Феникс

Это чувство… Впервые с тех пор, как я был рожден, Сплелись воедино имя моё и жизни спираль, Когда сплавились вместе опыт с желаньем, играя с тобой.       В магазинчик желаний он забрел действительно случайно. И забора коснулся тоже. И поддался подталкиваниям девочек. И не вылетел за дверь едва увидел Юко-сан тоже совершенно случайно.       Но это всё — сплошная неизбежность. Только часть игры, в которую их связало желание Шаорана, повернувшее время вспять.       «Не исчезай!» — крик, навечно застывший в ушах, и протянутая рука, отпечатавшаяся на сетчатке. Это картина стоит перед ним, не давая покоя, и вроде как одиночество должно отступить, ведь она всегда с ним, но от этого лишь хуже. Ведь растрепанный мальчишка с карими глазами, тоже он, тоже Ватануки, тоже рожден первого апреля и им же пленен.       — Значит, у тебя есть желание? — ведьма плутовато улыбается, выдыхая струю живого дыма, резными кольцами вьющегося вокруг, сплетающегося в удивительные по красоте своей узоры. Ватануки поправляет очки, прикрывая глаза, воскрешая в памяти бледное лицо, полные ужаса и мольбы янтарные глаза, загорелую детскую ладонь своего отражения, и кивает.       — Помоги Шаорану, когда платить ему будет больше нечем, — шепчет Кимихиро тихо-тихо, стискивая руки в кулаки. Он не столь решительный и способный, как его отражение, но всё же, на что-то, да годится.       — Это действительно твоё желание? — Юко хмыкает, вновь затягиваясь, и окутывая его новой порцией колдовского дыма.       — Наше, — поправляет Ватануки, — Он — причина моей жизни и моё начало. Шаоран должен выжить. Обязательно.       Ведьма качает головой, атласные траурные ленты волос шевелятся в такт этому движению, шуршит кимоно, когда она приподнимается, стискивая его лицо в пальцах тонких бледных, словно у мертвеца.       — Я исполню это желание, — шепчет она, опаляя дыханием его губы и стискивая так крепко, что на подбородке, кажется, останутся синяки, — Твоя плата — память. О Кимихиро Ватануки, Шаоране и ваших родителях. И ты будешь работать на меня, а то вдруг платы не хватит? — по губам Юко расползается улыбка, уродливая в своей красоте.       — Я? — заикается он, но пальцы соскальзывают, оглаживая лицо и запечатывая рот.       — Это неизбежно, Ва-та-ну-ки. — Каждый слог сопровождается легким нажатием на губы, — Ведь конце концов всё в этом мире подчинено судьбе.       Кимихиро закрывает, пытаясь смириться, но как-то не выходит. Неизбежность, неизбежность, да как так можно сказать об этой дрянной жизни и заточении в колбе? И Ватануки вдруг осознает, что есть кое-что поважнее всего остального.       — Шаоран? — эгоизм у него странный, направленный только в одного из них, — Могу я хотя бы наблюдать? Прошу вас. Хотя бы это. Скоро его заключение закончится, и я должен знать, что он в порядке!       — Ты будешь, — Юко отстраняется, вновь затягиваясь и возвращая на лицо таинственную улыбку, — За определенную плату. — Короткое подмигивание могло бы считаться кокетством, если б это была не эта женщина.       — Согласен. — Он опускает взгляд, поправляя очки и растирая подбородок, чтоб не осталось синяков.       — Контракт заключен. — Пахучий ладаном и полынью дым окутывает вязким маревом и Ватануки глубоко вдыхает, позволяя себе окунуться в атмосферу этого места, чтоб вынырнуть уже беспамятным обычным школьником. И лишь напоследок он воскрешает в памяти образ другого «я».       «Удачи, в путешествии, Шаоран.» И в синеву небес Я вновь начинаю полёт. Ещё минута одна И я воссияю. И на мгновенье мне откроется всё.       Он стал просто школьником, работающим в необычном магазинчике желаний с эгоистичной Хозяйкой и ненормальными посетителями, с друзьями проклятой и святым, с самым разнообразным ворохом духов-знакомых. И сила, которую он просил подавить, становилась только сильнее с каждым днем и происшествием.       Ватануки не замечает, куда его ведет эта дорога, не видит, что всё чаще и чаще желания выполняет он, не Юко. Она выслушивает, отправляет его разгребать неприятности с личностями разного калибра опасности и сдирает с несчастных сто шкур в оплату. Но именно это делает его сильнее, готовя к неизбежному будущему владельца магазина.       Ватануки не хочет видеть, что меняется, не желает замечать изменений в «образе печального рыцаря», что так тщательно отгородил его ото всех на земле одиночеством. Но некоторые упрямые личности продолжают ломиться в закрытые двери, связывая их всё сильнее, настолько, что порвать эти путы уже невозможно. Доумеки такие частности явно не волнуют, он просто делает что хочет, ничего не объясняя. Сначала они разделили правый глаз, потом кровь и в конце концов принадлежность к магазину. В какой момент это случилось? Кто знает… Однажды этот дурак просто встал на его сторону и одиночество отступило от Ватануки.       