Arbitrium est in caelo

Мужчина в черной робе коротко кивнул, и отложил косу в сторону, усаживаясь возле ошарашенного Ленни с удивительной наглостью. Затем, порывшись в рукавах, странный посетитель вытащил шоколадные птифуры и черри колу. – Будешь? – предложил Смерть, и, не дождавшись ответа, начал с аппетитом хрустеть воздушным рисом, болтая ногами на слишком высоком троне. Папа закрыл рот. Затем открыл вновь, и уставился на Смерть со смесью чистого, незамутненного возмущения и толикой страха. – Ээээ… – Да не бойся, – фыркнул Смерть, закатив глаза, – у тебя такой протекторат на небесах, что даже я тут на правах мебельного гарнитура, иначе бы я тебя пару лет назад забрал бы, с твоей-то тягой к куреву. Нормальные люди берут перекур во время работы, а ты работаешь во время перекуров, паровоз ватиканский. Ленни вскинулся. В конце концов, только от Смерти он не выслушивал информационную выжимку из статей, одобренных всемирной организацией здравоохранения. А потому, сжав розарий покрепче, папа деланно смиренно произнес: – Отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет. Жнец поджал губы и открыл баночку колы, выкидывая упаковку от пирожных в угол кельи. На некоторое время повисла тишина, разбавленная шумными глотками Смерти. Ленни приподнял брови, издевательски интересуясь: – К чему этот маскарад, Гавриил? А ведь еще архистратиг, воин Господень… – А смысл являться в ангельском обличии? К тому же Люци был прекрасней, – последняя фраза прозвучала слишком тихо и злобно, чтобы у Ленни не появился повод беспощадно стыдить этим архангела. Папа бросил тоскливый взгляд на окурок в пепельнице, но смирился с необходимостью вести праведную жизнь. – Что там с Апокалипсисом? Недавно сгорел Собор, а магометане обсуждают снег, выпавший в Мекке… Лицо Гавриила не выражало эмоций, отличных от разочарования: – У нас есть пара человеческих десятилетий, Люцифер уже зачал… – Непорочно? – хохотнул Ленни, но осекся, уж больно раздраженный взгляд был у ангела. Ему категорически не нравилось направление разговора. Он знал, что Небеса жаждут войны ничуть не меньше, нежели природные враги их, демоны Преисподней. И он не собирался вмешиваться в эти дела, прилагая усилия для спасения остатков благочестия в людях. Лицемерие? Да. Но не лучше ли очистить души хоть немного перед той мясорубкой, что устроят Вельзевул и Гавриил? О себе Белардо нисколько не беспокоился, зная, что, как ни крути, прямая ему дорога в кипящие котлы. Ожидания Ленни оправдались: архангел собрался с духом и собирался сказать нечто неприятное. – Мы решили, что воспитание Антихриста стоит поручить тебе, во имя справедливости. Всеблагая уверена, что даже дитя Люцифера можно направить на путь истинный. Именно этим ты и займешься. В Папе Римском вспыхнула и тут же потухла ярость. Пустить Антихриста в капища! Крестить рукою наместника Господа на Земле! – Никогда церко… – Мнение смертного ничего не значит, – грубо отрубил Гавриил, – ты воспитаешь темную тварь как своего сына, и внесешь в его душу хоть крохи благодати. Таков приказ. Ленни пожевал губами, скрывая свое недовольство. В нос ударил сладкий запах цветов, присущий ангелам, но молодой Папа чувствовал, что свежесть полевых цветов сменилась на удушающую патоку, гнильцу. Это противоречило всему, чему его учили. Впрочем, действия сил Небесных в последние годы не отличались богоугодностью в понимании католическрй церкви. – Значит ли это, что…дитя…сирота? – напряженно спросил он. – Да, – солгал Гавриил. Белардо знал, что влияет на его политику. Он знал свою слабость. Сироты всегда стремятся оставаться с детьми, потому что не могут повзрослеть, как и священники, так как целибат лишает их возможности пройти через отцовство. Ленни всегда оставался брошенным ребенком, и Дюсолье в свое время часто давил на эту мозоль. – Пока ты не станешь родителем, ты остаешься ребенком, – сказал Ленни, кроша пальцами фильтр сигареты, смешивая ее с золой. Присутствие Михаил он чувствовал кожей с самого начала разговора. – А тебе нужно оставаться ребенком Божьим, чтобы не посягать на его позицию всевышнего Отца, – глаза ангела смотрели спокойно, не моргая, и впервые Папа задумался о том, что в Начале Конца против Господа восстала ровнехонькая половина детей Его (или Ее, как утверждал Гавриил). А к черту все. Все равно он – последний правитель Ватикана. Хуже уже не будет. – Адам. Таково будет имя моего сына.

***

– Рай и Иерихон! – Кроули досадливо пнул стену церкви, и резко повернулся к Азирафаэлю, чуть ли не рыча, – Они спрятали мальчишку в Ватикане! Что будем делать, пернатый? Херувим пожал плечами. В конце концов, ребенок Зла – еще не их проблема.