Золотым по белому

Как утреннее солнце ярким лучом играючи скользит меж белых облаков, так золотистый шелк одежд клана Цзинь мелькает средь обитателей Ордена Гусу Лань. Заспанные младшие адепты кланяются торопливо и немного неловко, старшие выглядят собраннее. Все спешат из спален на самую первую общую тренировку, после нее будет завтрак, а потом начнутся занятия. Все это известно, поминутно просчитано, колесо жизни вернулось в привычную колею — разве что среди адептов пока почти не видно приглашенных учеников из других кланов. Мягкая, приветливая улыбка не покидает лица гостя, он продолжает двигаться против общего потока, подобно карпу: он спешит, пока не началась суета дня, передать письмо Главы клана Цзинь Цзэу-цзюню и, может быть, разделить с названым братом чай и краткую беседу. Возле ханьши главы клана Лань тихо, все спокойно. Гость следует этим путем не первый раз, ему не нужны ни провожатые, ни соглядатаи, когда бы он ни прибыл, ему будут рады. Но будут ли ждать — вопрос немного другой. Все же так рано утром Цзинь Гуанъяо навещает брата редко, и потому стучится негромко, хотя уверен, что не разбудит того своим появлением. На стук никто не отвечает, и гость стучится еще раз. Охрана у ворот Гусу подтвердила, что Глава не покидал ордена, и из ханьши Лань Сичэнь не выходил — роса с травы вдоль дорожки осела на полах одежд и краях рукавов посланника, ненадолго запятнав их. Приказа строго не беспокоить тоже не было: его бы еще у ворот передали со всем почтением, указав, где можно подождать. — Цзэу-цзюнь, — Цзинь Гуанъяо делает шаг назад и кланяется закрытым дверям. — Письмо от Главы ордена Цзинь. Ему отвечают тихо, но этот голос он услышал бы и с той стороны горы. — А-Яо? Входи! На щеке гостя проявляется ямочка; он отворяет дверь. *** Глаза Цзинь Гуанъяо быстро обегают ханьши: обязательно нужно поклониться еще раз, даже если названый брат перехватит поклон. Дремлет на своем месте гуцинь, необычно загружен бумагами рабочий стол, а чайный стол подготовлен, но пока только ждет… Ждут своего часа и верхние одежды Лань Сичэня, а сам он еще за ширмой у кровати, но не спешит одеваться, а замер в какой-то странной позе. Сперва кажется, что он медитирует, сидя на кровати и повернувшись лицом к окну, но утреннее солнце высвечивает поверх журавлиного танца на ширме тень мужчины, стоящего с широко расставленными ногами так, что между голенью и бедром образуется прямой угол. Гость на секунду замирает, кланяется как положено, неслышно подходит поближе. Из-за края ширмы виднеются длинные пальцы, сложенные в мудру, босая стопа… — Эр-гэ? — Я почти закончил, подожди, пожалуйста, немного, — ласково отзывается Лань Сичэнь, будто Цзинь Гуанъяо каждое утро приходит около пяти и сегодня просто чуть поторопился. — Я пока… сделаю чай, — кивает младший из названых братьев и так же тихо удаляется заняться делом. *** Лань Сичэнь любит просыпаться от ласки солнца, щекочущей лицо, но улыбка Цзинь Гуанъяо делает это утро особенно добрым. Он успевает согреть воду на жаровне и приготовить чай, пока хозяин ханьши одевается, и сейчас пальцы изящно подхватывают золотистую ткань, чтобы можно было без помех перенести через стол чашечку. Чуть более обычного открывается запястье, и Лань Сичэню приходится поскорее поднять глаза — навстречу приветливому взгляду. — Доброе утро, эр-гэ, — с радостью встречи в голосе борется легкое любопытство. — Доброе утро, А-Яо, — улыбаться в ответ — самое естественное, что может быть. — Я не смутил тебя? — Ты удивил меня, — поправил тот. — Что это за медитация? — Это упражнение, — Лань Сичэнь с удовольствием приподнял чашечку к лицу, вдыхая аромат чая, — из одного