***
Конечно, есть и те, кто противятся этому, этой обреченности жизни. Курт Хаммел один из них. Осень две тысячи одиннадцатого, морозная погода задевает деревья и тихо оседает на потемневшую траву. Ранним утром Курт Хаммел трудится над неподатливым автомобилем, из которого продолжает течь масло, пачкая все его руки. Есть и те, кто безгранично влюблен в романтику судьбы. Блейн Андерсон один из них. Осень две тысячи одиннадцатого, ясное голубое небо, деревья тянутся до самых облаков. Кажется, что дорога не заканчивается уже вечность, Блейн Андерсон уезжает из Вестервилля, Огайо, уезжает из штата, в поисках нового будущего всего на несколько недель, мелодия песни срывается с его губ, а в медовых глазах мерцает свобода. Конечно же, его машина ломается. А что еще могло случиться? Конечно же, "Шины и Масла Хаммела" ближайшая мастерская. Чего вы еще ожидали?***
Курт Хаммел удивляется, когда слышит жестяной звон телефона, эхом раздавшийся через всю мастерскую. Он пересекает комнату, вытирая руки о штаны, и поднимает трубку парой пальцев, стараясь не испачкать ее. – Алло? И вот с чего и начинается история. Это могла бы быть история любви… но давайте посмотрим правде в глаза, это не так. Вот такая простая истина. На руке Курта написано Эндрю Лэнгфорд. На руке Блейна написано Джеффри Чен. – Моя машина сломалась, она в двух кварталах от магазина, я думаю… в общем я смотрел в Google Maps, но адрес… Курт прерывает его. – Позвольте сначала узнать Ваше имя. Он никогда не признается… но в этом холодном осеннем воздухе Курт задается вопросом, что если этот таинственный незнакомец - Эндрю. Хотя он и ненавидит идею о предсказанной любовной истории – иногда слишком много одиночества для одного человека. – Блейн Андерсон.***
Блейн стоит на краю дороги, его старые потертые кроссовки чертят рисунок на грязи. Спустя несколько мгновений к нему подъезжает грузовик. Блейн не знал, кого он ожидал, скорее всего кого-нибудь постарше, одетого в фланелевый костюм, кого угодно, только не Курта. Он прекрасен в утреннем свете, солнце нежно касается его волос, освещая черты его лица и те немногие веснушки, о которых он вечно беспокоится. Его свободная рубашка висит на его тонких плечах, обнажая прекрасные линии его нелепо изящной ключицы. Хотя то, что поражает Блейна больше всего – это его глаза, огромные и великолепные, цвета осеннего неба, цвета выцветшей травы, скрывшейся далеко за горизонтом. – Ну что, давай посмотрим? Оказывается, проблемы с автомобилем непоправимы, что-то из других веществ смешалось с бензином у грязной газовой станции, расположенной непонятно где, включая еще миллион других неполадок. – Ты постараешься починить ее, пожалуйста? В его голосе отчаяние и это заставляет Курта оторваться от капота. – Я постараюсь. Годы спустя Курт будет утверждать, что согласие на это, было худшим решением в его жизни.***
– Так куда ты направляешься? Курт выбирает ключ, подносит его к свету, оценивая размер, затем снова скрывается за капотом автомобиля. Его голос приглушен в тусклом освещении мастерской. – На самом деле я не знаю, – признается Блейн. – Куда угодно. Мне просто нужно выбраться, выбраться из Огайо куда-нибудь получше, поярче… Я не знаю. Я знаю, это глупо. – Ищешь свою родственную душу? Голос Курта горько срывается на последнем слове. – Прости, – исправляется он. – Это было жестоко. – Не веришь в настоящую любовь? – Не совсем, – отвечает Курт, осторожно подбирая каждое слово. – Скорее… Я не особо верю в призыв к любви. Это уже устарело, слишком многое решили за меня. – Но… это существует с самого начала человечества, это как часть нашей ДНК, – немного защищаясь, говорит Блейн, его голос слегка повышается. Курт ухватывается по сторонам машины, его глаза светлые и беззащитные. – Ты никогда не задумывался, – тихо говорит он, его голос спокойно опускается в пространство между ними. – Что жизнь гораздо больше этого? Что у нас есть выбор? Может быть эти имена – это просто способ уберечь человечество от вымирания, что это наука обеспечения разнообразия нашего вида? Я не вижу в этом упоминания любви. Он смотрит вниз и прочищает горло. – Я… – снова начинает он. – Просто, ты не задумывался, что любовь гораздо сложнее этих двух слов, букв, на самом деле они ведь ничего не значат для кого-то на Ближнем Востоке, или для кого-то в жаркой Африке, потому что они даже по-английски не читают. Блейн не может ответить, слова теряются в горле, застревая где-то над кадыком. Курт снова наклоняется над автомобилем, зачесывая волосы назад. Его рука дрожит.***