Юко исчезла. Неосознанно Ватануки этого, кажется, всегда ждал, но горечь и боль потери не уменьшилась. И решение он принял абсолютно верное, такое, какое подсказало ему сердце. Ватануки не засомневался в нём ни на секунду, накидывая на плечи кимоно и раскуривая изящную трубку. Легкие обожгло ладаном и полынью, так болезненно и так приятно. В этот момент внутри что-то надломилось и сложилось заново, стирая простого школьника и создавая хозяина магазина желаний, что должен оставаться на одном месте до тех пор, пока не оплатит назначенную цену. Теперь Ватануки понял:       Всё в этом мире неизбежно. Но, не взирая на это, Больше знать хочу о том, что нас ждёт. И как мне утешить сердце больное. Когда всё это растает вдали.       Всё изменилось и ничего не поменялось. Те, ради кого он захотел не исчезать из этого мира, не покинули его. Химавари-чан больше не могла радовать его своей улыбкой каждый день, но её звонкий голосок в трубке и появление на первое апреля стали одной из самых важных радостей жизни; милая и добрая Кохане-чан постоянно забегает к нему, принося собственноручно приготовленные обеды и рассказывая обо всём происходящем с той стороны; Доумеки, наглая личность, официально считающаяся служащим, неофициально — важной составляющей работы магазина. Они остались и лишь та, что начала эти изменения — ушла, оставив глухую горечь на сердце и чудесный магазин желаний. Но ведьма вернётся, обязательно, надо только верить и ждать, ведь это самое важное и сложное, что предстоит в его жизни, но Ватануки не жалуется. Всё в этом мире неизбежно.       Время заставило смириться и сделало неплохим сновидцем. Впрочем это было не так уж и сложно, Харука-сан помогал по мере своих сил и ради встреч с этим человеком можно было постараться. Даже удивительно как два человека могут быть так похожи и одновременно совершенно различны. За годы знакомства Ватануки успел изучить обоих Доумеки едва ли не лучше, чем себя. С Харукой было как-то проще, он и не пытался скрывать свои чувства, в отличии от внука. Хотя может, это была просто особенность Шизуки, так слабо испытывать эмоции, но Ватануки всё же научился видеть сквозь извечное пофигистичное спокойствие. И больше не мог звать этого человека равнодушным.       «С возвращением домой!» — уже привычное приветствие Мару и Мору и не менее привычное: «Я тут не живу» от Доумеки.       Может хватит лгать самому себе?       Доумеки ночует тут чаще чем в храме, после командировки первым делом заходит в магазин, убедиться в том, что там всё хорошо, постоянно ходит по поручениям Ватануки и вообще производит впечатление, что живет он именно здесь. Взять хотя б его глупую привычку «ломиться» через сад, ибо так короче, или нескончаемую наглость, так и не исчезнувшую с юношеских времен, хотя сам он изменился. Ватануки замечает раннюю седину в черных волосах, первые морщинки старения и чуть замедлившуюся реакцию, немножко, но всё же замедлившуюся. Замечает и закрывает глаза, предпочитая игнорировать. Это единственное, что он, навечно застывший в своих девятнадцати, может сделать, ведь как бы Ватануки ни желал, знание о том, что ждет их не открывается. Нельзя гадать для себя. И он не представляет, что станет с его сердцем, когда все его друзья — этот человек, доказывающий течение времени — умрут. Ведь, несмотря, ни на что, сердце в нём бьётся человеческое, страшащееся одиночества. Впервые Ватануки понимает желание прошлой хозяйки забыться в выпивке и развлечениях, ведь это так больно, когда дорогие люди исчезают в небытии, а ты остаёшься неизменным.       Почему Кохане-чан?       Этот вопрос жжет язык, но Ватануки никогда не осмелится его задать. Слишком боится боли, которую может причинить ему ответ. А чёртов Доумеки, похоже, не видит в свадьбе особенного события, по-прежнему предпочитая проводить в магазине почти всё свободное время, вместо того, чтоб помогать невесте. А Кохане не видит ничего плохого во всём этом, даже в том, что её продолжают звать по фамилии. Ватануки кусает трубку, чтоб не кусать губы и улыбается через силу. Свадьба этого человека — хотя нет, этих, конечно же их, определённо не его — заточенным лезвием скользит по сердцу. Слишком близкие, слишком дорогие, чтоб отпускать их, лишать причины приходить в этот магазин, хозяин которого не желает признавать болезненного томления в груди.       Почему вы ведёте себя так, словно ничего не изменилось?       Пиала саке немного дрожит в руках Доумеки, но взгляд ещё ясный. Он по-прежнему игнорирует главный вход, приносит продукты и пьёт с Моконой, словно не собираясь уступать старости «гордое» звание алкоголика, только вот седые волосы и подслеповатый прищур выдают скорый переход из благородного возраста в безнадёжно старый. Но Доумеки это словно бы не волнует, хотя он даже натянуть тетиву не может, а всё равно продолжает приходить каждый день. Знает ведь, что за кеккаем полно монстров, которые не прочь закусить человеком с такой потрясающей духовной силой. Ватануки запрещает другу ходить в одиночку, позволяя идти домой лишь в обществе сына.       