***
мне тогда было 17. я был молод и везде искал приключений. готов был свернуть горы, прыгнуть с места в карьер с разбега, даже не думая о последствиях. я даже и не представлял, что над моей жизнью может нависнуть туча. «ведь из каждой ситуации можно найти выход», — я был так наивен. сердце мое было открыто, я был влюбчив, желал общения. но то ли людям я не нравился, то ли они не воспринимали меня всерьёз — я не мог найти себе друзей, хотя так старался это сделать. чуть позже я осознал, что нельзя быть таким открытым. мир не заслуживает твоей доброты, как бы безгранична она ни была. моей начали пользоваться, как разовым проездом в метро. я получал пощечину за пощечиной от судьбы, удары под рёбра от лицемерных людей, и даже собака — вроде бы доброе и преданное создание — меня покусала. когда почва была выбита из-под ватных ног, когда мир стёр всю мою юношескую наивность и весёлость, грубо втоптав меня в грязь, когда я готов был сломаться — появился в моей жизни он. добрый парень с веселой улыбкой и милым взглядом. бэмбэм, приехавший покорять америку и окунувшийся во взрослый мир совершенно одиноким, был родом из тайланда. с семьей отношения были неважными, отец и мать не поддерживали его увлечения и стремления, а на его стороне была лишь сестра, которая оставалась верной подругой до конца дней. так мы и нашли друг друга. он — пахнувший одиночеством, но ещё только зарождавшейся молодостью и весельем, и я — почти полностью исхудавший, заплаканный, прячущий порезанные в кровь предплечья. нас свели ветра нью-йорка, гулявшие по пустым улицам в преддверии рассвета, и одиночество, необходимость в дружеском плече, которую мы заглатывали комом сквозь слёзы.***
минуло мое 20-летие, осень вступала в свои права, сухие ломтики золота перекатывались по ветру, бегали по дорогам и хрустели под ногами сонных и вечно суетящихся людей. моя жизнь с появлением в ней бэмбэма наладилась, мы жили вместе. с его непростым и иногда чересчур вспыльчивым характером жилось непросто: мы частенько ругались, спорили, что-то не делили. однако вечера, проводимые у телевизора с коробкой пиццы и стаканами холодной колы, прогулки по вечернему городк, вечные приключения, побеги от полиции, когда нас заставали врасплох с наркотическими веществами в руках, звонкий смех и твёрдый хлопок по плечу, — все это огромным плюсом перечеркивало все мелкие минусы. я снова начал чувствовать своё счастливое сердце вместе с течением жизни. новых знакомств я не заводил, не доверял людям, в друзьях сильно я не нуждался — бэмбэма мне хватало. но он был против. как-то я шёл в магазин за продуктами, перепроверяя список, как в моей руке завибрировал телефон. «сегодня вечером в семь, хен! и возражения не принимаются<3», — это сообщения было прочитано в голове голосом друга(я аж вздрогнул). как я ни пытался отпираться и оправдываться, меня ничего не спасло: бэм насильно приволок меня на встречу с незнакомыми людьми. все они были разными, неродными. но большие глаза, которые смотрели в мои с искренним любопытством, и улыбку, которая расцвела на его губах, когда мне стоило пожать ему руку, я запомнил на всю оставшуюся жизнь.***
он ворвался в мою бренную жизнь неожиданно, словно ураган, разломал привычные устои и стереотипы, нагло разбил стену, которую я так старательно возводил вокруг себя. он был слишком светлым. солнечным. он пах жизнью, блистал счастьем, раздавая всем его бескорыстно. он был лучиком солнца в непроглядной тьме жизни, казался таким ярким, что дотронься — и останется сильнейший ожог. я боялся с ним сближаться, старался держаться на далёком расстоянии. джинен — мой старый знакомый — смеялся тогда и задорно хлопал меня по плечу. он ведь знал, видел меня всего изнутри и читал, как открытую книгу. я лишь отмахивался, пытаясь унять бушующее, словно птица в клетке, сердце, когда он смотрел на меня, когда улыбался мне и пытался обнять в знак приветствия. я чувствовал — нет, знал, к чему все приведет. знал и продолжал утопать в его карих тёплых глазах. бэмбэм уверял меня, что в симпатии к парню нет ничего плохого. «джексон — прекрасный человек», — мягко улыбаясь, говорил таец, — «уверен, ты ему тоже небезразличен». а я верил — хотел верить. так безнадежно и, скорее всего, безответно я влюбился в него, готовый в любой момент отдать ему всего себя.***
