От кошмаров нет лекарства

В последнее время спать по два часа, сидеть в интернете целыми днями и питаться только чипсами с лапшой быстрого приготовления, для Чарли стало нормой. В её комнате пахнет кофе и таблетками, Магне рывками дышит, словно вдыхая яд в газовой камере. Каждый раз, ей кажется, что скоро всё закончится — надежды разрушаются мгновенно, как только снова встаёт солнце. Словами не передать, как Чарли осточертел дневной свет. Ей пытались помочь, и не раз. Лилит нанимала с десяток психологов, но те лишь разводили руками — Шарлотта умело притворялась нормальной, несмотря на потрёпанный вид. Порой она могла молчать, игнорируя любые вопросы, от чего сеансы теряли всякий смысл. Говорят, невозможно спасти того, кто не желает быть спасённым, от этого у бедной матери разрывалось сердце. От депрессии нет лекарств. А если и есть, то вряд-ли это очередные маленькие белые таблеточки с непроизносимым названием. После череды проваленных попыток спасти дочурку, женщина быстро сдалась. Вокруг было столько бутылок, что, ещё чуть-чуть, и она утонет в них, уплывёт на дно алкогольного моря, словно камень брошенный в воду. Чарли правда не хотела чтоб ей помогали. А ещё, ей было полностью плевать на состояние матери, как бы ужасно это ни было. Последующие пять месяцев — самые спокойные в жизни юной Магне. Больше нет никаких психологов, допросов родителей, никто не прикапывается с лицемерным «что с тобой», «почему выглядишь словно живой труп», «всё будет хорошо, это пройдёт». Чарли знает, что не так, либо совсем не желает знать. На часах два ночи — девушка не заплетает грязные волосы, накидывает дырявое пальто на плечи, бесшумно закрывая за собой дверь. На улице снег, а она в кедах — первое что попалось под руку, плевать, что они в дырках и выглядят, словно подобранные с заброшенного обувного склада. Сигарета медленно тлеет в её губах, угасая, как и сама Чарли. Свет фонарей тускло подсвечивает улицу, создавая некую мистическую атмосферу — юной Магне кажется, что из кустов вот-вот выпрыгнет какой-то монстр и съест её. Мысленно, она надеется, что так и случится. — Лицемер, — выдыхает она, вместе с дымом. Губы тянутся в нездоровой улыбке, за которой кроется разрушающая ненависть. Где-то вдалеке сгущаются тени, танцуя и изгибаясь. Чарли даже не смотрит туда, достаёт сигарету и снова делает затяжку, медленным шагом идя в никуда. — Не заслуживший жизни лицемер… Мрачные сгустки тьмы ползут, шипят, переплетаются, они всё ближе и ближе. Девушку не колышет. Галлюцинации так же обыденность, часть «жизни», которая давно стала непрекращающимся кошмаром. Да даже если сущности реальны — так лучше, может быть, пришёл наконец её час. Внутренний голос колко шепчет: «Куда ты бежишь, если тебе некуда прятаться? Куда ты мчишь, вокруг тебя ничто, и ты ничто. На что надеешься, глупая девка?». Шарлотта не знала, как объяснить себе же, насколько это невыносимо — бессонные ночи, антидепрессанты, головная боль, которая никогда не проходит. Готов пойти куда-угодно, исчезнуть, лишь бы это прекратилось. Глаза слипаются, а земля постепенно сращивается с небом — Чарли шатает, голова тяжелеет, в горле растёт горький комок — всего один момент, и Шарлотта сидит на коленях, блюёт прямо в сугроб. Она хочет исчезнуть. Слабая и уставшая, непонятно зачем существующая, ей определённо здесь не место. Девушку ещё долго тошнит — словно так она очищает себя от этой скверны. Чёрные сущности скопились совсем рядом, готовясь утащить во мрак. Шарлотта хотела закричать — «да, да чёрт возьми, заберите меня уже отсюда, я больше этого не вынесу» — но из горла вырываются только сдавленные стоны. Чарли чертовски хочется