***
— ...то есть ты считаешь, это нормально? — Может, и не прям нормально, но мне пофиг. Я вообще за толерантность так-то. — Думаешь, у нас в Хоге тоже такие есть... — Я-то откуда знаю. Может и есть... — У нас на седьмом один чувак был... говорят, он встречался с Флинтом... ну... в этом смысле. — Это Вуд что ли? — хрюкает Даррен. — Наши только про него такое болтают... — Ну тебя, Оливер нормальный. — Да пиздят. Спорим, у них обоих только на квиддич и стоит. — А вдруг правда? — Ну и что, — лениво говорит Даррен, не открывая глаз. — Каждый дрочит, как он хочет. А Флинт что говорит? — Это кто ж такой самоубийца, что его спрашивать будет? Они смеются. Слизеринский кэп всегда был не прочь попортить кому-нибудь карточку. — Да мало ли. Он же чистокровка, Флинт-то. Близкородственные браки и все такое.... — Фу. При одной мысли блевать тянет... — Не знаю, мне пофиг. А ты чо интересуешься-то? может, тебе самому пацаны нравятся, а, краасавчик? — Даррен манерно тянет фразу. — Говорят же, что латентные гомики самые гомофобы... — Иди на...! — кровь приливает к щекам, Дин срывается с шезлонга и с размаху плюхается в бассейн, подняв фонтан брызг. — Идиот! — рявкает Даррен. — Ты мне чуть полотенце не залил. Но ругаться лень, слишком жарко. Конечно, Дин не такой. Джинни пишет ему каждую неделю. Джинни Уизли красивая, смелая и отлично летает. Дин даже удивился, когда она предложила ему встречаться: о том, что она сохнет по Поттеру, знает весь курс — кроме разве что самого Поттера. Дин написал Финнигану про Джинни, но ответа еще не получил. Симус не любит писать письма. Зато в августе они вместе поедут на чемпионат мира по квиддичу, миссис Финниган дала добро. — Кстати о латентных гомиках. — Даррен переворачивается на живот. — Тебе не кажется, что Малфой за Поттером бегает?***
Большой зал не узнать. Под ногами хрустят осколки, столы и скамейки в беспорядке сдвинуты к стенам, двери то и дело открывают. В зале полно народу - сидят группами, переговариваются вполголоса, переходят с места на место. — Пострадавших сюда заносите, давайте, быстрее, — слышен голос мадам Помфри. — Да осторожнее...! Ирен, мне нужны еще бинты... В центр зала никто старается не смотреть. Тем, кто в центре, бинты уже не нужны. Погибших не меньше десятка, а из коридора то и дело вносят еще. И еще. И еще. Дин и Симус сидят прямо на полу, у стены. — Джинни жива, — говорит Симус, облизывая губы. — У них кто-то из близнецов погиб, — отзывается Дин. — Вроде Джордж. А может, Фред... — А Рон?... — Наверное, он с Поттером. — А где Поттер? — Не знаю. — Мы видели их снаружи. Всех троих. Где-то час назад. — Гермиона жива, значит. — Час назад была, по крайней мере. И Полумна. — Хорошо... — Эрни Макмиллан тоже. — Лаванда погибла. На нее оборотень бросился. А Патил жива. — Парвати? — Нет, Падма. Парвати не видел. — Профессор Люпин убит. — Флитвик ранен, кажется. Они вспоминают и вспоминают знакомые имена, - лишь бы не погружаться в тягостное молчание. Лишь бы не думать о том, что утро для них не настанет. — Маклаген? — Ранен. — Сури тоже ранен. — Он же слизеринец... я думал, они все ушли... — Выходит, не все. Нев живой. — Криви убит. — Старший? — Младший. — Блять. — Кормак? — Он руку сломал. Ранен... — Мы как будто в морской бой играем..., — тихо бормочет Симус. Он откидывается на стену и закрывает глаза.***
— Ты есть хочешь? — спрашивает Дин. — У меня вроде были лимонные леденцы... Он лезет в карман и вытаскивает носовой платок: белоснежный, аккуратно сложенный. Идеальный. Несколько секунд Дин тупо пялится на находку. В его карманах отродясь не водилось отглаженных носовых платков. Он смотрит вверх. Зачарованное небо затянуто облаками - наверное, снаружи идет дождь. За колонной кто-то всхлипывает, тоненько скуля, с возвышения доносится короткий вскрик — там перевязывают раненых. Из разбитого окна тянет сырым холодом, его брюки грязные, и мраморный пол грязный, такой грязный, что узор на нем почти неразличим. Безупречно белый платок в его руке — будто из параллельного мира. Наплевать, думает Дин. Наплевать. Палочка хоть и чужая, но послушная; он смачивает платок водой, потом привстает на коленях и осторожно проводит влажной тканью по щеке, серой от копоти и каменной пыли. Полоса чистой кожи присыпана веснушками, похожими на хлебные крошки, на скуле ссадина, темная от запекшейся крови, и Симус не отворачивается, не отталкивает его руку... короткий белесый шрам, пересекающий бровь — это старый, со второго курса, у Симуса тогда вечно что-то взрывалось. А на подбородке совсем свежий, его Дин не помнит... — Сэми... а давай, Сэми, когда все закончится, на море поедем? Я напишу брату, он согласится, там здорово, у них даже бассейн есть, и теннисный корт, я знаю, ты плохо играешь, но я тебя научу... а можем ко мне, в Лондон, ты же ни разу у меня не был... а хочешь, можно вообще в Штаты махнуть, у меня есть маггловские права, возьмем тачку напрокат, везде будем ездить, а, Сэми? Сэми... я все время о тебе думал, Сэми, весь год, я думал, что тебя больше не увижу, прости меня, Сэми, прости меня, ты же знаешь, я не мог остаться, надо было остаться в Хоге, надо было остаться с тобой... Платок давно превратился в серую тряпку, он больше размазывает грязь, чем вытирает, но Дин этого не видит. — Дурак, — шепчет Симус. — Поцелуй меня. Наверное, это неправильно. Наверное, это плохо и нечестно — целоваться в полуразрушенном замке, когда за твоей спиной выложены в ряд тела погибших. У их с Симусом первого поцелуя горький привкус. — Жженый сахар, — Симус слабо улыбается. — Жженый сахар всегда горчит... — Финниган, — Оливер Вуд тормозит на бегу, шмыгает носом. — Симус, слава Мерлину, ты жив! Тебя ищет Минерва. Ты не ранен? — Я сейчас подойду, — говорит Симус. — Я в порядке. Минуту. Он снимает цепочку через голову, не расстегивая. — Держи. Он приносит удачу. На цепочке подвеска — крошечный четырехлистник. Подвеска еще хранит тепло его тела, и Дин торопливо заправляет ее под рубашку, а когда поднимает глаза — Симуса уже нет.