Ей было всё равно

      Кукла. В воображении сразу встает образ бесчувственной игрушки с застывшим выражением лица. Взор стеклянных глаз проходит так далеко, будто в другое измерение, и в тоже время будто слеп. Безвольное тело, руководимое извне, совсем не собственным разумом. Беззащитное создание, которое не в состоянии даже сделать глоток воды без приказа. Словно овощ…       Инь помнила то утро, когда, проснувшись с опухшим от слез лицом, поняла, что в последний раз видела кошмары, да и в принципе любой другой сон…       В то раннее утро, когда исчез последний блеск мириад настоящих звезд, Кирси просто открыла свои незрячие глаза, утонув в еще большей непроглядной темноте. Раздиравшая в последние несколько месяцев грудную клетку ноющая боль испарилась резко и неотвратимо. Не было ни легкости, что все пропало, ни тяжести, что память оставила воспоминания потерь. Кирси просто вдруг приняла тот факт, что ее отец умер, что ее мать умерла. Желания и чувства померкли в разраставшейся пустоте внешней оболочки маленькой слепой девочки. Но ей было все равно.       Инь помнила, как перестала видеть своей практически прозрачной кожей серебристый свет полной луны, ощущая теперь лишь постоянный холод…       Тогда Кирси могла только слышать обеспокоенный голос мистера Кастинена, бегавшего и хлопотавшего вокруг нее, словно курица на насесте. Ее не волновали переживания человека, который, в силу своего долга и мучавшей его вины, решил во что бы то ни стало оберегать беззащитное дитя. Ее не волновали его взгляды, полные сожаления и отчаяния, что все сильнее испытывал мистер Кастинен к его малютке-ученице. Ибо банально не видела. Вперемешку с этими грызшими чувствами, что переполняли мужчину, он лелеял надежду, что со временем сможет, научит ее вновь говорить первой, вновь огрызаться за игрой на рояле. А Кирси просто слушала и выполняла все то, что говорил ей мистер Кастинен. Они частенько выходили гулять в парк, где учитель фортепиано без умолку говорил и говорил, говорил и говорил. – Кирси, ты только послушай, как поют здесь птицы, – чересчур воодушевленно восклицал мистер Кастинен.       И она слушала. Но ей было все равно.       Инь помнила, как впервые увидела силуэты и ауры людей, животных, очертания домов и двигавшихся машин, стоило ей только лишь коснуться воды…       Это случилось не сразу. Просто в один вечер учитель решил ненадолго оставить свою ученицу наедине с собой, надеясь, что это поможет в излечении ее «болезни». Усадив девочку на качели, что находились на заднем дворе, окруженным стройным рядом сосен и елей, карликовых берез и кустарниками можжевельника, он ушел в дом, чтобы подготовить программу их урока на музыкальном инструменте.       Дул прохладный сентябрьский ветер. Он пытался склонить кроны деревьев, но те непоколебимо стояли, скрывая под своими ветвями одинокую девочку, что неподвижно сидела, сгорбившись. Однако темно-зеленая защита не смогла уберечь ее от дождя, что принес этот несносный ветер. Тяжелые тучи стремительно заполоняли и без того темное небо с ненастоящими звездами. Мрак, везде мрак. Только одинокий свет из столовой еле-еле освещал неподвижного ребенка. Первые капли упали на бледные щеки Кирси, которые медленно поползли к шее, после исчезая за высоким воротом фиолетовой блузки. Они были такими ледяными, что кожа девочки тут же покрылась мурашками.       Одна капля, вторая, третья, десятая. Противная морось резко окутала небольшое пристанище девочки. И вот, в кромешной тьме Кирси увидела какие-то маленькие всполохи едва различимого света. Они соединялись в причудливые фигуры, все больше и больше вырисовываясь. Но все это тут же закончилось, ибо Элис выбежал из дома, чуть ли не спотыкаясь на ступенях, и накрыл теплым пледом девочку, подхватывая ее на руки и унося внутрь теплого жилища. Он понесся в ванную комнату, чтобы быстрее набрать в ванну горячей воды. – Кирси, отогрейся, а потом вымойся, как тебя учила… – на этих словах учитель запнулся, но, понимая, что ученица не проявит никаких эмоций, закончил: – Как тебя учила мама.       Кончики тонких пальцев коснулись теплой воды в ванне, когда девочка начала перелезать в нее. Медленно опустившись, Кирси вновь увидела всполохи света, но на этот раз они были ярче и отчетливее. Она наконец смогла различить бортики ванны, в которой сидела, туалетный столик, что стоял напротив нее, окно, выходившее к ветвям сосен… А дальше – больше. Сознание было будто бы везде, но и в то же время сидело в маленьком ребенке. Она видела Элиса через бурливший кипяток в кастрюле, который что-то готовил им на ужин. Она видела через катившиеся капли по стеклам силуэты спешивших людей, что пытались скрыться от непогоды. Она видела через грязные лужи мокрых, бездомных собак, что рыскали в округе хоть какую-то пищу.       