Полдень следующего дня, солнце висит в ясном небе, слабые лучи тепла проникают сквозь холод. Блейн сидит на старом пластиковом стуле и копается в интернете на своем телефоне, просто потому что ему нечего больше делать. Мотель в котором он остановился ужасен, он боится, что просто вдохнув пыльный воздух, заработает себе простуду. Курт молчит большую часть времени, и Блейн замечает это тихое спокойствие в нем, в его движениях, в том, как он потягивается и делает глоток воды, его длинную, невероятно изящную шею, ее сгибы под его бледной кожей, или вращение его запястий, когда он что-то сжимает гаечным ключом. – Так, – начинает Блейн, его голос немного нечеток из-за того, что он долго молчал, в нем всегда есть нотка песни. – Ты кого-нибудь знаешь, кто уже связан? Курт поднимает взгляд от стакана рядом с собой, по которому стекают крошечные капли. – Есть некоторые, кто это отрицает, – говорит он. – У Сантаны в прошлом году из-за этого была куча проблем. – Почему? Курт тихонько улыбается, как будто это шутка, которую может понять только он сам, да и разве это не истина в это мгновение? – У нее женское имя, – говорит он, обиженный смешок вырывается из его груди. – Небеса запрещают, если это кто-то того же пола. В его глазах глубокая горечь, когда он поднимает взгляд. Конечно же, есть те, кто верят, что имя человека того же пола на твоей руке означает, что ты ненормальный. Урод, созданный природой. Есть те, кто отрицает это, кто знает, что имя на их руке без сомнения мужское, но все еще надеется, что это девушка с неудачным именем. Девид Карофски один из них. – Что насчет тебя? – говорит Курт, меняя тему разговора. – Почему ты так отчаянно хочешь выбраться из Огайо? Блейн колеблется. – Я… – начинает он. – Нечего особо рассказывать и я не… это не то, что я бы… в общем, просто жизнь. Курт кивает. - Я понимаю, - говорит он и возвращается к работе.***
Несколькими днями позже юная девушка входит в мастерскую, крепко сжимая свою сумочку, ее глаза покраснели. Ее платье аккуратно разглажено, а кардиган просто висит на тонких плечах. – Куинн, – говорит Курт, его голос смягчается. – Как ты? Она пытается улыбнуться, но не получается. Дрожащей рукой она прячет идеально завитые локоны за ухо. – Все хорошо, – отвечает она. – Я здесь забрать… Она путается в словах, будто не доверяет собственному голосу. – BMW твоей мамы? – говорит Курт и кивает, направляясь к ящику, который он открывает и достает ключ. Он подходит к ней, прижимая его к ее ладони, но держит слишком долго, прикосновение его пальцев к ее, его взгляд встречается с ее глазами и задерживается. Она смотрит вниз и накручивает ремень сумки на пальцы настолько сильно, что ее кожа белеет и появляются красные рубцы на ее нежных руках. Она поднимает взгляд, в ее глазах отражается невероятная боль, настолько сильная, что Блейн чувствует себя навязчивым просто стоя там, он отворачивается. Есть те, кто находит свою родственную душу в учебниках, в старых тяжелых книгах по истории, пахнущими библиотекой. Куинн Фабрей, просматривая старые записи джазовых исполнителей из Нового Орлеана, наткнулась на одного человека несколько дней назад и ее словно ударило молнией, он не выходил у нее из головы, пока она не выследила его записи, нашла его дневники, его иногда жестокие, иногда разбивающие сердце стихи, длинные и смазанные на пожелтевших страницах, ее имя нацарапано снова и снова, Куинн Фабрей, Куинн Фабрей, и каждый раз, когда она читает свое имя, ее пульс учащается, ложась грузом на сердце, которое раскалывается по частям. Она выезжает из гаража, и когда она надеется, что ее никто не увидит, из ее груди вырывается сдавленный вздох, на секунду закрывает глаза, крепче хватается за руль и едет дальше. Через жестяной звук ее радио медленно проникает темнота. Курт закрывает глаза, его сердце болит, слабые звуки музыки просачиваются сквозь щели в окнах автомобиля, проносимые ветром мимо мастерской. – Как она? – спрашивает Блейн. – Оставь ее, – огрызается Курт своим суровым голосом. Блейн открывает рот, чтобы извиниться, снова его закрывает.***
