Всевидящий, он знает, чью Ладонь — и в чью, кого — и с кем. Кому печаль мою вручу, Кому печаль мою повем Предвечную (дитя, отца Не знающее и конца Не чающее!) О, печаль Плачущих без плеча! О том, что памятью с перста Спадет, и камешком с моста… О том, что заняты места, О том, что наняты сердца
М. И. Цветаева «Весна наводит сон...»
— Кисонька, мои чувства к тебе намного глубже, чем Марианская впадина. Чимин ненавидит ёбанных астматиков. Ненавидит конкретного астматика. Уверенного в себе астматика. Каждый раз, когда этот отбитый от мира сего подходит к нему с трёх сортными подкатами, Чимина тянет блевать. А ещё биться о стену, потому что не возможно, чтобы Пак Чимину так свезло. Вот стоит он. Смотрит очаровательными карими глазами, свернув голову в бок, приткнувшись к дереву, запыхавшемуся от интенсивного бега. Растрёпанные вихри, сухие губы, нараспашку открытая кожанка (на кой хер она, если ты играешь в баскетбол, имбецил) и грёбанная ухмылка, чёрт тебя дери! А ещё вспотевшее тело для Чимина оказывается привлекательным. Вот те здрасте. Чимину не может везти. Не такой человек. Его судьба обходит десятой дорогой. А, по мнению Юнги всё иначе. Юнги думает, что Чимин необыкновенно прекрасен, словно привезли из диковиной страны, не с этой планеты. Думает, что лучшего точёного лица и на свете не сыскать. Что густые ресницы, острый взгляд и пухлые губы сочетать нельзя — противозаконно. А узкие брюки и открытые рубашки сдирать должен только он. — Какая я, блять, тебе кисонька, утырок? — Переводит свой острый взгляд с телефона, на Юнги. — Самая настоящая, — ухмыляется Юнги, шаря по карманам. Да, Юнги елозит по карманам в поисках ингалятора. Астматик, играющий в баскетбол. Прекрасно, думает Чимин, раздражаясь от халатности тренеров и учителей к такой ситуации. Нельзя. А вдруг задохнётся на поле? Что тогда будем делать? Он же не доживёт. Подохнет, и кто тогда будет выигрывать эти пресвятые кубки школе? Чимину, конечно же, плевать на него. — Пошёл ты, придурок, — выплёвывает, поправляя свою чёрную кожаную куртку. Чимин с красными щеками идёт в школу, с замерившим глупым сердцем. Как малолетняя девчонка.{}
В их учебном заведении есть отличительная черта. Первое, что вы можете увидеть, зайдя вовнутрь, так это чистый, отполированный паркет. Ухоженные декоративные цветы, безупречные, без единой царапинки и пятна, стены коридора. Сухие, начисто натёртые подоконники и стёкла, которые блестят, а к ним прилагаются свежи-отпаренные шторы. Весь коридор сияет от своей броской свежести. Ты идёшь и думаешь, что да, это то самое место, где я готов потратить пол своей жизни. Ты можешь даже в кабинет не ступать, потому что и так понятно, что здесь чудесно. Ага, как же, скажет тебе студент. Чудесно, да, до той поры, пока ты не столкнёшься с халатностью некоторых персон на жизнь своих учеников. Тогда тебе это место не покажется столь безупречным. А как только захочешь исправить свою нужду в ближайшем уборном месте, то появляется острое желание повеситься на своём шнурке, который услужливо торчит у тебя в новых кроссовках. Потому что их туалеты оставляют желать лучшего. Тут упорно складывается ощущение, что всё живое и прекрасное в этом мире позабыло дорогу к этому месту. А уборщица и вовсе перекрещивается каждый раз. Чимин выдыхает только на втором этаже, в туалете. Достаёт из кармана сигареты с клубникой, чиркает зажигалкой и закуривает. Пухленькие указательный и средний пальцы эстетично удерживают сигарету. Вдох и выдох, сброс пепла. Чимин знает, что Юнги такое не нужно. Не такой он и прекрасный. Об этом свидетельствует вся школа и поганые слухи, приукрашивающие события. Для всех Чимин парень лёгкого поведения. За доллар и в трусы залезть разрешает. Затягиваясь, ухмыляется своим мыслям. Да, разрешает, для всех всё именно так. Поговаривают, что берёт трёх за час. Поговаривают, что спал с капитаном футбольной команды, напросившись в кровать. А ещё поговаривают, что вся команда футболистов, да и не только они прекрасно воспользовались его услугами… В общем, ситуация отвратная. Но кто поверит мальчишке, который только-только вступил на порог новой школы? Пытаясь со всеми подружиться, сам упустил момент травли. А защитить себя так и не сумел. Люди — животные, не умеющие себя вести. Кто сам себе не царь в голове, угрожает другим. Подставы, травли, малейшие изъяны и ты для всех уже не такой. А затем появляется человек, который пытается тебе помочь, спит с тобой и бросает на растерзание дикарей. Травля усиливается. Чимин просто прогнулся под чужим гнётом, изменился и усвоил свой урок. Сейчас всё по-другому. Все как один против него. А теперь ведь не оправдаешь. У Чимина образ стал вызывающий. Открытые рубашки, обтягивающие брюки, яркие розовые волосы и стрелки, лучше, чем у капитана чирлидерской команды. Приятный, солоноватый, с лимонным одеколон. Этакая патаскуха… А Юнги другой. Умный парень, выигрывающий всякие олимпиады. Кубки, будучи не капитаном команды баскетбола. У девчонок пользуется популярностью, а ещё дружелюбный малый. Чимин знает, что усидчивый и ответственный, что Юнги умеет погружаться в игру, вести себя как лидер и безвкусно флиртовать. Любит засиживаться в библиотеке, неуверенно выбирая, что прочесть сегодня. Знает, что любит вишнёвую жвачку, так же как и он. А ещё знает, что этот дебил любит пробовать жизнь на вкус. Этакий любитель рисковать. И в подтверждении на голове у него непонятное мятное нечто, словно в зелёнку окунулся. И Чимин не понимает только одного. Неужели Юнги не только астматик, но глухой и слепой, раз не замечает весь шквал? Или прикидывается идиотом? А, ну да, он же экстримал. Чего удумал в старшей школе, с потаскухой связаться. Возможно, это какой-то розыгрыш? Не исключено. Чимин хочет верить даже этому придурку, но всё-таки опасается. Хватило ему этого дерьма. Только Чонгуку можно доверять. Долго он за ним таскался как верный пёс, пока не заслужил. Пальцы тушат сигарету о подоконник, закрывая затем створки окна. Подхватывая рюкзак, спрыгивает с места, зачёсывая волосы и отправляясь к двери. Снаружи ждал сюрприз. Он ещё не знал, что это облава. Чимин не особо доверял своей интуиции, полагая, что эта дама не самый надёжный союзник в его арсенале. Но что-то скрежетало внутри. Коридор был полупустым. Встряхнув волосы, Чимин направился к лестнице, проходя различные шкафчики и подоконники, на которых кто-то целовался. Это может показаться отвратительным и неэтичным, но Чимин плевал на это. Ему кажется, что это мило и нормально проявлять чувства так открыто к своей половинке. Если полжизни тратить на всякие загоны общества, то, что ты сможешь почувствовать в итоге? Ты молод, ты можешь делать так, чтобы у кого-то волосы дыбом вставали (в рамках разумного, конечно), можешь, не стесняясь проявлять свои чувства. Потому что ты молод. Дарить тепло своим близким или своему единственному любимому человеку, не придерживаясь придирок общества, достойно похвалы. Чимин бы тоже хотелось припечатать, не сдерживаясь, конкретного человека. Ощутить тёплые губы и подарить жгучий поцелуй. Открыв двери, ведущие на лестничную площадку, Чимин не обращает внимания на то, что сзади него кто-то есть. Он спокойной и расхлябанной походкой спускается вниз. Ноги касаются каждой ступеньки, а руки крепко удерживают перила. Ворох мыслей заглушает всё происходящее, затмевая чужой шорох и тяжёлую, увесистую ладонь на своей спине. Чимин успевает отдать только один отчёт: нужно подготовиться к падению. Давление прошибает всё его тело, унося под силой тяжести и притяжения к полу. Руки стукаются о стену, противодействуя столкновению головы со стеной. Колени бьются о пол, отзываясь глухой, сцепившейся острыми иглами болью. Чимина отталкивает от препятствия, приземляя на грязный кафель. Только теперь он может услышать чужие смешки, где-то сверху. Его джинсы порваны, голова раскалывается, ноги кричат, а руки стонут от боли. — Ой, прости, детка, мы тебя не заметили. Ты же такой ничтожный. — На фоне этого, пока Чимин слышит звон в ушах, долей разума понимает, что флирт Юнги в сто раз остроумнее, чем этот детсад. — Возьмёшь сегодня или у тебя всё под забив, детка? — Слышится скрипящий смех. О, да, парень, да ты поостроумнее своего дружка будешь. Вот подержи пальму остроумия. Ты заслужил. Под совместный гогот, они удалились, с высока разглядывая Чимина. Все они входят в какой-то там крутой клуб для «Элиты». На взгляд многих адекватных, коих по пальцам одной руки пересчитать