Медина

В воздухе витает аромат пряностей, заставляя голову идти кругом. Эцио кажется, что этот запах преследует его: он впитывается в одежду, кожу и волосы. Стамбул кажется магическим городом, который не засыпает ни на минуту. Итальянец находится здесь всего лишь пару дней, но за это время Константинополь сводит его с ума. Узкие улицы — артерии и вены города — пронизывают Стамбул вдоль и поперек, заманивая людей на базар, заводя в тупики, в которых музыканты играют околдовывающую музыку. Эцио думает, что если бы он был моложе, то нашел бы тут кучу развлечений: вон та симпатичная сеньорита вполне бы могла скрасить одинокую ночь, а в неприметной лавчонке на главном рынке продают дурманящее вино, которое пахнет (блядскими) специями, которые здесь повсюду. Но Эцио чуть больше, чем пятьдесят. Он готов благодарить всех богов, что у него не прихватывает спину, когда он лезет на очередную стену. И хотя он все еще показывает себя молодым, обгоняет новеньких рекрутов, сражается лучше всех, а так же не пропускает хорошеньких девиц, в голову закрадываются предательские мысли, что он стар. Сейчас, измученный собственными пороками, он ищет знаменитую библиотеку Альтаира. Аудиторе упорно верит, что после обнаружения этой реликвии он обретет покой, но пока что с каждым новым рассветом он встает с постели и продолжает поиски. Путь к библиотеке уже давно потерян, заметен придорожной пылью и забыт. Забравшись на одну из обзорных башен, Эцио оглядывает горизонт и смотрит на восток, надеясь увидеть солнечный блик, который даст намек на то, где ему искать его сокровище. Утро отдается болью в каждой клетке тела, заставляя упасть на пол, крепко сжав зубы. Итальянец многое бы отдал, лишь бы снова почувствовать себя молодым, увидеть в зеркале не старика, а молодого юношу, для которого подъем на Санту Марию это привычное дело. Воспоминания о том, как большой птицей он взлетал на купол собора, ударом ножа отзываются в памяти, заставляя упасть из глаз пару злых капель. Стамбул — проклятый город. Он заставляет сойти с ума и забыться в дурманящем аромате, исходящем из курильниц, которые стоят на каждом шагу. Здесь не хочется остаться и осесть на всю жизнь, но, тем не менее, приходится: город дымными путами приковывает к себе, заставляет стать заложником лабиринта улочек, стать еще одним призраком торговой площади. Эцио чувствует, что растворяется в сумерках, становясь миражом, глупым отражением, которое никогда не существовало по-настоящему. Он теряет свою дорогу, которая красной нитью идет в Масиаф. Старинная крепость кажется такой же далекой, как и раньше, словно Эцио не сделал еще ни одного шага. Какое-то непонятное просветление, словно глоток свежего воздуха (хотя это он и есть) заставляет Аудиторе вспомнить о своей миссии, когда он всходит на палубу. Клубы дурмана рассеиваются, уступая место холодному рассудку. Маленький корабль, на котором Эцио добирается до Масиафа, качает непогода, но что-то в глубине души итальянца указывает ему путь. Он держит курс на юго-восток от Стамбула, с каждым мгновением приближаясь к цели. Жизнь, словно издеваясь, раскидала их по разным полюсам, но Эцио упрямо верит в то, что они с Альтаиром связаны, что он просто обязан найти его библиотеку и наконец-то заслужить блядский покой, мысли о котором тревожат душу итальянца похуже стамбульского дурмана. Каждый новый рассвет нещадно отсчитывает время, но Эцио находит в себе силы идти вперед: после продолжительного морского путешествия встать ногами на твердую землю и бежать, цепляться руками за скалы, стирая пальцы в кровь и ломая ногти. Холодная крепость мертва, как и человек, которого разыскивает ассасин. Здесь нет манящего и сладкого запаха — здесь пахнет горем и безнадежностью. Серые стены едва освещаются дрожащим огнем факела, а отблески пламени пожирают и без этого изъеденные временем кирпичи. Эцио чувствует, как что-то внутри него сжимается, а руки холодеют, когда он открывает библиотеку Альтаира. Прикосновение, которое обычно дарят любимой женщине, в этот раз достается ветхим костям, которые сидят в молчаливом ожидании конца этого мира, если, конечно же, не превратятся в прах раньше. Аудиторе касается яблока Эдема, за которым он шел все это время, но отдергивает руку. С него хватит приключений, хватит опасностей. Он устал и хочет на заслуженный покой. В нос ударяет сладковатый аромат восточных пряностей, который Эцио не чувствовал с самого отплытия из Стамбула. Дым опутывает его, пока тело с грохотом не падает на пол. Пустые глазницы черепа безразлично смотрят на происходящее, но спустя мгновение внимательные золотые глаза щурятся, словно смаргивая сонную пелену. Альтаир встаёт с кресла и подходит к лежащему мужчине. Чувствовать себя молодым крайне приятно, хоть это и иллюзия проклятых артефактов. Ла-Ахад поднимает Эцио, на котором одежда теперь висит мешком, ведь итальянец тоже стал в разы моложе. Сириец хмурится и прикосновением ладоней к груди ассасина превращает его одеяния в подобие своих. Это не реальный мир и Альтаир может делать здесь все, что пожелает. Наконец, Эцио приходит в себя и с воплем отскакивает.  — Ты умер, — он тычет в ассасина пальцем, замечает, что собственные руки выглядят гораздо моложе, — а я был гораздо старше! — Успокойся, Эцио, — Альтаир поднимает ладони вверх, демонстрируя, что не собирается нападать, — да, я умер, но тем не менее ты разыскивал меня. Я все о тебе знаю. — Отлично, — ворчит Эцио, — а я вот ничего не понимаю. Сириец начинает терпеливо объяснять, что видел его в видениях, которые показывало яблоко, но он знал, что умрет к этому моменту, поэтому позаботился об этом и создал иллюзию, которую активировал Эцио, коснувшись яблока. Итальянец слушает молча, лишь расхаживая из угла в угол. Услышанное не укладывается в голове, но иного пути как поверить во все это — нет.  — Пойдем, я покажу, — Альтаир берет Аудиторе за руку и выводит его из библиотеки. Мертвая ранее крепость сейчас живёт полной жизнью, но это все ложь. Эцио касается мимо проходящего человека и рука его лишь колышет воздух, но сильные пальцы Альтаира, сжимающие его собственные вполне себе реальные. Они поднимаются на крышу замка и Эцио смотрит на мир, каким он был несколько веков назад. Пусть это иллюзия, пусть это сон или наркотический дурман — все равно. Всю дорогу мужчины молчат, потому что каждый из них знает о другом все, что только можно, но стоит им встать рядом, плечом к плечу, то разговор начинается неожиданно. Они не говорят об ордене, хотя он представляет большую часть жизни обоих ассасинов, но говорят о знаниях и технологиях. Когда Эцио рассказывает о Да Винчи, то сириец непритворно грустит о том, что не может познакомиться с ним лично.  — Зато ты познакомился со мной, — смеётся Эцио и бежит к краю крыши, чтобы в следующую секунду красиво спрыгнуть с нее, явно рисуясь перед мастером. Он чувствует себя таким молодым, полным сил, что возвращаться в реальный мир совершенно не хочется. Осознание того, что придется вернуться в свой мир вместе с твердой землёй врезается в спину. Птицей Аудиторе выныривает из груды листьев, но не успевает выпрямиться и на него в следующее мгновение приземляется Альтаир. Итальянец чувствует жар, исходящий от тела, нависающего над ним, и вновь вспоминает бесплотных призраков, которые тут бесцельно бродят, навеки прикованные к одному месту. Хотя стоит ли сопереживать им, если все это иллюзия? Наконец Ла-Ахад отпускает Эцио и они продолжают свое путешествие.  — Ты можешь создать все что угодно? — интересуется Аудиторе. — Я не знаю. Я даже не могу сказать, когда этому миру придет конец. Может быть в следующую минуту все прекратится, а может быть ещё столетия вперёд я буду заложником этого места. Наконец Альтаир показывает весь свой мир, в котором он живёт или же жил. Теперь и Эцио принадлежит этому миру, оставаясь здесь на месяцы. Когда Альтаир накрывает его губы своими, итальянец понимает что он разыскивал. Он искал знания, а нашел любовь и покой. Аудиторе начинает забывать о своей жизни, что где-то там, в другом мире, он лежит на полу этой же крепости, а сердце медленно бьётся, поддерживая жизнь в теле. Альтаир видит это и не может позволить итальянцу забыть. Он зовёт его встретить рассвет на крышу. С улыбкой Эцио соглашается и взбирается наверх крепости. Сириец нежно целует его, заправляя прядь волос за ухо.  — Я люблю тебя, поэтому надеюсь, что ты поймёшь, — Ла-Ахад крепко сжимает руку итальянца в своей руке.  — Что? — итальянец хмурится, не понимая, что происходит. Интуиция кричит о том, что сейчас что-то случится, но успеть среагировать невозможно. — Прости, — Альтаир со всей толкает Эцио со стены, но столкновения с землёй не происходит: итальянец вскакивает с холодного пола в библиотеке и судорожно осматривается по сторонам. Почему-то очень тяжело вспоминать о том, что только что было. Воспоминания клубами дыма улетают сквозь трещины кладки. Аудиторе уходит, не оборачиваясь. Каждый день он пытается вспомнить, записывает обрывки мыслей на бумагу, но на утро она оказывается девственно чиста. Он зажигает благовония, привезенные из Стамбула и мучительно пытается вспомнить, обречённый вечно скитаться среди живых призраков, которым нет до него дела. Где-то Альтаир стоит на крыше Масиафа и смотрит вниз, где должно было оказаться тело, но там пусто, как и в душе. Иллюзия рушится, погребая за собой весь созданный мир и Альтаира в том числе. В хранилище библиотеки яблоко Эдема сияет, завершая проделанную работу. Но на этом его миссия не заканчивается. Артефакт, словно обладая собственным сознанием, создаёт ещё одну иллюзию, которая будет существовать вечно. Альтаир открывает глаза и видит перед собой Эцио. За окнами пусто, но яблоко даёт им смысл существования — создать ту жизнь, которую хочется.