У Мамору русые волосы Кохане — мир её праху — и пронизывающие золотые глаза, он курит самокрутку и неловко улыбается на каждое заявление отца. А упрямый Доумеки с своей юношеской усмешкой, повторяет раз из раза на все причитания: «Я буду приходить сюда, пока помню дорогу. А когда забуду, Акане напомнит». И внучка, златоглавая и темноокая, звонко смеётся, часто кивая и хитро улыбаясь. Для неё Ватануки — тот самый волшебник из детской сказки, которого любой ребёнок желает иметь. У неё вот есть свой собственный — и дедушкин — не беда, что за желания, нужно платить, она умная девочка, всё понимает.       Ватануки, видя подобное, только качает головой, выдыхая дым в сторону от наглого дитя. Скоро эта семья станет буквально частью магазина, честное слово. Что Доумеки, притащивший шестилетнюю внучку, с которой его попросили посидеть, что сама Акане, моментально подружившаяся с Мару и Моро, тискающая Мокону при каждом удобном случае и ничему не удивляющаяся, да даже Мамору, мастер спорта по кюдо благодаря детским играм в стрельбу духовной энергией по нечисти, они все не желают понимать, что простым людям не место в этом магазине. Хотя какие они простые, с такой-то силой? Даже духи и те привыкли к вероятности застать кого-то из людей в магазине, даже устроили ставки по теме: «Насколько ещё хватит упрямства этого человека, прежде чем он уступит смерти?»       Доумеки считает это забавным, и, хотя Ватануки хочется кричать, что ничего смешного тут нет, что над таким не шутят, он молчит, сжимая кулаки, до боли зажмуривается и лишь глубже затягивается. Ватануки больше не эгоистичный маленький ребёнок, чтобы делать что-то такое, он не будет отгонять призрак смерти, нависший над дорогим человеком. Пусть всё идет своим чередом.       После того самого, ожидаемого и всё же неожиданного, звонка, Ватануки курит самокрутку, одолженную во сне, связывается с всё ещё блуждающим по мирам Шаораном и они тихо, но методично напиваются, ведя мало что значащие разговоры. Отражение заметно повзрослело, магическая энергия лишь замедлила этот процесс, а у его спутников появились седые волосы, но они живы. И это немного притупляет боль от потери дорогого человека.       Это первый и единственный день, когда Ватануки закрывает кеккай для посетителей.       — Эй, я вернусь.       — Чёртов лжец!

***

Эти чувства… Впервые с тех пор как я был рождён, Я задержал свой шаг, Когда случайно встретил тебя. Ведь не мог я уйти от этой судьбы?       Когда-нибудь ты встретишь того, кого не сможешь игнорировать, Шизука.       Осенний дождь пропитывает мир промозглой сыростью и угнетающе серыми цветами. Доумеки не нравится подобная погода, влажность вредит луку и душевному равновесию окружающих. Такие люди немножко более раздражительные, а значит и раздражающие, чем обычно. Не то чтоб его это слишком задевает, просто Доумеки не любит, когда его хотят вывести из равновесия.       Тихая дробь убаюкивает, усыпляя внимание и свинцовой тяжестью ложится на веки. Сырость забирается под одежду, промозглыми иголочками колет кожу и сводит руку холодом. Только сумасшедшие в такую погоду не спешат домой, а стоят на берегу и не двигаются. Доумеки сам не заметил, как замедлил шаг, приглядываясь к непонятному высокому и тощему пареньку, стоящему у самой кромки воды. Доумеки рассеянно отмечает, что дождь может размыть землю и тогда это недоразумение ухнет под воду и заработает воспаление легких, на такой-то холодине.       — Вот и я… — слова тихие, но каким-то образом Доумеки всё равно их прекрасно слышит, не смотря на монотонную дробь дождя, — умру так когда-нибудь… — на руках парень держит труп кота, чей грязно-рыжий полосатый хвост колеблется из-за слабого холодного ветерка, — в одиночестве.       Сердце сбивается и заходится бешеным ритмом. Доумеки почти слышит голос деда, печальный, смеющийся, горький… Видел ли Харука это будущее, эту встречу? Хотя какая встреча, Доумеки просто заметил странного парня, стоящего на берегу с трупом кота на руках и услышал печальную исповедь. И всё. Никакой встречи, никакой судьбы, ничего! Можно просто проигнорировать это недоразумение и очередные бредовые пророчества деда не воплотятся в реальность.       Доумеки делает шаг вперед. Лужа противно хлюпает под сапогами, вызывая удивление. Когда это он успел остановиться? Почему он остановился? Чем его так привлекло это недоразумение? Что только что произошло, и почему оно так задело сердце? Сплошные вопросы без ответов.       Доумеки прикрывает глаза, отрезая мысли о таких глупостях и позволяет себе продолжать игнорировать странное сердце с его необъяснимым ритмом. Ну и этого парня, находящегося в постоянной опасности, нависшей над ним словно удушливое облако. Ему не впервой не обращать внимания на всякие странности.       Однако от судьбы не убежишь. А от любого из принадлежащих магазину, как Доумеки выяснил позже, тем более. Ватануки упорно не позволяет себя игнорировать, постоянно доказывая своё существование. Не давая не слышать, не видеть, не помнить, заставляя наблюдать, замечать и думать, думать, думать, блуждая в лабиринте разума без выхода.       