южного переводного трактата. — Никогда не видел ничего подобного. Это довольно трудоемко: для чего оно нужно? И тут Лань Сичэнь замер и малодушно спрятался за чашечкой. Повисла пауза, но оба знали, что длить ее неловко и неприлично. *** Старший брат чуть дернул уголками рта — и улыбнулся, и нет. Цзинь Гуанъяо подался вперед: говорить тот явно не хочет, но если смотреть неотрывно — все равно станет. — Для нормализации циркуляции ци, — выговорил наконец Лань Сичэнь. — Что случилось? Тебя ранили? Повредили каналы? — впору забыть о письме, взгляд сам собой зашарил по телу, ища повязку или свежие шрамы. Смех у эр-гэ вышел слегка натянутым. — Если бы, А-Яо… *** Что именно произошло в клане Лань после сражения со Старейшиной Илин и осады Луаньцзан, знали только те, кому было особенно нужно, то есть Цзинь Гуанъяо. — Это не похоже на какое-нибудь проклятие, и лекарь подтвердил, что я здоров, — негромко объяснял Лань Сичэнь, — но это можно сравнить с загустением крови, только загустевает и застаивается ци. Возможно, если бы я чаще бывал на ночной охоте, это выправилось бы само собой, но я не могу себе этого позволить. Я, конечно, не первый день Глава Ордена, но сейчас, когда Ванцзи в затворе, дяде еще нездоровится, а многие из старейшин не могут мне помогать, как раньше, все дела Ордена на мне, в том числе денежные дела, к которым я раньше не имел прямого отношения, и просители, и обучение адептов и приглашенных учеников… Я молчу о библиотеке, многое могу восстановить по памяти только я! Ванцзи, конечно, тоже, но я не уверен… — он вздохнул, — я не уверен, что он в его нынешнем состоянии способен на это. — Я искренне сочувствую, — покачал головой младший брат. — Но тогда и я усугубляю твое состояние — я ведь тоже привез письмо! — О, А-Яо, одно твое появление уже делает мне лучше. Это напоминание или приглашение? — Боюсь, отец хотел бы узнать больше о магических свойствах одного предмета из его сокровищницы и надеется на библиотеку Ордена, — письмо выскользнуло из рукава. — Я постараюсь ответить как можно быстрее, — заверил Лань Сичэнь, принимая послание. — А могу ли я… посмотреть тот трактат, эр-гэ? — Он не здесь, а в другом месте, но я отведу тебя. Дело в том, что сделанные там изображения… не совсем обычны, и не стоит оставлять их там, где их могут увидеть несведущие или младшие члены Ордена. — Это… Запретный текст? — изумился Цзинь Гуанъяо. — Не совсем, ничего зловредного там нет, — старший брат поднялся с места. — Но ты увидишь все сам. Пока они шли к библиотеке, прозвучал гонг — начался завтрак. Им никто не мешал, и Глава Ордена проводил гостя в особое хранилище. Нужный трактат обнаружился прямо на столе. Едва его открыв, Цзинь Гуанъяо улыбнулся: — Своеобразная методика. Над ухом раздался смех, Лань Сичэнь смотрел через плечо: — Еще и перевод местами или очень неточен, или это какое-то иносказание. Судя по всему, эта методика предполагает не формирование Золотого Ядра в детстве, а развитие нескольких малых узлов ци на пересечениях меридианов, путем принятия соответствующих поз и произнесения особых звуков… — Эр-гэ, — оглянулся на него собеседник, — это очень любопытно, но… Прости, могу я сказать искренне? — Говори, конечно. — Тебе не кажется, что это… не вполне разумно? — уточнил Цзинь Гуанъяо. — То есть… насколько действенной должна быть эта методика, чтобы… делать подобные упражнения? — Пока что мне трудно об этом судить, А-Яо, но другие способы не дали результата. — Эр-гэ, раз уж ты разрешил говорить прямо… — руки сами собой сложились для поклона, оставив злополучную книжицу. — Брат, — сильные пальцы поймали его руки, — всегда, слышишь, всегда говори со мной