Ей бы радоваться и визжать от восторга, что, пребывая с самого рождения во мгле, теперь Кирси могла как-то своеобразно, но видеть этот огромный мир и иметь хоть какое-то представление о нем. Но ей было все равно.       Инь помнила, как после восьми лет и одиннадцати месяцев жизни (скорее, собственного безучастного существования) под одной крышей с мистером Кастиненом, его присмотр за девушкой-овощем прекратился. Прекратился лишь потому, что учитель по фортепиано не углядел за безвольной куклой. А ее просто похитили…       В свои полные шестнадцать лет Кирси знать не знала, что таких, как она, с аналогичными способностями, используют в различных группировках и организациях. Но, когда ее без усилий впихнули в машину, девушка прекрасно понимала, что эта поездка в одно лишь место, куда более непристойное. Узнай какой-либо адекватный человек, что с ней было за эти семь месяцев, то в некоторой степени порадовался, что все эмоции у девчонки напрочь отсутствуют. Иначе она бы сошла с ума.       Физическую боль никто не отменял. Ее впервые грубо швырнули на кровать, как какую-то вещь, которую нарекли Малышкой. Неподвижно лежа, она равномерно дышала. Но ее аккуратненький носик не смог проигнорировать отвратительный запах пота, сигарет и перегара. – Я люблю миниатюрных девочек, – услышала она пьяный голос мужчины, которому было явно за сорок. – Это новый товар, так что плати еще половину, – оборвал тут же потекшие грезы развратника другой мужской голос. – Да она таких денег не стоит, – насупился первый. – Эта кукла – девственница, – голос второго был также равнодушен и спокоен, такой же, как и у Малышки, если бы ей приказали что-нибудь сказать. – Ну, ты и вымогатель, Норберт! – первый уже начал закипать. – Любишь трахаться, люби и платить, Дарси, – и вновь эта невозмутимость. – Да с ней больше возни будет, – буркнул Дарси. – Слушай, Норберт, я уже заплатил. Проваливай нахуй. Не обламывай мне кайф, – и мужчина, больше не обращая ни на что внимания, пошатался в сторону кровати, на которой все также лежала беловолосая девушка. – Вы, люди, такие иррациональные существа, идущие на поводу у своих желаний, – услышала она вздох Норберта.       Комнату вдруг оглушил звук хлыста, а затем ее заполнили задыхающиеся хрипы Дарси. Все это продолжалось не больше полторы минуты, а потом все стихло. Норберт же тихо проговорил: – Избавлю-ка я тебя, Малышка, от возни с последующими клиентами. Ну, хоть сейчас нормальная плата за контракт… – и он тут же сорвался с места.       Норберт тяжело навалился на ее маленькое тельце. Он обрушился жадным поцелуем на ее маленькие мягкие губы, сминая их до крови. Мгновением назад спокойный, как скала, а теперь фонтанировавший переизбытками желаний, с рванными вздохами мужчина в нетерпении стягивал своими большими ладонями с нее до безобразия короткое платье, которое вот буквально недавно надели. Но замок на спине зажевал ткань, и Норберт в ярости просто разорвал ее, будто какую-то старую газетную бумагу.       И вот, в нетерпении и обуревавшем все мужское естество возбуждении, оставив себя и девушку без единой одежонки, Норберт резко раздвинул ее худые ножки. Никаких прелюдий, только немая подчиненность и зверская похоть. Мужчина резко вторгся в тело Малышки, в тело, такое неподготовленное. Огненная вспышка жгучей боли чуть не разорвала бедную девочку, практически лишая ее сознания. Но не было ни криков, ни слез, ни желания избавиться от чего-то чужого в своем тоненьком тельце. Комнату лишь наполняли звуки хриплых стонов Норберта и хлюпающие шлепки об плоть, создаваемые вытекавшей кровью Малышки. Ей было все равно.       Инь помнила, как она, распластанная в луже собственной крови, медленно умирая, впервые увидела очертания Хэя, его золотистую ауру…       Боль теперь была всегда. Она пронизывала каждую мышцу, каждый орган, каждую венку, словно это была не Малышка, а один сплошной сосуд с хронической болью. Девушку беспрестанно лечили, пичкая обезболивающими, противозачаточными, всем тем, чтобы поддерживать в ней только одну жизнь.       Без того худенькая, с серебристыми прямыми волосами, как ровно малокровный альбинос-вампиренок, хрупкая Малышка продолжала подвергаться порциям беспощадного насилия, переходившего все рамки безумного и аморального. Ее приводили и к огромным тупоголовым амбалам, у которых сил и энергии было немерено. После них всегда была россыпь синяков и ссадин на шее и бедрах. Ее приводили и к жирным толстосумам, желавших получить в свои толстые пальцы что-то экзотичное и эфемерное. После них всегда были ожоги от затушенных сигар на белых руках и маленькой груди. Ее приводили и к с виду застенчивым студентам-ботаникам, кончавших лишь только от одного прикосновения к фарфоровой коже. После них всегда были кровоточившие раны на ключицах и животе и прокусанные до мяса губы.       