Этой ночью небо невероятно синее, становится холодно. Листья на деревьях дрожат и опускаются на замерзшую землю, украшая ее невероятными оттенками алого и золотого, такими неуместно яркими на фоне темноты, которая приходит с зимой. – Курт. Голос слышится с заднего входа. Наконец входит взрослый мужчина, его фланелевая рубашка изношена и потерта, в глазах усталость, а по краям заметны морщинки. – Привет, пап, – говорит Курт, Блейн удивлен – это его отец? Наверное, не существует более противоположных людей: само воплощение американского отца, который ездит на грузовике и… Курт, красивый и элегантный, с изящными скулами и фарфоровой кожей, Курт, который передвигается по мастерской почти беззвучно, чей голос, как летний дождь, струящийся по стеклу, освещаемый солнцем. Глаза мужчины ненадолго задерживаются на Блейне, затем возвращаются к Курту. – Приходи потом, уже поздно, хорошо? Не работай так усердно, – говорит мужчина и снова уходит, он сутулится, словно на его плечах лежит непосильное бремя. – Прости, – извиняется Курт, когда он уходит. – Обычно он не так резок с людьми, которых не знает. – Все нормально, честно, – заверяет Блейн Курта, но Курт по-прежнему выглядит встревоженным, прикусив край губы. – Ты должен понять, – спешно говорит он. – Он такой с тех пор, как умерла моя мама, он снова женился, но они женаты только по закону. У них нет имен друг друга на руках, для него это очень сложно… он не всегда такой, а в последнее время… Он замолкает. – Я сказал слишком много, – шепчет Курт. Есть те, кто не остается прежним, когда его половинка покидает его. Берт Хаммел один из них. – Курт, – тихо говорит Блейн. – Я понимаю, что едва тебя знаю, но все хорошо. Я знаю каково это. – Что каково? – спрашивает Курт, медленно и неуверенно качая головой. – Каково это… не знать, почему ты поступаешь так, как поступаешь. Может просто из собственной прихоти. Только ради этого. А потом сразу же, как только ты сделал это, жалеешь и хочешь, вернуть время назад, но потом понимаешь, что все-таки в любом случае это того стоило. Его глаза смотрят прямо на Курта, ярко сверкая. Курт отводит взгляд на машину, на мятую долларовую купюру, спрятанную под крылом автомобиля, слишком сморщенную, чтобы добавить ее к другой сотне долларов, накопленных на рубашку. – Спасибо, – наконец говорит Курт, его голос звучит отрешенно и немного грустно.***
Утро следующего дня, Блейн входит и ставит чашку кофе на стол, за которым сидит Курт с ручкой в руке, перебирая бесконечные листы и печатая на компьютере. Звук голоса пугает его. – О… благодарю, – говорит он чуть дыша, как будто слова вырываются с его выдохом. – Без проблем, – отвечает Блейн и тихонько улыбается. – По внешнему виду твоей мусорной корзины я вроде как догадался, что ты живешь на кофеине, мало спишь и это твое собственное глупое решение. Курт весело вскидывает бровь. – Расскажи мне, Блейн Андерсон, – говорит он, наклоняясь вперед и откладывая ручку. – Расскажи мне о себе. Что тебе нравится делать? Что-то в нем такое, отчего кажется, что он защищается, то, как слова немного жестко слетают с его губ, как будто он пытается спустить Блейна на землю, узнать о нем столько же, сколько он знает о Курте. – Мне нравится петь, – начинает он. – Нравится читать, слушать музыку, смотреть старые фильмы… все как обычно. – Петь? – спрашивает Курт, его глаза загораются. – Я люблю петь. Они немного говорят о хоре, Курт рассказывает Блейну об их руководителе, который кажется хорошим, но в редких случаях совершенно безнадежным, о Рейчел Берри – опасной девушке с убийственным голосом. Блейн рассказывает ему о Совете и восьми совершенно сочетающихся голосах перед огромной толпой. Их разговор переходит на другие темы, мелочи и