вскрыться. К несчастью, зубами прокусить кисти не получилось, и она снова нездорово усмехается, не в силах встать на ноги. — Эй, кикимора, ты чего в снегу валяешься? Хрипловатый голос сразу возвращает её в реальность, тени испарились, будто их и не было. Глаза различили высокую худощавую фигуру парня, который возвышался над ней, с пучком волос, в какой-то мере напоминающим уши животного. Чарли чувствует и облегчение и беспокойство одновременно, в то время как Аластор и пальцем не пошевелил, чтобы хотя б подать руку. Его взгляд полный презрения. Он не выносил такую Чарли. Она ощущается словно зудящий укус её ночных кошмаров и бессмысленных прогулок, горы пачек выкуренных сигарет. И он такой большой, что никакая мазь не помогает. — Глухая что-ли? Чарли слабо мотает головой, покачиваясь. Аластор поджимает губы, сверлит её взглядом, требуя более внятного ответа. Магне не может и двух слов связать, хочет кричать и проклинать судьбу. И уж точно не выслушивать Аластора. — Выглядишь… дерьмово. Как всегда. — И тебе не хворать… — выдавливает она, зарываясь пальцами в снег. — Ты что тут делаешь? — Аластор подходит, окидывая несчастную строгим взглядом. «Я не знаю» — ответ мелькнул в мыслях Чарли, девушка кое-как принимает сидящее положение. Она правда не знает, почему снова занесло во двор именно его дома и почему стошнило именно под окнами его комнаты. Ну не скажешь же «Да так, заскочить решила, душонку тебе излить», хотя со стороны так всё и выглядело. Аластору трудно даже дышать рядом с ней. Она всегда появляется внезапно, словно мифическая тварь — всегда тихо и незаметно. И если он когда-то её шугался, то сейчас свыкся. Это знание его поразило. — Ладно, хрен с тобой. Вставай. Приказной тон немедленно поднимает юную Магне на ноги, словно команда для андроида. От неё воняет, Аластор морщится, совсем не скрывая этого. Чарли продолжает смотреть покрасневшими глазами, дрожащими руками пытаясь вытереть желтоватые подтёки у губ. Все дороги, которыми она шла, вели к нему, все мысли в итоге кончались на его образе. Шарлотта совсем не думает почему, предпочитает вообще не забивать голову. Это не так важно, считает она, уже давно ничего не важно. — Как же ты бесишь, Магне. Идём, — это последний раз, когда Аластор говорит ей подобное. Снова по кругу — вот она шагает рядышком, обняв себя за плечи, через мгновение Чарли стоит у двери, когда Аластор достаёт ключи, ещё через мгновение стоит у прихожей, ожидая указаний хозяина дома. Такое повторяется снова и снова. Сейчас он попросит снять обувь, оставить пальто на табурете, а потом сесть на кухне, пока он достанет с холодильника салат и вино, а через пару часов отправит домой. Чарли знает, и ей скучно. Жизнь в очередной раз кажется ей бесконечно повторяющимся днём, размером почти три года. Аластор пускает её в дом, махом снимая ботинки. Чарли тянется к пуговицам пальто, медленно расстёгивая одну за другой. Она не ждёт помощи. Она всегда ждёт насмешек. Длинные худощавые пальцы внезапно касаются плеч — внутри всё замирает. Неужели он решил помочь? Даже растяпой не назвал. Что-то новенькое. Что-то новенькое, чёрт побери. Чарли дрожит, Аластор молча вешает грязную ткань на вешалку. Тишина в тот момент слишком громкая. — Иди сходи помойся. Душ слева, одежду я тебе дам. Сегодня ночуешь у меня. «Что?» Он поворачивается ко входу на кухню и идёт, укрощая соблазн взглянуть на реакцию Шарлотты. Его распирает, неймется поймать этот шокированный взгляд, ощутить свою важность перед ней. К счастью, Аластор знает, что лучше не встречаться взглядами благодаря одной очень хорошей цитате:

Невозможно скрыть три вещи — кашель, бедность и любовь.