При «первой» встрече это недоразумение во всю глотку заявило, как ненавидит «чёртового Доумеки», на следующей — они почти подрались, а потом поддразнивать Ватануки стало чем-то вроде привычки. Доумеки с немым удивлением ловит себя на мысли, что в душе появляется странное, щекочуще-приятное чувство, когда он смотрит как это недоразумение фонтанирует эмоциями. Такое бывало лишь в детстве, с дедом, и по всей логике сознания не должно быть с Ватануки, но упрямому сердцу плевать на доводы разума. Значит от судьбы всё же не уйдёшь? И Доумеки слепо принимает свою неизбежность.       В этом мире не существует свободы, все мы связаны, если не сами собой, то другими людьми. И это не закончится, пока люди не перестанут желать.       Союз слепого и безногого.       Так, с мерзкой ухмылочкой, называет их Юко. И, как это не прискорбно, Доумеки вынужден согласиться с нею. Он не видит паранормального, а Ватануки не умеет от него защищаться. Ну просто идеальное взаимодополнение. Тем ироничнее их отношения: не враги, ни друзья, не соперники, ни товарищи, но и не чужие люди. Даже не просто знакомые! Чертовски непонятные отношения, которые не выходит изменить. Связанные алой нитью, они пытались отдалиться — их притягивало назад; пробовали сблизиться — духи разводили. Ничего хорошего в этой связи выйти не может, разумом Доумеки это понимает, но сердце — и окружающие — считают иначе, подталкивая друг к другу. До чего же их это доведёт?       Доумеки выбирал дважды.       Он до сих пор помнит медовый запах умытой дождём гортензии, стынущий в жилах холод и тонкую белую ленточку, которая поможет вытащить недоразумение с того света. Впрочем, если что-то случится, Доумеки уверен, что достанет Ватануки даже из-под земли. Почему? Почему парень, мельком увиденный в дождливый день, стал самым важным человеком в его жизни? Почему Доумеки настолько привык наблюдать за ним краем глаза, подмечать изменения и напрягаться каждый раз, стоит только заметить отблеск ужаса на его лице? Почему он всегда ждёт сбивчивого шепота, говорящего о том, где находятся злые духи? Почему предательское тело сделало приоритетом не собственную безопасность, а защиту Ватануки? Почему же? Новые вопросы без ответов, но игнорировать их уже нельзя. Нужно же получить ключик к осознанию собственных чувств.       Второй раз остался в памяти кровавым кашлем и кипящей в венах слепой яростью. Это существо убивает Ватануки! Самого этого факта хватало, чтобы кровь закипела в жилах, но вид невинный вид этого призрака и выражение лица недоразумения окончательно довели. Подумать только, он жалеет её. Она убивает его, а Ватануки жалеет!       Молчаливая, незаметная ярость мелкой дрожью потряхивает руки и режет пальцы до предела отведённой тетивой. Недоразумение кричит, закрывая собою призрака, но Доумеки не позволяет себе дрогнуть, закрыть глаза, засомневаться. Если он не выстрелит, Ватануки исчезнет. Этого нельзя допустить, никогда! Ведь не будет недоразумения, Доумеки тоже умрет внутри.       Всё это с кристальной чёткостью выстраивается в голове, стоит отпустить духовную стрелу. И Доумеки понимает, что ради этого человека он готов на всё. Только ради него.       Призрак закрывает собой Ватануки, а недоразумение стоит на коленях и плачет. Наивный добрый эмоциональный идиот, к которому нельзя остаться равнодушным.       — Я просто сделал выбор. — Доумеки говорит привычно спокойно, почти равнодушно и холодно, но подхватывает упавшего в обморок аккуратно и бережно, насколько умеет. Первый опыт — странная штука.       Юко смотрит понимающе, когда видит его мгновенное колебание перед тем как отдать ей Ватануки. Чёртова ведьма всё знает, но молчит. Пока не заплатишь равноценную плату.       И больше Доумеки решил не колебаться. Даже если Ватануки возненавидит его, даже если не останется сил сражаться, даже если обстоятельства изменятся, он будет стараться сделать его счастливым. Больше это недоразумение никогда не будет одиноким.       Доумеки был абсолютно уверен, что его не простят. Ватануки добрый, конечно, но не настолько, чтоб просто забыть о том, что на его глазах хладнокровно застрелили кого-то, ставшего важным. Поэтому он просто проходит мимо при первой же встрече в коридоре школы. И оклик его по-настоящему удивляет. От последующего предложения пообедать Доумеки и вовсе застывает на секунду, а потом на лицо вылезает глупая ухмылка. Не улыбка в полной мере (он так не умеет), но и не привычная безэмоциональность. Несколько мгновений что-то происходит, они оба чувствуют это, но напряжение спадает и привычные недоотношения возвращаются.       Ещё рано.       Это чувство росло внутри. Отчаянное желание защищать превратилось в что-то странное. Доумеки не понимал, что с ним происходит, но к ведьме обращаться не собирался. Нежно-тянущее, раненое, беззвучно-рыдающее, чувство томилось в груди, растворяясь, не исчезая, словно становясь частью его существа. И оно всегда знало в безопасности ли Ватануки, иголочкой паники прошивая тело, когда над ним нависала фантомная угроза. А это наивное существо ещё собиралось что-то о своём здоровье скрыть! Когда паутину сдуло с глаза — Доумеки почуял неладное. О проклятьях он знал не так уж много, но они определённо не должны вот так просто, с бухты барахты, исчезать. Первая мысль была о ведьме, но эта женщина ничего просто так не делает. Не умеет или не может — без разницы, главное, что не она это. Только если ей не загадали Желание. Эта мысль не давала Доумеки покоя остаток ночи, который он провёл в дедовой библиотеке. Ватануки же плевать на себя, он мог и не в такое учудить.       