You give me the wings (to fly)

Наступало утро понедельника — начало новой недели и новой жизни для Земли и ее обитателей. В субботу был предотвращен Армагеддон, в воскресенье то, что высшие силы не смогли вернуть, как было, ещё вызывало некоторое удивление у людей, но в понедельник совсем немногих странные новости волновали сильнее, чем заботы о работе, семьях и прочей рутине, не имеющей никакого отношения к чему-либо сверхъестественному. Кроули и Азирафаэль, для которых предотвращение конца света было делом последнего десятилетия, вероятно, должны были думать об этом немного больше, чем они думали теперь, или, что более важно, им следовало волноваться о том, что будет, когда Рай и Ад решат объединиться против человечества, однако их мысли были заняты совсем иными вещами — потому что для них тоже начиналась новая жизнь. В последние тысячелетия Кроули редко мог унять мысли о том, где, как и когда он, способный получить все, что угодно, кроме по-настоящему желанного, сможет завладеть тем, что недоступно ни одному демону. Это были не мысли, а лишь фантазии, мечты, которые он даже не мог назвать смелыми или дерзкими, потому что не контролировал их — они существовали отдельно от него, и Кроули в конце концов перестал пытаться посадить их на цепь. Ангел, давно ставший его другом (что бы он сам когда-то ни заявил), почти всегда присутствовал в его голове, если не осознанно, то хотя бы на задворках сознания: в то время как под различные заботы в разуме демона была отведена отдельная полочка или ящик, Азирафаэлю была выделена целая, весьма просторная комната. То, что Кроули чувствовал по отношению к ангелу, нельзя было назвать простым словом «любовь» — Кроули думал, что его чувства вообще нельзя было облечь в слова ни на одном языке, хотя люди являлись настоящими мастерами этого дела, обладая способностями, недоступными ни эфирным, ни оккультным сущностям. Однако, если упрощать, то Кроули любил Азирафаэля и знал, всегда знал, что Азирафаэль любит его тоже. Но если демону было нечего терять, то для ангела какие-либо изменения в их отношениях могли оказаться фатальными. Что, к сожалению (или к счастью — Кроули порой и сам не мог понять), не мешало его разуму рисовать фантастические картины в антураже закулисья Глобуса, подземелий Бастилии или зелени Сейнт-Джеймсского парка — он мог вообразить прикосновение к теплой руке ангела, ощущение дыхания на своих губах или биение его сердца под ладонью демона в любом месте, где им доводилось вместе бывать. Но последние несколько лет, помимо обречённости, нависшей над ними обоими, Кроули чувствовал и робкую надежду — теперь и Азирафаэлю нечего терять, не так ли? Наверное, если бы это было в силах демона, он предпочел бы и дальше медленно тлеть от недостижимых желаний, только бы Ад и Рай отказались от Армагеддона, но он не был так наивен и оптимистичен, как Азирафаэль, поэтому самозабвенно думал о запретном, не испытывая ни малейших угрызений совести (за многие века он узнал, что у некоторых демонов она тоже есть, а у постоянных обитателей Небес может и отсутствовать напрочь). Теперь его фантазии складывались в нечто конкретное и чаще всего сценой служили его собственные апартаменты — Азирафаэль ещё ни разу не был у него, но Кроули знал, что добьется ангела именно здесь. Порой он ловил себя на вопросе, что подумает Азирафаэль о том или ином элементе интерьера — о сувенире из церкви, о статуе с ангелом и демоном, об эскизе Моны Лизы, о его растениях и, в конце концов, о мебели. Кроули был уверен, что обе статуи придутся Азирафаэлю очень даже по вкусу, и практически видел, какое недовольное лицо состроит ангел, чтобы это скрыть, и воображал, какую именно колкую реплику он произнесет. Но Кроули иногда задумывался, что страх, исходящий из оранжереи демона, он точно не оценит, и, наверное, надо бы держать ангела подальше от растений, а то, чего доброго, тот начнет дарить свою любовь им и проводить реабилитацию, хотя для этого нужно гораздо больше времени, чем одно посещение… Для Кроули мысли об Азирафаэле в его квартире были даже более волнующими, чем те, что многие века подкидывало демоническое воображение — пригласить ангела к себе было чем-то интимным и определенно личным. Кроули был уверен, что добьется Азирафаэля у себя, но оказался прав лишь частично — потому что сейчас, в их первую ночь во всех смыслах вместе, они находились не в его спальне, а в комнате ангела, в его книжном магазине. Кроули знал, что Азирафаэль не так жалует сон, как он, из всех человеческих удовольствий отдавая предпочтение еде, но в ангельской спальне, в которой Кроули оказался впервые, была весьма просторная кровать, подобранная с определенной любовью к комфорту. Предрассветные сумерки сквозь тюль окрашивали комнату в бежевый и серый, Кроули блаженно перевел взгляд с одного предмета гардероба, безжалостно брошенного на пол, на другой и лениво моргнул. Спать не хотелось — ведь все, о чем он любил видеть сны, прямо сейчас находилось в его руках. Демон подул на взъерошенные ангельские волосы, щекочущие подбородок и шею, и поцеловал в макушку. Азирафаэль повернулся в его объятиях и, подарив воздушную улыбку, протянул руку, чтобы убрать со лба влажную темно-рыжую в утреннем свете прядь, вспоминая, как хватался за волосы Кроули, пока тот заставлял его видеть сверхновые. Больше у них не было своих и чужих, чье неодобрение могло бы иметь хоть какое-то значение, потому что Рай и Ад уже показали себя во всей красе — если от Ада Кроули никогда не ждал ничего хорошего, то со вчерашнего утра почувствовал к Раю давно утихшую ненависть. Теперь они всецело были на своей собственной стороне, живые, невредимые и оставленные в покое по крайней мере на ближайшие время. Этот факт был отмечен посещением Ритца, а затем празднование перешло в уже ставшую привычной для Кроули гостиную книжного магазина. Вечер сопровождался умеренным количеством Шато Лафит-Ротшильд, отголосками приятной беседы, уместной в людном ресторане, но наедине, кажется, призванной скрыть зарождающееся волнение, и метафорическим электричеством в воздухе, покалывающим кончики пальцев. Кроули действительно добился ангела ещё вчера, потому что после того, как они сосредоточенно разгадывали последнее пророчество Агнессы и тренировались совершать обмен телами и соответствующе себя вести, под самое утро Кроули выговорился о том, что он счастлив, что встретил Азирафаэля на стене эдемского Сада, что ни за что бы не променял их дружбу на Земле на лишённую моральных дилемм безопасность (относительную) под крылом Сатаны и что никогда бы не отправился на Альфу Центавра без него. Кроули именно тогда всерьез позволил себе осознать, что они действительно могут больше никогда не заговорить, поэтому решился выйти за рамки привычного проявления своих чувств — он говорил о них редко, отдавая предпочтение поступкам, но случай был особенный. В ответ на неловкую, сбивчивую речь Азирафаэль мягко прикоснулся к его щеке, взял лицо Кроули в ладони и поцеловал. Ангел сделал это так просто и уверенно, словно не мечтал об этом веками, задерживая взгляд на губах демона при каждом их разговоре. Уверенности ему, безусловно, придала искренность в голосе друга, который не привык выражать чувства словами или делать это без ухмылки и прячущих взгляд очков, и Азирафаэль облегчённо выдохнул в губы Кроули, когда тот решительно ответил на поцелуй. Он едва не утонул в ощущениях, когда уверенные пальцы демона прошлись по его рёбрам и притянули за талию ближе. — Кроули, — только ангельским чудом Азирафаэлю удалось прервать инициированное им самим действо, ибо, видит Бог, он готов был сдаться, почувствовав жар дыхания демона и его губы на своей шее, так раздражающе защищённой бабочкой. Кроули волевым усилием замер, позволив себе лишь стиснуть ангела в объятиях