конечно, он узнал о моих чувствах. конечно, он увидел, прочёл в моих глазах, услышал дрожь в голосе. «я никогда не умел врать», — горько усмехаясь, подумал я. но ни он, ни парни мне не говорили. казалось, что о моих мыслях знал уже весь мир. я вёл себя так, будто ничего и не было, притворялся настоящим другом. судя по всему, выходило у меня плохо. мои (не)значительные касания, ломаные жесты, долгие взгляды, «наполненные нежностью», как выражался югем, выдавали меня. я хотел касаться его, хотел зацеловать его, чтобы желанные губы покраснели и распухли от поцелуев, обнять так, чтобы руки болели. джексон лишь мягко и тепло смотрел на меня, ненавязчиво отвечая на мои касания — моя ладонь идеально вмещалась в его, а голова — прекрасно устраивалась на плече. я томился ожиданием, хотел большего. хотел, чтобы он был моим без остатка. больно сжимающееся сердце указывало на обратное. однако все закончилось. в вечер, под холодным дождем, когда капли нещадно били по лицу, стряхивая и унося за собой вниз по моим щекам слёзы, разбиваясь о холодный асфальт. когда я был на грани, чувствуя, как что-то угасает внутри, легкий ветерок пронёсся мимо. меня схватили, резко развернули и — я не успел понять — поцеловали. холодные, но такие нежные губы прижались к моим. знакомые до боли пальцы с серебряным кольцом на безымянном взяли мою ладонь и — прижали к твёрдой и мускулистой груди. там, пока так желанные губы целовали, билось горячее страстное сердце. открытое, доброе. но выбравшее меня. его сердцебиение слилось с моим. мы стали частью одного целого. никто мне больше был не нужен.***
через несколько дней подколов и пошлых шуток друзей мы привыкли к ним, стали проводить все свободное время вместе. он встречал меня после работы, и мы гуляли. просто разговаривали ни о чем, пили горячий чай, смеялись и радовались тем мгновениям, что у нас были. жизнь летела незаметно, но рядом с ним время словно замедлялось. его смех стал моей мелодией, его улыбка — ключ к моему сердцу, душе. я влюблялся в него все больше, новые, открытые мне стороны его личности, притягивали. я крепче сплетал наши пальцы, притягивал к себе ближе во время объятий, словно пытаясь слиться в одну плоскость, страстно отвечал на его поцелуи, отдавая всего себя. «вот он я. я весь твой», — кричало мое сознание, когда я прижимался к нему. а он брал, брал меня всего без остатка, любил и дарил жизнь. я словно чувствовал, что так я его не упущу, не дам ему уйти из моей жизни так же неожиданно. но я, как и все, ошибался. судьба, подарив мне близких, друзей, подарив мне мою жизнь, отняла ее так жестоко, слово ни разу не познав настоящего милосердия. это, верно, произошло не сразу. мой с трудом, потом и кровью построенный карточный домик рушили шаг за шагом. сначала он начал жаловаться на плохое самочувствие. слова врача о том, что все хорошо, нас успокоили. джексону прописали лекарства от простуды и постельный режим. но лучше бы я послушал никогда не обманувшую интуицию. лучше бы я не застилал разум иллюзией счастья, которого я так долго ждал. лучше бы никогда не отпускал его руку. приступ случился неожиданно. мы тогда гуляли, был солнечный день, аттракционы пестрили красками, смех бэмбэма и ласковые воркования джебома с джиненом успокаивали тревогу внутри меня. он держал меня за руку, так ярко улыбался и радовался новому дню, что я затолкал волнение куда глубже и наслаждался вместе с ним. однако спустя время я держал его дрожащее тело на руках, слушал тихие мучительные стоны и пытался держаться, пока другие бегали вокруг в поисках помощи. он лежал и держался за голову. я лишь мог гладить его по волосам, отодвигать липнувшие к потному лбу каштановые пряди и шептать слова утешения на ухо. я чувствовал себя ничтожеством, готовым разрыдаться в любой момент.***