И все они, все до единого, особенно парнишки, скрывавшие за толстыми линзами очков свои жестокие порочные желания, горели желанием избить, сломать и без того сломанную куклу, но вырвать живой крик о пощаде вместо приказных стонов имитируемого наслаждения.       Однако своеобразная больная любовь-контракт Норберта не раз спасала Малышку от приглашения Смерти в свою обитель. Мужчина буквально вырывал фарфоровую куколку из удушающих захватов безумцев и пугал до полусмерти своей силой контрактора. Бить, привязывать, насиловать, все это он позволял им делать с ней, но только не портить личико, не вырывать серебристые волосы, не ломать кости, и уж тем более не лишать жизни. Ибо она была одна из востребованных кукол, которая приносила нехилые деньги… А потом Норберт расплачивался за свой дар.       В отличии от безжалостности клиентов Норберт после очередной платы (а предпочитал он делать это только с Малышкой) почему-то продолжал лежать на круглой кровати утех с взъерошенными горами пошло-красного цвета простынями, крепко прижимая к своей мускулистой груди одной рукой куклу, другой же поглаживая ее по голове, и пропуская сквозь свои пальцы белесые нити волос. Странно…       …И вот, Малышка в очередной раз лежала на кровати, когда в ее комнатку вошли двое мужчин, одним из которых был Норберт. – Я люблю таких вот маленьких девочек, – все повторялось, как в первый день ее пребывания в бордели.       Только цена за утеху с Малышкой была теперь такой же, как и у всех кукол, находившихся в этом кошмаре. И Норберт после того дня больше никогда не останавливал клиентов. Поэтому он вышел из помещения, оставив наедине свою Малышку и изнывавшего от собственных желаний пьяного человека. Запах пота, сигарет и перегара.       Как перерождение того самого первого человека, что не успело сотворить свои злодеяния, это исчадие ада вцепилось в волосы девушки, рывком поднимая ее с постели. Укусив до самого мяса и без того перекусанные губы с едва зажившими коростами, он отшвырнул ее на пол. Вонючими ладонями он, нервозно предвкушая наслаждение, словно какую-то дурь, вновь схватил безвольную куклу и привязал ее запястья к ножке кровати, а после со всего размаху влепил Малышке пощечину. – Кричи, – хищно улыбнувшись, произнес мужчина.       Но для ослабевшей куклы и этот удар был практически равносилен тому, что она едва не потеряла сознание. А разметавшиеся по лицу серебристые волосы девчонки не укрыли от пьяных глаз, как по ее подбородку потекла струйка алой крови. – Ну же! – мужчина схватился за короткие топ и юбку, в ярости сдирая их с Малышки, и оставляя красные полосы от своих ногтей на боках и бедрах куклы. – Кричи! Кричи от боли! Тебе же больно! Или мало этого?       Она тихо застонала, когда изверг, нисколько не церемонясь, перевернул ее на живот, отчего девичьи запястья сильнее перетянулись из-за какого-то тряпья, что использовалось в качестве веревки. А в следующие секунды Малышка услышала звяканье пряжки ремня, после которого раздался громкий шлепок. Потом второй, третий. Мужчина с безумным блеском в глазах бил ее по бокам, ягодицам, бедрам, икрам. Удары были такими сильными, что железо прокусило белую кожу, и тело девушки покрылось многочисленными открытыми ранами. – Кричи, сука ты бестолковая!       И она закричала. Боль стала чуточку приглушеннее, когда вопль вырвался наружу. – То-то же… – самодовольство так и распирало грудную клетку мужчины.       И он, когда девушка замолкла от недостатка сил, резко стянул с себя брюки и ухватился за ее липкие от крови бедра, чтобы наконец войти в истерзанное тело и упиться дичайшим наслаждением порока. Но этого не случилось.       Малышка плохо слышала, что происходило рядом с ней: доносившиеся звуки раздавались будто бы за какой-то толстой стеной. И она не знала, сколько прошло времени, когда все стихло, но почувствовала своей воспаленной кожей, как ее руки освободили, а позже и ее саму перевернули на спину. Подушечки тонких пальчиков окунулись в ее же крови, что растеклась по полу. Да, она могла видеть и через кровь, но вместо белых очертаний на черном фоне она видела всегда красное марево с черными фигурами. Однако в этот раз, перед тем, как нырнуть в темноту бессознания, Малышка увидела мягкий золотистый свет в бордовом пространстве. Но ей было все равно.       Инь помнила, как в тишине соленые слезы безудержным потоком потекли по покрасневшим щекам, тонкой шее. Это были слезы счастья…       Судьба на этот раз закинула ее туда, куда все таки и обычно попадают куклы. Она попала в команду небезызвестного Черного Жнеца. К тому самому, что вытащил ее из того ужасного гадюшника. И уже как три месяца она была незаменимой тенью их группы, у которой наконец сформировалась слаженная система выполнения заданий Организации.       