напоследок. Они стояли, обнимая друг друга около минуты, и Азирафаэль размеренно и жадно дышал демоном, тесно прижавшись к вороту черного пиджака. С этого дня с ними могли связаться в любой момент, нагрянув как в квартиру, так и в магазин, и следовало быть готовыми постоянно. Они разорвали близость, продолжая смотреть друг на друга, не говоря ни слова. Азирафаэль мягко улыбался, пылая лицом, и Кроули с расширившимися зрачками не мог сдержать улыбку в ответ. — Тебе пора, — напомнил Азирафаэль, — нам обоим. Их планом было обменяться телами и продолжать жить, как раньше, играя роли друг друга до тех пор, пока бывшее начальство не явится за ними, так что они крепко взялись за руки и оказались в чужом обличии. — Просто… Не показывай, что боишься их, — из-за тревоги в сердце Кроули чувствовал жажду помочь еще как-нибудь, не желая вообще оставлять ангела, хотя они уже дали друг другу все советы, которые могли. За все шесть тысяч лет они не раскрыли друг другу столько секретов о своей работе, сколько рассказали за одну ночь. — Ты тоже, — в змеиных глазах читалось ангельское беспокойство. Кроули кивнул, последний раз оглядел свое тело, в котором пребывал его ангел, и повернулся, чтобы пойти к тому, что осталось от книжного магазина, как сделал бы сам Азирафаэль. — Кроули! — ангел окликнул его и, смешавшись, сказал. — Хм… Знаешь, постарайся ничего не сделать Гавриилу. Вечером, когда они оба выжили и, покинув Ритц, продолжили отмечать это в целехоньком доме Азирафаэля, Кроули забрал из пальцев ангела второй бокал вина, который тот едва пригубил, и поставил на стол. Ранним утром Азирафаэль недвусмысленно показал демону свои желания, и ночью наступила очередь Кроули брать инициативу в свои руки. Вскоре бабочка, галстук-боло, пиджаки и очки были оставлены в гостиной, а остальная одежда усыпала ковер комнаты ангела. Кроули перехватил руку Азирафаэля, поправившую его волосы, и коснулся губами запястья. Полуприкрытые космической красоты глаза с благоговением и трепетом смотрели на ангела, и тот в который раз за ночь почувствовал желание выпустить крылья: он до конца ещё не осознал, что был свободен, и что события с момента, когда он говорил с Метатроном, не вызывают у него обиды или тоски и, наверное, это могло показаться странным, но на самом деле Азирафаэль уже давно подсознательно был готов к тому, чтобы раскрыть глаза на истинную сущность Рая и смириться с ней. Конечно, ему ещё предстояло разобраться в себе и в своем отношении к Творцу, но он точно мог сказать, что для него нет ничего важнее, чем возможность провести остаток вечности с Кроули. Он мог бы переехать сюда или Азирафаэль мог бы перебраться к демону, однако ангел бы предпочел свой магазин, но они точно должны теперь жить вместе, потому что Азирафаэль не хотел бы отпускать Кроули ни на год, ни на месяц, ни на день… А что, если бы они могли пожить где-нибудь не в Лондоне? Их обоих обдала волна ветра, потому что над Азирафаэлем распахнулась пара белоснежных растрёпанных крыльев. — Ох, — Азирафаэль уткнулся лицом в шею Кроули, — прости, дорогой мой, я немного замечтался. — О, и о чем же, ангел? — усмехнулся Кроули и потянулся к ближайшему торчащему перу, но быстро одернул руку и с досадой опустил сжатый кулак на одеяло. — У тебя есть какие-нибудь планы на сегодня? — Азирафаэль поднял на него смущенный взгляд. — Ну, ещё неделю назад к понедельнику я планировал только умереть, однако, я жив и, полагаю, уволен, поэтому — никаких. — Не говори так, пожалуйста, — Азирафаэль приподнялся на руках, сложив крылья на спине, и нахмурился. — Но нас ведь правда уволили. — Кроули. — Ладно, — демон примирительно выставил ладонь вперёд, — я понимаю. Но не стал бы так волноваться по крайней мере в ближайшее десятилетие. — Пожалуй ты прав, — Азирафаэль вновь опустил голову на плечо Кроули и, продолжив, поежился. — Но они правда хотели тебя убить. Они убили одного из демонов, только чтобы проверить, что святая вода настоящая. — Которого? — Кроули поднял брови. — А, впрочем, не важно. Для князей использовать непавших как расходный материал обычное дело… Но вот то, что в Раю принято убивать без суда или хотя бы его имитации и каких-либо свидетелей абсолютно ни за что, для меня было неожиданным. — Я предал Небеса, — пожал плечами Азирафаэль, — до меня таких случаев и не было. — Я убил князя святой водой — меня осудили за это на смерть от святой воды. Ты и пальцем никого не тронул, но тебя хотели уничтожить в адском пламени! И откуда ты знаешь, что они никого больше не убили? — Конечно же никого! Это бы было… — Известно? На твоём убийстве — это даже была не казнь — присутствовали только архангелы. — Демон проговорил последнее слово сквозь зубы и затем процедил имя: — И ты не имеешь понятия, что говорил и делал Гавриил. То, что ты сказал вчера, было правда важно — ну, чтобы я постарался не вредить ему, — горько усмехнулся Кроули. — Он тронул тебя? — напрягся Азирафаэль. — Он тронул тебя, ангел, — произнес демон. Он не хотел рассказывать другу о произошедшем, потому что это причинило бы ему боль. Но если Азирафаэль встретит Гавриила?.. — Я не собирался говорить, но это важно на случай, если они опять приблизятся к тебе. Гавриил искренне желал тебе, цитата, «сдохнуть». Непавший, который принес адское пламя, попросил его, мол, может ли он ударить тебя, ведь он всегда думал, каково это — ударить ангела. И знаешь, что ответил Гавриил? Да на здоровье! Мало того, что они хотели избавиться от тебя, но они согласились на то, чтобы над тобой напоследок издевался их враг, — демон не заметил, как сжал Азирафаэля в объятиях. — К слову — я был очень вежлив, так, словно на моем месте был ты, не злил, не насмехался над ними и не делал ничего, что могло бы сравниться с просьбой принести резиновую уточку, например. — Тебя ударили? — ангел напрягся. — Да нет же — одного взгляда хватило, чтобы демоненок слился. Но ты меня слушаешь вообще? Гавриил подонок, каких в Аду ещё поискать — мои бывшие коллеги те ещё личности, но чтобы главным над ангелами было существо, настолько двуличное… Теперь я окончательно убедился, что шесть тысяч лет назад Бог ослеп. — Ну что ты, Кроули — ангелы любят Гавриила. Он может быть хорошим лидером и, определенно, многих... вдохновляет, — Азирафаэль поежился, потому что прекрасно помнил, как его окружили ангелы перед тем, как он говорил с Метатроном. — Просто я сбил его планы, а он искренне верит, что война — это благо. Вот и все. Демон привстал, чтобы прислониться к спинке кровати, и внимательно посмотрел на ангела. Азирафаэль тоже приподнялся на локтях и взглянул на Кроули. — Азирафаэль, послушай меня. Я не знаком с другими ангелами, за исключением тебя и твоего бывшего начальства — возможно, среди них есть достойные, как ты… И, пожалуй, демон не может авторитетно рассуждать о степени достойности ангелов, но никогда не позволяй себе думать, что ты меньше ангел, чем они. Потому что все совсем наоборот. Я бы не хотел иметь никаких дел с Творцом, но не могу не согласиться со многими его заветами — он говорил любить людей, а ещё, если Иисус действительно передавал волю Отца, — быть милосердными и жить в мире. Гавриил и его шайка не любят людей и в них нет ни капли сострадания. В них вообще нет любви, только высокомерие и уверенность в своей правоте — Бог не отверг их, поэтому они до конца вечности будут считать себя идеальными… Ты сомневаешься, потому что у тебя есть совесть. По своей сути и по разуму ты — настоящий ангел. Азирафаэль смотрел на него блестящими, широко распахнутыми глазами. Ангел даже не отдавал себе отчёт в том, что именно эти сомнения гложили его в последнее время — что, если Гавриил прав, и Азирафаэль не ощущал ничего, кроме скорби, во время Потопа, и никогда не смог бы сотворить подобие Казней Египетских или расправы