его положили в больницу и провели все нужные обследования. на вопросы о том, что с ним случилось и по какой причине его стали мучить страшные головные боли, он лишь отмахивался и говорил, что причина была в том, что он довольно сильно стукнулся головой, когда нечаянно упал на пол. но я был с ним все время рядом. и он ни разу так сильно не падал. однако я не стал мучить его расспросами. джексон был довольно вспыльчивым, и мне не хотелось провоцировать его ещё больше. конечно, головные боли не прошли, но приступов не было. все пришло в норму: он хорошо себя чувствовал, по-прежнему много гулял, продолжал любить меня, друзей и мечтал о том, как он станет богатым и как у него будет большая семья. при его упоминании моего неизбежного участия во всем этом я покраснел. джексон сказал, что мне отлично подойдёт фамилия «ван». — марк ван? — усмехнулся я тогда, подставив шею под его поцелуи. — нет, — хрипло ответил он, — ван иен, — и прикусил кожу на ключице. я охнул и сжал губы, чтобы не запеть от удовольствия. — звучит красиво-о-о...ах! — слова потонули в стоне, когда он притянул меня к себе за бёдра и оставил легкий поцелуй в месте за ухом — моя слабость. тогда я слышал лишь его хриплый смех, чувствовал его нежные губы и горячие ладони, — я увязал в шоколаде его глаз. я понимал, что это билет в один конец. и ни в коем случае не хотел возвращаться. мне казалось, что я в раю: мы были счастливы — этого достаточно. но ключевое слово тут «казалось». прошёл месяц после первого приступа, и многие уже позабыли о нем, смотря на расцветающего джексона. обычный вечер в кафе, мы прекрасно сидели, шумели, как маленькие дети(на нас даже официанты шикали). солнце заходило за горизонт, прячась за высотками нью-йорка, и его последние лучи заливали холл в кафе мягким золотом. они также освещали моего парня, мягким ореолом охватывая силуэт. он казался мне призрачно прекрасным. я держал его за руку, смотрел на поблескивающее серебро на безымянном пальце, обвёл взглядом открытую смуглую шею, к которой я так любил припадать губами, вверх — по линии подбородка, острых скул, — и его глаза направлены на меня, смотрят прямо в мои. они казались огромным медовым океаном, медленно утягивающим тебя на дно. — кхм, — мы одновременно повернулись на звук, — конечно, мы понимаем, что вас друг от друга не отлепить, но прошу, не забывайте, что вы не одни тут, — хмыкнул джебом. джинен легко ударил его по спине. «портишь момент, дурак», — так и читалось на его лице. енджэ залился смехом, остальные его подхватили. я не мог оторвать взгляда от них. видеть друзей такими счастливыми — суть моей жизни. когда бэм встрепенулся и завлёк нас в кольцо объятий, я хотел возмутиться: дышать было нечем(когда на тебя налегают шестеро парней, это не так уж и легко). но он был в моих руках. я обнимал его со спины, положив голову на плечо, и вдыхал родной запах. затем этот проказник решил вырваться из объятий и начал извиваться. в конце концов мы еле распутали наш дружеский клубок и, смеясь и поддразнивая друг друга, решили выйти на улицу. я шёл последним, поэтому, когда белая пластиковая баночка стукнулась о носок ботинка, я был один. подняв неизвестно чью вещь и прочитав надпись на ней, я почувствовал, как мои колени подогнулись, но вовремя ухватился за стул: *название анальгетика* выписано: пациенту джексону вану»,— и угловатым синим по белому: «примечания врача Д. Мартинеса: применять с случаях острой необходимости...».***
я знал, что джексон ходил к врачу один раз в неделю. он говорил, что это нужно для лишнего обследования, чтобы понять, что он точно при том падении себе ничего не повредил(не бывают приступы просто так, марк!). я верил ему, все равно волнуясь, и ничего не предпринимал. до того момента. честно признаться, я сжульничал. нагло соврал джексону. я попросил его телефон, пока он отходил, желая, по его мнению, поговорить с джиненом, ведь мой телефон сел. я пролистал список контактов, спустя несколько минут мучений нашёл нужный и занёс его данные в свой. через два дня я трясущимися руками набирал этот номер. по ту сторону связи ответили: — да? — это доктор Джеймс Мартинес? — да, — помедлив, сказал он, — а, простите, Вы кем являетесь? Чем я могу помочь?... я рассказал доктору, кем я являлся и что мне было нужно. он долго не хотел мне говорить что-либо о джексоне, но в конце концов, услышав в моем голосе дрожь и нотки приближающейся истерики, сжалился и пригласил к себе в следующий вторник. за день до прихода к нему джексона. через неделю я сидел в кабинете, полностью залитым белым светом. даже тюль, красиво развевавшийся на лёгком ветру, был белоснежным. эта белизна ослепляла и неприятно жгла глаза. но я совершенно забыл о дискомфорте, когда врач показал мне снимок. — видите? вот это называется...