вещи, которые заставляют их смеяться, смело и ярко в окружении осеннего воздуха; листья темнеют по краям, Курт забывает о кадастре и запчастях и вместо этого фокусируется на Блейне, на его светлых медовых глазах, на том, как он говорит и на его руках, и как он немного покачивает ногами, когда рассказывает очередную историю. – Пить хочется, – через какое-то время говорит Курт, заканчивая очередной рассказ о Финне, Куинн и очень странной Лорен Зайзис. – Вообще-то, мне тоже, – восторженно отвечает Блейн и из-за этого они на секунду встречаются глазами и снова смеются. – Серьезно, – удается выдавить Курту сквозь смех, подходя к крану и неосторожно наполняя два стакана, проливая воду. – Что это было? Вообще-то, мне тоже! Он пародирует Блейна, повышая голос, чтобы было слышно удивление, и Блейн берет один стакан и брызгает на него водой, чтобы отомстить. Они ведут себя, как дети, но это прекрасно и замечательно, и самое лучше в этом (или самое худшее) это то, что они оба знают, что это ненадолго, поэтому они смеются отчаянней, дольше, их улыбки немного светлее и просто... просто вдыхают свежий осенний воздух, прямо в легкие, глубоко в грудь, холодный и бодрящий.***
– Я сбежал из семьи, – ни с того, ни с сего признается Блейн на следующий день. – Они пытались изменить меня... разве это не глупое, больное клише? Курт мягко улыбается. – Совсем нет.***
– Так какое у тебя имя? – в другой день спрашивает Курт, когда небо затянуто серыми тучами, пригнанными ветром с юга. – Джеффри Чен, – говорит Блейн, притворяясь, что читает с собственной руки, словно он не запомнил его годы назад, как каждый ребенок, как только тот узнает, что это значит, снова и снова повторяя имя про себя, прежде чем уснуть; имя хранится на его губах, окутанное любовью к кому-то, кого он еще даже не знает. – Встретил его? Блейн качает головой, и Курт наклоняет голову и кивает, согласно улыбаясь – я тоже. – Мистер Высокий, Темный и Очень Загадочный, – шутит Блейн, откидываясь на спинку стула, лениво играя с болтом и крутя его в пальцах. – Вижу, – насмешливо, но игриво говорит Курт. – Через несколько дней привезут последние запчасти, – говорит он через какое-то время. – И тогда мы закончим.***
– Ну что... Курт Хаммел, – говорит Блейн, крутясь у качелей в парке. – Почему ты решил починить машину? Ты же знаешь, что у меня нет денег. Курт останавливается, волоча ноги по листве, которая собралась под качелями, сметая слои опавших листьев, пока не показывается коричневая земля. – Было в тебе что-то такое, – в конце концов уклончиво говорит он. – Звучит, как в любовной истории, – шутит Блейн, и они оба смеются. – Нет, – наконец говорит Курт. – Наверное, потому что ты выглядел потерянно. Я... ну, я бы не сказал, что мне стало тебя жаль, но это так. Если быть до конца честным. Он поднимает взгляд, глаза такие же светлые, как и небо над их головами. – Нет... я понимаю, – говорит Блейн и отстраняется от шеста. – Хочешь я тебя подтолкну?***
Тем вечером темно, когда они возвращаются из маленького кафе на углу Лаймы, и Курт понимает, что понятия не имеет, где ночует Блейн. Он быстро засыпает рядом с ним и Курт совсем не хочет его будить. Под желтым светом уличных фонарей он так прекрасен, его темные ресницы щекочут его щеки, его полные губы слегка приоткрыты, а кудряшки совсем выбились из прически. Он невероятно спокоен и Курт, убирая его темные волосы, мечтает быть таким же... таким же мирным и безмятежным. Его рубашка выпущена из брюк и виден небольшой участок его обнаженной кожи, Курт видит изгибы его бедер. Он краснеет, отводит взгляд. Он подъезжает к дому и слегка тянет Блейна за руку, но тот сонно отталкивает Курта. Курт мгновение смотрит на Блейна. А затем, со вздохом откидывает сиденье и сворачивается на нем клубочком в ожидании утра.***
На следующее утро они оба выглядят ужасно. – Ты должен был меня разбудить, – зевает Блейн и трет глаза, пытаясь прогнать сон. – Ммм, должен, – соглашается Курт, выходя из машины и потягиваясь, и вздрагивает, когда трещат почти все кости в его теле. Они заходят внутрь, умываются, а потом весь день спят на кровати Курта, настолько они устали.***
