цветком?* * *
Вэй Ин закатал джинсы, зайдя в воду по колено, сорвал отцвётшую коробочку лотоса. Едва одни лотосы на озере отцветали, как рядом тут же распускались новые цветы. На удивление, дракон на почти святотатство никак не отреагировал. Даже когда Вэй Ин уселся рядом с ним, разламывая коробочку и вытаскивая орешки. — Байлун-гэгэ, а ты знаешь, что лотосы в это время вообще не цветут? Осень на дворе! Цзи Ли даже веера свои убрал. Судя по величественному драконьему виду, дела до этого ему не было. В его озере — цветут. Вэй Ин не спал ночь, шатался по улицам, потому что если не спишь, то и кошмары не снятся. И, конечно, ужасной глупостью было засыпать прямо тут, в присутствии зубастого дракона, но ведь он и не собирался. Просто сперва валялся на спине, созерцая облака, жевал травинку, чувствуя рядом драконий бок, а потом провалился куда-то под неясную, нежную песню озёрных струн. Когда он открыл глаза, чувствуя себя уже куда больше похожим на человека, чем на какое-нибудь умертвие, поднятое тёмным заклинателем, дракон лежал, свернувшись вокруг него клубком, будто хранил его сон. Вставать, терять это странное ощущение защищённости и уюта совершенно не хотелось. Почувствовав, что он зашевелился, дракон поднял голову. Странно, но глаза у дракона были вовсе не змеиные. Без той чуждости, что свойственна змеям, скорее уж они напоминали человеческие. Если бы, разумеется, у людей бывали глаза цвета чистейшего золота. Вот любопытно: как видят драконы? Как птицы, как киты, или же зрение их походит на человеческое? — У тебя красивые глаза, — поделился Вэй Ин, дотянувшись и обхватывая руками узкую драконью морду. Дракон не противился. Смотрел, и во взгляде плавилось вечное золото и чудилась странная тоска. — Ты вообще красивый. Знаешь, когда я вот так смотрю, мне кажется, будто я забыл что-то важное и вот-вот вспомню… Дракон глядел, только чуть подрагивали длинные нежные усы. — А я ведь до сих пор не знаю твоего имени, Лун-гэгэ. Будто лопнула струна. Дракон дёрнулся, высвобождаясь, отвернулся. Хвост с шелестом смял траву на берегу. Вот что он опять не так сделал? Невозможно было предугадать реакцию разумного зверя, почти божества, на самую безобидную фразу. Уходил дракон в таких случаях редко, лишь поначалу, а нынче — и Вэй Ин предпочитал считать это заслугой своего исключительного обаяния — попросту отворачивался и старательно игнорировал человека. Это было ужасно забавно, но слишком странно, а Вэй Ину не нравилось чего-то не понимать. Вдруг в один прекрасный день дракон просто не придёт, вдруг человек слишком надоест ему или обидит чем-то? — А ты ведь должен быть могущественен, Лун-гэгэ. Простым смертным рядом с подобными созданиями может и плохо стать, если верить сказкам и новеллам. Почему я ничего такого не чувствую? — Вэй Ин сел, взъерошил и без того растрёпанные волосы. Подумав немного, предположил: — Или это не твои земли, потому и силы не те, чем у истинных их хозяев? Я бы тебя представил скорее хозяином горной реки — ледяной, чистой и бурной. Как давно ты обитаешь в этом озере, и что тебе в тех лотосах? Дракон вновь поглядел на него; уши немного прижались к голове, усы, напротив, изогнулись. Он будто говорил: «Ты мне скажи». Вэй Ин засмеялся, помотав головой, про себя подумал: «Уж не цветёт ли среди тех лотосов один-единственный?..», вслух сказал: — Надо же, глупость какая мерещится, откуда бы мне знать, что ты здесь делаешь, Лун-гэгэ. Сам-то я хоть с десяток версий придумаю, и ни одной верной притом. Странно, но дракон казался немного… разочарованным? Вэй Ин достал из сумки, где таскал альбом и карандаши, щётку для волос, показал ему: — Позволишь тебя расчесать? Кто-то же должен это сделать! Во взгляде дракона явственно читалось сомнение. — Или в следующий раз я притащу набор щёток и губок, чтоб отполировать твою чешую, — пригрозил Вэй Ин. — Вон вся зелёная на спине, как у старой рыбы! Врал, конечно. Чешуя сияла, как свежевыпавший снег. Дракон впервые за всё время негодующе фыркнул. Впрочем, Вэй Ин и куда более покладистых существ из себя выводил. Например, безобидный и где-то даже