свободно. Между нами не может быть никаких условностей. — Ты можешь счесть меня распущенным… — Никогда. Только не тебя, — с жаром ответил Лань Сичэнь. — Я полагаю, что твое недомогание — следствие непрестанного труда и глубоких душевных переживаний. Война, восстановление Ордена, вся эта история со Старейшиной Илин, поступок Лань Ванцзи… Эр-гэ, ты изнурен, и это не та усталость, которую снимает сон или омовение. Ты прав, тебе нужны либо охоты одна за другой, либо… — Ты знаешь что-то еще? — заглянул ему в лицо Лань Сичэнь. — Любая красавица в Цветочном доме… — Цзинь Гуанъяо отвел взгляд, — сочтет за честь освежить твое тело и облегчить твою душу своим искусством… Ненадолго оба замолчали, Лань Сичэнь сел рядом и взял руки собеседника в свои. — А-Яо, — начал он очень серьезно. — Теперь я вынужден просить тебя о милости и верить мне, что я не желаю обидеть тебя ни единым словом… — Ты никогда не сможешь обидеть меня, эр-гэ. — Обида возникает в душе не по нашей воле. А-Яо. Я ценю твой совет, но не стану обращаться с этой просьбой к женщине, потому что не хочу разбрасываться тем… Что не сумею контролировать. — Прости, но что ты хочешь сказать? — Ты прав в том, это было бы честью и, я надеюсь, удовольствием — оказать мне подобную услугу, но я не могу быть уверен, что искушение стать госпожой клана Лань минует эту красавицу. Ладоням Цзинь Гуанъяо стало немного влажно. — Эр-гэ… — Я не твой отец, — Лань Сичэнь чуть подался вперед, почти нависая над названым братом. — Я не смогу ни забыть… Ни… отказаться. — Ты благороднейший из людей, — шепнул Цзинь Гуанъяо, его широко раскрытые глаза слегка поблескивали. — Но тогда… остается только одно известное мне средство. — Еще одно? Но ты говорил… — Да, еще одно… Но ты должен будешь мне довериться… полностью. — А-Яо, я доверял тебе всего себя, будущее нашего Ордена и всех Орденов заклинателей, я верю тебе абсолютно, — Лань Сичэнь тоже понизил голос, пальцы обхватили запястья младшего брата, ладони прижались к ладоням — жаркие, как у подростков. — Есть одно снадобье, — продолжил Цзинь Гуанъяо все так же тихо, — у меня, в Башне Кои. Его необходимо будет нанести по телу особым способом. — Это ритуал? Понадобится что-то еще? — Нет, только простая ткань. — Много? Ткань или бинты? — Просто ткань, — улыбка и ямочка наконец вернулись на свои места. — Это снадобье содержит в себе масло, будет жаль испачкать красивые подушки и покрывало на твоей кровати. В ответ раздался смех — а следом их прервал гонг. — Занятия начинаются, — спохватился Лань Сичэнь. — А я так и не посмотрел толком. Могу я взять ненадолго этот трактат? — Ты торопишься обратно? — Я должен привезти снадобье! — Но ты только приехал, даже не завтракал! — Но и ты не завтракал из-за меня! — Вот что, — решительно пресек спор старший брат, — сегодня ты мой гость. Если хочешь познакомиться с трактатом, я могу тебя тут закрыть на час, а потом зайду и мы позавтракаем в ханьши, ты отдохнешь и после обеда отправишься. — Эр-гэ, кто же путешествует после обеда? — Ты прав, завтра утром. — Тогда младший брат просит позволения помочь тебе с делами. — А-Яо, но кто же заставит гостя работать! — Моему эр-гэ нужна помощь, — сверкнул глазами Цзинь Гуанъяо, — и я ему помогу. *** Спустя оговоренное время они вместе быстро позавтракали, еще раз обсудив трактат, и Лань Сичэнь, вынужденный вернуться к ученикам, настоял, чтобы младший брат остался отдыхать здесь же. — Ты был в пути всю ночь, чтобы приехать так рано. Тебе нужно поспать. — Эр-гэ, право, не стоит беспокойства… Вежливый спор, к счастью, не затянулся надолго, потому что беспокойство деть было совершенно некуда. Глава Ордена и Учитель