можно, это обычная помойка для крыс таких, как они. Но что для других — это высшая милость от «Царей» попасть в их очаровательный кружок или быть их шестёрками, как эти. Юнги, кстати, тоже таскается там, как очередной «Всевышний». Потому Чимин и морозится. Конечно, у Юнги нет такой звезды на лбу, да и вполне приземлённый человек. Он даже знает, что Юнги и вовсе не игрок там, редко появляется. Считает это ясельной группой, мол, кто круче продемонстрирует свою игрушку. Но то, что где-то там вместе с ним бродят эти животные, не прельщает особо. Из этого кружка «Элиты» не выйдешь, Чимин тоже знает. Если ты там, то будь добр, не рыпайся крайней раз. Это на всю твою школьную жизнь. Как и кто тебя туда заносит, тоже не известно.{}
Голова кружится, и тошнота скручивает живот. Чимин ненавидит тот день, когда решил вступить в эти «голодные игры», а не школу и лёг с этим слезником в кровать. У ближайшего дерева, его организм решает, что пора. И выгребает всё наружу. Отвратительные звуки, слюна, холод и судрога. Вытерев рукавом трясущиеся губы, идёт дальше. Он боится этих животных, да и прихвостней тоже. Страх каждый раз беспощадно скручивает, а тревога бьёт по твоему желудку. Площадка для баскетболистов находится не далеко от выхода. Здесь деревья и красивые скамейки, фонари, что красиво горят вечером, решётка и небольшое поле. На нём и играет его друг и мастер флирта. На скамье накиданы кофты, сумки и бутылки, где-то и бинты. Пройдя сквозь решётку, к нему подходит Намджун. — У тебя кровь. Чимин усмехается, придерживаясь ограждения. Да, действительно он это заметил, его колени, буквально в мясо. Так что ничего нового Намджун не сообщил. Парень одаривает пренебрежительным взглядом, присаживаясь на скамью. Доставая из пачки сигарету, закуривая. Чимин затягивается, и ему становится хорошо. Все нависшие проблемы, затупляются под слоем дыма. От напряжения и столь яростного и резкого наслаждения настолько уносит, что обмякают и разъезжаются колени. Намджун морщится, отходя в сторону. — Здесь курить нельзя, — замечает он. — Намджун? — короткая пауза, за которую Чимин успевает стряхнуть пепел. — М? — Мне похуй, — затягивается вновь, прикрывая глаза. Намджун фыркает и отступает от изгороди. Вроде он хотел уйти, но что-то заставило его приостановиться. Жгучее смятение смущало. Он мыслил о том, в праве ли так поступать? Мог ли рассказать о чужой тайне. — Знаешь, — неуверенно начал Намджун, открывая и закрывая крышку бутылки, — я не должен об этом говорить, но… — Если хочешь мне о чём-то сообщить — рожай быстрее, — Чимин скидывает пепел. Прикрывая глаза, Намджун хочет высказать всё, но иметь перспективу плохих отношений с бойфрендом твоего друга, не хотелось. — Просто будь с ним добр, ладно? — Прежде, чем Чимин успеет вставить свои пять копеек, Намджун продолжает, — Астма Юнги имеет психосоматическое направление. Иными словами — это совершенно отличается от обычной. У него нет эмоционального самоконтроля. Чаще всего эмоции, которые испытывает, хранятся внутри него. Внутриусобные взаимодействия семьи отражались на Юнги. Да и мама тоже постаралась на славу.Воспитывала в строгости, подавляла эмоциональные проявления Юнги; требовала от ребенка больших достижений. Она консерватор и специфический человек, до настоящей матери далековато. А халатность и холодность отразилась на херовой защите ребенка. Намджун наблюдает за бегающим Юнги недолго, поворачиваясь к никудышному собеседнику. Тот, кажется, навострил уши. — Для чего ты мне это сказал? — Чимин знал, что Намджун умный, и не сказать, что речь не впечатлила его, но в чём основной посыл? — Я понятия не имею как, но Юнги перед тобой становится иным. Чувства, о которых он тебе открыто говорит, выбивают меня из колеи. Обычно люди, погружённые в такую болезнь замкнутые, неуверенные и живут в пол ноги.