застенчивый Цзи Ли сам превращался в сущего дракона, стоило помешать ему писать или же позволить хаосу с половины комнаты Вэй Ина распространиться на его половину. Или выпить его какао. Словом, угрозами и шантажом Вэй Ин таки уговорил дракона лежать смирно, пока его чешут, и вообще изображать кролика — то есть быть милым, белым и пушистым. Он как-то незаметно привык делиться с драконом всем, что происходило в его жизни — трудно было найти более внимательного и покладистого собеседника. И про тени странные, которые в последнее время видел краем глаза, и про шевеление темноты в переулках, из-за чего Вэй Ин перестал срезать путь домой, предпочитая в сумерках возвращаться освещёнными улицами. Конечно, и про идею их с Цзи Ли новую рассказал. Не совсем без умысла, потому что всё это было слишком странно — дракон в двадцать первом веке, сокрытое озеро и лотосы, которые нельзя рвать, — но и ничего дурного не имел в виду. — И вот, — делился Вэй Ин, осторожно водя щёткой — дракон жмурил золотые глаза, — он сложил мелодию, сплёл себе путь — и стал драконом. Потому что все силы отдал на то, чтобы возродилась его погибшая возлюбленная, и бессмертия больше достигнуть не мог. Драконы же живут вечно, так что он теперь мог хранить душу возлюбленной, вернувшейся в этот мир цветком лотоса… Драконий бок исчез внезапно, и Вэй Ин едва не упал. — И однажды душа её окончательно исцелится, и она снова сумеет стать человеком… — договорил Вэй Ин вслед нырнувшему в озеро дракону. — Это уже Цзи Ли придумал, чтоб конец счастливый, а вмешательство божества пришлось убрать, иначе не видать нам экранизации, цензура же. Что я такого сказал-то, Лун-гэгэ? Ты так не любишь человечьих сказок? Нет, обоснуй кривой, я понимаю… Ну прости, прости, я не хотел тебя обидеть! Вэй Ин понимал, что глупо думать о сказочном, но всё-таки звере, как о своём друге (пусть даже тот порой, казалось, едва терпел его), но ничего поделать с собой не мог. Это была только его сказка, это был его дивный дракон, и, в конце концов, выходил он именно к Вэй Ину. А странная тоска в золотом взгляде померещилась, должно быть.* * *
Цзи Ли сгрыз уже третий карандаш и доломал-таки стул: сюжет застрял. Он терпеть не мог концы в духе «жили они долго и счастливо», потому что они казались ему скучными, но трагическую гибель одного или обоих героев считал слишком банальным. В итоге его герой расстался с девицей-воительницей, отправившись выручать старого друга и по дороге по мере сил выпутываясь изо всех встречных приключений. По пятам за ним брело недобитое чудище, почему-то проникшееся к своему победителю симпатией... и, наверное, в знак этого слопавшее немногочисленные его пожитки и очередное оружие, не успевшее даже получить имя. Герою этому вообще с оружием не везло. Вэй Ин подозревал, это оттого, что сам Цзи Ли предпочитал более тонкие способы решения проблем, чем дубасить кого-то по голове тяжёлым. Или острым. Поступления денег в ближайшее время не ожидалось, если только Цзи-сюн не закончит наконец свой роман или Вэй Ин не сдаст рекламщикам заказ, так что Вэй Ин, презрев возможность попросту сходить в магазин, сварил на плите ужасную бурду, призванную быть сверхпрочным клеем, и взялся чинить злосчастный стул. Бурда вышла очень пахучей и едва не приклеила к стулу самого Вэй Ина. Цзи Ли не ругался принципиально, но, распахивая окно и отдирая от стула приятеля, умудрялся даже цензурно загибать такие обороты, что Вэй Ин заслушался. Всё-таки предки знали толк в метафорах! Наконец комната была проветрена, Вэй Ин — отклеен, стул придавлен тяжёлым (стопкой энциклопедий Цзи Ли), а сам гениальный автор новелл вернулся за ноутбук. — Слушай, как тебе продолжение того нашего сюжета: заклинатель, ставший драконом, обитает в реке, а в наши дни воплощённая душа, которую он ждёт, однажды приходит к этой реке, и они наконец встречаются, но герой-то даже не человек, да и память утеряна, так что его просто не узнают, приняв за зверя… А почему, кстати, герой сам не искал родную душу? У драконов возможности почти безграничны! В легендах-то они и людьми оборачиваются, и детей