Девушка с новым именем Инь оказалась уникальной находкой среди Духов-наблюдателей. И что самое странное, так почему-то именно ей не провели программу стирания памяти, хотя это являлось обязательной процедурой. Данный процесс был необходим для того, чтобы воспоминания не мешали работе, так как из-за этого как раз и происходили сбои. Однако эти проблемы возникали не из-за того, что в медиумах просыпались какие-то чувства, отнюдь. Они просто зависали, начинали тормозить. Будто они и в правду являлись банальными роботами, у которых произошел какой-то глюк.       С Инь же все пошло по-другому. Девчонка была куклой-медиумом до кончиков ногтей. При своих возможностях она быстро запоминала и воспринимала большой объем информации, в рекордные сроки находила всех без исключения. Верхушку Организации представляли далеко не глупцы, и они полагали, что форматирование памяти Инь нарушит ее способности, ибо мысль о том, что кукла решает задачи путем анализа прошлой жизни, имела место быть. Что в принципе невозможно для куклы.       Но… Как не крути, а Инь все же изначально была человеком, какой бездушной оболочкой она не была на тот момент. И этого было не избежать.       В этом пропащем мире с каждым разом красные нити, что соединяют и переплетают судьбы живых существ, становились все более запутанными, и в некоторых местах стоило только потянуть за одну из них, как все разом могло разорваться и осыпаться красными рванными ошметками разрушенных и сломанных жизней.       Когда белокурую куклу наконец отыскал мистер Кастинен, в ней не проснулись какие-то маломальские чувства, нет. Особенно, если учитывать то, что к встрече она тогда потеряла своего Духа-наблюдателя при задании. Кажется, она вообще перестала функционировать, ведомая лишь, как какая-то собачонка на запах, к своей украденной частичке. И в памяти естественно ничего не откладывалось, не сохранялось.       Дыхание перехватило на несколько секунд, даже не смотря на то, что внутри нее продолжал отсутствовать Дух-наблюдатель. Когда Инь чуть не поймали чужие агенты, Хэй спас ее от падавших балок, что начали лететь вниз под влиянием силы контрактора той полной женщины. Он спас ее. Прежде никто не уберегал девушку ценой своей жизни. Какой-то импульс прошелся в мозгу, и из неоткуда возник вопрос: «Почему?».       Иногда проходит слишком много времени, и ничего не меняется. А порой за считанные сутки случается куча необычных метаморфоз, которые в корне все меняют.       Когда Инь поняла, что Хэй рядом, поняла, что он пришел именно за ней, почему-то было не важно, убить ее или спасти пришел. Главное, что за ней. И медиум ощутила, даже когда в ней до сих пор не было Духа-наблюдателя, Черного Жнеца, как он отчаянно пытался дотянуться, дотронуться до девушки, и тогда вновь задалась вопросом: «Почему?». Но слова, сказанные им о том, что Инь – не просто какая-то там служебная кукла, но и еще его напарник, отпечатались на замке, что начал медленно, но верно крошиться на запертом сосуде человечности.       Хэя не за красивые глазки прозвали Черным Жнецом. В битвах он был предвестником смерти. И сейчас агенты Великобритании, Берта и Ицхак, лежали на мокрой от дождя траве, медленно испуская дух. Тысячи и тысячи серебристых огоньков вырвались наружу, освещая поле брани мягким светом.       Она должна была умереть в ту ночь, она знала. Но в те мгновения Инь вновь почувствовала утерянное тепло лунного свечения, когда на свободу поспешили те самые похищенные Духи. Наверное, когда произошла та катастрофа почти десятилетней давности, серебристый свет Луны разбился на множество осколков, вселившихся в пустые куклы. И, видимо, самая большая частица поселилась в маленькой Кирси. А она заметила это только сейчас. От осознания в слепых глазах защипало, и девушка ощутила долгожданные, не пролитые за долгие годы, соленые слезы, что жгли кожу щек. Кукла плакала. Плакала от того, что ночное светило доверило крупицу себя. Ей было все равно, но… не в те минуты.       Инь помнила прощание Хэя и Амбер, и помнила, как екнуло больно сердце…       Еще очередная, довольно крупная трещина прошлась по каменному сосуду, когда Инь провела своего Черного Жнеца через лабиринты иллюзий, наполненных в изолированной зоне Врат, к месту встречи с Амбер.       После того случая с похищенными Духами прошло еще три месяца. И присутствие рядом с Инь Хэя прогрессивно влияло на девушку. Эмоции никак не отражались на маленьком личике медиума, но внутри капля за каплей просачивались вопросы и различные предположения об ее отношении к контрактору, которые не озвучивались вслух, ибо об этом банально не спрашивали.       Чувствуя за своей спиной тепло брюнета, девушка в очередной раз испытала учащенное биение сердца в груди. Инь было глубоко плевать на грандиозные планы по спасению контракторов, хотя сама относилась к этому же миру, но ей было тепло и спокойно, когда рядом находился Хэй. И отголоски желаний начали говорить о себе: девушка хотела, да, хотела, чтобы Хэй всегда держал ее за руку, прикрывал своей спиной-стеной. Хотела, чтобы он принадлежал ей, не Амбер.       