More than love/pain

— Будет больно, — предупредила Ангела. Не совсем то, чего ожидаешь от обычно милосердной докторши, но даже такое странное начало не навело Гейба на размышления. Боль… Как будто последние десять лет он не живет в одной сплошной боли. Как будто его еще можно чем-то удивить или напугать. Поэтому Гейб не придал значения словам Ангелы, забыв, что помимо доброты и сострадания доктор Циглер обладала еще одним важным качеством — она никогда не лгала. И что пообещав ему боль, она просто осталась честной перед ним и перед собой. Он вспомнил об этом разговоре позже, когда его выкручивало от судорог под облучением, в теории, способным снова сделать его живым человеком. В теории. Оборудование — прототип, лечение — экспериментальное, гарантий — никаких. Пришлось пойти на это, потому что другого выхода не предложили. Точнее, предложили — остаться Жнецом и провести остаток дней в тюрьме. С учетом его дефективного бессмертия, дни эти могут затянуться, а Джек уже слишком стар, чтобы навещать его. И прямо сейчас ему не остается ничего, кроме как захлебываться собственным рычанием на процедуре номер шесть и мечтать о том, чтобы потерять сознание. Гэбриел Рейес, однажды — герой войны, дважды — предатель, трижды — подопытная крыса. Ему предстояло вынести еще семнадцать таких дней. Джек не был против этой затеи, по крайней мере, поначалу, хотя и сомневался в том, что это безопасно. — Ты уже один раз согласился на сомнительный эксперимент, — сказал он. — И к чему это привело? — Мы согласились, — колюче отозвался Гейб. — И это привело к тому, что пришлось пожениться после войны. — Я имел в виду не SEP, и ты это знаешь. — Знаю. Мне просто нравится поддевать тебя. Сквозь суровую мину Моррисона пробилось слабое подобие улыбки. — Даже спустя столько лет? — Всегда, Джеки. Его энтузиазма хватило ровно до первого дня, когда пришлось лечь на стол в медблоке. Больно было так, что Ангела всерьез предлагала ему прервать лечение, хотя бы на время, чтобы иметь возможность доработать методику. И Гейб почти согласился, но тут вмешался Моррисон, требующий от вообще всех участников отказаться от затеи. — Я не собираюсь смотреть на то, как ты снова себя гробишь! — Так не смотри! Короткий эмоциональный разговор закончился просто: Гейб запретил Джеку появляться в медблоке, пока Ангела с ним не закончит. О том, что он может сдохнуть в процессе и больше не увидеться с мужем, Гейб тогда не подумал. Ангела, ставшая свидетельницей сцены, сочувственно вздохнула. — Габриэль, я не думаю, что он прав, но считаю, что ты можешь взять паузу. — Ты предупреждала, что так будет. Гейб с мрачным равнодушием разглядывал свои ладони, будто за один раз мог перестать быть мертвым. Не стал, конечно. — Предупреждала, — кивнула Ангела. — И тем не менее… — Значит, продолжаем, — перебил ее Гейб. — Если остановимся сейчас, мне не хватит духу выгнать его из себя. Это единственный раз, когда он заговорил о Жнеце как о чем-то одушевленном. Суеверие, не иначе, но Гейб почему-то считал, что его мертвому телу так больно не из-за врачебных манипуляций, а потому что Жнец не желает это тело покидать. И что если сейчас дать слабину, он на самом деле останется наедине с этой тьмой и хриплым шепотом в голове. — Продолжаем. Жалеть о решении приходилось каждый день. Ангела по мере возможности старалась скрасить ему пребывание здесь и обещала, что с каждым разом будет становиться немного легче. Честная доктор Циглер и вправду верила в то, что говорила. Гейбу хотелось верить тоже, но думал он не об исцелении, а том, чтобы сдохнуть и больше не мучиться. Ему не удавалось даже нормально поспать, потому что одним облучением дело не ограничивалось — после каждой процедуры его ждала капельница с веществом-закрепителем. Ангела говорила, что это лекарство, и Гейб не спорил, но в глубине души был убежден, что в вены ему течет жидкое пламя. Каждое утро он заставлял себя встать, дойти до зеркала и попытаться найти в себе хоть какие-то изменения. Ему