даже общих заводят... — Возможно, герой не может уходить далеко от воды, — судя по тому, что не заткнул уши наушниками, Цзи Ли и сам не против был отвлечься от непослушного сюжета на другой. — Он ведь, став драконом воплощённым, не родившись таковым изначально, ей принадлежит, не суше, а если вода ещё и выступает хранителем того заклятия, что придало человеку драконий облик... Хотя в некоторых легендах говорится, что драконы гармонично сочетают в себе Инь и Ян, и благодаря их умению влиять на погоду упоминается также принадлежность небу… Небо могло бы символизировать чистоту и силу духа и помыслов, потребные для того, чтобы стать бессмертным заклинателем. Небо Вэй Ин пока решил пропустить мимо ушей. Хотя образ небесного заклинателя почему-то представился очень ярко, руки прямо зачесались взяться за карандаш. Белые одежды, символ чистоты, вышитые облака на ней... — Но если там была река — почему озеро? — вырвалось у Вэй Ина, и он поспешно захлопнул рот. Что это было вообще?.. — А какая разница? — без удивления меланхолично сказал Цзи Ли, глядя в потолок и раскачиваясь на втором и последнем их стуле, который обыкновенно занимал плюшевый медведь. Этот стул уже тоже начал опасно поскрипывать. — Да, драконы чаще духи рек. Но вода — везде вода. Море когда-то было одно, и всякая речушка — помнит. А если дракон — небо и вода... в воде отражается небо. Эта фраза так и засела в голове, и Вэй Ин повторял её раз за разом, чувствуя, что совсем близко, вот-вот ухватится — и поймёт... В воде отражается небо... Честно говоря, он и вправду опасался, что дракон больше не откликнется, и на всякий случай выждал целых три дня, слоняясь по квартире и набивая в рассеянности себе синяки обо все углы и косяки. Но дракон даже не скрывался. — Будешь, Лун-гэгэ? — Вэй Ин вытащил пирожок, развернул. Всё-таки любую дружбу следовало подкреплять материально. Знать бы ещё, что любят драконы! Вот, к примеру, все же знают, что лисицы любят тофу… Может, и про драконов легенды не врут, раз люди до сих пор угощаются в праздник Драконьих Лодок цзунцзы, которыми выкупали тело поэта. Правда, одобряли ли драконы кидание людской снеди в воду (будто утопленника им было мало), легенды умалчивали. Возлежащий на берегу дракон поглядел на него, но с места не двинулся. Впрочем, и сбегать, когда Вэй Ин подошёл, не стал. Льдистая чешуя ярко светилась среди мягкого, нежного серебра вокруг — светлая вода, бледные лотосы, затянутое облаками небо. — Ох, конечно же, ты и в самом деле божественный зверь, у меня от твоего сияния глаза болят, — шутливо сказал Вэй Ин, залюбовавшись в очередной раз. — Уж верно, тебе моё угощенье ни к чему, может, хватает солнечного света и вкуса ветра. Дракон изогнул шею и одним плавным движением взял пирожок из руки Вэй Ина, ничуть не задев при этом острейшими зубами. Лишь грива шёлком мазнула по запястьям. Вэй Ин заулыбался довольно: — Я так рад, что баоцзы тебе пришлись по вкусу! Может, в следующий раз мне самому для тебя что-нибудь приготовить? Уж вы-то, драконы, наверняка пресной пищи не любите! Скормил ещё один пирожок — между прочим, свой обед на сегодня, потому что Цзи Ли всё ещё с ним не разговаривал, несмотря на все уверения, что «Вэй Ин точно-точно так больше не будет и вообще не хотел». Что именно, Вэй Ин благоразумно не уточнял, потому что прегрешений могло набраться чересчур много — от задерживаемой второй месяц половины квартплаты до зловещего «Бу!» над ухом из темноты или подсаженного смеху ради компьютерного вируса. Темноты Цзи Ли боялся, но вирус-то был безобидным, танцевал смайликом в пиратской треуголке на рабочем столе, в голос звал в Тайланд, «где все в любви равны»... и попутно слопал треть уже набранной новеллы, прежде чем Цзи Ли спохватился. Ну кто ж мог знать! Вэй Ин подумывал, как бы выпросить у дракона хоть одну чешуйку — если дёрнуть украдкой самому, то немедленно докажут, почему нельзя раздражать больших, чешуйчатых и зубастых, причём на твоём же примере. Но чешуйку хотелось. И дело не только в том, что чешуя божественного зверя должна приносить удачу, которая бы ему не