вернулся к адептам, чтобы слушать подготовленные ими уроки, но мысли и чувства его витали далеко, в ушах шумело, а ладони оставляли едва заметные пятна на светлом шелке. Он кивал невпопад и одобрял даже откровенно слабые ответы. Наконец отпустив всех, он отправился к Источнику и провел в его ледяных водах не менее получаса, думая о том, что в его постели, раздетый и безмятежный, спит прелестнейший из всех людей под луной. В ханьши Лань Сичэнь вернулся только к обеду. *** Провести вместе день, даже если вы оба утопаете в счетах и бумагах, — безусловно изысканное наслаждение! Цзинь Гуаншань перекладывал на плечи сына слишком много разной работы — и теперь этот опыт становился сильной стороной Цзинь Гуанъяо. Он давал дельные советы, быстро и ловко составлял письма, зорким глазом находил ошибки в подсчетах. Оставалось только кивать, ставить подписи, задавать уточняющие вопросы и доставать из груды бумаг все новые и новые задачки, даже те, которые откладывались на потом. За день вместе они успели больше, чем Лань Сичэнь за два, а то и за три, и по этому поводу было решено после ужина уделить время отдыху и музыке. Цзинь Гуанъяо был прилежным и чутким слушателем, он ловил каждый звук, а Лань Сичэнь превосходил себя, как ни в одном бою и ни в одном важном деле. Постепенно волна звуков гуциня окружила их, обвила невидимым покровом, и можно было набраться храбрости и даже признаться… Стукнули в дверь. — Покои для господина Цзинь готовы, — оповестил младший адепт. — Близится девять часов… — Благодарю, господину Цзинь известны наши правила! — резко оборвал его Глава — и сам изумился своей грубости. Решимость, как напуганная шумом мышь, порскнула куда-то в закоулки души и затаилась. — Тебе пора отдыхать, эр-гэ, — Цзинь Гуанъяо поднялся с места плавно. — Ты подарил мне огромное удовольствие, позволив слушать твою игру. Жаль, что я сам так и не выучился играть. — Я готов играть для тебя сколько угодно, А-Яо, — Лань Сичэнь поспешил подойти, чтобы перехватить руки, опять сложившиеся для поклона, взглянуть в глаза еще раз, увидеть свое отражение. Если бы толику той смелости — сейчас, чтобы потянуть на себя, обнять, коснуться щеки… — Доброй ночи, эр-гэ, — нежнее напева Лебин отдалось в ушах. — Доброй ночи, А-Яо. Сегодня Глава ордена Лань лег в кровать очень рано, а утром, когда солнце разбудило его своим легким поцелуем, Цзинь Гуанъяо уже не было в Гусу. *** Он вернулся через четыре дня, на этот раз несколько позже: уже миновал завтрак и должны были начаться занятия. Расспросив дежурного у входа в Облачные Глубины, он, тем не менее, прошел к ханьши: уже второй день как Лань Цижень вернулся к своим обязанностям, и теперь наставничество уже не было заботой Главы. Лань Сичэнь был у себя и уже сидел за столом с кистью в руке, но торопливо отложил ее, когда Цзинь Гуанъяо, стукнув в дверь, доложил о себе и вошел. — Брат! — Лань Сичэнь поднялся с места. — Ты совсем себя не бережешь — уехал в прошлый раз ночью! — Я старался добыть средство так быстро, как мог, — из золотистого рукава появился расшитый мешочек, — чтобы вернуть радость жизни моему эр-гэ. Можем ли мы уделить этому время сейчас или надлежит дождаться вечера? — Количество моих забот несколько уменьшилось, а если ты сможешь вновь помочь мне своим мудрым советом, то и последующие дневные труды будут мне в радость, — сформулировал Лань Сичэнь, убирая руки за спину. — Полотно по моей просьбе тоже приготовили. — Тогда не стоит тянуть, — серьезно сказал Цзинь Гуанъяо, понизив голос. — Но надо, чтобы никто не потревожил тебя. — Я упрежу, это быстро. Младший брат кивнул, а Глава Ордена мало не выскочил из ханьши. Сердце колотилось, и