над обитателями Содома и Гоморры не потому, что чувствовать жалость по отношению к людям правильно, а потому, что он просто слишком мягок и слаб? Азирафаэль уже давно не испытывал ни теплых чувств по отношению к Гавриилу, ни пиетета, воспринимая их взаимоотношения исключительно как деловые и радуясь в тайне от себя самого, что находится далеко от своих собратьев — он признавал, что любит земную жизнь, но не осознавал, что рад не видеть других ангелов слишком часто. Особенно Гавриила. Но раз они оба не пали, и архангелы должны понимать волю Бога лучше, чем начала (особенно те, которые когда-то были херувимами), не значит ли это, что Гавриил прав? — Но разве, — Азирафаэль неровно выдохнул, — разве сомнения — не прерогатива людей? — Даже если так — разве это плохо? — Кроули взял руки ангела в свои и посмотрел на их переплетённые пальцы. Нежная молочная кожа Азирафаэля казалась ещё светлее в чуть смуглых ладонях демона, чьи ногти блестели черным, как когти ворона. Не поднимая глаз, он продолжил, тонко улыбнувшись. — Если бы… Если бы я был человеком, то мог бы сказать, что ты спас мою душу, Азирафаэль. Только ангел способен на такое. Слова тяжело давались Кроули — ему казалось, что он несёт какую-то глупость, воображая, что у демона могла бы быть душа. Но думал об Азирафаэле именно так и хотел высказать то, что не находило возможности быть высказанным долгие века. — О, дорогой мой… — Ангел отвёл взгляд и хотел отнять руку от демона, чтобы прикрыть дрогнувшие губы, но Кроули сам коснулся его лица, стирая бесконтрольно текущие слезы. Азирафаэль взял демона за запястье и прильнул к ладони щекой, прикрыв глаза. Кроули смотрел на него с восторгом в сердце, потому что во всем мире не было существа чище и прекраснее, чем Азирафаэль. Ангел не был невинен или наивен как ребенок — его чистота заключалась не в этом. Он сумел сохранить настоящую доброту, познав зло мира, он не был правильным слепо, потому что так положено, но поступал верно, потому что умел размышлять. Он постоянно вел внутреннюю борьбу между «правильно» с точки зрения Рая и «правильно» по велению своего сердца. Тогда, на стене Сада, он заговорил с ангелом от скуки, заранее презирая его, как всех тех, кто не был отвергнут Богом, потому что был уверен, что ангелы не способны понимать мир так, как демоны, испытавшие предательство, вынужденные приспосабливаться. Но Кроули осознал, что Азирафаэль особенный, когда тот заявил, что отдал людям меч. Без приказа или инструкций, сомневаясь, что все сделал верно, подозревая сердцем, что Вышестоящим это может не понравиться, он все равно сделал это, потому что не мог иначе. Тогда Кроули ещё не осознавал, но, вероятно, именно в тот миг был обречён на то, чтобы полюбить Азирафаэля. Ангел глубоко вздохнул и открыл сверкающие серо-голубым в предутреннем свете глаза. Он взял Кроули за пальцы и поцеловал костяшки, улыбаясь. — Твои слова важны для меня, и то, что ты демон, делает тебя тем, кто ты есть и… Ты не нуждаешься в прощении. Ты лучше любого архангела, с которым я знаком, Кроули. И ты тоже, можно сказать, «спасал мою душу», — ангел робко улыбнулся. — Вряд ли я мог бы быть таким, как Гавриил, но ты помог узнать мне мир лучше, чем я мог бы сделать это самостоятельно. — Азирафаэль замолчал, обдумывая то, что хотел сказать дальше. — Знаешь, я не всегда думал об этом, но все же задавался вопросом, над которым ангелу размышлять не положено в принципе… Иногда я не могу понять — почему ты пал? — Ничего себе, ангел, — Кроули в искреннем удивлении приподнял брови. — По-твоему, я не совершал зла? — Совершал, конечно — но это было твоей работой. И больше половины твоих деяний не были такими ужасными, как ты представлял их начальству. Думаю, — ангел кивнул в сторону окна, — теперь мы можем об этом говорить, не опасаясь за твою репутацию. Ты любишь человечество не меньше моего и всегда жалел их, когда в их жизнь вмешивались наши или ваши. Разве ты совершал зло до падения? — Полагаю, что нет — поэтому я не пал, а тихонечко спустился по наклонной, помнишь? — Кроули искривил губы. — Я ведь задавал вопросы. По сути — Люцифер делал то же самое. Правда, я не хотел никого убивать. Хотя ангелам убийство врага в вину не ставится, в конце концов, и тебе огненный меч выдали не для красоты — они хотели, чтобы ты им воспользовался. — И… Ты бы хотел?.. Хотел получить прощение и вернуться, если бы демонам это было позволено? — Нет, — Кроули покачал головой. — Уже давным-давно не хочу. Даже если бы это было возможно, я многие века назад принял свою нынешнюю сущность. Мне нравится быть тем, кто я есть — ты сам сказал, это делает меня собой. Для меня стать ангелом снова это как взрослому человеку превратиться в ребенка — они так много успевают в столь короткий срок, в том числе и измениться не хуже, чем мы с тобой за десятки веков. — Да… — протянул Азирафаэль, — это удивительно. Ангел не представлял Кроули не демоном, ведь они не были знакомы до его падения. Интересно, каким он был? «Не таким мудрым, — подумал Азирафаэль, — и не таким… человечным. Как и я.» Впрочем, эти мысли вызывали лишь праздное любопытство, ведь он полюбил именно демона. Создатель многое отнял у своих отверженных детей и многое дал взамен — в качестве жестокого наказания, по большей части. Однако Кроули никогда не показывал, что ему чего-либо не хватает — весь его вид всегда выражал уверенность и довольство жизнью, по крайней мере, большую часть времени. Но вчера Азирафаэль узнал то, о чем даже не догадывался. И он не знал, стоит ли об этом спрашивать демона, однако для ангела это было очень важно. — Я хотел узнать… Ты скучаешь по полетам? — Азирафаэль досадливо поморщился, осознав, что до сих пор сидит с перьями наружу перед Кроули, который был лишён возможности по-настоящему использовать свои красивые, ухоженные крылья, которыми ангел любовался вчера украдкой, находясь в чужом теле. Да, Азирафаэль выпустил крылья Кроули, не спросив разрешения. Более того, ангел даже не подумал, что это стоило сделать, потому как, ему казалось, он бы совершенно не оскорбился, если бы Кроули сделал то же с его крыльями. Находясь в его теле, демон мог бы творить, что пожелает, хотя Азирафаэль и не формулировал эту мысль столь четко — для этого надо было сначала задуматься над данным вопросом. Азирафаэль же не думал, он просто раскрыл крылья демона за своей спиной — и лишь спустя мгновение осознание ударило его, словно током: он вторгся в по-настоящему личное. Ангел пожалел о своем вопросе тут же, потому что Кроули заметно напрягся, вскинув на него взгляд. На самом деле Азирафаэль чувствовал жгучее желание сознаться, но не знал, как подступиться к этой теме. — Ох, Кроули, прости… Это было бестактно. Тебе не нужно отвечать. Демон судорожно выдохнул. Видимо, не было никаких шансов, чтобы Азирафаэль не узнал о ещё одной детали, которая не позволяет демонам забыть об их отверженности. Богу недостаточно было швырнуть своих детей на землю и изменить их тела, наделив различными уродствами. Недостаточно было испачкать крылья в черный, не отняв их вовсе, а оставив в жестокое назидание бесполезным грузом. Воспоминания о том, как Кроули очнулся с болью во всем теле, даже не зная до этого, что такое боль, с головой, на которую словно натянули терновый венец, хотя ни венцов, ни терновника в те времена ещё не существовало, уже давно стёрлись, подобно тому, как тускнеют человеческие воспоминания о том, как им было больно и горько, когда в детстве они рассадили коленку. Ангелом Кроули плакал, создавая галактики — слезы счастья и радости согревали его щеки и он смеялся беспечно и свободно, глядя на свои прекрасные творения, а сердце его пело, не зная, что такое песнь, и он чувствовал, что любит, не зная, кого, и не зная, что такое любовь, и оно сжималось и стучало быстрее