Не сказать, что я в восторге от тебя. Но если рядом с тобой Юнги чувствует себя лучше, то пусть так будет. Намджун махнул рукой и двинулся на поле. Чимин же прислоняется к решётке, закрывая глаза, периодически закуривая и выдыхая дым. Ему всё равно на нравоучения, на то, что на этой площадке и вправду не курят, всё равно на то, что тут не один из этих чудо спортсменов и в рот не клал чего-то такого. Но не всё равно на Юнги. Узнать о нём что-то новое, отзывается внутри чем-то интимным и тёплым. Чимин всегда чувствует себя немного грязным и не для этого мира. Что возможно это не его место. Может ему самое место под землёй или на крайней случай Аляска какая-нибудь? Всё для него кажется глупым, что не что его здесь не удержит. Но Юнги может. — Кисонька, разве мы не говорили с тобой о вреде курения? Нет, я, конечно, всё равно хочу покусать твои кубки, но, кис, кончай с этим. Мы же не хотим, чтобы твой зад пострадал так скоро? Не прошло и первого свидания, — он выдёргивает у него сигарету, кидая её на землю и вдавливая своим кроссовком. Интенсивно так, будто окурок в чём-то виноват. Слова Намджуна отзываются эхом в голове, и не прислушаться к ним Чимин не в силах. Но не успевает поразмыслить на эту тему, поскольку появляется его друг. — Чимин, что с твоими коленями? Откуда это? — Чонгук хочет коснуться до ног друга, но не успевает, шлепком по рукам. — Мелочь, куда грабли свои тянешь. Ты свои руки видел? Они вон, какие грязнущие. Хочешь инфекцию занести? — Юнги снова тянется к карману, выволакивая ингалятор. На этот раз Чимин не может отвезти взгляда от такого зрелища. Тонкие пальцы красиво обхватывают предмет, а губы смыкаются на спасательном горлышке. Слышатся характерные звуки, а затем хрипловатый голос, — Тащи мой рюкзак. Чонгук недовольно сопит, но рюкзак приносит. Юнги расстёгивает молнию небольшого кармана и достаёт маленькую сумочку. Оттуда вынимает какую-то бутылочку с веществом, ватный диск и пластыри. — Может щипать, — кидает астматик. И, да, правда щипает. Не сильно, но бережные руки и прохладная струйка ветерка предотвращает боль. Ранки промывают, а затем клеят пластырь. — Малыш, теперь ты точно принцесса, — ухмыляется он, — Моя принцесса. Чимин не понимает, что опять несёт этот кретин. Но Чонгук тоже смеётся своим проклятым смехом чайки. И Юнги смеётся. Какого чёрта? Приходится выпрямить свои колени, обнаруживая пластырь. Кто бы сомневался. На пластыре красуется маленькая, миленькая принцесса. В розовом платье, как и весь пластырь, с пухленькими ручками, сложенные на её пышном кринолине. Чимин искажает свой рот: —Недоумок, убери. — Капризничает Чимин. Его щёки больше походят на два шарика. — Киса, не шипи. — Улыбается Юнги. Чимин смотрит на пластыри, аккуратненько сложив руки на коленях. На самом деле то, что он сейчас капризничает — это оборонительная черта характера, защищающая его потаённые места в душе. Пластыри и вправду милые. С красивой окантовкой и крепким липким слоем. Но важнее даже не то, что изображено на них, кто или насколько они хорошо держаться. Поразительней то, что эти самые приспособления лежат у Юнги в рюкзаке, и они явно для Чимина (для себя у него обычные). Вот что самое приятное. И Чимина ни в коем случае это не ущемляет. Для него всё это ласковый и пылкий флирт, перерастающий в приятнейшие чувства. Эта забота всегда бархатная и направленная только на Чимина, забота, которая укутывает в свои шёлковые ленты. Юнги оберегает. Даже тогда, когда Чимин выпускает шипение. — Ой, хён, нам, похоже, уже пора, — засуетился друг, касаясь плеча Чимина и пытаясь его поспешить. Чонгук знал эту кислую мину. Парень на скамье не понимает в чём нужда так спешить. Сидели в хорошей обстановке, Юнги был рядом, погода не портилась, а даже стало теплее. Так в чём нужда? — Эй, Чонгук, давай, двигай отсюда, — поднялся Юнги на ноги и развернул младшенького в сторону площадки, — Вон, иди пока к Намджуну по приставай. Не знаю, мячик в него покидай или про шурши своими шаловливыми ручонками по его телу, что угодно. Давай. — Но…, — хмурил брови он, хоть как-то стараясь развернуться. — Я тебе не лошадка, чтобы по твоим командам отзываться. А в отжим положить в моих силах, так что бегом. Чонгук мысленно рисовал мишень между глаз хёна, пока надувал щёки и ноздри. Встряхнув волосы и выдохнув, почесал мочку, демонстрируя своё недовольство. И вообще вся поза «малыша» приняла оттенок «я младше тебя, дедуля, но я ещё и шкаф. Попробуй, сдвинь, мудила». Но твоя жизнь становится в разы лучше, когда в ней присутствует твой замечательный друг Намджун, любящий вытворять нужные вещи на площадке. — Опа, Намджун снял футболку, — проговорив, Юнги