Но вот, была уже чувствовалось присутствие маленькой фигурки девочки с волосами цвета недозрелой пшеницы. И Черный Жнец, более не обращая внимания на девушку-медиума, тут же оказался рядом с девочкой-Амбер. О чем они говорили, слепая Инь не знала. Да и в принципе, девушка внимательно слушала, а соответственно запоминала, речи Амбер тогда, когда они сидели возле храма. Почему Инь не рассказала все Хэю еще тогда? Наверное, потому что понимала, что еще не время ему обо всем знать, даже не смотря на ее возрастающие прихоти.       Так что, Инь отвернулась от них, чтобы даже через Духа-наблюдателя не видеть их золотистые ауры – настолько они друг другу подходили. Интересно, а какое свечение у нее? Кукла засунула руки в фонтан, чтобы хоть чуточку успокоиться, ибо наваливающие с каждым разом увеличивающиеся эмоции утомительно влияли на нее. Может быть, не стоит хотеть возвращать душу? Потому что сейчас у нее не сильно, но болело в груди. – Инь… – тихо-тихо позвали ее.       Девушка обернулась вместе со своим Духом. На доли секунд ей показалось, что перед ней стоит Хэй. Но золотой ореол был слишком ярким, что было невозможно разглядеть черты лица. – Кто ты? – от сгустка света исходило тепло, что Инь захотелось дотянуться до него. – Она выбрала тебя, так что, прошу, позаботься о ней, и… скажи, что я люблю ее, и жду ее здесь. – Кто ты? – вновь спросила Инь. – Идзанаги.       И в груди снова кольнуло, отчаянно больно, что кукла испытала всю палитру негативных чувств, почти лишаясь сознания. Злость, печаль, ярость, темнота. Только перед глазами предстал падавший в бездну Хэй, обреченно протянув руку. И Инь не отвернулась от него, протягивая свои ладони к нему, чтобы спасти. Ибо, кажется… Кажется, она начала понимать, что значит «любить». Было ли ей все равно?       Инь помнила, когда испытала дикое отчаяние и удушающую безысходность, что нечто, вселившееся в нее, ни за что не даст ей быть с Хэем просто так, ибо взамен у медиума не было ничего, кроме мучительной смерти контракторов…       Сердце сжималось у Инь, когда она слышала, как с криками от кошмаров просыпался Хэй. Теперь это случалось часто, ведь Черный Жнец оказался человеком с силой контрактора своей младшей сестры, и сны являлись нормой.       С последующими сутками кукла перестала обращать свое внимание на то, как каждый раз начала вскакивать со стула и садиться на пол возле кровати Хэя, беря его за перебинтованную руку. Перестала обращать свое внимание на то, как начала радоваться тому, что парень теперь всегда брал ее маленькую ладошку, если куда-то они шли. Перестала обращать свое внимание на то, как начала огорчаться и слегка раздражаться, когда Хэй повышал на нее голос. Но она ясно понимала, как сильно хотела любить его.       Они прекрасно осознавали, что им не дадут спокойно исчезнуть с радаров – слишком значимыми и опасными игроками считались. До чего велика честь…       Однако все равно хотелось сделать, хоть небольшую, но передышку. Когда они оказались в небольшом отеле, находившемся на пляже Ахарэн острова Окинава, Хэй представил ее хозяину, как свою молодую жену.       Здесь Инь было хорошо. Особенно стоять босыми ногами в теплой морской воде и видеть все в округе. Поначалу, Хэй оставлял ее в номере и запрещал вообще выходить. Но… Что это? Кукла впервые ослушалась и поплелась следом за ним. Сказать, что Хэй был зол на нее, значит, ничего не сказать. Но Инь понимала, что он переживает за ее безопасность. Но почему, этого она пока понять не могла.       Они бы даже могли здесь остаться, осесть. Но их все равно продолжали искать. И самое страшное ждало впереди… – Обидно? – вдруг внутри ехидно спросил голос.       Кукла увидела с помощью Духа девушку, так похожую на Амбер. Вот почему тогда Хэй застыл возле ресепшна, как вкопанный. Конечно, обидно. Все те моменты, где Хэй мимолетно, но тепло касался ее, будто просто испарились, исчезли в забвении.       Только это была совсем не Амбер. И почему же такая известная миру контракторов Скандинавская кукла, обладающая уникальными способностями, не может сейчас придушить самозванку? Да даже если бы девушка являлась настоящей Амбер, желание нисколько не изменилось.       Еще чуть-чуть, и медиум дотянулась бы до нее и смогла… Однако так не вовремя проснулся Хэй. – Что ты творишь? – было немного больно, когда брюнет крепко сжал в своей широкой ладони ее тоненькое запястье. – Это не Амбер, – тихо ответила кукла, хотя внутри разгоралась обида.       Что произошло в следующее мгновенье, девушка даже сначала и не поняла. Ее надежно прижали к теплой мужской груди, где Инь услышала частый стук человеческого сердца. Наверное, Хэй умел читать мысли, потому что прошептал ей в макушку: – Я не брошу тебя. Обещаю. – Ложь, – ровная интонация, но, кажется, Инь душили слезы.       