от этой любви, и из-за нее он плакал и смеялся. Когда Кроули вставал из последних сил с бесплодной, раскаленной земли, обжигая руки и колени, он вновь чувствовал, как по лицу текут слезы — но они были больными, горячими, горькими, и он тогда даже не подумал о том, что это те же слезы, какие бывают, когда сердце поет от любви. Только позже он узнал, что люди плачут, когда их сердца разрывает на части. Только люди — не демоны и не ангелы. Сердца ангелов не разбиваются, а демоны не плачут вовсе: слезы боли, обиды и непонимания, пролившиеся безмолвным «Почему?..», были последними, что выплакали демоны в своей бесконечной жизни. Кроули помнил, что ему было больно, однако он забыл само чувство боли, которую ощущал в тот момент. Но он помнил так, словно это случилось вчера, тот миг, когда хотел взлететь, чтобы больше не касаться горячего песка, действуя по наитию, как люди начинают бежать прочь, завидев опасность, даже не задумываясь над тем, как двигаются их ноги, но спустя два мощных взмаха этих новых, обожженных, грязных крыльев, не смог и на мизинец оторваться от земли. Он испуганно притянул их к себе, касаясь черных перьев дрожащими пальцами с почерневшими ногтями, заставляя себя найти в себе смелость, чтобы без страха и отвращения огладить их. Кроули знал каждое свое перо, как люди знают свои родимые пятна, и видел, что изменился лишь их цвет. Он зажмурил глаза, вслепую зарываясь руками в крылья и не почувствовал ничего нового, ни малейшего изъяна. Загнанно распахнув их вновь, он побежал, пытаясь взлететь ещё раз, но в момент, когда крылья должны были поднять его в воздух, Кроули лишь запутался в своих ногах и упал в грубый, раскалённый песок, попавший в нос, глаза и рот, оставив на теле ноющие раны. И тогда Кроули по-настоящему познал отчаяние: оно рвалось наружу рыданиями — слезами, которые заставляют задыхаться, от которых голова разрывается изнутри, из-за которых конвульсивно дрожащее тело покидают последние силы. Демон чувствовал себя крохотным, не осознавая, что представляет собой масштабность и величие мира, и незащищённым, не зная до этого, что раньше всегда был под защитой. Тьма — отсутствие видимого света, уязвимость — отсутствие силы, отверженность — отсутствие любви. Тот, кто не видел ночь, не знает, что такое день, даже если всю жизнь провел в лучах солнца. Ни один ангел по-настоящему не осознавал свою способность летать, пока крылья половины из них не окрасились в цвет ночи, лишившись божьей благодати. Парадоксально, но демоны понимали любовь намного лучше ангелов… Хотя Кроули осознал это гораздо позже того дня, когда лежал, свернувшись клубком и отчаянно прижимая к себе черные крылья, пока тело его сотрясали рыдания, а когда боль, жжение и скорбь стали невыносимы, и демон почувствовал, что не может больше сделать ни единого вдоха, бессмысленно хватая воздух ртом, распахнув невидящие из-за слез глаза и держась руками за горло и нагую грудь, он даже не понял, что его тело изменилось так же неосознанно, как раньше его уносили ввысь крылья ангела. Тогда он впервые стал змеем и учился управлять своей новой формой, медленно скользя по песку, который больше не был таким обжигающим, и больше не чувствуя горячую солёную влагу на лице. Он полз в поисках тени и защиты, не зная, что ищет их. Тогда Кроули не знал и того, что ему повезло больше, чем другим демонам — обнаружив своих собратьев, он увидел смердящие тела, лица, испещренные гноящимися язвами, головы, сросшиеся с насекомыми и хладнокровными тварями… Он не знал, что может испытать ещё больший страх, пока не увидел Люцифера, «светоносного», их предводителя. Кроули не видел ничего, что могло бы позволить узнать любимого сына Бога, но он знал, кто это, своим изорванным в клочья сердцем. Когда Кроули явился к демонам, он не нашел ни любви, ни поддержки, но нашел защиту — защиту, осознаваемую лишь потому, что если ты шел против Сатаны или отказывался присоединиться к нему, ты был мертв. Страх не отпускал его с того мгновения, как он покинул Рай. Кроули чувствовал ненависть других демонов, основанную на зависти к чистой, по меркам Ада, коже его сосуда, не знавшей язв и не источавшей ничего, кроме запаха сернистого ангидрида, и их презрение, растущее по мере того, как бывшие ангелы свыкались с новыми телами и их особенностями. Кроули учился любить свои крылья и лелеял их так, как никогда не лелеял в Раю. Он ухаживал за ними и мягко гладил перья, как мать гладит по голове ребенка, выжившего после болезни, которая, вместо того, чтобы унести его жизнь, унесла красоту, силы или разум, оставив на память особенности, с которыми можно было лишь свыкнуться и научиться жить по-новому. Все демоны обращали свои недостатки в преимущества — даже если это был рой мух, всегда круживших над ними, или запах экскрементов. Кроули осознал, что не так важно, насколько сильно тебя ненавидят, потому что ненависть — чужое чувство, но понял, что степень страха очень важна, потому что страх ощущаешь ты сам. Он не хотел чувствовать страх и потому сделал все, чтобы снискать расположение того, от кого теперь зависело чувство защищённости. Поэтому Кроули стал любимчиком Дьявола, не имея никакого желания менять свое положение в адской иерархии, но желая никогда не бояться или хотя бы сделать так, чтобы испытывать ужас как можно меньше — и все началось с одного маленького яблока. Скучал ли Кроули по своей ангельской сущности? Он осознавал, что если бы не узнал, каково это — быть демоном, он бы никогда не познал боли, страха и одиночества. Но даже ради блаженного неведения и наивного знания, что ты незыблемо любим Отцом, Кроули никогда не вернулся бы на Небеса. Рай и Ад были одинаково ему противны, и пускай в том, чтобы быть ангелом, было преимущество быть всегда любимым, ради этого он не отказался бы от истины. Но за одну вещь он злился на Всевышнего сильнее, чем за что бы то ни было: за отнятую возможность летать. Из-за этого поступка Создателя он ощущал себя так, как чувствовал бы себя ребенок, чей обезумевший родитель отрубил ему кисти рук или ступни. Кроули чувствовал себя инвалидом. Пока он полз по пустыне в поисках кого-нибудь, он мечтал о возвращении в Рай и о божьем прощении, хотя не понимал, за что он должен быть прощен — он просто хотел снова ощутить тепло и любовь. И ветер на лице и в перьях, и звук крыльев от мощного взмаха… Но когда он нашел других падших, в нем осталась лишь злость и появилось горькое, болезненное осознание, что Отец неправ, что это Он совершил ошибку. Кроули разорвавшимся сердцем понял, что не хочет иметь с Раем ничего общего и не желает возвращаться туда ни за какие дары. Бог мог предать его, но он сам себя — никогда. Со временем Кроули свыкся с тем, что было у него отнято, и с тем — что он приобрел взамен. Вместо любви он обрёл знание. Вместо возможности летать — умение ползать и защищаться без оружия сильным телом, клыками и ядом. Он уже давно не чувствовал себя покалеченным или неполноценным, он любил свою демоническую сущность. Но он все ещё скучал по полетам. Если бы Азирафаэль задал этот вопрос раньше, демон презрительно ответил бы, что никогда не любил летать, что на Земле в полетах нет никакого смысла, и вообще — он, мол, высоты боится. Но Кроули осознавал, что не имеет никакого желания лгать ангелу — он жаждал делиться с ним всем, даже самой постыдной болью. Он сознавал свою уязвимость, желая этого, но понимал, что в какой-то мере именно поэтому хочет озвучить то, что ещё никогда не было озвучено. — Да, ангел, — он прикрыл глаза, — да, я скучаю по полетам. Азирафаэль внимательно смотрел на него, держа в руках его ладонь. — И… если бы у демонов была такая возможность, ты бы раскаялся ради способности снова летать? — Нет, никогда. Даже ради полета… И знаешь, — он вопросительно поднял брови, — если бы