Следующие дни они проводят, занимаясь всякой ерундой в ожидании последних запчастей для машины. Они болтают, их голоса охрипают и неприятно режут воздух, пока они не замолкают, уставшие от шума и жаждущие тишины. Они смотрят фильмы; «Пианино», и Курт вздрагивает от ужаса, но Блейн клянется, что это гениально, а потом Дисней, и Аватар, и даже сказки о далеких королевствах.***
Однажды темной ночью они лежат на кровати Курта, они решили, что Блейн больше не станет оставаться в захудалом мотеле, они не упоминали этого, не говорили об этом, так просто получилось. – Что случилось? – шепчет Курт в темноту, он осязает удушающее напряжение. – Так заметно, да? – улыбается Блейн, но улыбка превращается в гримасу на его лице. – Чего ты боишься больше всего? – спрашивает Блейн. – Честно? – Честно. Курт делает глубокий вдох, отводит взгляд. Его руки дрожат на простынях и он сжимает кулаки крепче. – Не... оправдать надежд. Стать не таким, как нужно, наверное, – говорит он, и его тихий голос подхватывает ветер. – Что если, – шепчет Блейн. – Что, если я плох во всем? Не достаточно хорош, совсем? Курт... я... я никогда не был единственным. Поэтому я так и цепляюсь за этого... Джеффри Чена, кем бы он ни был, потому что тогда впервые в чертовой жизни, я буду не вторым, или вообще не будет никакой гонки. Он... Он нужен мне, Курт. Мне нужно это. Он утыкается лицом в подушку. – Ох... Блейн, – шепчет Курт, и в его горле встает ком, а его глаза горят от слез. – Ты замечательный, и те, кто этого не видят, просто идиоты. Они молчат, но Курт притягивает Блейна к себе, неловко обнимая, и шея Курта намокает от его слез. Они лежат так, пока не засыпают на рассвете.***
– Однажды я хочу услышать, как ты поешь, – говорит Блейн в полдень. – Однажды услышишь, – обещает Курт. Потом Курт будет вспоминать этот момент и немного смеяться над ним... потому что он будет знать, что сказал тогда Блейн, "однажды" - значит в другое время, в другом месте, в другом пространстве... другом мире, именно это он тогда имел ввиду.***
Чуть позже они проводят время в мастерской, Курт чинит другие машины, когда слышится звонок. Курт выскакивает к воротам. Он возвращается с улыбкой, держа в руках огромную коробку. – Вот и все, – говорит Курт, в его голосе неизбежность конца. – Мы починим твою машину, она будет как новенькая! Блейн не может заставить себя улыбнуться.***
На следующий день ближе к вечеру Курт занят чем-то непонятным, а его отец в дальнем углу магазина работает над чем-то, что громко шумит. Блейн чистит инструменты, стараясь делать все, что в его силах, чтобы помочь, но избегает делать что-то сложнее, чем перекладку инструментов из ящика и чистку поверхностей от смазки. Они работают в тишине, и в какой-то момент Берт исчезает в офисе, Курт следует за ним, а потом выходит с огромной стопкой бумаг, которая прикрывает почти весь его торс и, пошатываясь, несет ее к столу. – Уверен, что справишься? – смеясь, спрашивает Блейн, потому что ответ конечно же "нет". – Пошел ты, – огрызается в ответ Курт приглушенным голосом, а потом роняет почти половину своей ноши. – Проклятье, – вскрикивает он, откладывая оставшуюся половину и глядя на Блейна, но он не может долго на него злиться. Они смеются, громко и отчаянно, и Блейн умудряется упасть в кучку бумаг, которая разлетаются повсюду, они запутываются друг в друге, портя все листы, а Курту плевать. – Я люблю тебя, – говорит Курт, слова слетают с его губ одно за одним, он даже не знает, откуда они взялись, он никогда не думал о них по отношению к Блейну, никогда не представлял их кем-то, кроме друзей - но черт, как только слова выскальзывают из его рта, как только они проплывают в тишине между ними он понимает, что это правда – он чертовски любит Блейна. Он любит то, какой он глупый и импульсивный, то, что его глаза одновременно светлые и темные, то, что они совершенно разные, но так идеально подходят друг другу, что никто не может заставить его смеяться так, как он, но ох, если бы он только мог забрать слова назад... черт, черт, черт. Он не может любить Блейна Андерсона. Понимание