уставился за спину товарища. — Где? — с огнём в глазах Чонгук развернул шею, что Юнги мог услышать характерный хруст, — Блять…, — У него чуть ли руки не тряслись и слёзы не текли Ниагарским водопадом. Пыхтя, разворачивается к Юнги, с глазами полными возмущения, страсти и несправедливости, — Да, ты… Да, он… Да вы! Аргх… И под пыхтения и вздохи Чонгук посетовал на площадку. Юнги последил за ним какое-то время и обернулся. На скамье сидел притихшей Чимин. Взгляд уткнулся на колени, руки сцеплены и лежат на них, лицо прикрыто волосами, но и без них понятно, что взгляд парня тучный и задумчивый. Юнги подбирается к сидящему, снимает свою верхнюю одежду и накидывает на голову Чимина. Спешить сейчас нет необходимости. Он присаживается на корточки между коленей, кладёт одну руку на бедро, а второй касается щеки. С утешением поглаживает острую чашечку и ждёт, когда Чимин будет готов. Чонгука спровадить было сложнее всего. Возможно, Юнги должен был позволить Чонгуку, позаботится о Чимине. Однако лишать себя такой роскоши не хотелось. — Чиминни, — шепчет он и проводит рукой по щеке. Чимин не отвечает, а лишь укладывает голову тому на плечо и укрывает их курткой. Тычется носом в плечо, словно изголодавшийся по теплу хозяину кот, сдерживая порыв всплакнуть. Рука со щеки перемещается на пушистые волосы, массируя кожу головы. — Кто обидел мою детку? — попробовал Юнги. Чимин мотает головой, щипая плечо Юнги за «детку». И ещё сильнее зарывается в переход между шеей и плечом, греясь от упругой и нагретой кожи. Ворот футболки находится близко к носу Чимина, что можно уловить приятный, слабый остаток парфюма и запах Юнги. Куртка на макушки прячет их от целого мира, сейчас бы самое время прижаться к добротным от природы фигуристым губам и подарить наслаждение и тихую нежность. Однако Юнги сильнее прижимает своего малыша, притрагиваясь губами до волос. — Знаешь, киса, я могу зализать твои душевные раны, — шепчет он, сворачивая голову и наблюдая за тучами, настигающие безликое солнышко. И только тогда, когда оба продрогли от холода, стало ясно, что на сегодня их тёплое время провождение подходит к концу. Юнги поднялся, помогая Чимину встать и, накрыв своей одеждой, плечи мальчика, повёл в сторону дома. По пути никто не проронил и слова, но оба чуяли себя, как в своей тарелке и, словно мысленно, соприкасаясь нитями души, купались в невидимых, но ощутимых чувствах друг друга.{}
Окурок падает в унитаз, со спускающемся звуком воды. Чимин выползает из кабинки, встряхивая волосы и выбираясь из богом забытого места. Туалет в старшей школе отвратителен. Он беспризорный. Это своеобразная зона беспорядка, до которой никому нет дела. Здесь могут происходить самые ужасные и поганые вещи, о которых узнают лишь участники процесса. А даже если об этом узнают учителя, то не многие доведут до директора. Кому-то заплатили, а кто-то и просто не хочет мараться в этом. Своего белья хватает. Туалет грязный, не прибранный, сплошная антисанитария. Стены расписаны нелестными комментариями, кабинки исцарапаны непонятно чем, кафель давно пожелтевший от ржавчины. Пол усыпан мусором и окурками. Запах накуренный не только дымом от сигарет, но и наркотой. Здесь отвратительно, да, но пойти и сделать быстрый перекур можно только тут. Проходимость малая, тишь да гладь. Даже если кто-то попытается убить здесь, ты наверняка и не услышишь. В коридоре тоже тихо. Не совсем понятно почему. Обычно в это время народу хоть отбавляй, не пройдёшь. Оглянувшись, Чимин проходит к окну, чтобы взглянуть события на улице. Там, к удивлению, много людей. Целая толпа скопилась в кучу, а в середине оживлённо дерутся двое. У Чимина не лучшее зрение. В дали херового видит, но различить не которых людей, он всё-таки горазд. Особенно в стрессовой ситуации, как сейчас. Потому что разглядеть ёбанного астматика в его силах. Астматика, больного имбицила, дерущегося с махиной больше, чем он. Чимин округляет глаза, с желанием выпрыгнуть из окна, чтобы тот час же оказаться там. Видно, как шумиха утихает, поскольку приходят преподаватели, на корню прерывая всю драку. Дальше он уже не смотрит, несясь со всех ног. Пролёты кажется ему плёвым делом, а заплетающиеся ноги, так, пустяком. Не волнует и