На тебе нет ни одного живого места, но ты — шедевр

Слишком часто Поль оказывается в этом опасном положении: в квартире с Винсентом Ван Гогом, игнорирующим эмоции, окутанным меланхоличными клубами дыма, плавающими у его губ и носа. Он выглядит мертвым, думает Поль; настолько не похожий на того, кого он видит во время их совместного рисования. Такое отличие от той самой бесспорной красочности его глаз. Так разнится со своим обычным состоянием, когда солнечный свет пробивается сквозь огненно-рыжие волосы. Как правило, он — воплощение жизни в страстном движении руки, густым слоем накладывающей краски на пустой холст. Такой реальный. Столь живой. Но сейчас — нет, он не такой. Не заключенный в оболочку во тьме. Не промокший до костей, хрупкий и выглядящий так, словно малейшее прикосновение разорвет его на части. Его лицо лишено каких бы то ни было чувств — результат чрезмерного перенасыщения (слишком много чувств одновременно), — и Полю больно видеть это. Он приходит к мысли, что Винсент — это концепция. Конструкция. Этот Винсент существует только как идея; ни человек с желтым пигментом на руках, ни человек с пеплом на руках не реальны. Винсент — не персонаж, а история. Винсент говорит загадками, эпосами и грустными песнями. Слова, которые он вливает в свои картины, превращаются в шепот, эхом отдающийся в тускло освещенных коридорах и поднимающийся в пропитанном коноплей воздухе. — Знаешь, Поль, — говорит Винсент, выдыхая дым в лицо Поля, нарочно или нет, отчего тот кашляет. — Ты меня очень интересуешь как мужчина. Не знай Поль наверняка, решил бы, что Винсент пошутил. Но Поль был уверен, что это не шутка, и Винсент говорил серьезно — искренне. Поль все еще смеется, словно это действительно была шутка. Смех не оскорбляет Винсента. Его глаза слегка покраснели, а губы почти изогнулись в улыбке, когда он открыл рот, чтобы снова заговорить. — У тебя кровь и секс преобладают над честолюбием. Смех неуверенно переходит в выражение удивленного недоверия на лице Поля, и он подчеркивает его, насмешливо закатывая глаза. Он ерзает, легонько касается рукой колена Винсента, и шепчет, отражая его улыбку. — Ты такой, — тихо тянет слова Поль, прикрыв глаза, — чертовски претенциозный. Внезапно Винсент и Поль судорожно сглатывают, едва заметно отступая — Поль оседает, опираясь на пыльную стену, заламывает руки, оставляя Винсента мерзнуть. В последний момент тот, казалось, придвинулся к нему, словно собирался поцеловать, но тут же передумал, и Поль ощутил странное облегчение. Глаза Винсента остекленели, дыхание сбилось. Он выглядит ужасно, и Поль уверен, что и сам выглядит так же, вот только у него нет отстраненного, пустого выражения на лице, и хаос не пузырится в горле, кипя глубоко в подсознании. Может, сегодня вечером Винсент заплачет, и Поль ничего не сможет с этим поделать, лишь подаст ему флягу, а потом уложит свою голову к нему на колени, и Винсент примется водить пальцами по его спутанным волосам. Поль не способен снять боль — никогда не мог, — но может унять слезы, как и всегда, когда Винсент плакал, и это у него неплохо получается: он может позволить рукам и губам Винсента блуждать по его телу, и может забыть об этом, когда они протрезвеют. Но сейчас, на долю секунды, Поль позволяет себе поддаться холодным мозолистым пальцам Винсента и несчастному, жаждущему любви обрывистому шепоту. Лишь в этот миг губы Поля зацелованы до синяков; только сейчас на его коже расцветают багрово-красные пятна от шеи до бедер. Единственная расплата, которая, возможно, ему остается — царапины на спине Винсента и неглубокий след укуса на его шее. Они оба живут в на честном слове в этом настоящем — признак безрассудной молодости, помраченного сознания и слабых сердец. Однако Поль чувствует, что боится... ...боится урагана, который любит его слишком сильно; и того разрушения, что может случиться от взаимной, штормовой любви.