нас обоих не уволили, я мог бы подумать, что ты меня «совращаешь». — Если бы я хотел тебя совратить, я бы выбрал способы интереснее, — ответил Азирафаэль с совершенно ангельским взглядом и мягкой улыбкой. Демон почувствовал жар в районе шеи. — Не поделишься? Исключительно в профессиональных целях, разумеется. — Конечно. Но обмен опытом требует достаточно много времени. И ты сменяешь тему. Кроули вздохнул — ангел был прав. Однако обещание уделить обмену опытом «достаточно много времени» демон решил запомнить. — А что ещё тут скажешь… — Кроули почувствовал желание принять ещё более расслабленную позу — в то время как большинство людей и сам Азирафаэль для эмоциональной защиты обычно скрещивали руки на груди, демон намеренно выражал языком тела незаинтересованность и равнодушие. — Пускай мои крылья теперь бесполезные, но зато я могу превращаться в змею, знаешь ли. — Твои крылья не бесполезные — они красивые! — заявил Азирафаэль. — Ну, просто черные, и все… — Кроули пытался вспомнить, когда именно и как часто Азирафаэль видел его крылья. Последний раз был в день Армагеддона — не то чтобы у них было время любоваться оперением друг друга… Но Кроули любовался. Он жадно, с тоской по недостижимому смотрел за блаженством на лице ангела, когда тот расправил крылья по-настоящему, в физическом, земном плане. — И вообще, откуда именно ты узнал, что я не могу летать? Азирафаэль залился краской гораздо сильнее, чем следовало бы после простого комплимента, и в ответ отвёл взгляд. Будто бы он узнал об уязвимости демонов не от архангелов. — Ангел? — Кроули уставился на него, отгоняя пришедшую на ум мысль. «О, неужели?.. Быть такого не может!» Демон не заметил, как неловко расплывается в тревожной улыбке, предчувствуя, в чем именно собирается признаться Азирафаэль. Он чувствовал, как забилось сердце, и совершенно не мог понять, буря каких эмоций захватила его на основании одного лишь ожидания. — Понимаешь… Я всегда хотел узнать, каковы на ощупь твои перья, — начал ангел, сглотнув, и заалел закатом ещё ярче, пылая даже ушами. — Поэтому вчера, когда ты ушел, я выпустил крылья… Твоя гостиная достаточно просторная, — затараторил он, прикрыв глаза, — они даже не могли ничего задеть! Ну и я ощутил это… Кроули почувствовал, что краснеет тоже. Находясь в теле Азирафаэля, он даже в зеркало предпочитал не смотреть, опасаясь, что непременно захочет коснуться пальцами губ, провести ладонью по шее, наблюдая за этим… Но мысль о том, чтобы выпустить крылья ангела, даже не приходила ему в голову… Точнее, приходила, но была тут же захвачена под контроль. Интересно, касаясь перьев демона в тайне, думал ли Азирафаэль о том, чтобы рассказать Кроули об этом, или хотел скрыть? Что именно он чувствовал, осознавая, что делает что-то запретное, интимное? О чем думал, осознав, что раскрыл черную тайну? — Я не должен был этого делать. Это было… — Ужасно? — Ужасно? — Ангел округлил глаза в непонимании. — Нет. Сначала я ощутил страх из-за отсутствия благодати, но сила, занявшая ее место, ощущалась… невероятно. — Щеки ангела нежно пылали, в то время как последние слова перешли в шепот. Когда Азирафаэль бесхитростно выпустил крылья Кроули, он ощутил то, о чем никогда бы не смог даже подумать, хотя в какой-то степени это было очевидно. Сила, заключённая в ангельских крыльях была ничем иным как божьей благодатью — именно она позволяла летать, а Создатель лишил ее своих отверженных детей. Ангел осознал, что сделал что-то запретное, вторгся в личное, едва почувствовал иную энергетику. Он так редко видел Кроули в его полной форме, что действительно просто хотел посмотреть на крылья демона и узнать, каковы они, блестящие, завораживающе черные, на ощупь. Азирафаэль не думал, что отличие от ангельских крыльев заключается совсем не в цвете. Когда он почувствовал, что крылья Кроули не предназначены для полета, он ощутил страх, охвативший его до самых кончиков пальцев. Азирафаэль замер посреди квартиры демона, тяжело дыша, и ему потребовалось время, чтобы свыкнуться с волнением. И ощущением силы. Нет, черные крылья вовсе не были пустыми — в них не было божьей благодати, но была сила демона: страстная, горячая, пьянящая. Руки ангела дрожали, когда он набрался смелости коснуться запретного — на ощупь обсидиановые крылья были бархатными и резонировали с его руками несмотря на то, что он был в теле Кроули. «Это не так уж плохо, когда привыкнешь», — заявил демон однажды, и теперь Азирафаэль понимал, что он имел в виду. Это не было плохо по меркам ангела — это было иначе. — На самом деле это было поразительно, — выдохнул Азирафаэль. По его спине прошли мурашки. Если бы ангел был знаком с действием на людей адреналина не из книг, он смог бы сравнить свои ощущения с тем, когда люди гонят автомобиль по трассе, совершают прыжок с парашютом или идут на американские горки. — Но я не должен был делать это вот так. Кроули понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, о чем говорит ангел. Он уже давно не задумывался о своей демонической сути, но ее можно было прочувствовать, стоило обратить внимание. Он мысленно взмахнул крыльями, вспоминая ощущение собственной силы — темной, рожденной из ужаса и злости, требующей особого отношения и укрощения. Могло ли быть так, что Азирафаэль не почувствовал ни жалости, ни неприязни? Принятие Кроули самого себя было делом привычки и долгой тренировки… Но о чем мог подумать Азирафаэль, условно, за одно лишь утро? Внутри демона все цепенело от болезненной мысли о чужой брезгливости к его сути. Чувство, напоминающее страх и обиду, возникшее от одной мысли о брезгливости Азирафаэля, вызывало лихорадочный жар. — Вообще-то, любой ангел, соприкоснувшийся с демонической сутью, должен был почувствовать отвращение, — ядовито отрезал Кроули. Демон не отрывал от ангела взгляда. Сузив глаза, он с трепетом и недоверием, но с жаждой верить, жадно вслушивался в его слова. В попытке сокрыть страх демона, его голос прозвучал откровенно презрительно. Кроули сжал губы и закусил щеку изнутри в стремлении выдать как можно меньше эмоций. Азирафаэль вскинул на него взгляд и демон почувствовал, что задел ангела за живое. Напряженные белоснежные крылья скрылись за спиной, подражая движению скрещенных на груди рук. Голубые глаза влажно сверкнули, упрямо сверля демона негодованием. Азирафаэль не имел никакого желания расплакаться вновь, теперь уже не от признательности, а от обиды, но в тоне Кроули словно слышалось «любой нормальный ангел». Да, он был виноват перед Кроули, но тот будто пытался задеть его, и тем обиднее было оттого, что Азирафаэль знал, что демон был искренен, когда говорил, что верит, что Азирафаэль — «настоящий ангел». — Любой ангел не полюбил бы демона. Кроули распахнул глаза, словно Азирафаэль ударил его под дых. Мысли о страхе и обиде не исчезли, но стремительно отошли на задний план — даже если бы демон хотел продолжать обижаться, у него бы ничего не вышло. По-лю-бил. Простейшее слово на одном из человеческих языков, которым сами люди из любого народа пользовались по поводу и без, и он почувствовал, как томительно зачесались нижние лопатки, и осознал, что никакой демонической силы воли не хватило бы, чтобы удержаться от глупейшей, позорящей всех оккультных существ улыбки, которую, даже с учетом прекрасной пары змеиных клыков, в попытке смягчить ситуацию никто не смог бы назвать оскалом. Невероятно, но несмотря на то, что Кроули знал о чувствах ангела, твердо убежденный в их взаимности, словно истинно верующий — в существовании Всевышнего, он испытал трепет и восторг, когда его уверенность обратилась в слова, сорвавшиеся с уст Азирафаэля. Он гордился тем, что сумел удержать свои крылья вне земного плана, но демоническая гордость требовала хотя бы попытаться выглядеть не так торжествующе, как какой-нибудь