сейчас купание в ледяных водах источника было бы кстати, но, как назло, было решительно не до него. *** Когда он вернулся, постель была уже укрыта полотном, из мешочка явилось даже не одно снадобье, а три, и еще шелковые платки. Братья замерли друг напротив друга между ширмой и кроватью. — Эр-гэ, — начал Цзинь Гуанъяо, — я упоминал, что эта процедура потребует от тебя полного доверия… — взгляд его опустился и щеки чуть порозовели. — Хоть я и не лекарь. — Для меня сейчас, — Лань Сичэнь не решался коснуться шелка — ладони вновь взмокли, — ты самый лучший лекарь. Мне надлежит снять верхние одежды? — Не только, — негромко отозвался Цзинь Гуанъяо, и настало время старшего брата смотреть в пол. Голову чуть обнесло, а грудь стеснило, но, в конце концов, надо иметь смелость. Ложь и увиливание противоречили правилам Ордена, а если это и оттолкнет А-Яо… Что же, это тоже ответ. Он отвернулся, отошел к вешалу, развязал пояс, потянул шелк с плеч. — А-Яо, — мысль была дурная, но огня в бумагу все равно не завернуть, стало быть, следовало сделать фонарь да поднять его повыше. — Если снадобье содержит масло, ты легко можешь испачкать свои рукава. Может быть, будет лучше, если и ты снимешь… — Эр-гэ, ты прав! — Донеслось из-за спины. — Если можно, я так и сделаю. — Повесь свое ханьфу сюда, места хватит, можешь поверх моего. — Но если помнется? — Я так не думаю, — Лань Сичэнь воспользовался тем, что его собеседник подошел ближе и, вновь ловко отвернувшись, шагнул к кровати. — Мне сразу… — Не обязательно, — уточнил тихий голос. — Сперва мне понадобится твоя спина. Это была отличная новость, и Лань Сичэнь проворно устроился на животе, сняв только часть нательных одежд. Деликатные пальцы собрали его волосы, чтобы убрать в сторону, пришлось закусить губу. — Снадобье может ощущаться… чуть-чуть горячим, — пояснил Цзинь Гуанъяо, — но это быстро проходит. Я могу начать? — Да, конечно, А-Яо. Палец, смазанный снадобьем, коснулся точки у основания черепа, и кожу действительно слегка припекло, словно капнули воском, но пока Цзинь Гуанъяо рисовал какой-то знак, ощущение разошлось вокруг ровным теплом. Лань Сичэнь сперва вздрогнул, но уже на третьем или четвертом касании привык, а палец А-Яо двигался вдоль позвоночника сверху вниз, и эта теплота заставляла внутреннее пламя, терзавшее изнутри совсем не по причине болезни, пылать все жарче. Он не заметил, как стал хватать воздух ртом, и как дыхание его ускорилось. — Эр-гэ… — вырвал его из горячки голос брата. — Да… — Мне нужны твои стопы… Ты мог бы… Подтянуть ноги? Ты слишком высок для меня… Лань Сичэнь усмехнулся и выполнил просьбу. Стало нелепо и одновременно легко. — Пожалуй, только ты можешь заставить Главу ордена Лань лежать перед тобой в позе… Как бы ее назвать? — Лягушки? — предложил А-Яо, не прекращая обжигать снадобьем и водить по коже пальцем. — Я думаю, этим можно дополнить тот трактат. Ты все еще по нему занимаешься? — Нет… Но… А-Яо? Рука Цзинь Гуанъяо легко распустила пояс нижних штанов, и Лань Сичэнь замер. — Ты доверяешь мне полностью, эр-гэ? — голос понизился до шепота чуть слышнее дуновения ветра, палец рисовал знаки в области крестца. — Да-а… — протянул Лань Сичэнь, а мысли и подходящие слова улетели куда-то далеко, словно феи из сказок, и осталась только легкая дрожь. — И я тебе… — палец мазнул вниз, через копчик, меж ягодиц до самой промежности, и Лань Сичэнь невольно взвился и ахнул. — Лежи! — вторая рука неожиданно сильно надавила меж лопаток. — Это самая важная часть, придется потерпеть! — А-Яо… — Гэгэ… — дыхание за спиной тоже сбилось, — сейчас это пройдет… Палец, вновь сдобренный снадобьем, коснулся нежного