А внутри так и бился злой голос, который с истерическим смехом приговаривал, что это ненадолго. «Пусть так. Но сегодня, именно сейчас я хочу быть с ним», – белокурая кукла аккуратно взяла в свои холодные ладони лицо Хэя, подушечками пальцев прощупывая каждый миллиметр его кожи, чтобы запечатлеть в своей памяти. Что-то подсказывало Инь, что в скором времени ей придется разлучиться, возможно, что даже навсегда, со своим Черным Жнецом из-за того, что нечто начинало все больше копошиться в ней. И конечно ей хотелось верить, что Хэй не оставит, найдет и заберет к себе. Но почему-то веры на такой исход совсем не было. – Что ты делаешь? – Хэй судорожно втянул воздух, когда Инь придвинулась на его коленях еще ближе, еще теснее. – Ведь нельзя… – Можно, – не дав сказать больше и слова Хэю, она приложила к его губам указательный палец.       Девушка сократила расстояние между их лицами и, убрав свою ладонь с губ, прикоснулась к ним прохладным поцелуем. Оказалось суховато и по-детски. И в правду, Инь прежде никогда и никого не целовала искренне и по собственному желанию. Это был ее первый настоящий поцелуй.       Это было столь неожиданно для Хэя. И все же он продолжал неподвижно сидеть на кровати с закрытыми глазами, потому что боялся того, что девушка со слепыми, но невероятно затягивающими фиалковыми глазами, светившаяся лунным светом, такая далекая и отстраненная, но в то же время самая близкая ему на этой земле, могла исчезнуть, как мираж. Но Черный Жнец нашел в себе силы взглянуть на Инь, ибо чувствовал приятную прохладу ее фарфоровой кожи. Всегда безэмоциональное ее лицо теперь было опечаленным и грустным. – Инь… – его дыхание было жарким. – Все хорошо, Хэй, – кукла провела пальцами по его лбу, вискам, запуская их в черные густые волосы.       Через легкие прикосновения Инь ощутила, как Хэй расслабляет мышцы от тяготившего его стресса, но создаваемая связь вновь заставила его напрячь тело, только уже от необратимого влечения. Инь снова оставила неумелый поцелуй на его губах, но Хэй ответил, несмело и осторожно. Однако это длилось лишь миллисекунды. Было необходимо сделать этот маленький шажок, чтобы он раскрыл ей его страсть и желание. Желание не сломать, а подарить ощущение наслаждения и нужности.       Сбито дыша, Хэй уложил девушку на свою кровать, покрывая мелкими прикосновениями сухих губ ее потеплевшие щеки, набухшие губы, белую шею. Инь нравилось это, и хотелось самой прижать к себе сильнее брюнета, быть еще ближе, чувствовать его тяжесть тела, знать, что он рядом. Его руки, проходившиеся по ее небольшой груди, плоскому животу, оставляли горячие следы.       Из обрывков темного прошлого Инь на секунду вспомнила, что ее заставляли делать, и потянулась рукой к спортивным брюкам Хэй, залезая в них и сжимая напряженную мужскую плоть. Но парень вдруг остановился. – Не надо, Инь, – прошептав, он аккуратно убрал ее ладонь. – Пожалуйста, забудь, что ты делала. Позволь мне сделать тебе приятное и научить наслаждаться самой.       Слова о том, что она нужна как никогда этому беспощадному полуконтрактору, были теперь ни к чему. Ведь он действительно показал ей, что нуждается в ней. Все это было в горячем дыхании, что сбивалось от возбуждения двух молодых людей; это было в жадных прикосновениях, от несказанного страха, что кто-то из них, он или она, исчезнет вдруг; это было в легких покусываниях и страстных поцелуях, после которых на коже оставались красные бутоны меток, говоривших о том, что они теперь принадлежат только друг другу.       Последние отголоски воспоминаний канули в небытие, когда Хэй вошел в нее. И Инь погрузилась в совершенно ей новые ощущения. Ни боли, не уязвимости. Только раскатывавшееся по каждой венке, по каждой мышце в теле трепетание перед чем-то неизбежно блаженным после каждого нового толчка.       Инь не произнесла и звука, но мокрая кожа и частые-частые вздохи говорили все сами за себя. И все же не смогла сдержать тихого стона, когда под Хэем она на пике наслаждения прильнула к его груди, скрестив худые ноги на его ягодицах. Видя в таком состоянии девушку, брюнет запечатлел еще один поцелуй на ее маленьких устах. Когда Хэй подошел к своему концу, она ощутила тепло внутри себя. Уголок ее губ дернулся в попытке улыбнуться. Хэй был нежен, но в тоже время захлестывала страсть, которую, как показалось Инь, он не до конца выпустил, ибо боялся навредить. – У нас еще будет время, когда я перестану сдерживаться, – словно прочитав ее мысли, проговорил Хэй, прижав к себе куклу. – И покажу, что ты – самое дорогое для меня.       Но девушка ничего не ответила, ибо не хотела думать о том, что этого больше не случится…       …Слезы безысходности, обиды и отчаяния брызнули из ее глаз, когда нечто, обретшее имя Идзанами, наконец решило дать о себе знать смертью контракторов и людей вокруг себя. И Инь уж точно не хотела смерти Хэя, только не он. – Я люблю тебя, Хэй, – она наконец сказала эти заветные слова, готовясь к тому, чтобы кинуться на его кинжал, и сохранить ему жизнь.       