столь же шокирующе, сколько и ужасающе, потому что они ни за что не смогут быть вместе... но Курт напоминает себе – с каких это пор его волнуют слова, нацарапанные неряшливым почерком на его ладони? С каких пор это имеет значение? И все же... это имеет значение для Блейна, и ужас медленно закрадывается по его спине, холодный, ледяной. Блейн отстраняется. Тишина ужасает. Внутренности Курта сморщиваются до черной смолы, покрывающей его артерии и вены, ему становится трудно дышать, а кровь стучит в висках и он отчаянно желает повернуть время вспять, но глаза Блейна меняются прямо перед ним: от шока до сожаления, от надежды до чего-то напоминающего вину. – Нет... – выдыхает Курт, стараясь выхватить из воздуха то, что он уже сказал. – Я не... Блейн проводит пальцами по волосам, зарываясь в кудряшки, и его рука трясется. – Курт... – начинает он, но его останавливают. – Не надо... просто забудь об этом, ладно? Курт встает, стряхивает с себя бумагу, поворачивается и уходит.***
Той ночью Курт не может уснуть. Он почти чувствует... он, черт подери, почти чувствует присутствие Блейна за дверью, его тихий и спокойный пульс, тепло его кожи и растрепанных кудряшек. Он садится в кровати, его глаза сухи, а в голове все невыносимо сжимается, так больно; что-то сильно давит на его шею и там, где опускается позвоночник по его спине, крошечные позвонки, обтянутые кожей, слегка выступают, как и ребра под его тонкой хлопковой футболкой, с каждым вдохом с каждым сердцебиением, Блейн Андерсон пульсирует в его венах снова и снова. Он полагает, что его сердце болит; тупая боль, которую он чувствует только в районе груди, но кроме всего какая-то напряженность висит над ним, словно ему слишком тесно в его коже, она сжимает, она душит. Несколько часов спустя присутствие Блейна по-прежнему болезненно ощутимо, а сон - лишь мечта, уплывшая к далеким берегам. Ночью так холодно. Он закрывает глаза. Проклятье. Он любит Блейна, но Блейну нужен тот, кто сможет пообещать ему вечность – тот, у кого есть доказательство, начертанное на его руке, а Курт не может дать ему этого. Курту не нужен Блейн так, как он нужен Джеффри Чену. Он хочет его.***
Курт работает в мастерской, его волосы спутались, а под уставшими глазами появились мешки. Его движения – механические, лишенные привычной грации и жизни, почти жутко смотреть на то, как он переходит от одного дела к другому, методично вытирая руки о штаны и то и дело убирая волосы с лица. Блейн проскальзывает в дверь. От звука Курт поднимает взгляд, но сразу же его опускает. – Почти все, – говорит Курт ровным отрешенным голосом. – Вот. Закончил. – Мне жаль, – шепчет Блейн, прижимаясь пальцами к углу стола. – Я не хотел говорить этого... – Забудь, – говорит Курт, но получается не жестоко, и не грубо... до ужаса нежно и мягко, настолько, что просто больно. – Я просто... я не могу этого игнорировать, это моя судьба, – говорит Блейн, его голос груб и он поворачивает руку, словно это его крест, который придется нести всю жизнь, да и разве это не так? – Только скажи мне одно, – говорит Курт, откладывая ключ и закрывая капот машины. – Если... Он замолкает, смотрит на свою собственную руку. – Если бы имя здесь, если бы было написано Блейн Андерсон, что бы ты сказал? Тишина. – Я... – начинает Блейн, но в окно проникает вспышка света, когда солнце начинает садиться, и они оба мгновенно ослеплены яркостью. Они никогда не поймут, что произошло в то мгновение. Что бы ни случилось, реальность ли это или просто их воображение, всего лишь игра света или своего рода видение, пусть это ложь или истина, они никогда не узнают, но они будут помнить. А еще они будут знать: это мгновение такое же настоящее, как и их любовь. В свете заходящего солнца появляется искра огня, поток жидкого света, воспламеняющийся между ними. Блейн подходит ближе, нежное свечение между ними вспыхивает еще ярче и сильнее в умирающем свете, просачивающемся в окно мастерской, он останавливается около Курта, берет его за руку, прижимает прямо над сердцем, там, где стучит его сердце в унисон тихой музыки. – Что происходит? – тихо спрашивает Курт, ему