повредила. Просто… это память о том, что чудеса существуют. Не те, что неясные неприкаянные тени, шепчущие что-то невнятно, а — белоснежное, неземное, чистое, с сияющими золотом глазами. Вот только никаких следов — кроме, разве, отметин когтей на земле иногда, да и те затягивались быстро, будто повинуясь воле божественного зверя, — дракон не оставлял. Если б Вэй Ин не уповал на собственное здравомыслие (всё равно прочие в его наличии сомневались) — подумаешь, шепчущие тени! — мог и подумать, что всё это исключительно его выдумка. Воображение у него было богатое, впору самому новеллы сочинять, если б это не наскучивало так быстро. Подкрепив дружбу человека и дракона материально, Вэй Ин обнаглел и почесал Байлуна за ушами, как кота. Дракон от него шарахнулся, и пришлось долго уговаривать, что это ничуть не страшнее расчёсывания гривы, и что «я не хотел тебя обидеть, Лун-гэгэ, только приласкать, ты ведь такой красивый, руки сами тянутся, правда-правда». Наконец дракон сменил гнев на милость, великодушно позволил уложить свою голову на колени к Вэй Ину и даже мужественно стерпел новые почёсывания. И горло не побоялся подставить — под нижней челюстью чешуйки были совсем тонкие, почти прозрачные, положишь ладонь — и можно почувствовать биение крови под нею. И так разомлел — Вэй Ин умилился несказанно, конечно, кто б ещё гладил грозное чудище и чесал за ушком! — что не сразу понял, чего от него хотят. — Всего одну чешуйку, Лун-гэгэ, пожалуйста. Тебе не очень трудно, а мне вдруг удачу принесёт? Может, и сны… всякие сниться перестанут… — он принуждённо засмеялся. — Ладно, забудь, забудь, Лун-гэгэ. Дракон поднял голову, заглянул пытливо в лицо — Вэй Ин зажмурился неловко, — а потом едва слышно вздохнул. Совсем по-человечески. Изогнулся, провёл льдистыми когтями против встопорщенной чешуи — и встряхнулся, как кошка после купания. Подтолкнул носом к Вэй Ину крупную ромбовидную чешуйку. Вэй Ин взял в ладони — голубоватая по краю чешуйка всё ещё мерцала свежевыпавшим снегом и ничуть не походила на тусклую, мёртвую рыбью чешую. Эта была — живая. — Спасибо, Лун-гэгэ. Я… — он откашлялся, боясь не справиться с голосом. Тёплое дыхание взъерошило волосы на макушке, а потом дракон ушёл. Бесшумно, как и всегда. Сны Вэй Ина — будто набросок карандашом из его альбома, серое и белое, лишь иногда карандашные контуры наливаются чернотой, будто обведённые тушью: здания, дороги и безликие силуэты людей. Он любил яркое, словно в противовес чёрно-белым навязчивым снам — яркие футболки со смешными надписями, алый корпус мобильника, алая лента, которой перевязывал непослушные пряди, отращиваемые в угоду образу художника, яркие одежды героев на рисунках. Алый — цвет крови, цвет жизни, наверное, потому Вэй Ин любил его, ведь в тьме жизни нет. Может ли чешуйка дракона и правда стать талисманом от дурных снов? Рядом с драконом он спал спокойно. Наверное, Вэй Ин слишком задумался — шёл, не глядя по сторонам, любуясь драгоценной чешуйкой в ладонях. Он даже не успел подумать, откуда взялась отчаянно сигналящая машина, или пожалеть, что удачи всё-таки не хватило. Ничего не успел.* * *
В городе теней царило странное безмолвие. Ни шёпота, ни смутного зова. Вэй Ин сделал шаг, другой, оглядываясь по сторонам. Тень перед ним восстала с полуразрушенной мостовой, обрела плотность и очертания громадного зверя — малые тени легли полосками на снежной шкуре, большие расступились в почтительном безмолвии, трепеща от священного ужаса, как листья на ветру. Под лапами тигра мостовая расползалась в ничто — тьма и пустота, пела бездна. Метнувшийся сияющей молнией с неба дракон прыгнул меж Вэй Ином и громадным белым тигром, рядом с которым выглядел куда мельче, выгнул спину, пригнув голову. Низко пропели незримые струны. Тигр издал рык, отозвавшийся какой-то глубинной дрожью и накатившей волной жути. Дракон молча люто ощерился, вздыбив бритвенно острую чешую и разом показавшись крупнее, окутался серебристым сиянием, будто крылья раскрыл, бросился первым в драку. Два дивных зверя сцепились, клыки и когти дракона рвали полосатый бархат тигриной