Но Хэй, ее любимый Хэй снова решил все сделать по-своему. Его чувства не дали причинить ей вред. И от этого Инь становилось еще горше. Сколько еще им страдать? С раздиравшей грудную клетку болью Инь заставила умолкнуть буянившую, рвавшуюся на волю, Идзанами, погрузившись в сон. Ей было все равно. Лишь бы жил Хэй.       Инь помнила, как, пребывая, в анабиозном сне, она пожелала у Идзанами кое-что. На случай, если Хэй сможет сделать невозможное…       Тяжело вздохнув, тем самым выдыхая последние остатки навалившейся усталости и напряженности, беловолосая девушка уселась на что-то мягкое. Веки ее были закрыты. Только сейчас Инь подумала: «Зачем я вообще открывала глаза, если все равно ничего не вижу? Чтобы хоть чем-то походить на нормальных людей?».       Поблизости она не чувствовала воды, что немного удручало: почему-то было любопытно, на чем же она сидела, что так приятно было на ощупь. И вообще, где же она сейчас находилась. – Открой глаза, Инь, – услышала она женский голос. – Зачем? Я слепа, – осознание, чем закончился тот инцидент с повальными смертями контракторов, медленно заполняло разум куклы, которая была несказанно рада тому, что Хэй все же остался жив.       Если бы не он, плевала она бы на все, и пусть сейчас все горело синим пламенем. – Открой, – ласково, словно рядом была снова мама, ответили ей.       Спорить Инь не стала и послушно раскрыла свои фиалковые глаза. Стекло исчезло со зрачков, и взгляд ее стал совсем живым, что Инь с недоверием и неумением попыталась сфокусироваться на маленькой золотистой фигуре, позади которой открывалась линия, что делила дневное голубое, без намека на солнце, небо с травяным простором. Открывшаяся картина завлекла девушку так, что она не заметила, как светившаяся фигурка опустилась напротив Инь. – Это видение не будет вечным, и мой приход, так или иначе, неизбежен. Почему же ты меня не выпустила? – мелодично спросила аура. – Пока не время, – ответила кукла. – А когда наступит это время? – Когда Хэй будет готов, – слегка улыбнулась девушка. – Раз так, то давай заключим договор: когда придет это время, я исполню твое желание, – и сияние вспыхнуло, представ перед ней ее точной копией. – Хорошо, Идзанами.       Эта реальность длилась много или мало, но было предостаточно срока, чтобы вспомнить все свое недолгое прошлое, привыкнуть к не до конца еще раскрывшимся чувствам и воле, и верить все таки не утерянной душой, что она вновь ощутит тепло Хэя…       …Близился тот час, когда все должно было свершиться. – Дорогая Инь, ты уверена в своем желании? Не пожалеешь ли? – промолвила девушка, так похожая на куклу-медиума, будто она была ее близнецом.       Белокурые девчонки сидели на большом зеленом лугу с рассыпанными сиреневыми цветами вереска и подставляли свои личики с бледной кожей теплому ветерку, который, как маленький ребенок, проказничал и играл с их длинными волосами. – Да, – просто ответила Инь, склонив свою голову набок. – Он пообещал быть со мною всегда, и я верю ему. – Наивная, – высокомерно хмыкнула другая девушка. – Хэя же сейчас нет рядом. Получается, он уже не сдержал обещания, – она нахмурилась, сжав свои кулачки. – Я всегда знала, что мужикам верить нельзя.       За время, что кукла и богиня провели вместе, Инь поняла, что Идзанами была достаточно злопамятной и обидчивой натурой. Честное слово, не божество, а восемнадцатилетняя девчонка. – Слушай, Идзанами, – грустно улыбнувшись, Инь улеглась на изумрудное покрывало летней травы, – если ты рассталась с тем, кого так сильно любишь, из-за одной ссоры, то это глупо. – Смотрите-ка, кукла говорит о чувствах и отношениях, – Идзанами истерично засмеялась. – Что ты знаешь о любви? Ничего! – на секунду она замолкла, но потом продолжила: – И ты знаешь, почему я так говорю.* – В детстве я любила маму и папу. Продолжала любить маму, даже когда думала, что она влюбилась в учителя фортепиано, позабыв меня и отца. Злилась, но продолжала любить. А когда мир изменился, превратив мою жизнь в кошмар, Хэй, несмотря на, казалось бы, равнодушное отношение ко мне, буквально стал для меня лучом света, – Инь казалось, что она говорит с маленькой девочкой, что в действительности являлось наоборот. – Мне кажется, ты путаешь чувство благодарности с чувством любви, – продолжала напирать Идзанами, внимательно наблюдая за реакцией той, чей облик она сейчас приняла. – А почему чувство благодарности не может переплетаться с чувством любви? – это был риторический вопрос, и Инь продолжила: – Я благодарна Хэю, что он спас меня из борделя. Благодарна за то, что увидел во мне живую девушку, а не простую куклу. Благодарна за то, что он принимает такую, какая я есть. Даже благодарна за то, что вынудил провалиться в это небытие вместе с тобой, ибо я теперь знаю его чувства. И я хочу отплатить за это заботой и