то, что носом ещё чуть-чуть и клюнет. Не волнует, и волновать не будет до тех пор, пока не успокоится назойливое сердце от страха, и пока зрительные рефлексы не уловят живёхонького Юнги. Не до тех пор. Прибегает Чимин за рекордное время, в сборную с таким результатом грех не попасть, проталкиваясь через толпу. Людей поубавилось, а на месте драки остались лишь учитель и один из героев потасовки. Ему говорят, чтобы он шёл к директору, пока будут искать второго. Он поднимается, потирая плечо, и Чимин злорадствует. Не хуй. Чимин подбегает к нему, злостно хватая за рану, надавливая и шипя: — Какого хуя? Где он? Что ты с ним сделал, мудак? Кто вам позволил трогать его? Мы разве не договаривались? Скорчившийся от боли, с гаденькой ухмылкой, оглядывает Чимина, выплёвывая кровь и кривясь от разодранной губы. Чимин снова злорадствует. — Мы не о чём не договаривались, шлюха. Не с такими как ты, — Чимин надавливает сильнее, — А! Да, твою же мать! Не трогали мы его! Сам он полез, петух. — А ты я смотрю, приоделся, — кидает вдобавок и пытается выдернуть свою руку из стального захвата, сжимающего разодранную кожу, — Не терпеться в постель заскочить? Ноги так и разъезжаются? Чимин, правда, приоделся. Только не так как обычно. Без излишних голых участков. Больше закрытого. Брюки, рубашка и мягкий кардиган. Подобрал волосы в не воронение гнездо, а в аккуратную укладку. Выбрал приятный одеколон и сопроводил весь образ пару аксессуарами. Чимин старался, да, чтобы показать хорошие стороны. Свою мягкость, например. Но потасовка заставляет его нервничать и убивать. Он злится на грёбанного астматика и хочет уничтожить этих мудаков. Схватив того за ухо и надавив на рану, шипит: — Послушай, я недавно слышал, что у тебя подружка появилась, так? — тот недовольно смотрит на него, — О, я также думаю, что она не сильно возрадуется, если прознает, чем ты тут знаменит. Вроде как она девушка с принципами. Парень попытался вставить слово, шипя и угрожающе надвигаясь на Чимина. Но и ему не привыкать. Защищать себя, язвить, ставить барьеры и искать слабые места других — в его компетенции. Приноровился. Не часто применяет, но когда действительно нужно, вот, пожалуйста, все связи сразу как в милые ручки. Чимин наклоняется к нему, хватая за затылок. — Смотри и запоминай, сладкий. Ты и твоя не до «стая» не трогайте не Юнги, не тех, кто рядом с ним и мной. В плачевном случае, некая птичка на щебечет твоей девочке интересную информацию. Чимин отпускает его и смотрит, как тот навалившейся кучей, рухнул на усыпанную листьями, плевками и грязью мощеную дорожку. — Куда он ушёл? «Кучка грязи» указывает неопределённо в сторону футбольного поля. Чимин смотрит туда, прикидывая, где окажется его неугомонный. Затем думает о том, как не убить его и какой срок ему светит, чуть что. После вдогонку слышится не лестное «Тебе так просто это с рук не сойдёт» и « Наглая шлюха». Чимин только ухмыляется, укутываясь плотнее в теряющий тепло кардиган. Ветер свистит, поднимает всю листву, волоча и перебирая её. Шуршание перебивает всё, заслоняя Чимина невидимой преградой, своеобразными наушниками против негативных мыслей, криков вокруг и беспокойства.{}
Если спросить Чимина злой ли он, то скорее всего он ответит да. Уверенное, злое да. Злой ли на Юнги? Конечно! И к этому подкреплены множества причин.Самая внушительна из них то, что Юнги астматик! Человек, который без своего ингалятора и день не переживёт при стрессовой ситуации, о чём речь? А этот гений идиотизма решил покрасоваться, влезть в драку. Прекрасно, думает Чимин. Не хватало, чтоб помер ещё. Кто же будет капать на мозги, сели его не станет? Кто будет ломать сигареты, и излагать нравоучения? Кто будет укрывать своей толстовкой, когда прохладно? Прости Господи, но и такое было. Его будет не хватать. Чимин прибегает на поле, осматриваясь. В округе баскетбольная площадка, рядышком по соседству футбольное поле, а на нём пустые трибуны. Ветер качает листву деревьев, солнце скрывается за тучами, весь мир погружается в тёмную зыбучею субстанцию. Чимин кутается в своём кардигане плотнее, пытаясь обнаружить Юнги. Вряд ли тот смог далеко убежать. Чимин прошёл в серёдку поля, рассматривая ближайшее окружение. Могучие стволы