— Ну не оставлять же тебя на улице, — говорит Ал. — Монстрики сожрут.        Постепенно дом заполняет пряный запах супа. Чарли, укутанная в полотенце, находит в себе силы появиться перед ним, почти обнажённая и беззащитная, и абсолютно не думающая головой. Аластор не реагирует на её появление, делая вид, что помешивает суп. Лишь слабо ухмыляется, то ли насмехаясь, то ли намекая на что-то другое. Магне всегда приходила к нему, когда не помогали таблетки или существование становилось слишком невыносимым. Она не знала, почему именно он, и он не знал, почему выслушивает именно её. Словно это было всегда, с самого начала времён, он рождён кое-как помогать ей, а она — находить упокоение в его обители. Аластор всегда знал, что нужно говорить, и что делать. Зачастую, это обычные насмешки и обидки, частенько простое «это возрастное, пройдет». Как ни странно, Шарлотта что-то находила в этом, и душа бедной девочки обретала короткий, но верный покой. — Суп будешь? — тихо спрашивает он, хоть это больше прозвучало как обычная фраза, нежели вопрос. — Да, — глухо отзывается девушка, поправляя полотенце. Прежде чем взять тарелку, Аластор замечает красноватые полосочки на нежных девичьих руках и его сердце болезненно сжимается: слишком опасно отпускать её одну в душ, где она может сделать с собой что вздумается. И неглубокие порезы — самое безобидное из всего что могло произойти. Чарли нарочно выставляет их напоказ, намекая «Аластор, чёрт, отложи свой суп, обними меня, мне так плохо, просто обними, прошу». Она снова шмыгает, почти не моргая, кожа бледнеет, синяки под глазами такие большие, от чего та правда становилась похожа на живой труп. И Аластору жутко, но в то же время так горько. Тарелку он кладёт рядом на стол. Чарли нравится запах пряностей, он уж точно приятнее осточертевшего вонючего спирта. Шарлотта вяло вздыхает, осторожно взяв ложку, но за стол не садится — ждёт, когда Аластор соизволит в слезах упасть к нему в объятия. Она никогда не сделает что-то значимое первой, как можно вообще что-то делать, если не хватает сил даже банально закрыть глаза ночью, чтоб выспаться. Аластор понимает, что она просит, но так же не решается сделать первый шаг. — Пошли, — он шагает в коридор, взглядом приглашая девушку идти с ним. — Тебе нужно переодеться. Чарли покорно следует за ним, оставив ложку в супе, придерживая рукой полотенце. Как назло оно плохо держалось, постоянно сползая вниз, и от одной мысли что Аластор увидит её без одежды вызывало панику. Чарли станет совсем уязвимой, а что может быть хуже? Девушка хотела банального внимания и тепла со стороны Ала, а не его очередного презрительного взгляда. Если раньше она нуждалась в этом, то сейчас молилась, чтоб больше никогда не слышать от него «больная дурочка» всякое такое. Аластор отдал ей одну из самых больших футболок, которая, как ни странно, отлично смотрелась на худощавой Шарлотте. Самостоятельно высушил и расчесал волосы, приготовил постель. Такая внезапная забота понравилась Чарли, хоть опасение никуда не ушло, но на душе все равно стало легче. Чёрт его знает, о чём он думает — ей глубоко плевать. — Словно вылупившийся птенчик, — бурчит Ал, а Чарли еле слышно фыркает. — Придумывает себе что-то, а мне вот морока. — Тогда оставил бы там. — Шутишь что-ли? Оставить тебя? — Аластор вскидывает брови, словно услышав вселенскую глупость. — Да от тебя даже днём не отделаешься, куда не пойду, везде ты маячишь. Привыкнув к твёрдому