теплом. Не потому, что это плата какая-то, а потому что я его люблю. И полюбила его еще тогда, когда все его мысли занимала Амбер. – Ревновала? – Ревновала, – Инь закрыла глаза и протянула руку вверх, подставив указательный палец для божьей коровки, прилетевшей из ниоткуда. – Просто к чему я это все веду? Когда любишь, ты принимаешь все его недостатки, все его ошибки, всю ту боль, что он причиняет. И если любовь, если она настоящая и взаимная, то я ничуть не сомневаюсь, что все его поступки, хорошие или плохие, были сделаны лишь из-за чувств к тебе. – Хорошо, я попытаюсь тебя понять… Значит, желание не поменяешь? – Идзанами последовала примеру Инь и тоже легла, закинув руки за голову. – Нет. Только… – Только?.. – Только у меня есть еще одна просьба. – Инь, я могу выполнить только одно желание, – с долей укоризны ответила Идзанами. – Это, скорее, даже не просьба, а… совет. Ты же до сих пор любишь Идзанаги? Просто, для начала встреться с ним, – девушка-медиум вновь открыла глаза.       Так странно – все видеть. Наверное, из-за того, что это был все таки сон, Инь могла вовсю рассматривать синеву неба с белыми пушистыми облаками, изумрудный блеск травы, точную копию себя… Да, ее глаза не были как обычно стеклянными. Однако, как человек, слепой от рождения, она могла видеть всю эту цветовую гамму развернувшегося пейзажа во сне? Это же нереально! Но ведь и сон был не простой. Инь это знала. А еще она знала, что ее скоро найдет любимый Хэй. Ей так Идзанаги сказал…       Она ждала. И ей было не все равно.

***

      Инь наконец открыла глаза. Проснулась, очнулась от того странного сновидения. Была ли Идзанами реальна или же это все являлось плодом ее воображения. Хотя, какое воображение может быть у куклы? Да и, если честно, ей совсем не хотелось воображать и что-то придумывать, потому что…       Это был миг непонимания. А потом миг удивления, который сменился огромным водоворотом некогда настоящих исчезнувших чувств, норовивших утопить в открывшемся безумии. От чего воздуха в легких стало катастрофически не хватать. Переизбыток эмоций заставлял судорожно задыхаться, и в мыслях Инь на доли секунд пронеслось, что без всего этого жилось намного проще, ибо сейчас она пропускала через себя, более отчетливее, ощущения, что могла бы она испытывать на протяжении почти тринадцати лет.       Это была боль утраты, что белокурая девочка больше никогда не увидит ни маму, ни папу. Это была печаль, что свет Луны оставил фарфоровую куклу. Это была совесть, что Кирси была столь равнодушна ко всем попыткам помощи мистера Кастинена. Это была радость, что слепой ребенок впервые смог увидеть что-то, кроме темноты. Это были унижение и отвращение к самой себе, что Малышка позволяла вытворять со своим телом. Это была надежда, что в мире все таки нашелся человек, который смог вытащить ее из мерзости и отмыть от грязи. Это было счастье, что Инь была важна кому-то не только из-за своих способностей. Это была ревность, что любимый человек, возможно, может до сих пор думать о прошлой любви. Это было отчаяние, что судьба напрочь отказывалась соединять две нити жизни. Это были безмятежность и уверенность, что, несмотря ни на что, ее мечта осуществится.       Теперь же Инь могла видеть, видеть всю эту палитру цветов. Без помощи Духа-наблюдателя. И первое, во что вцепился ее взгляд, так это синие-синие пронзительные глаза парня, что измождено, но счастливо смотрели на нее, внимательно запоминая каждую черточку девичьего лица. – Ты нашел меня, – тихо прошептала Инь, медленно касаясь подушечками своих тоненьких пальцев щеки Хэя.       Тот, словно бездомный котенок, обделенный материнской любовью, прильнул к ее ладони, блаженно прикрывая веки. Из уголков глаз покатились две крупные слезы. – Я же обещал, что не брошу тебя, – Хэй осыпал маленькими поцелуями личико Инь, после прижимаясь к ее тонкой шее. – Обещал. – Я верю, Хэй, – обхватив парня за плечи, она поддавалась его порывистым ласкам. – Я люблю тебя, Инь… – еще крепче обняв девушку, прошептал он.       Она ощущала каждой клеточкой своего тела, как сильно Хэй скучал по ней, как сильно она сама скучала по нему.       Высвободившись немного из его объятий, она запустила свою ладошку в его густую шевелюру. – У тебя такие красивые глаза, – улыбнулась Инь. – Ты… – Хэй застыл, будто боясь сделать движение, что все вновь может разрушиться, раскрошиться и раствориться в неизвестно откуда взявшемся ветре. – Ты видишь? – Это был все таки не сон, ибо я пожелала у Идзанами спокойную жизнь, где я могла бы быть с тобой и видеть тебя всегда.       Это был достаточно долгий путь. Путь к единению двух бездушных существ, которые наперекор своей природе обрели покой. И пускай весь мир подождет, ибо дорога к их никому ненужной, кроме них, любви была терниста и полна крови. Пускай подождет… ____________________________ *См. Миф о Идзанами и Идзанаги.