отверстия, разминая его. Нельзя было не застонать, но испытание на этом не кончилось: преодолевая сопротивление, палец скользнул внутрь. — А-Яо! — это прозвучало уже испуганно. — Все хорошо, гэгэ, сейчас все будет хорошо… — задницу словно поджаривало изнутри, но палец не спешил никуда деваться. — Это слишком… прекрати! — Прости, но так нужно… — По крайней мере… выйди! — Будет еще больнее! — Пусть! А-Яо послушался и, судя по всему, отвернулся за платком. — Можешь… переворачиваться. Подтягивать ткань, сползшую до колен, было уже как-то глупо. Лань Сичэнь, пунцовый от обуревающих его чувств, повернулся сперва на бок. Цзинь Гуанъяо стоял на кровати на коленях, тоже лишь в тонких нижних одеждах, и его тело явно выражало то же самое желание, что Лань Сичэнь до последнего надеялся как-нибудь скрыть. — А-Яо? — он понял, что совершенно не понимает, что происходит. Его собственный член на фоне пылающей задницы чуть сдал позиции, но глядя на то, как хорошо и уверенно стоит у того, за кем украдкой следишь, лишь бы увидеть полоску кожи из-под рукава или чуть разошедшийся ворот ханьфу, вновь воспрять духом было недолгим делом. — Надо закончить лечение, — отозвался Цзинь Гуанъяо, но в выразительных глазах горело совсем другое. Палец, тем не менее, был желтым от мази. — Ляг прямо, пожалуйста… Лань Сичэнь медленно вытянулся, краем сознания подумав, что, наверное, просто потеряет сознание от избытка ощущений, если этой мазью А-Яо пройдется по его члену. В тот же миг все потерянные позиции были отвоеваны с лихвой — он почти готов был ловить руку брата, чтобы прижать к бесстыже обнаженному и торчащему органу, но лишь крепче стиснул в пальцах полотно и задохнулся: без всяких просьб А-Яо почти что лег поверх, потираясь и ерзая, приникая и подтверждая, что не почудилось. Палец уже скользил под ключицей, а Лань Сичэню хотелось уколоть себя десятком иголок сразу, лишь бы проснуться. Жар, кусающий задницу, приутих, и теперь, когда знаки быстро бежали по груди, задевали соски и заставляли подергиваться мышцы на животе, казалось, что все тело ровно одето теплом, как в разгар лета под ярким полуденным солнцем. Лань Сичэнь сжал зубы и, не открывая глаз, опустил руки на подставленную ему задницу, не зная, чего ожидать: предупреждения, пощечины, стона… А-Яо переиграл его опять: он прянул вверх, и губы коснулись губ. — Гэгэ… — он тяжело дышал. — Тебе неприятно? Прости… — Нет! — Лань Сичэнь провел руками выше — и снова вниз, боясь сделать что-то не то. — При… Приятно… Я не знаю… — Тогда позволь поцеловать тебя, — ямочка заиграла на щеке, и очарованный ей старший брат отдался поцелуям — умелым, ловким, немного дерзким. Голова пошла кругом, кажется, он даже тихонько стонал в губы неожиданного и невероятного любовника. — Я исцелю моего гэгэ и порадую его, — прозвучало волшебным обещанием, и поцелуи стали спускаться ниже. — А-Яо… снадобье… твои губы… — Ничего страшного, — Цзинь Гуанъяо поднял лицо, губы пылали и чуть припухли. — Это от твоих поцелуев… только от поцелуев… Он быстро потянулся за каким-то из снадобий, и пока Лань Сичэнь пытался сообразить, что сказать, младший брат ласково раздвинул его ноги, согнул их в коленях — и забрал член в кулак. Под самой головкой полыхнуло, пришлось стиснуть зубы, чтобы не завопить. — Сейчас пройдет, — пообещал его возлюбленный лекарь и мучитель — и, сперва облизав раздраженное снадобьем место, следом просто взял член в рот, на сколько хватило его глубины. Хватило на весьма порядочно, а следом палец другой руки вновь атаковал заднее отверстие, но теперь хотя бы не обжигало, а словно наоборот — слегка холодило, и у второго старшего брата не осталось ни мыслей, ни