страшно. – Ты прекрасен, – шепчет Блейн, слова слетают с его губ и повисают в воздухе межу ними. Это не ответ, но Курту он и не нужен. – Нет, – тихо говорит Курт и отстраняется, но его пальцы все еще сцеплены с Блейном. – Нет... Я... Ты не любишь меня. Слова дрожат на его губах. – Любишь? – выдыхает он, так тихо, что Блейн едва его слышит. Блейн опускает глаза. – Посмотри на это, – бормочет он. – Это огонь... словно мы предназначены друг для друга, словно если с этого момента мы разлучимся, то я увижу наши имена вместе и все будет хорошо, я буду с тобой... вечно... и мы состаримся и мне будет плевать на этого незнакомца, чье имя у меня на руке и предсказано в моем сердце, но... Он сжимает их пальцы крепче, желая, чтобы законы природы уступили им, чтобы почувствовать пальцы Курта еще ближе, а светлое золото обволакивает их руки, связывая и проникая через их пальцы, через каждую щель, яркое, прекрасное, воздух вокруг них мерцает и потухает. – Может, – продолжает Блейн, скорее себе, чем кому-то еще. – Может, если бы жизнь не была такой, если бы мы не рождались с именами на руках, если бы не было... может, мы с тобой, ты и я, Курт... – Черт, Блейн, – выдыхает Курт. – Почему имеет значение, чье имя на твоей руке? Блейн ищет ответ, но закрывает рот и качает головой. А потом... так быстро, что Курт не успевает среагировать, Блейн обнимает его, целует его в губы, по-настоящему и нежно. Золотой свет ослепляет, скручиваясь вокруг их тел, все ближе и ближе, такой крошечный и хрупкий, словно игра света, почти невидимый, но их руки все еще сцеплены вместе и кажется, будто солнечный свет обволакивает их, жидкий и текучий, как вода, струйки тихо шипят, скручиваются и исчезают. Их руки горят там, где начертаны имена, это все так неправильно, но этого не может быть, ничто, такое же прекрасное и совершенное не может быть неправильным, и все же они знают, нет связи, ничего между ними, кроме двух людей, немножко потерянных и боящихся мира, ищущих друг друга и обнимающихся слишком крепко, и только лишь сердцебиения и тишина в мире вокруг них. Это пламя огня, мерцающее и освещенное последними вспышками света, прекрасное, сильное... и в одну короткую секунду кажется, что время останавливается и происходят две вещи. Солнце садится и свет погибает, цепочка вокруг их запястий горит ярче, ярче... ярче... вспыхивает и исчезает. И потом ничего, кроме тихой ночи и ужасающей темноты. Курт вдыхает, прерывисто и быстро и закрывает глаза. – Останься со мной, – шепчет он и они оба знают, что он имеет ввиду. В этой маленькой мастерской, в Лайме, Огайо, где они занимаются любовью, они не знают, что они делают, они понимают только через какое-то время и это странно и неуклюже, но невероятно прекрасно. Есть что-то в том, как они обнимают друг друга – слишком крепко, слишком отчаянно, словно боятся, что реальность разлучит их, боятся, что это все не по-настоящему, что нет ничего кроме холодного мрака и запаха бензина, просачивающегося в холоде почти наступившей зимы. Нет внезапного осознания, нет прозрения, имена на их руках не изменились, они все те же – Эндрю и Джеффри, не смотря на то, как сильно они желают, чтобы это были Блейн-и-Курт. Нет. Есть только жар их дыхания, прикосновения их рук, случайная нежность, мягкие изгибы, чувствительная кожа и поцелуи, оставленные со злостью и какой-то печалью, а потом такие нежные на коже, что они едва заметны, как шепот, сон. Пол холодный и шершавый, совсем неудобный и когда все заканчивается, они встают, не в состоянии спать на нем, все болит и в какой-то момент они смотрят друг на друга и кажется, что между ними пролетает вечность. Блейн поднимает на него глаза, и Курт красивый, такой чертовски красивый в это мгновение, беззащитный и потерянный, одинокий и запутанный, но сильный, грациозный и саркастичный, просто такой Курт... и такой не для не него. Курт смотрит на Блейна, дрожащего и неуверенного, неуклюже спотыкающегося о свои собственные слова, которые он даже еще не произнес, но которые несутся в его голове в нескончаемом потоке мыслей, и он так полон жизни, музыка струится по его венам, его кожа горячая и раскрасневшаяся, глаза яркие и спокойные и... абсолютно, невероятно идеальные, но совсем, совсем не идеальные для него. В конце концов, Курт собирает вещи и выскальзывает через заднюю дверь, а ночь все еще холодна и мрачна. Он закрывает дверь c тихим стуком.***