и оно располагается в этой области...мы думаем сначала облегчить симптомы и разобраться в природе инородного образования... а дальше я и не слушал. я знал, что это нечто убивает его. оно забирает все его жизненные соки, а вместе с ними — и мою жизнь. джексону мы договорились ничего не говорить. мартинес делал свою работу, а я был рядом с моим парнем. ничего не изменилось. только жалость и сочувствие, плескавшиеся в глазах доктора, когда я приходил вместе с джексоном на приём и пересекался с врачом в коридорах больницы, напоминали: «нет. не все в порядке», — я лишь сдерживал слезы, сжимая руку и более страстно целуя недоумевающего джексона.***
через неделю случился второй приступ. я тогда еле приволок его в больницу. он заметно исхудал, но продолжал принимать злосчастные лекарства. продолжал улыбаться так, будто не его убивает нечто инородное в головном мозге. будто не он угасает на моих глазах. он узнал о моей осведомлённости, когда я привёз его в до боли знакомую больницу, и лишь тихо вздохнул. — ребятам тоже надо рассказать, кайе, — спустя час говорил я, поглаживая его по голове. — я так не думаю, все ведь пока не... — известно, джекс, известно, — перебил его я, — если у тебя вновь случится приступ, а меня не будет рядом? они же рано или поздно узнают, что ты...— я сглотнул слово «болен», — лучше пусть они от тебя узнают. пока не поздно, кайе, — ком стал поперёк горла, я еле заметно начал дрожать. — хорошо, — промолвил он, смотря на меня. на фоне исхудавших щёк и выпирающих скул его глаза казались ещё больше. но они до сих пор блистали тем медовым золотом. словно он был здоров. его тёплые сухие губы прижались к моим, а руки обвились вокруг плеч. тогда джексон впервые не сказал мне «нет». конечно же, когда мы рассказали друзьям обо всем, никто радость не испытывал. впервые наша атмосфера была наполнена тишиной, растерянностью и печалью. джексон вышел, когда джебом спросил: — и давно? — три месяца, — отчеканил я. — насколько все серьезно? — резкий голос енджэ резал слух. он был напряжен, как струна. — настолько, что в скором времени его хотят госпитализировать. планируется курс химиотерапии. вместо ответа я услышал лишь вздох. енджэ запустил пальцы в волосы, джебом потирал подбородок, джинен — переносицу, бэмбэм смотрел в одну точку — он уже давно был не с нами, югем что-то искал в телефоне — это явно была информация о состоянии джексона. о ее причине и о том, как это лечится. югем всегда был любознательным малым. я улыбнулся, смотря на него. тут джексон зашёл в комнату. и мы все оживились. снова стали его лучшими друзьями, теми, кто не позволит ему быть одному, кто не позволит отчаянию и грусти утянуть его на дно. ведь тяжелее всего было тут ему.***
когда его госпитализировали, мне казалось, что начался первый круг ада. его несколько раз при мне выворачивало наизнанку, он два раза падал в обморок, а когда приходил в сознание, то не мог долго понять, где находится. я не отходил от него ни на шаг — иногда медсёстрам приходилось выгонять меня. ему делали одну процедуру, после которой он приходил в себя неделями. его волосы потеряли прежнюю яркость, лицо осунулось, кожа приобрела бледный оттенок, и он часто пребывал в подавленном настроении: мартинес говорил, что это возможные побочные действия лекарств. но рядом с кайе были парни и я: мы выводили его на прогулки, приносили книги и журналы, рассказывали о новостях в мире(даже успели поспорить из-за скандальных отношений знаменитостей), устраивали вечера фильмов и сериалов, не упоминали в разговоре случаи, когда случались его приступы — абсолютно ничего о его болезни. и во время всех этих мгновений он по-настоящему улыбался, смеялся, словно снова приобретая привычную жизнерадостность и излучая счастье. я любил его все больше. обнимал во сне крепко-крепко, как будто боялся, что, когда я очнусь, он исчезнет. но он был рядом. целовал меня в макушку и крепче прижимал к себе. говорил о нашей семье в далёком будущем и о том, как бы мне подошла его фамилия. я смеялся вместе с ним и, позволив ему уснуть, уходил в ванную, где горькие слёзы, которые я