из чертовых блаженных апостолов при виде воскрешенного Иисуса. — Разве любовь — не есть суть любого ангела? — Ох, ради Бога, Кроули! — Азирафаэль всплеснул руками. — Прекрати делать вид, будто считаешь, что моя любовь к тебе — то же, что любовь к Земле, людям и уткам в парке! — О, неужели она равна любви к твоему книжному и суши? — Кроули скалился с самым наглым видом. — Ты… — ангел задохнулся от возмущения, — подлое исчадье ада! Змеиные глаза торжественно смеялись. Демон влюбленно смотрел на Азирафаэля, который последний раз был так возмущен, когда Кроули попросил его достать святую воду. Он сгреб ангела в охапку, не обращая никакого внимания на слабые (так, ради приличия) попытки Азирафаэля оттолкнуть его, упрямо упираясь теплыми ладонями в грудь демона. — Только если ради нас, ангел. — Кроули стиснул его в объятиях и, набрав в легкие воздуха, на одном дыхании прошептал ангелу куда-то в висок: — Я тоже. Я люблю тебя тоже. Демон чувствовал, что если бы высказал это, задействуя связки, его голос сорвался бы. Это было так глупо и восхитительно — так по-человечески. Азирафаэль окончательно расслабился в руках Кроули и, улыбнувшись ему в шею, проворчал: — За что мне это? — За заслуги перед миром земным. — Какой же ты все-таки демон. — Больш-ше не задаеш-шься вопрос-сом, почему я пал? — ухмылялся Кроули. — Нисколечко. Демон любовался расслабленными белыми крыльями в такой близости от себя, больше не испытывая тоски. — А что еще ты трогал, помимо моих крыльев, ангел, м? — Ничего, — Азирафаэль отстранился и уверенно смотрел в ответ смеющимися глазами. И было во взгляде ангела что-то такое, что Кроули почувствовал жар: эфирное существо заставляет демона краснеть — Армагеддон точно был предотвращен? — Правда, мне было интересно, — продолжал ангел, — каково это, находиться в теле змея… Но я подумал, что пробовать превратиться не очень разумно, ведь я мог не суметь вернуться в твой настоящий облик, поэтому дело ограничилось исключительно крыльями. — Тон, с которым признавался в этом Азирафаэль, можно было бы назвать спокойным, но по меркам ангела он был дерзким: он насмешливо следил за реакцией демона, будто намеренно пытался его смутить. И ему это, черт возьми, удавалось. Из-за того, как говорил Азирафаэль, и из-за поступка ангела Кроули теперь медленно горел — несмотря на все ещё свербящее в глубине души негодование, какая-то часть демона была в восторге от его поведения, он будто ощущал, что в подобном прослеживается влияние самого Кроули на их многовековую дружбу, и самым будоражащим было то, что Азирафаэль этого не осознавал. Ровно как Азирафаэль упорно понимал правильность своих ангельских поступков, поскольку задумывался над своими свершениями, он был совершенно наивен в своих откровенно демонических действиях, и так было с момента их знакомства. Эта же его сторона могла задеть Кроули, например, ответив отказом или оттолкнув, но вместе с тем побуждала к действиям — без нее, возможно, демону не суждено было влюбиться в Азирафаэля так обреченно и решительно. — Дьявол… — В проклятии Кроули звучало неуспевшее скрыться восхищение. — Мало того, что ты не сбежал в Рай, едва соприкоснувшись с демонической сутью, но подумать о таком... Ты уверен, что я «спасаю твою душу»? Все ли из твоих перьев ещё белые, ангел? — А что, — Азирафаэль позволил себе откровенное лукавство во взгляде и вызов, но затаившееся дыхание выдавало его волнение, — хочешь проверить? Мысль о том, чтобы коснуться крыльев Азирафаэля, заставила Кроули сглотнуть и почувствовать покалывание в кончиках пальцев, как этой ночью, когда они методично стирали все границы между ними. Демон посмотрел на ангела серьезно, нахмурившись. Азирафаэль вообще осознает, что предлагает? — И ты… позволишь? — Я хотел бы этого, — выдохнул ангел, чувствуя большее волнение, чем вчера, перед тем как Кроули забрал из его пальцев бокал, чтобы навсегда уничтожить ту дистанцию, которую они держали со дня изгнания человечества из Эдема. Кроули моргнул дважды прежде чем отпустить его руки и переполз на другую сторону кровати, оказываясь позади Азирафаэля. Ангел сел, устраиваясь удобнее, и немного раскрыв крылья взглянул на демона из-под ресниц. Если бы Кроули был способен творить, он бы хотел запечатлеть своего ангела таким: открытым, доверившимся, прекрасным. Азирафаэль отвернулся и расправил плечи, словно показывая, что вверяет свою суть в руки демона полностью. Кроули почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Затаив его, демон поднял правую руку и двумя пальцами коснулся взъерошенных перьев — Азирафаэль явно ухаживал за ними и точно был тем, кто никогда не явится перед собратьями в неподобающем виде, но вчерашний полет между мирами в бестелесной форме сказался на крыльях в физическом плане, и у него не было даже минуты со дня Армагеддона, чтобы привести их в порядок. Крылья имели чарующий, естественный вид, как у едва созданного ангела. Кроули решил, что обязательно поухаживает за ними позже. Если Азирафаэль разрешит, конечно же… Демон дотронулся до малых кроющих перьев, опасно близко к плечевым. Медленно провел по лучевой кости и почти невесомо всей ладонью огладил кроющие первого порядка, наблюдая за Азирафаэлем. Фаланги крыльев едва ощутимо дернулись, заставив маховые перья затрепетать. Демон потянулся к ним, на сколько хватало руки, однако они не были особенно чувствительны, подобно кончикам человеческих волос. Кроули осознал, что все это время не дышал. Он деликатно провел по маховым второго порядка, перешёл к маховым третьего, чуть более чувствительным, но не таким отзывчивым, как плечевые — пёрышкам, покрывающим спину, срастаясь плечевой костью с лопатками. Кроули завороженно кружил опасно близко к ним, касаясь кроющих второго порядка: больших, средних, малых, снова средних — ведя всей ладонью. Плечи Азирафаэля напряглись, дыхание стало поверхностным, и он снова посмотрел на демона из-за плеча. — Рас-с-слабься, — Кроули наклонился к нему, шепча в затылок, касаясь дыханием светлых локонов. Ангел послушно отвернулся, наклоняя голову вперёд, и задышал размереннее и глубже, неосознанно сжимая в руках белый шелк в поисках отчаянно необходимой прохлады. Кроули целомудренно поцеловал выступающий седьмой позвонок и неторопливо, с нажатием провел пальцами по спине, аккуратно спускаясь между крыльями. Левая рука легла на ребра и симметрично с правой заскользила к плечевым перьям. Демон коснулся их, медленно погружая ладони в нежный, чувствительный пух и целуя вздрогнувшее плечо. — Кроули, — выдохнул Азирафаэль, подавляя желание повернуться, чтобы контролировать демона хотя бы взглядом. Руки комкали перетянутое на колени одеяло, ангел чувствовал, как подгибаются пальцы ног, а по спине едва ощутимыми волнами растекается тепло. Азирафаэль прикрыл глаза, отдаваясь ему, концентрируясь на новом, внезапном и восхитительном — оно мягко пульсировало в плечах и у основания крыльев, полностью подчиняясь рукам демона, упивающегося неизведанным не меньше. В Раю не было никакого запрета на касания ангелов друг друга, просто никому из них это обычно не приходило в голову. Ангелы могли любить и не все из них были черствы и безэмоциональны, но они выражали чувства иначе, даже с близкими сердцу собратьями держась на расстоянии вытянутой руки. Демоны же, наверное, никогда не сближались друг с другом — Кроули, конечно, не был уверен в этом, но ему казалось, что демон скорее выберет близость с человеком, чем с кем-то из подобных ему. Впрочем, Азирафаэль и Кроули были далеки от дел Небес и Ада и кипевших там, вероятно, страстей, и они никогда раньше не задумывались над такими особенностями своих оперений. Для демона крылья значили много по личным причинам, поэтому касаться перьев Азирафаэля было для него невыразимым, потрясающим действом. И