деревьев, качающиеся туда-сюда, может Юнги за ними? Чимин мотает головой, переводя взгляд на трибуны, смотрящие на поле. Восходящие здоровые, но такие пустые. По ним только ветер и шелестит, лаская безлюдные сиденья. Каждый ряд имеет небольшую полоску пустоты. Эта пустота заполнена природой позади трибун, пыльным асфальтом, по которому топчутся школьники, сырая трава, мусор и еле заметная скрючившаяся фигура. Злющий, словно, собака Чимин мчится к той самой фигуре. Знакомая салатовая куртка, сгорбившаяся спина, рвущаяся грудная клетка и столько же знакомые надрывные вздохи и кашель. Чимин подкрадывается, обходит Юнги и смотрит укоризненно на тяжкие попытки выдавить из себя, по сей видимости, все внутренности. Собственные руки сами находят место, скрестившись на груди, а глаза непроизвольно ходят вокруг оси, демонстрируя раздражённый взгляд. На дне плещется беспокойство и лихорадочная нервозность, скукожившаяся в грязную лужицу. Он порывается подойти и помочь, но останавливается, притянутый чувством понимания. Юнги не хотел бы показать свои слабости перед ним. Но Чимин был бы не Чимином, если бы не наплевал на это. Ему до жадности хотелось подойти и помочь, промочить чужие в грязи и крови пальцы влажными, пропитанными спиртом салфетками; утереть чумазую мордашку, заглянуть в провинившиеся тёплые чёрные глаза, расцеловать каждый наливающийся синяк и отвесить подзатыльник. Хотелось и поднять — избить, и расцеловать — завалить на локти. Хотелось поманить грубым всплеском грудки и ненасытно впиться в губы, хотелось чёрствым ударом вмазать в препятствие позади. Много чего хотелось, но Чимин предпочёл оставить при себе. Цыкнув, взъерошив окрашенные пряди, он подошёл к притихшему, с опушенной головой Юнги. Тот, естественно, понимал кто рядом с ним. Но с его стороны не порываний, не отступлений не принималось. Лишь тихий загнанный воздух, с хрипом залетал через сжатые зубы. Чимин присаживается на корточки, впиваясь злостным взглядом на почерневшие корни, отвлекаясь только на то, чтобы достать из кармана пачку. Лязгнув розовой, с яркими языками пламени зажигалкой, прикуривает вишнёвые сигареты и выдыхает струёй вниз, демонстративно отвернув голову. — Ты мудак, в курсе? — затягивается он, — Надеюсь, объяснять «почему» не нужно. — Киса, — усмехается Юнги, отрывая взгляд от прекрасной, пожухлой и грязной травы, — Ты ‒ — Нет, Юнги, — перебивает, смотря глазами полными острой, холодной плещущиеся воды на дне, — Нет. Кто тебя просил? Зачем ты полез, безмозглая курица? Юнги не отводя взгляда смотрит, на то, как Чимин вгоняет в себя сигарету, с наслаждением впитывает тошнотворный запах, расслабляется и от приятной неге, утопающе и с тягой смотрит на него. Смотрит, а на дне виден океан эмоций. Юнги и толком не понимает, что должен выбрать. В красивых глазах виден весь лик, видна подранная куртка, сбитая губа, припухший нос и заливающиеся красками синяки; убитый взгляд, от усилия вздохнуть, полопались капилляры и потрескались губы. В них видно всё кристальное беспокойство и недопонимание и злость. Руки сами тянутся к упитанной кровью траве; появляется желание вздёрнуть пучки и сжать в кулаке, а затем выпустить, скидывая в лазурной небо, которое прикрыли злобные тучи. — Киса, перестань курить. Они обидели тебя, что я ещё, по-твоему, должен сделать? Стоять в сторонке? — потёр переносицу Юнги, разглядывая, как Чимин тушит сигарету о бедную травинку. — Юнги мы не в детском саду. Кто-то, кому-то на голову песок насыпал и отнял любимую грабельку, так сразу война. Ты… да ты ведь… Астматик! Юнги помрачнел, сдвинув ноги к себе. — К твоему сведенью я не задохнусь, если попробую постоять за тебя, — теперь стоит посмотреть, у кого из них леденей взгляд. — Да, но можешь. Я не утверждаю, что ты инвалид, но… чёрт… — Чимин выгребает новую сигарету, проглатывая как полоумный. У Юнги чёртов порыв, ударить по рукам и разорвать это гребанную пачку. — Юнги…— Чимин истошным и уставшим взглядом, ищет у него поддержки и чёткого понимания, о чём он, — Я переживаю, а вдруг произошло что-то значительней и серьёзней? — Его губы мнутся и исчезают за острыми зубками, — Я бы мог потерять тебя. А ты мне вроде как не безразличен, — отводит взгляд, задушено смотря по