Кисти и краски

Это тусклый мир. Не темный, а именно бледный, выцветший, словно старая фотография. Тусклый. Как ни странно, Даньке нравится. По крайней мере, пока. Возможно, скоро ему надоест, и он двинется дальше, но сейчас рисовать здесь одно удовольствие. Данька смотрит на сероватый холст, затем на палитру в своих руках. Яркие кляксы цветов обжигают взгляд. Краски не из этого мира. Ужасно хочется начать, но пока ни выходит — не получается уловить мысль. Он редко представляет итог, пока не закончит, а порой не понимает смысла и готовой картины. Однако, чтобы сделать первый нерешительный мазок, нужен толчок. Не осознанная мысль, а скорее нечто из подсознания: забытое воспоминание, сон, пьяный бред. Данька делает глоток вина, такого же бледного, как и все вокруг. Это помогает. В последнее время он все чаще рисует… нет, не пьяным, слегка поддатым, как говорят на его родине. Данька окунает кисть в оранжевый цвет и ставит точку на холсте. Дальше все происходит само собой. Он отвлекается, лишь когда слышит шаги за спиной. Другой на его месте испугался бы. Он один в доме, а двери крепко заперты. Данька же даже не оборачивается — знает, кто пришел. — Прекрасно, — шепчет за его спиной Гарет. Данька наконец переводит дыхание и отступает на шаг назад, оглядывает свое творение. На картине изображена женщина. Удивительно, как мелкие мазки сплетаются во вполне узнаваемый образ. Женщина занимает почти весь холст, лишь за ее спиной видны клочки синего и белого. Данька знает, что это море. Женщина обнажена. Одной рукой она поправляет густые рыжие волосы, другой придерживает беременный живот. Данька оборачивается к Гарет, мгновенье ожидая увидеть ее такой, но она одета и уж точно не беременна. — Я привезла тебе краски, — как ни в чем не бывало говорит она. — И еще кое-что по мелочи. Эта, — кивок в сторону картины, — готова? Можно забирать? Даньке хочется пробить ее головой несчастную картину, но он быстро успокаивается. Наливает себе еще вина и залпом выпивает. — Почему ты мне не сказала? — спрашивает он. — А зачем? — пожимает плечами Гарет. — Тогда ты был слишком юн. Потом — слишком занят. Теперь же тебе все равно. Данька понимает, что она права. Где-то далеко у него есть ребенок, но «далеко» для него весомее «ребенка». — Ну так я ее заберу? Таковы торговцы. Каким бы серьезным ни был разговор, они не забывают, зачем пришли. Данька кивает и, не стесняясь, прикладывается к бутылке. — Не беспокойся, — вдруг говорит Гарет. — Люди знают, кто их автор. Нам важна лишь выгода, а слава пусть остается автору. Кто-то недавно назвал тебя новым Дали. Данька вздрагивает. — Ты… — Продаю их в твой мир? Да. Если не оставишь попыток вернуться, однажды убедишься в этом сам. Данька молчит. Наверное, если попросить, Гарет возьмет его с собой, но какой в этом смысл? Она может отправиться в его мир через год или просто передать картину другому торговцу. Нет, он должен сделать это сам, даже если у него уйдут годы. — Надеюсь, вдохновение тебя не покинет, — улыбается на прощание Гарет. Данька отворачивается от нее. Он тоже на это надеется. Даже больше, чем на то, что однажды вернется домой. По правде сказать, об этом он уже не мечтает. Он потерял дом давным-давно. Остались лишь холсты, кисти и краски.