ангел, даже несмотря на то, что никогда не осознавал по-настоящему ценность дара, заключённого в его крыльях, чувствовал волнение, раскрывая их перед Кроули — он не мог предположить, что ощутит, когда демон прикоснется к ним, но испытывал трепет, предчувствуя первое касание. Крылья являлись как обычной частью физического тела, как руки или ноги, но так же и воплощением «души» ангела. И то, насколько чувствительными они на самом деле были, стало открытием и для Азирафаэля, и для Кроули. Невинные в своем неведении, словно Адам и Ева, которые смогли познать удовольствие до познания стыда, ангел и демон испытывали восторг, недоступный ни людям, ограниченным земными радостями, ни бессмертным, связанным закостенелостью и холодностью. Но поглощённые друг другом всецело, они не думали об этом в тот миг. Кроули скользил пальцами сквозь неприкрытый пух нежнее воды, воздушный, как облака в воображении пасторалистов. Заворожённый тактильным удовольствием, он мог бы провести все утро, поглаживая, пропуская перья сквозь пальцы, скользя иногда со спины к кроющим, целуя лопатки и позвонки. Но Азирафаэль, вероятно, лишился бы чувств, если бы мысль про целое утро была способна прийти ему в голову, потому что сейчас, чувствовал демон, ангел был на грани. — Гос-с… Кро-оули! — Азирафаэль откинул голову назад, открывая шею. Последние остатки самообладания ушли на то, чтобы осознать, что в таком состоянии именем Всевышнего ангел может послать звоночек Наверх и без круга — лишь за счёт механизма, введённого для людей. Кроули самозабвенно ласкал ангельские крылья обеими руками, слушая, как отзывается тело Азирафаэля. Стон, прозвучавший его именем, подменившим имя Создателя, отозвался в разуме Кроули экстазом одного из самых демонических чувств: осознанием обладания. Возможно, с него все началось, оно было самым древним в сложном, тяжёлом, живом клубке эмоций, составлявшем любовь демона. Он рос, вплетая в себя новые нити, шесть тысяч лет. Нежность, жертвенность, забота, самоконтроль, позволявший Кроули суметь удержать дистанцию, зная, что ангел не сможет отступить, если демон приложит настоящие усилия, чтобы получить запретное — все это накладывалось на жажду ангелом обладать. Кроули не знал, что произойдет, если он соблазнит Азирафаэля, никто не знал, как на самом деле работает механизм падения — настолько пути Кое-Кого были неисповедимы. Они не могли рисковать. Лишь надвигающийся конец света развязал руки им обоим, позволив в прямом смысле расправить крылья. И сейчас в Кроули полыхало пламя ядра его чувств к ангелу. Он был его — Азирафаэль ему принадлежал. Плечи ангела расправились так, что послышался хруст позвонков. Азирафаэль хотел уйти от прикосновений демона и жаждал льнуть к ним ещё сильнее. Кроули скользнул одной рукой ангелу на солнечное сплетение, притягивая к себе, и провел ладонью выше, плотно оглаживая шею. Азирафаэль откинулся демону на грудь, запрокинув голову на его плечо, хватаясь пальцами за руку, ласкающую ключицу. Продолжая гладить плечевые перья, Кроули наклонился и провел раздвоенным языком по сонной артерии, вслушиваясь в ускоренный бег крови ангельского тела и ощущая вибрацию, когда с губ Азирафаэля сорвался протяжный стон. Рука ангела взмыла вверх, прижимая Кроули ближе, вцепляясь в его волосы сильнее и отчаяннее, чем ночью. Демон выцеловывал на белой шее собственную подпись, подчёркивая ее контролируемыми касаниями клыков и языка, пока Азирафаэль, закрыв глаза, вслушивался в усилившееся тепло, окружившее крылья и неизбежно и последовательно, как цунами, растекавшееся по телу целиком. Ухоженные ногти ангела вонзились в тыльную сторону ладони Кроули, гладившей его грудь. Тело заставила изогнуться дугой волна жара, охватившая кисти и ступни. Мощные крылья расправились на всю ширину комнаты, вызывая порыв ветра, который снес торшер и стопку книг с прикроватного столика, и стремительно сложились — хлестнув демона по обнаженной коже спины и ягодиц, жёсткие маховые перья оставили тонкие алеющие полосы. Азирафаэль обмяк в руках Кроули дыша часто и глубоко. На щеках пылал румянец, расслабленные губы покалывало так же, как пальцы на руках и ногах, ресницы трепетали, скрывая сузившиеся зрачки. Приоткрыв глаза, ангел сумел довольно улыбнуться слабыми, покалывающими губами, и его улыбка стала ярче, когда за склонившимся над ним Кроули он увидел Их. — О, дорогой мой, — Азирафаэль потянулся ладонью к лицу демона, — твои крылья. Кроули держал ангела в руках и его взгляд светился любовью, нежностью, обладанием. Он наклонился и поцеловал Азирафаэля, ощущая прикосновение своих трепещущих крыльев к расслабленным крыльям ангела. Азирафаэль томно отвечал на поцелуй, ещё сильнее млея от движений губ и языка демона. Он жаждал целовать Кроули, когда тот делал все то невероятное с его перьями, но ощущений было слишком много, чтобы совладать с ними одновременно. Касания губами губ казались наградой после долгой разлуки — ведь Кроули вновь возвел его на Небеса. Азирафаэль повернулся к демону и обнял его. Мягко перебирая рыжие пряди, ангел наслаждался близостью, что веками мог ощутить лишь во снах, которые любил и которые не хотел видеть, ибо они вызывали печаль. Азирафаэль редко спал по той же причине, по которой Кроули упивался сном: он видел сцены, в которых демон брал его руки в свои, переплетая пальцы, и невинно целовал в висок, и миражи, в которых сам снимал с Кроули очки и касался ладонями его лица, смотря в демонические глаза сверху вниз; ангел грезил о том, как Кроули гладит его бедра и спину, поддерживая на себе и задавая ритм танца молодого, как человечество, и древнего, как история их знакомства — танца, который Азирафаэль хотел бы научиться исполнять только с Кроули. Ангел жаждал отпустить контроль над собой и отдаться в руки самого Искусителя, в иных фантазиях становясь послушным, доверившимся учеником, следующим за Кроули, отпустив себя и свою сущность и вложив руку в его теплую ладонь. Были полные нежности и ласки сны, где демон дарил ему наслаждение на ложе Джульетты, робко появившиеся после постановок Шекспира, и сны, где одетый Кроули брал его, обнаженного, вжимая лицом в не столь роскошную кровать в гостинице времён французской революции, вцепившись ладонью ангелу в загривок. Он был так угрюм после того, как вытащил Азирафаэля из Бастилии, а ангел весь вечер думал лишь о том, как Кроули идет низкий хвост, и в каком уязвимом положении он был перед демоном с кандалами на запястьях. Уплетая вожделенные блинчики, ангел невзначай вглядывался в глаза Кроули, скрытые за очками, размышляя, что бы сделал с ним демон, если бы узнал, что Азирафаэль мог выбраться из крепости самостоятельно, но без какого-либо настоящего риска для своего сосуда тянул до последнего, потому что надеялся увидеть Кроули. Забавно, что он ничего не заподозрил, когда ангел создал себе новую одежду, откровенно соврав о том, что это за чудо и не считается. Такой поступок точно нельзя было назвать ангельским, поэтому подсознание наградило его за такое поведение снами, после которых Азирафаэль надолго отказался от этого человеческого удовольствия. Ангелу могли сниться поцелуи и целомудренные объятия, либо жар абсолютного искушения, но после каждого видения о Кроули поутру Азирафаэль чувствовал себя в Раю (выражаясь по-человечески), ибо удивительная химия земного тела заставляла разум думать, что это было наяву, но на смену эйфории приходила тоска осознания, что ничего из подобного никогда не случится. А никогда для бессмертного создания длилось очень долго. Азирафаэль чувствовал чужую любовь, когда видел пары людей, невинно выражавших свои чувства на улице, и иногда намеренно наблюдал за ними за закрытыми дверями уютных домов, безошибочно ведомый способностью ощущать человеческие эмоции. Испытывая белую