шкуры, но и когти белого тигра на диво легко вспарывали броню чешуи. Там, где капала драконья кровь, восстанавливалась из небытия мостовая. Тени качнулись ближе, привлечённые настоящим живым теплом. Тигр изловчился, придавил гибкого противника всей громадной тушей, ухватил дракона за горло — там, где под тонкой, не толще ногтя, чешуёй билась кровь, тряхнул, как зарвавшегося щенка. Дракон рванулся, не жалея себя — по льдистой чешуе из разорванного горла заструилась кровь, — вновь ринулся в драку, оплетая противника гибким телом, сковывая живыми путами. В городе теней больше не было солнца за тучами, но сквозь серый пепел медленно проступали краски жизни.* * *
Вэй Ин очнулся, не слишком понимая, где он, глядя на вошедшую девушку в медицинском халате — и не видя, не слыша и голоса ворвавшегося кузена. Перед глазами всё кружилось, ужасно болела голова и свет был слишком ярким, и он снова закрыл глаза, переживая странное ощущение, будто свершилось нечто непоправимое. Конечно, подумал он уже позднее, когда голова перестала так раскалываться и стало возможно без боли вздохнуть, после всех этих новелл и той кучи книг по мифологии, что успел просмотреть, привидится ещё и не то. А уж после сотрясения того, чего, по уверениям кузена, у него вовсе не было… Да и то, что видишь во сне, не следует понимать буквально. Если он едва не умер — оттуда и взялся Байху, бог-тигр, что в ответе за запад и царство мёртвых. Но жить всё-таки хотелось — вот сопротивляющийся гибели разум и придумал защитника-дракона, такого же, как его дивный сияющий друг. Только сердце заходилось от непонятной тоски. ...Вэй Ин бежит по щиколотку в чёрной воде, а впереди, будто едва касаясь водной глади, скользит силуэт в снежно-белом, медленно расходятся серебристые круги от лёгких шагов, звеня, как струны под рукой. Он почти догнал, только край одежд проскользнул меж пальцев, мазнула шёлком по лицу прядь длинных волос. Но тот, в белом, впервые обернулся сам, будто услыхав, наконец. Золотые драконьи глаза на точёном лице — ровно просияло солнце в чёрно-белом сне. В них — горечь и нежность, и можно утонуть. Вэй Ин и утонул в золотых озёрах, захлебнулся, не слыхал из глубины, что было произнесено. А тот — отвернулся, шаг, другой — и вот уже не догнать, сияющий силуэт тает вдали, Вэй Ин же увяз, не в силах продраться сквозь загустевший воздух, и вода замёрзла оковами, кричал вслед — и не слыхал сам себя. Едва сумев удрать из больницы при посильной помощи ворчащего Цзи Ли, поговорившего с врачами, Вэй Ин вознамерился отправиться на сокрытое озеро, хоть голова всё ещё временами противно кружилась. Цзи Ли посмотрел странно, но отказывать явно чересчур приложившемуся головой другу не стал, довёз до цепочки прудов, а там уж Вэй Ин добрёл сам. Озеро словно съёжилось, и если б не остатки причала, оказавшиеся теперь целиком на берегу, то можно было и усомниться, что попал куда нужно. Прежде сияющие воды были мутны, отчётливо пахло болотом. Лотосы уронили лепестки, листья нездорово пожелтели по краям. Озеро словно было больно… или потеряло душу. Остался обычный пруд, каких множество. — Ты и был… озером? — неверяще вслух сказал Вэй Ин. Сел на берегу, сорвал травинку — привычно прикусить. Уронил, высвистел непослушными губами мелодию, что пытался играть на флейте, тот зов, что не давал ему заблудиться во тьме. Ждал долго, как смеркалось, нехотя ушёл домой. Он приходил ещё несколько раз, но дракон больше не появился. Не грелся на солнце, не выходил на зов флейты, чтоб гневно фыркать, когда Вэй Ин фальшивил. И увядшие лотосы можно было рвать безнаказанно — никому они больше не нужны. Может, шумный человек всё-таки утомил сказочное создание, и дракон поселился где-нибудь в горной реке, чистой, ледяной, быстрой. Вэй Ин старался так и думать, иначе… воздух — острый, режет горло изнутри, не даёт вдохнуть. В воде не отражалось небо, и озеро больше — не пело. Вэй Ин искал во снах, искал наяву взглядом средь людей и сам не зная кого, не желая, отказываясь верить в дурной конец. Может быть, однажды во взгляде встречного прохожего просияет нездешнее золото.