сторонам, — Ты… же, ты же мне нравишься, иными словами, ебанутый. Ты ведь понимаешь, что если бы я тебя не нашёл, никто из этих уёбков не помог тебе? Эта дыра без каких-либо моральных принципов. Ещё школой называется. Ох, нет! Юнги, будто резким нажатием, ударили по лёгким. Это, словно, у тебя шнурок на шее обмотан и стягивает сильным и безжалостным давлением. Ты рывком и вздохнуть не можешь и выдохнуть не в силах. Ты настолько потрясён, что единственное, на чём фокусируешься это раскалённые внутренности, надрывающаяся грудная клетка и потрясённое сердце, которое еле-еле перекачивает кровь. Чувствуешь тёплые слёзы по щекам и раздающиеся в округе хрипы. Ты, словно, в вакууме и слышишь лишь свои не получающиеся вздохи и хаотичные мысли. Ты, как растерянный ребёнок в толпе, среди странных и страшных, неизвестных людей, ищешь своих родителей. Так Юнги смотрит на Чимина, который с округлившимися глазами, тянется к нему. Всё в замедленной съёмке, как постановка неудачного дубля. И мера времени принимает другой оборот. Более медленный, с привкусом кислоты и медным блеском. Пальцы дрожат, срывая лаймовую траву; они горят, сжигают безжизненные травинки. — Чёрт, Юнги, ты задыхаешься! — У Чимина ладони прохладные, они то и дело ёрзают, в поисках ингалятора. Юнги, словно, тряпичная кукла, набитая сеном, сидит бездыханно. Ветер еле ласкает его волосы, а чужие руки снуют по карманам. Останавливаются, сцепившись на плечах, шурша курткой. — Где твой чёртов ингалятор? — Чимин смотрит, застывая и встряхивая, Юнги. Он так переживает. Так беспокоится, бегает глазами и сокрушённый пытается привести его в порядок. Юнги только булькает в попытке ответить на поставленный вопрос, старается двинуть рукой или пошевелить пальцами. Но это кажется таким далёким для восприятия, таким ненужным и стеклянным. Мир теряет собственные краски, тускнеет и превращается в белый шум. Юнги хрипит, а Чимин грубее хватает его за плечи. Переставляет свои холодные руки на шею и тянет за затылок, втягивая сухие губы. Мир приобретает краски, насыщается и наполняется звучанием. У Чимина трепещутся чернильные ресницы, ледяные щёки и веет от него тёплым, весенним ветром. Поцелуй смазанный, со вкусом вишни, отвратного запаха табака, тревожности и полной доверенности. Юнги чувствует, как грудная клетка приходит в привычный режим, как лёгкие наполняются свежим воздухом, когда Чимин отстраняется. Жадными глотками он впускает в себя поток ветра, который сжигает лёгкие и обволакивает стенки. Чимин наваливается на него, сгребая в объятия. Смотрит на него и в глазах отражается вся привычность бытия, страх пережитого и злость произошедшего. — Ты, придурок, где, мать твою, твой ингалятор? — шипит, уставший Чимин, ныряя под куртку. А Юнги светится от счастья. Он готов прямо здесь исполнить композицию «Hallelujah». Так счастлив, что кладя свою руку на мягкие пряди Чимина, целует его в голову, уши, весок. — Ты чё, идиот, — кривится Чимин, хватая за щёки Юнги, — А ну-ка пельмени свои от меня убрал. — Ты сказал, что я тебе нравлюсь и ещё поцеловал меня! Сегодня точно мой день. — Ты чуть не помер. И это было только для того, чтобы прекратить твою паническую атаку. — Ты всё ещё меня любишь, — Юнги, словно, фильтрует то, что говорит Чимин, наваливаясь на него и утягивая их на грязную траву. — Не люблю, ты пока мне просто нравишься, баран, — поразмыслив, он дополняет, — Но… после свидания я подумаю о наших возможных отношениях. —Вот видишь, я ещё не предложил, а ты уже согласен. Мы точно подходим друг другу! Кстати, откуда ты узнал, что это поможет? — Знаешь, я не совсем ещё бесхребетное быдло. Книги тоже читаю. Чимин упрямо бурчит в макушку Юнги, а тот мягко покрывает тёплую кожу за воротником рубашки. Их волосы испачкаются в осенней траве, как и одежда, но разве это кого-то волнует? — А ведь это ты вызвал паническую атаку. Видишь, даже мои лёгкие не выдерживают твоего чудесного голоса. Особенно если он произносит такие прекрасные слова! — Придурок. — Мои чувства к тебе всё ещё глубже Марианской Впадины. Чимин закатывает глаза, запечатляя морозный поцелуй с призрачным ощущением тепла. Поцелуй с раскрытыми глазами, с мелкими трещинками на губах, с трепетом в зрачках и отражением любви. — Мои тоже.