сдерживал, лились ручьями, где я сжимал руку на груди, чувствуя, что задыхаюсь, что сердце вот-вот выпрыгнет. чувствуя, что, словно песок — сквозь пальцы, из жизни уходил мой любимый человек. через несколько дней случилось то, чего я так боялся. джексон сломался. не выдержал. вот он — стоит, улыбается и весь светится, говорит, что ещё чуть-чуть — и его выпишут! а вот он — роняет стеклянную кружку, чисто случайно, переводит взгляд на меня и — я словно чувствовал, когда подбежал к нему — падает в мои руки. вот он — плачет навзрыд, тихо скуля и пальцами цепляясь за мою рубашку, как за спасательный круг, стонет от боли в израненных стеклом коленях и всхлипывает. я — плачу вместе с ним, крепко прижимая его макушку к себе. пытаюсь держать его на грани обрыва, когда сам готов сорваться и прыгнуть вместе с ним. нет. вместо него. как бы хотелось, чтобы на этом месте был я. а не он. чем я могу ему помочь? что сделать, чтобы ты, судьба, подарив мне дыхание жизни, не забрала его снова? что мне дать тебе взамен? эти мысли крутились в моей голове. а я лишь мог сидеть и держать его лицо в своих ладонях, целуя щеки, подрагивающие веки, мокрый лоб и сухие губы, обрабатывать раны на коленях и просто плакать в холодной уборной, не позволяя джексону видеть меня слабым. «ты нужен ему сильным», — как мантру, повторял я эти слова, вытирая слёзы и проглатывая всхлипы.***
однако все получилось лучше, чем мы ожидали. сквозь мрачные тучи прорвался тонкий, но такой нужный луч света. наступила ремиссия. джексону становилось лучше с каждым днём. он больше гулял, резвился. читал книги, журналы, которые ребята ему приносили, спорил, играя в карты и обсуждая футбольные матчи. в его глазах вновь появился блеск. улыбка запестрила на губах. в его жилах вновь заиграла, забурлила жизнь. — так солнечно, — провыл джексон, прикрывая глаза ладонью, — я не могу осмотреть всю площадку! — признайся, ты просто ждёшь с нетерпением джебома с полным пакетом вкусностей, — ехидно подметил я, безотрывно листая журнал. — эй! ты ведь не сидел на диете несколько месяцев. я должен воспользоваться возможностью, пока мартинес дал разрешение, — он вытянул губы трубочкой, надув щеки. «такой ребёнок», — я улыбнулся своим мыслям. он все ещё был слабым и сильно похудевшим, заострившиеся скулы, казалось, готовы были порвать прозрачную бледную кожу, тени под глазами ещё не прошли. но его лицо уже не дышало болезненностью и болью. я облегченно выдохнул, вынырнув из чертог разума, когда на горизонте появился джебом с огромными пакетами, джинен, пытавшийся ему помочь, югем, бэм и енджэ, хохочущие над хенами. наконец-то. наконец-то скоро все наладиться. мы прекрасно провели время. всю ночь смотрели фильмы, кидались попкорном, спорили, кто лучше: Бенедикт Камбербэтч или Роберт Дауни Младший — оба превосходно сыграли знаменитого Шерлока Холмса; какой из эпизодов Звездных Войн больше запомнился, и почему большинство произведений Ремарка заканчиваются крайне трагично?(тут спорили наши литературные гении в лице им джебома и пак джинена). я недолго участвовал в беседах, просто наслаждаясь видом счастливых парней и наконец свободно вдохнувшего джексона.***
когда все разошлись, остались только мы вдвоём. мы стояли у окна и наблюдали за звёздным небом, скрывавшимся за высотками небоскрёбов, когда джексон задал вопрос: — как думаешь, почему звёзды горят? — ну, скорее всего, это связано с излучением большого количества энергии... — это понятно. а если заглянуть немного глубже? — я приподнял бровь в недоумении. — мама рассказывала мне в детстве, что звёзды — это души людей. после смерти они попадают туда, — он мечтательно закрыл глаза и откинул голову на мое плечо, — хотелось бы мне, чтобы я тоже оказался там. — о чем ты говоришь? бредишь, что ли? — гага, — он посмотрел на меня. в его глазах — настоящий звездопад. или это слёзы? — что бы ни случилось, дослушай меня! — он приложил палец к моим губам, — что бы ни случилось, обещай — нет, клянись! — что ты ничего дурного не сделаешь. не перегнёшь палку. не перешагнешь через эту линию, марк. ради меня. я хочу, чтобы ты жил. чтобы ты никогда не забывал меня. чтобы всегда хранил воспоминания о наших днях, — мое сердце, кажется, перестало биться. — обещай! — уверенность