Подозрения подтвердились. Идиот ещё сильнее взбесил паука, из-за которого это всё началось, и он отнял не просто глаз — часть души в нём заключённую. Ватануки словно забыл, что для всех духов он всё равно, что изысканный деликатес. Доумеки ещё никогда не был так близок к тому, чтоб придушить это недоразумение за весь его идиотизм. Но искушению он всё же не поддался и зарылся в книги как прилежный студент. Хотя их содержание показалось б мутным любому профессору, это точно. За какой-то день Доумеки, раздраженный отказом ведьмы поменять их местами (впрочем, итак не верилось, что она согласится), узнал о сверхъестественном мире больше, чем за все годы жизни. Даже те, что провёл с дедом. Но даже в собрании сочинений ответа не нашлось. И Доумеки впервые понял, как беспомощен против невидимого зла, висящего над Ватануки всю жизнь.       Ты должен знать, что делишь с ним часть души. Это только усилит вашу связь. Спрашивать уверен ли, не буду, похоже ты давно всё решил.       Доумеки не задумывался над предложением ведьмы отдать половину зрения правого глаза. Это поможет Ватануки вновь видеть? Тогда пусть берут. Пусть зрение и уменьшится наполовину, оставшегося хватит, чтоб метко стрелять — остальное не важно. Но недоразумение умудрился почувствовать себя виноватым из-за того, что Доумеки потакал своему эгоизму. И откуда он только взялся такой? Кажется, на этот раз Ватануки не до конца поверил насколько корыстные намерения у Доумеки, но данную тему они поднимать не собирались, иначе б уже устоявшиеся отношения взаимной неприязни рухнули в один момент. К такому они ещё не готовы, слишком юны и непозволительно слабы, чтоб духи не разрушили уже ставшие дорогими отношения.       А доброта Ватануки начала сводить его в могилу, обагряя их связь кровью.       Доумеки с Куноги можно назвать друзьями. По крайней мере она не боится угробить его нечаянным прикосновением, как других людей. Спасибо неизвестно откуда взявшемуся иммунитету. Зато Ватануки сам по себе притягивает неприятности, а плохая аура Химавари ложится на них дополнительным слоем. Плохая для здоровья смесь.       Доумеки не знает точно, что такое с Куноги, но старается держаться рядом с недоразумением, чтоб тот не попал под плохое влияние. Впрочем, она тоже не стремиться проводить рядом больше необходимого минимума, чтоб не навредить. Но рано или поздно эта система должна была дать сбой.       Когда-то в детстве Доумека верил в то, что дедушка никогда не ошибается. Пророческие сны сделали Харуку слегка странным, но, если он серьёзно просил что-то сделать — стоило прислушаться. Тем более если он пришел во сне (Интересно, почему Доумеки не удивлен способностям сновидца у недоразумения?) и попросил взять с собой шарик. Естественно Ватануки, наивное создание, отдал его Коханэ и даже не подумал о том, что он может быть для срочной связи с дедом. Если б не клуб с его подготовкой к соревнованиям, Доумека не выпустил б недоразумение из виду, но сложилось иначе.       Стрела ломается с глухим хрустом, словно сухая кость. И Доумеки всё понимает. Лук, клуб, соревнования теряют значение. Томящееся внутри чувство натягивается, тревожно дребезжа, сигнализируя об опасности для Ватануки, и Доумеки срывается на бег.       Сердце колотится как ненормальное, но эмоции словно покрываются ледяной коркой, и внешне он сохраняет абсолютное спокойствие. Как и всегда в критических ситуациях.       — Ватануки!       Стеклянная крошка блестит на солнце, а кровавое пятно медленно расползается, заливая осколки. Надо бы вызвать скорую и остановить кровь, но…       «Принеси его ко мне в магазин.» — Чёрная бабочка садится на плечо, и Доумеки ловит взгляд Химавари, в котором сплелись испуг и решимость. Неизвестно помогут ли в больнице, но ведьма точно может исцелить эту рану. Цену они разделят пополам.       Тебе придётся отдать Ватануки столько своей крови, сколько он потерял.       От вязкой слабости кажется, что пол и стена плывут и перестают быть надёжной опорой. Доумеки медленно стекает по косяку вниз, чувствуя как гаснет сознание. Перед глазами уже темно, а предсмертный холод сковывает пальцы. Доумеки сжимает зубы, заставляя себя держаться в сознании. Разбив себе голову при падении, он никому не поможет. Сначала сесть, потом всё остальное.       Колени почти неощутимо касаются пола. Доумеки допускает, что просто упал на них и не почувствовал этого, но эта мысль ничего не даёт. Просто нужно быть осторожнее. Упираясь в пол дрожащими руками, Доумеки тяжело садится, приваливаясь спиной к стене комнаты, где лежит Ватануки. Это положение кажется ему достаточно устойчивым (и силы держаться заканчиваются), и он просто падает в темноту.       Сколько же крови пришлось отдать? Сколько Ватануки потерял?       