физически было нужно подтверждение, что лечение не бесполезно, но каждый раз видел свою синюшную физиономию, еще более жуткую, чем в последние несколько лет. Хорошо, что Джек этого не видит. Жаль, что его здесь нет. На шестой день он ощущал себя настолько измотанным, что еле вспомнил, зачем вообще согласился. Из-за перспективы тюрьмы, серьезно? Как будто Жнеца могли удержать стены. Единственная причина, по которой ему третий раз в жизни приходится буквально выворачиваться наизнанку, заключалась в человеке, которого Гейб сам прогнал отсюда и который, стоит быть честными, не слишком-то стремился здесь быть. Гейб скрипнул зубами и сжал в кулаке скомканную простыню. Даже если так… Даже если все напрасно, ему хватит не сил, так упрямства закончить начатое. Потому что он всю жизнь был слишком упертым сукиным сыном. Это часто выходило боком и портило жизнь, но это была его жизнь. Правой руки коснулось что-то теплое. Гейб дернулся, думая, что кто-то из лаборантов притащил пакет с раствором на замену, но очередной вспышки боли не последовало. Вместо этого чья-то ладонь погладила его по костяшкам. Гейб открыл глаза и увидел мужа, склонившегося над его койкой. — Привет. Сил улыбнуться в ответ не было. Некстати вспомнилась фраза, брошенная Джеком в их прошлую встречу. — Убирайся. — Гейб устало отвернулся. — Тебе здесь нечего делать. И не на что смотреть. Претензия несправедливая, но ему сейчас было все равно. — Я хотел попросить прощения. — Что-то новенькое. Ты обычно не извиняешься за принятые решения. — Вот именно. Мне не следовало решать за тебя, Габриэль. Пока Гейб осмыслял сказанное, Джек подтащил к койке стул, уселся на него, и всё это — не выпуская ладони Гейба из своей. — Ты ведь сейчас говоришь не только о моём… — Гейб закашлялся, — … моём лечении? — Нет, конечно. Точнее, не только об этом. Джек замолчал, словно не зная, как продолжить. Воцарилось молчание, прерываемое писком приборов и попытками Гейба не стонать от боли. — Ты знаешь, — вновь заговорил Джек. — Я вспомнил, как давным-давно подписался на Программу. Тогда это казалось хорошей идеей… — Даже тогда не казалось, бойскаут! — Гейб, который до сих пор злился на произошедшее много лет назад, возмущенно закатил глаза. — Ты чуть не сдох. — Ага, это я тоже помню. И как загибался в госпитале и каждый день обещал все бросить, даже если до конца жизни останусь инвалидом. И как ты сидел рядом, материл на двух языках и бесил, потому что мне было стыдно выходить из Программы у тебя на глазах. — Ну ведь подействовало же. Хотя сдается мне, тебя не это достало, а мое обещание отсосать, если ты выйдешь из госпиталя на своих двоих. Они оба рассмеялись: Гейб — из-за спадающего напряжения, Джек — потому что озвученное Гейбом обещание действительно повлияло тогда на его решение остаться. — Послушай, — Джек сжал его ладонь, а другой рукой погладил по волосам, — мне следовало понять, чего тебе стоит взять и отказаться от части себя. Пусть даже такой части, как Жнец. Гейб помрачнел. — Джек… — Нет, дай мне договорить, — Джек неосознанно вскинул руку по старой привычке. — Я вспомнил про SEP не потому что благодарен за то, что ты не дал мне сдохнуть. То есть благодарен, конечно же, но я забыл, ты ведь пошел туда следом за мной. И никогда не упрекал в том, что я нас в это втравил. Никогда не обвинял за мой эгоизм, а стоило бы. Гейб выслушал это и лишь усмехнулся. — Ты стал старый и сентиментальный, Джеки. Моррисон пожал плечами и попытался разрядить ситуацию шуткой: — Когда выберешься отсюда, обещаю, что устрою тебе самую… — Джек! Тот лишь пожал плечами, но едва смеющиеся глаза выдавали его с головой. Гейб подумал, что ради этого стоило быть упертым бараном. — Останешься? — спросил он с надеждой. — Конечно, — легко согласился Джек. — Только попрошу у Ангелы вторую кровать, моя спина уже не та, что прежде. Гейбу было больно смеяться, но если таким образом ему не дадут сдохнуть от отчаяния и боли, то почему бы и нет. — Ложись ко мне, придурок.