матрасу, не менее твёрдой подушке и куску ткани на спине, у Чарли словно камень с души упал, когда её аккуратно завернули в тёплое одеяло. Хотелось сразу же упасть в царство Морфея, спать аж до обеда, а потом ещё несколько часов нежится в постели — но глаза по прежнему не закрывались, бессонница все равно давала о себе знать. Аластор видит это, внимательно рассматривает розовые белки и огроменные синяки, смахивающие на фингалы. Кажется, что ей не поможет никакое снотворное, даже самое мощное, от чего Аластор горько вздыхает, не спуская взгляда с бедной девушки. Именно в тот момент, Чарли решает заглянуть ему в глаза. Её сердце пропускает несколько ударов, а потом бьётся в ускоренном ритме — в глазах Ала было что-то неуловимое, мимолётное и проблеск всегда сопровождающего холодного взгляда. Столько всего в одном — Чарли не смогла перестать смотреть. Аластор жёстко палится, но решает ничего с этим не делать. Всё равно рано или поздно она бы догадалась. Догадалась, по какой причине он всё ещё терпит такую проблему как Чарли, с подростковым максимализмом. — Не заслуживаешь ты этого, — Аластор выдерживает загадочную паузу, заставляя гадать, чего же именно не заслуживает — внезапной заботы, или поедающей изнутри депрессии. — Если бы только можно было промотать время назад… — Не начинай только, умоляю, — лицо девушки мрачнеет, а пальцы сжимают ткань. — Я заслужила. Лицемер. — Это не твоя вина. Это вина тех, кто сломал тебя. — Ты был среди них, Ал. Стоял и улыбался. Благо хоть не смеялся, как они. — Откуда тебе знать причину моей улыбки? — Потому что моя идея с Отелем Счастья — смех и только, — она щурится от неприятных мыслей, ёрзает. — На что только я надеялась? Правду говоришь — больная, дурная малявка, не думающая головой. Аластор нервно сглатывает, когда видит выступившие слёзы. Он чувствует себя последней скотиной, абсолютно не имея понятия, насколько эта безумная идея важна для неё. «Это всего лишь глупый отель, общество не исправить» — Чарли слишком много мечтала, и когда мечты загнали её в могильную яму, она возненавидела их. Не только весь этот чёртов прогнивший мир, заодно и себя, свои цели и надежды, похороненные заживо. Он хочет принять эту боль на себя — ведь кто-кто, а мечтатели точно не заслуживают страданий. Аластор решает перестать тянуть время, и, наконец, ложится рядом с ней. Их лица настолько близко, что каждый чувствует на щеках чужое горячее дыхание. Аластор поверить не может, что всего пару часов назад, он нашел эту чертовски милую девушку в сугробе, скрючившись, с блевотиной у рта, в грязной одежде. Ал совсем не сдерживается, и проводит ладонью по золотистым волосам — и останавливается, когда маленькая девичья рука касается длинных пальцев. — Иди сюда. От прежнего состояния не осталось и следа, когда Аластор прижимает Шарлотту к себе, крепко, но и нежно в то же время. Внутри словно расцветают цветы, по венам течёт раскалённая магма, щёки вспыхивают огнём. Чарли охватывает буря из эмоций и чувств, возбуждённое сердце гонит кровь в два раза быстрее. Ей хочется утонуть — раствориться в нём, стать единым целым, и вот так лежать целую вечность, позабыв о кошмарах, что ждут её дома, у старой койки. Чарли хочет большего, но, чувства охватывают с такой мощью, что уставшие глаза наконец закрываются. Шарлотта засыпает сразу, проваливается в сон, а Аластор до сих пор смотрит, и улыбается своей фирменной широкой улыбкой. На этой ноте его работа на сегодня кончается.