Падение в темноту не имеет конца. Он никто. Нет, ни тела, никаких ощущений, никакой опоры, только бесконечное чувство падения. Хотя нет, есть ещё одно. Всего одно в этом пустом мире, но самое важное. Это алая нить, протянутая из ниоткуда в никуда. В ней переплетены чувства, мысли и воспоминания, делающие её прочнее всего на свете.       «Держись за неё, Шизука, ” — шепчет голос, так похожий на его собственный. И Доумеки открывает глаза, чувствуя за спиной стену, а в воздухе вязкий запах крови.       — Цена уплачена, — улыбается ему Ведьма, но в глазах её бескрайняя печаль. — Ты протянул нить через судьбу, жизнь и смерть, между вашими телами и душами. Придёт день, и… Впрочем сам поймёшь, когда придёт время. — Во всей её фигуре сплелись грация, величественность, изящность и недостижимость. И вдруг Доумеки понимает что именно в облике Ведьмы казалось ему странным. Нечто, что он видел с самого детства…       — Вы ведь…       — О, заметил? — Юко улыбается по прежнему, пусть в глазах её холод. — Не сомневалась в тебе, Доумеки-кун. Однако Ватануки это знать рано. Поэтому молчи. — Она неожиданно улыбается по настоящему, не скрываясь. — Конечно за плату, Доумеки-кун, не сомневайся. Ведь раз это всё было неизбежно.       Доумеки смотрит на эту женщину, которая абсолютно и совершенно точно мертва, но при этом двигается, дышит, улыбается, и решительно ничего не понимает. Мертвецы ведь не возвращаются. Никогда. Это закон жизни, который нельзя изменить. И всё же она перед ним.       — Почему? — спрашивает Доумеки, смотря на Ведьму. В её рубиновых глазах горечь. Она понимает, что ответ на этот вопрос — плата за молчание.       — Почему ты вошёл в магазин, верно? — уточняет она, хотя конечно всё поняла. Не могла не понять.       Доумеки кивает через силу. Он всё ещё ужасающе слаб.       — Потому что этот магазин нуждается в хозяине, — говорит она, подняв голову к потолку, — но его хозяин тоже нуждается в ком-то.       Одиночество — слишком ужасная участь, чтобы обречь на неё кого-то.       — Я не понимаю, — шепчет Доумеки, не сводя с неё взгляда. Ведьма опускает голову и снова улыбается.       — Придёт время — поймёшь. В конце концов, теперь твоя кровь тоже принадлежит этому месту. Не забывай этого.       Ведьма разворачивается и уходит, оставляя его в одиночестве ждать новостей от Куноги. Ждать и надеяться, что Ватануки не пересечёт порог мира мёртвых. Я должен ещё раз родиться на свет. Я упал и кричу. И я понимаю причину всего.       Время — весьма беспощадно.       Когда Шизука не может встать с постели, он осознаёт эту истину окончательно. Тело кажется ему слишком тяжёлым, чтобы кровать выдерживала, но это лишь обман чувств. Шизука хочет встать, но не может. Ему нужно к Ватануки. Он обещал.       Он пытается встать снова и снова, пока на плечо не ложится лёгкая ладошка. Шизука поднимает взгляд.       — Цуюри?.. — спрашивает он, смотря в печальные и добрые глаза златовласой девушки.       — Нет, дедушка. Я — Акане, — шепчет она, гладя его по волосам. — Тебе нужно отдохнуть.       — Мне нужно к Ватануки, — не соглашается с ней Шизука, снова пытаясь. Тело слишком ослабло, чтобы подчиняться разуму.       — Я знаю. — Акане печально улыбается, не переставая гладить его по волосам. — И я надеюсь, что твоё желание исполнится. Просто… — Она закусывает губу, опуская взгляд. Шизука смотрит на её потемневшее лицо и полные слёз глаза и понимает.       — Я умру сегодня? — спрашивает он буднично, словно о погоде. Внучка зажмуривается и кивает. Она также похожа на свою бабушку, как Шизука на своего деда, только вот Акане достался и дар пророчицы. И сейчас этот дар приносит ей ту же боль, что и Кохане.       — Ясно. — Шизука закрывает глаза и ложится, расслабляясь. Теперь спешить некуда.       — Дедушка…       — Акане, — говорит Доумеки резким тоном, вспоминая постепенно все незаконченные дела, — храни его у себя и не расставайся ни на секунду. И отдай своему ребёнку.       — Хорошо, — шепчет внучка и сжимает его руку. — Если будет сын, могу я дать ему твоё имя, дедушка?       — Это не имеет значения. Главное чтобы фамилия не изменилась.       Акане смеётся. У неё красивый и тихий смех, точно у её бабушки.       В своей жизни Доумеки любил двух людей. Сердце он отдал печальной златовласой девочке, разделившей его желание, а вот душа навсегда осталась в маленьком магазинчике, запертом среди небоскрёбов, вместе с его хозяином. Шизука не жалел об этом выборе, он вообще ни о чём в своей жизни не жалел, но всё же если бы вновь родился на свет, хотел бы, чтобы сердце принадлежало тому же, к кому тянется душа.       — Дедушка, а что такого в этом яйце? — Голос у Акане весёлый, хотя дрожит. Шизука чувствует капли, падающие на его руку.       — Исполнение моего желания, — отвечает он, сжимая руку внучки ослабевшими пальцами. — Грустить — нормально, Акане. Но умерших нужно отпускать. Рано или поздно.       — Как скажешь, дедушка!       Ну вот, теперь можно и идти дальше.       Доумеки Шизука проваливается в пустоту, где есть лишь протянутая из ниоткуда в никуда алая нить, по которой нужно вернуться назад.