сил, ни желаний, кроме одного — чтобы это никогда не заканчивалось. Он смотрел на губы А-Яо, чувствовал его пальцы в себе — не слишком четко, но когда они замирали и вибрировали на одной точке, порой можно было только кусать кулак и выдыхать слишком громко. В этом был ритм, в этом была музыка и гармония, словно он одновременно был и сяо, и гуцинем, и, судя по улыбке, мелькающей в глазах «музыканта», он-то как раз слышал эту мелодию, направлял ее, и она ему очень нравилась. Все тело обняла нега, удовольствие нарастало, и Лань Сичэнь даже не понял толком, как произошло, что он излился прямо в этот ласковый рот, не успев предупредить или отстраниться. Он лежал на своей кровати, полностью разбитый, но при том окрыленный, а желтые знаки на белой коже теперь выглядели причудливым украшением. Ци текла свободно и правильно, в голове было пусто, как после долгой медитации. Названый брат вытянулся рядом, умостившись под левую руку, устроил голову на груди. Он тоже восстанавливал дыхание. — А-Яо, — голос едва слушался, но игнорировать то, что прижималось к бедру, было просто недостойно — не после всего этого. — А ты?.. — Гэгэ, — улыбка в ответ была как будто чуть хмельной, — если ты хочешь… — Я… Я не умею, как ты… — Не надо… Сделай… Как себе… Лань Сичэнь уложил младшего к себе спиной, прижал крепко, словно боясь, что он обернется насмешливой птицей и выпорхнет в окно, спустил белье вниз, удивился аккуратности, соразмерности, изяществу ощущаемых линий… После всего уже минувшего много времени не понадобилось, а А-Яо заботливо припас платок. Наконец можно было обняться, замереть, позволить себе очнуться, как от волшебного сна. — Спасибо тебе, диди, — скользнуло с губ первое пришедшее в голову. — Совершенно не за что, Хуань-гэ, — брат улыбался, лаская лицо, подбородок, шею, ключицы. — Я желал твоего исцеления, и… раз между братьями можно говорить прямо, желал тебя… — А-Яо, — здравомыслие возвращалось, хоть и медленно. — Но… Как же твоя супруга? — Я очень уважаю мою А-Су, — приподнялся младший, дразня фарфоровым плечом — и невозможно было его не поцеловать. — И я люблю ее, но это иное. Сейчас она носит дитя, а я… не желаю вкушать иной женщины, ты же понимаешь… — Понимаю. Только поэтому? — Я не умею выразить словами, — брови А-Яо сошлись на переносице. — Врачи говорят, что у нас две стороны сердца, и только поэтому мы можем жить. В одной половине живет моя любовь к А-Су, а другую… Я отдал тебе, едва тебя повстречал. Эр-гэ… — Гэгэ, — Лань Сичэнь уложил его, оглаживая и прижимая. — Когда мы наедине, прошу — только гэгэ… У тебя… очень большое сердце, твоя душа наполнена самыми чистыми помыслами. И я обещаю… не злоупотреблять теми чувствами, что сейчас просят выхода через твое тело, но хочу, чтобы ты знал… Ты… совершенен. — О, гэгэ слишком хвалит меня! — поцелуй ненадолго прервал разговор. — Мне далеко до моих старших братьев, я не рос заклинателем и не умею столь многого! — Но твои пальцы — пальцы музыканта, в этом нет сомнений, — заверил его Лань Сичэнь, пряча маленькую ладонь в своей. — У тебя несомненный талант. Ты можешь выучиться играть на гуцине, если захочешь, и очень быстро. — А ты стал бы меня учить? — встрепенулся его диди и впрямь как маленькая бойкая птичка. — Конечно! — А сегодня? — Безусловно, — рассмеялся Лань Сичэнь, видя, какие искры засияли в любимых глазах. — Хоть сейчас! Если, конечно, я… смогу сейчас сесть за гуцинь, — лукаво подмигнул он. — Хуань-гэ! — Цзинь Гуанъяо игриво погрозил ему пальцем. — Прислушайся-ка к своему телу! Разве у тебя что-нибудь болит? Я, — сказал он с некоторой торжественностью, — никогда не сделаю того, что причинит тебе вред.