в блестящих глазах напротив заставила меня согласиться. я дал клятву, расписанную на горьких, но таких правдивых словах. пока все хорошо. пока он дышит, живет. пока он рядом. и это главное. **** и все оборвалось. прошло так быстро, словно дешевая полнометражная комедия, которую показывают по телевизору на малоизвестном канале. были и солнечные дни, и улыбки близких, и радость в глазах, и ремиссия, но ужас вернулся, словно набравшись сил для новых злодеяний. джексону становилось хуже с каждым днём. ему продлили курс химиотерапии. и она, и эта чертова болезнь высасывали из него все соки. однако какой бы тяжелой ситуация ни была, человек все равно надеется. и надежда, догоравшая свои последние минуты, была единственным нашим спасением. я проводил все время с ним. отвлекал, много разговаривал и рассказывал истории, о семье, о том, что родители давно хотят познакомиться с моим женихом. — женихом? — приятно-удивленно тогда прошептал он(голос почти пропал). — да. чего же тянуть? — я улыбался, хотя чувствовал. что был на краю обрыва. а внизу — бушующий океан. казалось, он так и ждёт, когда я прыгну. и он поглотит меня без особых усилий. я взял фамилию джексона. «ван иен», — ярко горело на свидетельстве о браке. желание кайе было исполнено, и его исхудавшее лицо озарилось таким счастьем, что я готов был отдать все, лишь бы оно никогда не искажалось гримасой боли и печали.***
был солнечный день, когда я сидел рядом с кроватью и держал его за руку. скоро собирались приехать ребята, обещавшие принести много вкусностей и «о-о-огромную дозу позитива», как выражался бэмбэм. я решил отойти в уборную, пока джексон спал, когда на телефоне яркой смс-кой загорелось: «мы в лифте, хен». я улыбнулся и отложил мобильник, зашёл, закрыв за собой дверь. и лучше бы я этого не делал. лучше бы я никуда не уходил. снова. снова, марк. снова ты пропускаешь самое важное. что решает твою судьбу. жизнь ничему тебя не учит, ван иен. я наблюдал за бригадой врачей, забегавших в палату. под номером 777. нет. я побежал за ними. не может быть. когда я, запыхавшись, ворвался в комнату, медперсонал окружил койку. я не видел джексона. я видел лишь аппарат, который противно визжал и говорил о плохом состоянии пациента. пульс падал. давления стремилось вниз. и все сопровождалось ужасным писком, криками медсестёр. он умирал. умирал на моих глазах. **** врачам удалось откачать его. он жил, дышал, но был без сознания. какие-то аппараты поддерживали его жизнь. «это все, на что мы способны», — слова мартинеса словно глубокая кровоточащая рана на сердце. я не верил. не хотел верить. никто не хотел. ни я, ни сжимающий пальцами волосы джебом, ни хнычущий джинен, ни впавший в астрал енджэ, ни рыдающий бэмбэм, ни находящийся на грани истерики югем. мы держались только ради одних слов о том, что с ним все будет хорошо. что, несмотря на нынешнее состояние, он будет жить. и все будет, как прежде. но ожидало нас лишь ничего. днём я целовал его руки и просил не бросать меня, клялся, что все будет так, как он пожелает. и свадьба наша будет, и семья, и вечная дружба, и любимая работа. и все мечты непременно сбудутся. ночью же я держал его легкое и дрожащее тело в своих руках и смотрел, как аппарат, отражающий его жизненные показатели, медленно погасал. сердцебиение: 65, 55, 50, 49. джебом врывается в палату и сразу бежит за медсестрой. сердцебиение: 39, 34, 30, 29. прибегает медперсонал. и нас словно закручивает в адскую петлю. сердцебиение: 20, 10. его кровать начинают вывозить, мартинес оказывает первую медицинскую помощь, кричит что-то о нужных препаратах и просит готовить операционную. последняя ломаная вверх-вниз и гладкая зелёная полоса по чёрному экрану. все сопровождается пронзительным писком. его увозят, а меня, бросившегося следом, крепко держит джебом. я падаю на колени и понимаю, что внутри что-то оборвалось. кажется, я кричу. кажется, сердце сейчас не выдержит. кажется, что я спрыгнул с обрыва в ледяной бушующий океан. и ему ничего не стоило поглотить уже бездыханное тело со все ещё бьющимся сердцем. он ушёл. исчез из моей жизни внезапно так же, как и ворвался в неё год назад. исчез и утянул меня за собой. и вдвоём мы, возможно, станем теми самыми яркими звёздочками на небе.