***

      — Ватануки-джиджи, у меня есть желание, — говорит темноглазая женщина с прекрасными золотыми волосами. Она удивительно похожа на бабушку, умершую ещё до её рождения.       Ватануки затягивается, смакует дым и выдыхает, прикрывая глаза.       — Я бы хотел сказать нет, Акане-чан, — отвечает он, отчаянно желая, чтобы этого было достаточно. Жаль только, что характер у неё по семейному упёртый.       — Как хозяин магазина желаний, ты обязан его исполнить, если я внесу плату! — говорит она, не повышая голос. Стальная воля в нём слышна и так.       Ватануки выдыхает кольцами дым, переживая бурю в сердце, но оборачивается к ней, открывая глаза.       — Чтож, тогда каково твоё желание?       Полная надежды улыбка освещает лицо Акане.       — Я хочу, чтобы мой сын жил, — говорит она твёрдым голосом, несмотря на покрасневшие от рыданий глаза. — Знаю, врачи сказали, что его болезнь неизлечима, но прошу его спасти! Шизука — самый дорогой для меня человек!       С тихим вздохом Ватануки вновь закуривает. Лёгкие жжет дымом, пахнущим ладаном и полынью.       — Его судьба уже решена, — отвечает он, думая о сотнях духов, умирающих от желания заполучить столь сильную душу. Духовная энергия Доумеки и Кохане передалась Мамору в полном объёме, а тот нашёл себе жену подстать. Акане от предков не отстала. Её муж — сильнейший настоятель храма в его истории, даже с учётом Харуки-сана. Естественно, что за ребёнком, унаследовавшим подобную духовную мощь, будет вестись безжалостная охота. Пока он ещё мал, он — лёгкая мишень. Не покидать бы ему пределов каккея храма, да только вот судьба иначе распорядилась. Он вышел во внешний мир и был атакован. Болезнь — результат этой атаки. С ней ребёнок едва доживёт до совершеннолетия. Есть лишь один способ его спасти, но плата будет непомерно велика. Хотя Акане не откажется. Она вся пошла в своего деда.       — Я спасу его, — просто отвечает ей Ватануки, смотря на цветущую сакуру. — Платой же будет его жизнь и отношения.       Акане долго молчит, словно думает, а потом садится рядом.       — В каком смысле? — спрашивает она совсем тихим голосом. Ватануки ей слабо улыбается.       — Он должен будет работать в моём магазине до самого совершеннолетия. Так я смогу его защищать. Но до того как ему исполнится двадцать, Доумеки Шизука должен перестать принадлежать миру людей.       Акане сжимает кулаки и зубы. Она понимает, что это значит. Человек может стать духом, хотя ритуал этот безумно сложен, если кто и может его выполнить, так это хозяин магазинчика желаний. Вот только у духов нет родителей или родных. Это больше не будет её сыном. Их отношения и связь — это плата за жизнь. Отсрочка в десяток лет и так большое послабление. За это Ватануки придётся расплатиться, но он не против.       — Я согласна, — отвечает Акане недрогнувшим голосом. — Это уже большее, чем я могла бы надеяться. Спасибо, Ватануки-джиджи.       — Просил же перестать меня так называть.       — Я привыкла.       Ватануки закрывает глаза и выдыхает струйку дыма. Акане, которая мечтала стать матерью и души не чает в своём сыне, который к тому же столь похож на обожаемого деда, отдаёт самое ценное, что у неё есть. И со временем, когда их будет связывать ещё больше воспоминаний и совместного счастья, ценность этой связи станет достаточной, чтобы оплатить это желание на первых порах. Остальное придётся отдавать самому ребёнку. Его время, будущее в мире людей, связи с родными, всё это будет отнято. Ватануки знает как горько и больно платить такую цену, но не может ничего изменить. Он может лишь выполнять желания. Не больше и не меньше. Как жаль, что этого редко бывает достаточно.       Ватануки не допускает мысли, что это было неизбежно.