Все рождаются с именем своей родственной души на руке. Никто не знает, кто придумал термин «родственная душа». Если бы это зависело от Курта Хаммела, то он, скорее всего, избавился бы от слова «душа». Блейн бы оставил его. Хотя... может, может и нет.***
Автомобиль готов к дороге. Они стоят напротив друг друга. Невысказанные слова потухают между ними. – Я не увижу тебя снова, да? В вопросе молитва, мольба опровержения, желание знать, что Курт не прав, что они увидят друг друга снова, что есть нечто большее, чем буквы на ладони, что-то, что превосходит саму любовь. Блейн поднимает взгляд и прикусывает губу. Его голос мягок и это слышно в словах, волочащихся от одной гласной к другой. – Нет, я не думаю. Тишина. – Наверное, – говорит Курт тихим сухим голосом. – Прощай. Было приятно познакомиться. Он ненавидит эти слова. «Было приятно». «Прощай». Блейн кивает. – Я не забуду тебя, – шепчет он. – Я не забуду эту мастерскую, запах масла и бензина, небо, осеннюю листву и холодный ветер, и твою улыбку, я не забуду тебя, и твои глаза и... В его светлых глазах стоят слезы. – Я тоже тебя не забуду, – тихо говорит Курт и это признание – самый драгоценный дар, который он мог дать Блейну. В конце концов, тот садится в машину. Уезжает. Он смотрит в заднее стекло на удаляющуюся мастерскую. Курта уже не видно. Поэтому он уезжает из Огайо, по пути в свое будущее, слезы застилают его глаза, а сердце разрывается. Через пять миль он останавливается на дороге. Плачет.***
Когда Курт абсолютно уверен, что Блейн ушел, он ломается. Cлезы текут по его щекам, горячие и обжигающие, и его голос хрипит от ужасных рыданий, его трясет и он сворачивается клубочком, одна дрожащая рука на его сердце пытается усмирить боль, это расколотое сердце, это чертово разбитое сердце, а другая рука крепко хватается за край старого ржавого стола и металл режет его руку, алая кровь стекает по его тонким пальцам, горячая, как его слезы, яркая, как его разбитое сердце. Кто бы мог подумать, что всего несколько мгновений назад они стояли там, в свете утреннего солнца, проникающего в окно мастерской, между коробами с запчастями, автомобилями и столами? Он чертовски ненавидит Блейна, так чертовски боится и в ужасе от того, что могло бы произойти, если бы они не сделали то, что должны были - не следовали бы этим глупым буквам на руках, словно что-то такое крошечное может диктовать, как тебе прожить эту гребаную жизнь. Ненавидит людей, которые контролируют их жизни и которых они даже не знают. Но сильнее всего он ненавидит Блейна, ненавидит его с каждым всхлипом и слезинкой, вырванной из груди, разбивающей сердце. Кто же знал, что от боли можно так страдать? Что она будет пульсировать в его венах, через его плоть и кровь, которая все еще заставляет его жить, что от разбитого сердца будет физически больно, как и от пореза на его руке; кровь капает на бетон под его ногами, где вскоре останется коричневое пятно, которое Курт будет часами стирать, но безрезультатно. Потом там будет шрам, прямо на его ладони, порез на маленьких буквах на его руке.***
Потом он найдет крошечную желтую записку, прикрепленную к его тумбочке. Я люблю тебя. Но не в этом мире. Пройдут годы, они будут думать друг о друге, но не долго. Курт никогда не выбросит эту записку. Блейн будет водить машину, пока она не сломается, а затем хранить ее в гараже. Они женятся, влюбятся, потому что так правильно, так предназначено, начертано на небесах, предсказано судьбой. Вот так.***
Нет, это не была история любви. Этого никогда бы не случилось. Хотя... разве не была она прекрасна, пока длилась? Рано или поздно Курт это поймет. Настоящая трагедия... он всегда это знал.***
Вот как кончится мир, Вот как кончится мир, Вот как кончится мир, Не взрывом, а всхлипом.* _____________________________ *Т. С. Элиот – «Пустые люди»Конец.