зависть, недоступную нормальным ангелам даже в сочетании с пожеланием каждому человеку обрести такое счастье, он радовался за них и с тихой, смиренной тоской думал о том, что ему повезло хотя бы просто знать Кроули и называть его про себя другом, удерживая им обоим очевидный маскарад с одной целью — не переступить грань дозволенного. Иногда, не во снах, а абсолютно осознанно, Азирафаэль думал, каково это — разделить с Кроули полет. На Земле крылья не были особо нужны, поэтому ангел и сам выпускал их достаточно редко, но почему бы не полетать просто так, для удовольствия? Но за все шесть тысячелетий он ни разу не предложил этого Кроули. Почему-то разделить вместе ужин или бутылку вина было проще — по какой-то причине праздность в человеческом теле воспринималась совершенно иначе, чем признание в любви к удовольствиям мира бессмертных, пускай на Небесах слово «праздность» никогда и не произносилось в отношении ангелов. Азирафаэлю было бы легче пригласить демона на танец, чем предложить полетать — и первого он не делал потому, что земное тело не смогло бы удержать совместно выстроенную дистанцию. Ангел любовался крыльями демона, доверительно выпущенными в земной план — неспособными летать, но скрывающими завораживающую, дикую силу. — Могу я… — Азирафаэль деликатно заглянул в глаза Кроули, осознавая важность его ответа. Больше ангелу не пришло бы в голову трогать его крылья без спроса, даже в тайне от всего мира. Кроули нежно дотронулся до его щеки ладонью и поцеловал в лоб. — Да. Не меняя своего местоположения Азирафаэль протянул левую руку вверх и провел по лучевой кости. Гладкие, холеные перья нежно холодили ладонь, и ангел больше не чувствовал резонанса, как вчера, но ощущал трепет демона. Касаться Кроули так было правильно и волнительно. Позволит ли он сотворить с собой то, что сам проделал с Азирафаэлем? Под его руками демон мог потерять контроль и познать невыразимое удовольствие… От этой мысли ангел уловил в своем сердце что-то, что опять не должно было иметь никакого отношения к эмоциям эфирных сущностей, но имело отношение к жару и власти. В нынешнем положении вместе с крыльями ангел одновременно мог бы ласкать демона и по-человечески… Что-то такое, вероятно, отразилось на лице Азирафаэля, что почти не дышавший Кроули судорожно вцепился в его плечо. — Пожалуй, — демон выглядел растерянно и неожиданно беззащитно, — сегодня мне уже достаточно новых ощущений, — он провел по левой руке ангела и поймал его за запястье. Смущение Кроули передалось и Азирафаэлю, но ему определенно нравилось то, какой эффект он производит на демона. — Когда я чувствовал твои крылья, я осознавал, что не смог бы контролировать такую силу в полной мере. Она кружила разум, опьяняла, жгла... Как у тебя хватает воли справляться с ней? Как ты ее ощущаешь? Демон слегка склонил голову на бок, представляя Азирафаэля, опьяненного его силой, и мягко расправил крылья. — Чудесно, — Кроули оскалился, обнажая клыки. — На самом деле, они не такие уж бесполезные, пускай и потеряли свою изначальную функцию. То, что ты ощущал, было силой Аспида. — Ох, так вот в чем дело, — взгляд Азирафаэля был прикован к крыльям — он искренне любовался ими, столь любовно ухоженными, чувствуя желание увидеть их серебристый блеск в свете дня. — Они невероятны. Не то чтобы ты выбирал оборотничество в обмен на полет… Но они все равно невероятны. — Однако меня полнос-стью ус-страивает результат, — Кроули наклонился к Азирафаэлю и, ухмыляясь, искушающе прошептал в шею: — Ну как, все еще хочеш-шь попробовать обернутьс-ся? — Кроули! — ангел засмеялся из-за щекотки и закрыл ему рот ладонью, отодвигая от себя. — Что? Ты же хотел, — улыбался демон. — Думаю, мне тоже достаточно новых ощущений на сегодня, — Азирафаэль вспыхнул. — И вообще, до того, как ты все это начал, — ангел слегка взмахнул крыльями, — я хотел предложить тебе куда-нибудь съездить сегодня. Кроули весело прищурился — он начал? Конечно он — как пожелает его ангел. — Разве ты не хочешь провести время в магазине после того, как едва не потерял его? Адам, кстати, несколько обновил твою коллекцию. — Да, я заметил, — усмехнулся Азирафаэль. — Не терпится найти их в ценовом справочнике. Но, честно говоря, я даже не успел осознать потерю — не могу представить его в огне или пепелище на его месте, и очень этому рад. Знаешь, я провел здесь последние тревожные дни перед Армагеддоном, и теперь, честно говоря, чувствую желание сменить обстановку. Можем съездить в Саус Даунс, полюбоваться на меловые скалы, устроить пикник… Если хочешь, конечно. — Хочу, — без промедления ответил Кроули. Ему было совершенно без разницы, куда именно думал поехать Азирафаэль, он просто хотел быть с ангелом сейчас и всегда, не расставаясь, наверное, ни на день. Они виделись когда-то не чаще раза в десятилетие, хотя эта тенденция была вынуждена измениться после того, как Кроули получил корзину с Адамом. Но теперь он мог быть с Азирафаэлем сколько хочет, и ангел хотел того же. Он мог касаться его, мог находиться на расстоянии меньше трёх футов, не опасаясь, что ощутит напряжение и жар тоскливого желания стереть дистанцию. Это осознание пьянило так, что голова шла кругом. — Чудесно, — лицо Азирафаэля озарило облегчение. — Тогда собирайся. Ангел коротко поцеловал его, коснувшись щеки, и встал с кровати. У него была идея, которую он непременно собирался осуществить — лишь бы Кроули согласился. Демон наблюдал за Азирафаэлем, пока тот облачался в одежду, дожившую до спальни, легко приводя ее чудом в божеский вид. Ангел спиной чувствовал взгляд Кроули и не мог сдержать довольство, осознавая что он наслаждается зрелищем, но продолжал собираться в своей степенной манере. — Жду тебя в гостиной, дорогой, — с этими словами Азирафаэль покинул спальню и продолжил сборы там, где так неподобающе была раскидана остальная одежда. Когда Кроули спустился (неторопливо застегивая рукава рубашки, не скрытой жилеткой и пиджаком — Азирафаэль любовался этим мгновением), они легко позавтракали, собрали корзину для пикника (ангел когда-то тщательно выбрал бежевую шотландку, под цвет пледа для кэмпинга), прихватив шампанское, и отправились в путь. В этот раз демон вел аккуратнее, чем обычно, а Азирафаэль ни разу не попросил его снизить скорость. Кроули осознавал, что теперь они сами по себе, и потеря тела обернется не просто какими-то бюрократическими трудностями, но последствия будут гораздо тяжелее. Демон отгонял от себя дурные мысли о том, что будет, если Ад или Рай получат одного из них без физического сосуда, и просто следил за дорогой. Бентли, которая день назад умирала у него на глазах, но верно отслужила перед их последним важным заданием (собственным заданием), сияла стариной и излучала жизнь. На месте была и коллекция очков, и многочисленные диски разных групп, которые настойчиво исполняли Queen, и переводная картинка из Джеймса Бонда. Кроули в эйфории вел свой автомобиль со своим ангелом на пассажирском сидении, и даже не испытывал желания сделать какую-нибудь гадость в связи с утренними пробками первого рабочего дня. Сейчас им было совершенно некуда спешить, а впереди была целая вечность. А Азирафаэль, мечтательно устремив взгляд в нежно-голубую высь, думал о том, что если он способен из любопытства ненадолго стать змеем, поменявшись телами с Кроули, то Кроули непременно сможет ненадолго (или на сколько ему захочется) расправить за спиной предназначенные для полета ангельские крылья. И воды Ла-Манша, до которых от восточной гряды Саус Даунса рукой подать, подходили для первого за шестьдесят веков полета идеально. Что до туристов, которые пришли восхититься меловыми скалами, они, конечно же, как и всегда, ничего не заметят — даже такое невиданное для всей вселенной зрелище, как демон, парящий над проливом на белоснежных крыльях.