***

      Он открывает глаза. Ощущение пугающе необычное. Человеческая форма как дань памяти неудобна, зато смутно привычна. После трансформации духа и тела воспоминания похожи на рассыпанную гору цветных стёклышек. Потребуются годы, чтобы собрать из них правильный витраж, но времени у него достаточно. К тому же самые важные воспоминания были нанизаны на алую нить, ведущую от мизинца хозяина магазина к его собственному.       — Твоё желание исполнилось? — глубокий и мягкий голос вьётся вокруг словно дым из трубки.       Феникс щурит правый глаз, видящий лишь в половину так же хорошо как левый, и садится. Он помнит как управлять человеческим телом, и это уже радость.       — Да, хозяин магазина.       — Вот и славно.       Хозяин магазина, Ватануки Кимихиро, сидит на краю постели, куря трубку. Алое кимоно, расшитое белыми цветами, сползло, открывая угловатое белоснежное плечо. Феникс моргает и задумывается о том, чтобы самому взять ненастоящее имя.       — Могу я называться Доумеки Шизука? — спрашивает он, наблюдая за хозяином магазина. Тот резко дёргает плечом, отчего ткань сползает ещё сильнее и оборачивается.       — И что это ты о себе воображаешь, интересно? Подумать только, на него потратили татуировку сильнейшего мага во всех измерениях и яйцо, пропитавшееся святой духовной силой, а ритуал для смены сущности проводил я, великий Ватануки Кимихиро! И ради чего? Ради того, чтобы ты пытался быть человеком? Что за глупость? — Хозяин магазина говорит с трубкой в зубах, отчего голос его кажется приглушённым, хотя и не теряет глубоких дымчатых ноток.       Феникс мысленно перебирает осколки витража своей памяти и придвигается ближе.       — Но именно это имя носила моя душа, — отвечает он просто.       Владелец магазина резко фыркает и смотрит на свой правый мизинец.       — Я знаю!.. — начинает он резким голосом, но замолкает, а потом продолжает уже тихо. — Я знаю, что фениксом может стать лишь тот, кто умер и чья душа вернулась назад в тело с той же кровью. При этом человек должен обладать выдающимися запасами духовной силы в обоих воплощениях. Это один из самых долгих и сложных ритуалов, что я знаю. В любой момент может что-то пойти не так. — Хозяин магазина замолкает и курит несколько бесконечно длинных минут. — Когда-то давно я бы сказал, что это совпадение, что удалось собрать все составляющие ритуала, хотя начал это делать не я. Вот только совпадений не бывает, есть только…       — Неизбежность, — заканчивает за него феникс, осторожно касаясь белого плеча кончиками пальцев. Хозяин магазина резко кивает. Его тело мелко подрагивает. Феникс ждёт попыток возмутиться, отстраниться или закричать, но их нет. И тогда он крепко обнимает хозяина магазина. Тот на вид хрупок, как венецианское стекло, но внутри крепче алмазов. Восхитительный и удивительный человек, который очень долго был безумно одинок.       — Тадайма, Ватануки, — шепчет феникс, гладя тонкое гладкое плечо. Пара горячих капель падают ему на руку.       Хозяин магазина вздрагивает и всхлипывает.       — Ты такой идиот, Доумеки. Абсолютный, невыносимый, нереальный кретин! — Он прячет за грубыми словами открывшуюся уязвимость, но феникс не против. Слова хозяина магазина всегда вьются вокруг дымом, не отражая его чувств и намерений. Приходится постоянно спрашивать и уточнять, что именно творится в его голове. Феникс привык к этому и теперь рад этой привычной рутине.       — Это было моим желанием. Остаться здесь, в этом магазине, — говорит он, и они оба слышать непроизнесённое «с тобой». — Ты не несёшь за него ответственности, помнишь?       — Да кому это нужно?! — привычно резко отвечает хозяин магазина дрожащим голосом. — Главное что ты смог заплатить за это желание полностью!       Феникс затаивает в краешке губ улыбку и прижимает этого нелепого человека ближе, чтобы биение сердца чувствовалось даже сквозь два слоя ткани.       — Позволишь мне остаться?       — Делай что хочешь!       — Хорошо.       Повисает чуточку неловкое, но всё равно тихое и мирное молчание. Феникс целует хозяина магазина в висок и вынимает из его рук трубку.       — Эй, верни, — слабо возмущается тот, не делая ни малейшей попытки забрать её назад.       — Спать, — лаконично поясняет феникс, откладывая трубку на подставку на тумбочке. В ней догорают травы и остаётся лишь пепел.       — Пфр, ничего не поделаешь. Раз уж тебе так хочется, то так и быть! Мару, Моро! — Хозяин магазина повышает голос. Дверь приоткрывается и в ней показываются две любопытных мордашки.       — Доумеки вернулся? — спрашивает Мару.       — Доумеки больше не уйдёт? — спрашивает Мору.       — Словно получится его выгнать, — фыркает хозяин магазина, позволяя себя уложить и крепко обнять. — Позаботьтесь о трубке и тоже ложитесь. Каккей я открою завтра.       — Мару и Мору могут спать с Ватануки и Доумеки? — спрашивают близняшки одновременно.       — Да, — отвечает за обоих феникс.       — Только поторопитесь, чтобы не будить никого! — дополняет хозяин магазина.       — Ура! — вскрикивают Мару и Мору, вбегая в комнату и начиная суетиться вокруг трубки.       — Тогда я тоже буду спать со всеми! — громко объявляет незаметно подкравшийся Мокона, влетая под одеяло со скоростью и грацией торпеды.       — Тебя не приглашали! — кричит хозяин магазина, но в глазах его светится ровное яркое счастье. Больше ему не придётся быть одиноким.       Магазину нужен хозяин, а хозяину нужен кто-то рядом. И теперь этот кто-то останется с ним навсегда, потому что таково их желание, что они с таким трудом исполнили.       И пока принадлежащие магазинчику меж измерений ложатся спать, на ночной Токио обрушивается кислотный дождь, вызванный яростью Амевараши, держащей на руках смертельно отравленную Зашикивараши. Пока хозяин магазина исполнял одно желание, он никак не мог исполнить другого. Это было бы совпадением, если бы не одна истина.       Всё в этом мире неизбежно.